Пятьдесят шесть дней после Казни Ша'ик 34 страница

— Эээ… ну… Тише! Думаю, нам надо лежать тихо — и происходящее нас не коснется.

— Ты уверен? — вмешался Корабб.

— Ну, это кажется вероятным…

— Если они не действуют сообща, готовя нам западню…

— Сержант, — ответил Флакон, — мы не такие уж важные особы.

— Может, мы и нет. А что насчет Быстрого Бена, Калама, Синн и Апсалары?

— Я мало о них знаю, сержант. Но вам нужно их предупредить, что тут происходит. Если они еще сами не узнали.

"Если Быстрый еще все не разнюхал, он заслуживает, чтобы башку с плеч оторвали…" — О них не беспокойся.

Скрипач вгляделся в окружающий сумрак. — Есть возможность найти укрытие получше? За это я гроша не дал бы.

— Сержант, — изменившимся голосом прошипел Флакон, — уже поздно.

 

* * *

 

Разведя свои тела на десять шагов друг от друга — одно по середине старой дороги, два других около неглубоких канав по сторонам — Деджим Небрал скользил, низко прижавшись к земле, напрягая глаза и тонкие кожаные опахала ушей.

Что-то не так. В полулиге позади четвертый его член ковылял, ослабев от страха и кровопотери — но если враги оставались рядом, сейчас они не издавали ни звука. Задний Дивер встал и присел, качая головой, изучая окрестную темноту. Ничего. Ни движения, кроме порхающих бабочек и ризанских ящериц.

Трое на дороге уловили запах людей, и дикий голод поборол все прочие мысли. Смертные воняли страхом — этот запах придаст крови в глотках Дивера кислый, металлический привкус. Небрал любит этот привкус.

Что-то выскочило на тракт в тридцати прыжках впереди.

Громадное, черное. Знакомое.

"Дерагот". Невозможно — они пропали, поглощенные ими же созданным кошмаром. Всё не так.

Воздух на юге разорвал вой, и четвертый его член крутанулся на месте, зарычал.

Передовые Диверы рванулись, устремив взоры на одинокого Дерагота. "Если он один, ему конец…"

Зверь бросился навстречу, устрашающе заревев.

Деджим Небрал поддал ходу.

Боковые тела Дивера попытались отклониться, когда из тьмы вырвались новые Дераготы — по два с каждой стороны. Разинув пасти, так что губы полностью обнажили громадные клыки, Дераготы громоподобно заревели. Крепкие зубы вонзились в плоть боковых Диверов, распарывая мышцы, разгрызая кости. Твари забили лапами. Из — под содранной кожи показались ребра.

Боль — какая боль! — средний Дивер прыгнул, желая встретить Дерагота, повалить его. Правая лапа угодила в капкан челюстей; Деджим Небрал задергался в воздухе. Кости выскочили из суставов, голень затрещала, превращаясь в груду обломков.

Тяжело ударившийся о землю Дивер пытался извернуться, царапал широкую голову Пса Тьмы когтями. Дотянулся до глаза и вырвал его. Глазное яблоко полетело в темноту.

Дерагот отпрянул, завыв от жгучей боли.

И тут за загривке этого тела сомкнулись другие челюсти. Брызнула кровь, когда зубы вгрызлись в хрящи и связки, проникая до костей.

Собственная кровь наполняла ныне горло Небрала.

"Нет, так кончиться не может…"

Двое других тоже умирали. Дераготы успели порвать их в клочья.

Далеко на западе одинокий выживший Дивер скорчился и упал на землю.

К нему подскочили трое Псов Тени. Прежде чем подойти, они переглянулись между собой — уловки — это значит…

Волчьи челюсти зажали шею Небрала, оторвали от грунта.

Т'ролбарал ожидал последнего их сжатия, убийства… но вместо этого зверь побежал, таща его над землей, и другие последовали за ним. На запад, на север, потом на юг, в пустоши.

Они неутомимо мчались в холодной ночи.

Беспомощный остаток Деджима Небрала не сопротивлялся — сопротивление было бесполезным. Быстрой смерти не будет — твари придумали ему какую — то иную участь. Он сообразил, что, в отличие от Дераготов, эти звери имеют хозяина. Хозяина, желающего сохранить жизнь Небралу. Непонятное, хрупкое положение — "но я еще жив. Еще жив…"

 

* * *

 

Яростная битва закончилась. Калам, лежавший около Быстрого Бена, прищурился и кое-как различил силуэты демонов — они помчались на запад, вдоль тракта, не бросив на людей и одного взгляда.

— Похоже, охота не окончена, — буркнул ассасин, стирая со лба едкий пот.

— О боги! — пробормотал Бен.

— Ты слышал этот вой, — продолжал Калам. Он сел. — Гончие Тени, не так ли, Быстрый? Итак, тут котоящеры, и громадные медведи-псы вроде тех, что убил Тоблакай в Рараку, и Гончие… маг, я не хочу больше идти по середине дороги.

— Боги, — снова прошептал человек рядом.

 

* * *

 

Радостный союз лейтенанта Прыща с Госпожой Удачи распался, когда через три дня после И'Гатана его патруль попал в засаду. Сброд голодных бандитов. Они побили их, но лейтенант получил арбалетный болт прямо в левое плечо и удар мечом прямо над правым коленом — мышцы там отделились, обнажив кость. Целители сумели залатать раны, нарастив грубые рубцы, но стреляющая боль никуда не делась. Он ехал в задней части забитого ранеными фургона. Наконец в поле зрения показались северное море и капитан Добряк.

Добряк молча забрался на повозку, ухватил Прыща за здоровую руку и вытянул наружу. Лейтенант чуть не упал, встав на правую ногу, и зашатался. Капитан тянул его за собой.

Прыщ сказал, задыхаясь: — Что за спешка, капитан? Я не слышу тревоги…

— Ты просто не слушал, — бросил в ответ Добряк.

Прыщ огляделся — нервно и торопливо — но не заметил ни бегущих солдат, ни дующих в трубы сигнальщиков. Лагерь быстро разрастался, люди в плащах и капюшонах толпились у костров — с моря задувал резкий бриз. — Капитан…

— Мои офицеры не страдают от пары вырванных из носа волосков. В фургонах полно тяжелораненых, и вы им мешаете. Целители с вами закончили. Пора разминать раненую ногу. Пора снова стать солдатом — прекрати хромать, черт тебя дери! — вы подаете дурной пример окружающим, лейтенант.

— Простите, сэр. — Потный Прыщ старался не отстать от командира. — Могу задать вопрос? Куда мы идем?

— Поглядеть на море. Потом вы примете командование над побережными постами, первая смена. Настоятельно советую произвести проверку доспехов и оружия, ибо я намерен вскоре сам все там осмотреть.

— Слушаюсь, сэр.

Впереди, над серым, покрытым белыми барашками волн морем, стояли высшие офицеры Четырнадцатой Армии. Адъюнктесса, Нил и Нетер, Кулаки Блистиг, Темул и Кенеб. Неподалеку находились завернувшаяся в тяжелый кожаный плащ Т'амбер, вождь Голл и его вечный помощник Имрал, а также капитаны Рутан Гудд и Мадан'Тул Реде. Не хватало лишь Тэне Баральты; лейтенант уже успел услышать, что Кулак по — прежнему плох, лишился глаза и руки, и лицо его страшно обожжено. Капитан Добряк за ним не явился, что означало — Алый Клинок будет лечиться и дальше.

Рутан Гудд тихо говорил Реде и двум хундрилам: — … просто упал в море — те рифы, там, где волнуется море — это место городской крепости. Ее окружал островок — кольцо земли — и к берегу вел мост — от него остались только опоры, видимые при отливах. Говорят, причиной стало падение анклава Джагатов далеко на севере.

— Как остров мог затонуть? — воскликнул Голл. — Чепуха, капитан.

— Т'лан Имассы сломали джагатскую магию — лед ослаб, растаял, и уровень морей поднялся. Достаточно, чтобы подрыть молы и само основание крепости. Все это случилось тысячи лет назад…

— Так ты не просто солдат, а историк? — спросил вождь. В свете заходящего солнца его татуированное лицо окрасилось тусклым пурпуром.

Капитан пожал плечами: — Лучшая карта Семиградья, которую я видел, была фаларийской. На ней отмечены опасные места побережья — до самого Немила. Ее копировали множество раз, а оригинал восходит к тем временам, когда пользовались лишь оловом, медью, свинцом и золотом. Торговля Фалара и Семи Городов имеет долгую историю, Вождь Голл. Это понятно, ведь Фалар лежит между Квон Тали и Семиградьем.

— Капитан Добряк заметил: — Странно, но вы не похожи на фаларийца. И имя у вас не тамошнее.

— Я родом с острова Бой, капитан. Он лежит напротив Внешних Глубин. Это самый отдаленный из цепи островов; наши предания говорят, что мы — остатки первоначального населения Фалара. Рыжие и русые островитяне, которых вы зовете фаларийцами — на самом деле пришельцы из восточного океана, с той стороны Пучины Искателя или с неведомых островов, ускользнувших от глаз наших путешественников. Они не помнят своей прародины, даже думают, что вечно жили здесь. Но древние карты говорят иное: все наши земли назывались Боевыми островами, а слово "Фалар" было картографам неизвестно.

Прыщ не мог расслышать, о чем беседовала Адъюнктесса с приближенными — ветер и бормотание Гудда заглушали всё. Нога лейтенанта сильно болела, он не мог найти положения, в котором было бы удобно стоять. И еще ему становилось холодно. Пот готов был замерзнуть на коже. Лейтенант мог думать лишь об одеялах, оставшихся в палатке.

"Бывают времена", — мрачно подумал он, — "когда мне очень хочется убить капитана Добряка".

 

* * *

 

Кенеб смотрел на тяжелые волны Кокаральского моря. Четырнадцатая Армия обошла Сотку и уже удалилась от города на тринадцать лиг. Его слух ловил обрывки разговоров ехавших сзади офицеров, но свист ветра заглушал почти все слова. Да и слишком уж внимательно прислушиваться не стоило.

Маги и офицеры, скакавшие рядом с Кенебом, молчали. Сказывались усталость и желание поскорее перевернуть страшную, наводящую на тягостные воспоминания страницу истории Четырнадцатой.

Марш был напряженным. Сначала армия шла на юг, потом на запад, потом повернула на север. Где-то в окрестных морях поджидал флот галер и транспортных судов. Слава богам, их скоро погрузят на борт. Потрепанные легионы смогут покинуть чумной континент.

"Поплывем… вот только куда?"

Он надеялся, что домой. На Квон Тали. Хотя бы временно — организоваться, получить пополнение. Выплюнуть последние песчинки Худом целованной пустыни. Он вернется к жене и детям — и пусть встреча поднимет старые обиды и трения! В их совместной жизни было слишком много ошибок; даже редкие моменты единения окрасились в памяти горькой желчью. Минала. Его невестка сделала то же, что сделали многие жертвы: спрятала раны, сделала вид, что жестокого насилия не происходило, заставила себя поверить, будто вся вина лежит на ней, не на безумце — муже.

Кенеб боялся, что смерти ублюдка окажется недостаточно. Придется кропотливо извлекать корни и нити, сплетшиеся в беспорядочную сеть. О, этот проклятый гарнизон! Жизни, связанные незримыми, но прочными веревками невысказанных обид и не оправдавшихся надежд, обманов и самообманов — чтобы порвать их, понадобилось восстание размахом в материк. "Но раны так и не исцелились".

Он прошагал далеко, только чтобы видеть, как Адъюнктесса и ее клятая Армия оплетаются теми же нитями. Наследием измены, осознанием невыносимой истины: некоторые деяния не отменить и не исправить.

Пузатые кувшины заполняют рынки, и на их боках одна сцена: тучи мелких желтых бабочек, сквозь которые едва различимы фигурки и поток мутной реки. Ножны с вороньими перьями. Псы, нарисованные на городских стенах, и каждый прикован к соседу костяной цепью. Базары, на которых торгуют реликвиями, будто бы принадлежавшими героям Седьмой Армии — Балту, Луллю, Кенеду и Дюкру. И, разумеется, самому Кольтену.

Когда враг обнимает твоих собственных героев, чувствуешь себя странно… обманутым, обокраденным. Как будто похищение жизней стало лишь началом, и ныне похищены легенды, история вышла из — под контроля. "Кольтен принадлежит нам! Как они смеют?" Но все чувства, рожденные темными закоулками души, не имеют смысла. Выскажи их — покажешься идиотом. Мертвецов всегда используют, они не могут защититься от желающих использовать их имена — честно или бесчестно — желающих истолковывать их подвиги и заслуги. Ах, это такое унижение… такая несправедливость.

Новые культы с уродливыми иконами — они ничего не прибавят к славе Собачьей Упряжки. И не намерены. Кенебу казалось, что они просто стараются привязать себя к моменту прошлой славы, к месту недавнего подвига. Нет сомнения — Последняя Осада И'Гатана вскоре обретет статус мифа; и ему хотелось поскорее уплыть подальше от земли, на которой возможно рождение и вскармливание подобного святотатства.

Заговорил Блистиг: — Здешние воды опасны для бросания якорей. Адъюнктесса, что, если переместиться несколько…

— Нет.

Блистиг глянул на Кенеба.

— Ветер переменится, — сказал Нил.

"Дитя, чье лицо усеяно морщинами. Истинное наследие Собачьей Упряжки. Морщины и вечно обагренные руки".

Темул, юный виканец, командир недовольных, ворчливых стариков, все еще мечтающих о мщении убийцам Кольтена. Он ездит на лошади Дюкра — тощей кобыле, глаза которой — Кенеб готов поклясться! — полны неизбывного горя. Он носит с собой свитки, вроде бы содержащие записи Дюкра, но никому не хочет показать их. Юноша, отягощенный последними месяцами жизни солдата Старой Гвардии, как-то сумевшего запасть в душу виканца. Это само по себе необычайно, думал Кенеб, но его история останется нерассказанной, ибо знает ее лишь сам Темул, а степной всадник не умеет слагать баллады и даже связно излагать детали. "Он просто проживает их. Этого жаждут культисты, и этого им никогда не получить. Подлинности чувства".

Кенеб не слышал шума громадного лагеря. Но он не мог забыть одного из шатров наспех разбитого походного городка. Обитатель шатра молчит целые дни. Его очи взирают в пустоту. Остаток Тэне Баральты исцелен… то есть кости и плоть. Увы, дух — иное дело. Родина неласково обошлась с Алым Клинком. Но Кенеб сомневался, желает ли этот изувеченный человек покидать родную землю.

— Чума стала еще злее. Серая Богиня гонится за нами, — сказала Нетер.

Адъюнктесса дернулась. Блистиг ругнулся и ответил: — Но, идя бок о бок с повстанцами, Полиэль убьет почти всех!

— Я сама не понимаю, — признала Нетер. Покачала головой. — Однако ясно, что ее алчный взор устремлен на малазан. Она охотится, она подходит все ближе.

Кенеб зажмурился. "Что же, нам еще недостаточно бед?"

 

* * *

 

Вскоре после восхода они наткнулись на убитую лошадь. Между тучами плащовок сновали две костяных ящерицы, подпрыгивали на задних лапах, мотали головами, жевали, сбивали насекомых ударами хвостов.

— Дыханье Худа, — пробормотала Лостара Ииль. — Кто это?

— Телораст и Кодл, — ответила Апсалара. — Духи, привязанные к скелетикам. Они некоторое время идут со мной.

Калам присел у трупа лошади. — Котоящеры, — сказал он. — Набежали со всех сторон. — ассасин выпрямился и начал изучать окрестные камни. — Не думаю, что Мазан Гилани пережила нападение.

— А вот и ошибся, — прозвучал голос справа.

Солдат сидела на гребне холма, выпрямив одну ногу. Вторая была сплошь, до сапога, покрыта кровью. Глаза Мазан Гилани помутнели от боли, кожа стала пепельной. — Не могу остановить кровь. Я убила одного урода и ранила другого. Тут пришли Гончие…

Капитан Сорт повернула голову: — Мертвяк! Сюда, быстро!

— Спасибо за нож, — сказала Мазан.

— Возьми себе, — ответила Апсалара.

— Извини. Не печалься из — за лошади…

— Печаль мне привычна… но тебя я не виню.

— Ну, нам все же предстоит долгая прогулка, — заметил Калам.

 

* * *

 

Флакон подошел вслед за Мертвяком, встав достаточно близко, чтобы внимательно рассмотреть птицеподобные скелетики, увлеченно ловящие бабочек на костяке лошади. Он следил за резкими движениями, взмахами костяных хвостов, видел, как темнота их душ сочится через трещины костей.

Кто-то встал рядом. Скрипач, понял он, подняв голову. Голубые глаза сапера смотрели на неупокоенных рептилий.

— Что видишь, Флакон?

— Сержант?

Скрипач взял его за руку и отвел подальше. — Не здесь…

— Духи, овладевшие связанными костями.

Сержант кивнул: — Апсалара сказала то же. Но что за духи?

Флакон хмурился, колебался.

Скрипач выругался сквозь зубы.

— Ну, я полагал, она знает, но по неким причинам не сказала, так что думал, и мне будет неудобно…

— Солдат…

— То есть она была вашей сослуживицей, и все такое…

— Сослуживица, которой довелось быть одержимой богом Веревкой все то время, что мы служили вместе. Если она чего-то не говорит, я не удивляюсь. Скажи, Флакон, какая плоть была родной для этих духов?

— Вы так намекаете, что не доверяете ей?

— Я даже тебе не доверяю.

Флакон нахмурился и отвернулся. Поглядел на Мертвяка, хлопотавшего над Мазан Гилани, услышал шепот магии Деналя… и уловил дыхание самого Худа. "Ублюдок — некромант. Проклятие!"

— Флакон.

— Сержант? О, простите. Я удивлялся.

— Чему же ты удивлялся?

— Ну, почему Апсалара таскает двух драконов на веревочке.

— Они не драконы. Они — мелкие ящерицы…

— Нет, сержант. Это драконы.

Глаза Скрипача раскрывались все шире.

Флакон так и знал, что новость ему не понравится.

 

Глава 14

 

В идеи "рая после смерти", друзья мои, есть нечто глубоко циническое. Это уклончивое обещание, приманка. Это возможность самооправдания. Будто бы человек не обязан принимать на себя ответственность за мир, какой он есть, вообще не должен тревожиться о нем. Чтобы бороться за перемены, за истинную благость подлунного мира, человек должен в глубине души признавать за смертной реальностью самостоятельную ценность, принадлежащую не ему, а его детям и детям его детей. Видя в жизни всего лишь короткую пробежку по пути скверны и страданий — принесенных его собственным равнодушием — человек оправдывает все виды несчастий и нищеты, налагает кары на еще не родившиеся жизни.

Я отрицаю идею рая за костяными Вратами. Если душа поистине переживает переход в иной мир — тогда подобает всем нам, друзья мои, взращивать в себе веру в подобие. Ожидающее нас является отражением того, что осталось позади; расточая понапрасну дни смертной жизни, мы теряем возможность понять, что такое добро, лишаем себя практики сочувствия, сострадания, помощи и целения. Мы оставляем эти блага на обочине, устремившись в место славы и красоты, которых мы еще не заслужили — и, разумеется, уже не успеем заслужить.

 

Апокрифические писания Таноанского Странника Духа Кимлока,

Эрлитанское десятилетие

 

Чаур взял ребенка, вроде бы собираясь покачать на колене, но Баратол положил тяжелую руку ему на плечо. Кузнец покачал головой: — Она еще мала. Держи крепче, Чаур, но не сломай кости.

Простак, ответив широкой улыбкой, продолжил баюкать и качать дитя.

Баратол Мекхар откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и сомкнул ненадолго глаза, стараясь не вслушиваться в спор за стеной. Там Сциллара отражала совместную атаку Л'орика, Нуллис, Филиада и Урдана, требовавших принять ребенка во имя материнского долга, материнской ответственности и кучи других высокоморальных понятий. Они кидались обвинениями и требованиями, как камнями. Баратол не мог припомнить, чтобы жители деревни проявляли подобное рвение. Да, добродетель дается им легко, ведь выплачивать ее цену должна будет чужачка, не они сами.

Кузнец готов был признаться, что восхищается этой женщиной. Дети действительно большая обуза. Девочка не стала плодом любви, так что отсутствие материнской привязанности понять можно. А вот жесткость соседей начинала его сердить и даже немного пугать.

Хейриз появилась из соседней комнатушки. Она не произнесла ни слова во время спора, просто сидела у кушетки Сциллары. — Идиоты, — закачала старуха головой. — Напыщенные, болтливые зануды! Только послушай их бормотание! Баратол, ты подумаешь, что дитя — возрожденный Император!

— Боги сохраните, — пробурчал Баратол.

— Джесса, из последнего дома к востоку… у нее последний ребеночек вышел с сухими ногами, расслабленный. Вот она не откажется от дара. Все знают.

Баратол рассеяно кивнул, думая совсем о другом.

— У Джессы даже третий этаж есть. Она не кормила пятнадцать лет, но мать она хорошая. Деревня сможет вытянуть одну девчонку… и пусть ее крики заглушат вопли подросших сорванцов. Отдадим ее к Джессе, и все будет путем.

— Тут Л'орик…

— И что?

— Ничего. Кажется, он опаляет все, к чему прикасается. Или поджигает.

— Ну, это же не его дело?

— Хейриз, таким людям есть дело до всего на свете.

Старуха подтащила стул, уселась рядом с кузнецом. Прищурилась. — Долго будешь терпеть?

— Пока паренек Резак не оправится. — Баратол потер лицо. — Слава богам, весь ром выпили. Я уже забыл, как он на людей действует.

— Так все дело в Л'орике?

Он поднял брови.

— Его появление тебя не просто опалило, а сожгло. Кажется, в прошлом ты сотворил дурное дело. — Она фыркнула. — Думаешь, мы чем-то отличаемся? Ты воображал, что сможешь вечно здесь отсиживаться — а теперь понял, что не сможешь. Разве что, — ее глаза стали щелками, — убьешь Л'орика…

Кузнец оглянулся на Чаура. Тот строил девочке рожи и сюсюкал, а она в ответ пускала пузыри, блаженно не сознавая, какое уродливое лицо у самозваной няньки. Баратол вздохнул. — Я не желаю никого убивать, Хейриз.

— Так ты поедешь с ними?

— До побережья.

— Едва Л'орик расскажет, за тобой начнется охота. Добравшись до берега, Баратол, сядь на первое же судно и беги с клятого континента. Пока можешь. Мне тебя будет не хватать — ты был здесь единственным мужиком с мозгами. Видит Худ, все в мире переменчиво.

Они подняли головы, когда вышел Л'орик. Верховный Маг побледнел, на лице застыло удивленное выражение. — Просто не понимаю…

— А тебе и не понять, — фыркнул кузнец.

— Вот до чего докатилась цивилизация, — сказал маг, скрестив руки на груди и сверкая глазами.

— Точно замечено. — Баратол не спеша поднялся на ноги. — Не слышал, чтобы Сциллара звала тебя сюда.

— Я тревожусь о ребенке.

Кузнец начал прохаживаться по комнате. — Ну нет. Ты заботишься о собственности. О твоей версии этого понятия, пред которым все другие должны преклонять колени. А Сциллару твоя версия не впечатлила. Слишком она умная.

Баратол пошел в другую комнату и схватил Нуллис за край платья. — Ты, — зарычал он, — вон отсюда. И другие тоже. — Он дотащил плюющуюся, бранящуюся семкийку до выхода, вытолкнул и встал у двери. Остальные толкались, спеша поскорее выбежать.

Вскоре Сциллара и Баратол остались наедине. Кузнец поднял глаза. — Как рана?

Женщина скривилась. — Та, что превратила руку в бесполезную палку, или та, из-за которой я буду ходить раскорякой, как краб?

— На плече. Сомневаюсь, что раскоряка продержится долго.

— Тебе откуда знать?

Кузнец пожал плечами. — Любая женщина в деревне родила двоих или троих. И все ходят нормально.

Она смотрела с подозрением. — Ты тот, кого зовут Баратол. Кузнец.

— Точно.

— Мэр дыры, которую почему-то называют селением.

— Мэр? Не думаю, что мы выбирали мэра. Нет, я всего лишь самый большой и самый скучный из здешних обитателей. Это и сделало меня заметным.

— Л'орик говорит, ты предал Арен. Ты отвечаешь за гибель тысяч людей, когда Т'лан Имассы подавляли мятеж.

— У всех у нас бывали неудачи.

Сциллара засмеялась. Смех прозвучал на редкость безрадостно. — Ну, спасибо, что изгнал отсюда этих дураков. Или ты хочешь продолжить с того пункта, которым они закончили?

Кузнец покачал головой: — Есть вопросы о твоих приятелях и спутниках. Кажется, Имассы устроили засаду с целью похитить молодую женщину, Фелисину Младшую.

— Л'орик то же говорит, — ответила Сциллара. Она уселась прямее; это усилие заставило ее заморгать. — Но она никто. Чушь какая-то. Думаю, они пришли не ее украсть, а Гебория убить.

— Она была приемной дочерью Ша'ик.

Женщина дернула плечом (и снова заморгала). — Таких в Рараку было много.

— А откуда появился Резак?

— Из Даруджистана.

— Как раз туда вы и ехали?

Сциллара закрыла глаза. — Теперь это не важно, не так ли? Вы уже похоронили Гебория?

— Да. Он же был малазанином? У нас тут полно диких собак и шакалов.

— Лучше выкопайте его, Баратол. Не думаю, что Резак оставит тело здесь.

— Почему же?

Ответом послужило неопределенное движение головы.

Баратол пошел к выходу. — Выспись, Сциллара. Нравится тебе или нет, ты одна можешь накормить ребенка. Или нам уламывать Джессу из последней хижины? Так или эдак, девочка скоро проголодается.

— Голодная, — пробурчала женщина ему в спину. — Как кошка с глистами.

В главной комнате ребенок перешел в руки Верховного Мага. Многочисленные оспины на лице здоровенного дурачка Чаура покрылись слезами, но Л'орик, качавший завозившуюся девочку, этого не замечал.

— Один вопрос, — обратился к магу Баратол. — В какой возраст нужно войти, чтобы потерять твое расположение?

Маг нахмурился: — О чем ты?..

Кузнец отвернулся и пошел к Чауру. — Нам с тобой надо выкопать труп. Помашем лопатами. Чаур, ты это любишь.

Чаур кивнул, выдавив кривую улыбку и шмыгнув носом.

Баратол вышел и повел дурачка к кузнице, где они взяли лом и лопату, а затем направился к западу от деревни. Ночью прошел необычный для этого времени года дождь, но сейчас следов почти не осталось — яростное солнце иссушало все. Могила находилась около ямы, в которую свалили остатки освежеванных лошадей. Урдану велено было их сжечь, но он, разумеется, забыл. На костях и кишках уже попировали стервятники, шакалы и волки, а сейчас они кишели мухами и червяками. В двадцати шагах валялось нетронутое падальщиками вздувшееся тело мертвого демона.

Чаур начал выкапывать тело Гебория, а Баратол уставился на уродливый труп демона. Растянувшаяся кожа покрылась белыми полосами, будто трещинами. Баратолу показалось, что вокруг трупа разлилось что-то черное, будто он уже лопнул.

— Я сейчас, Чаур.

Тот ухмыльнулся.

Кузнец подходил ближе — и хмурился всё сильнее. Пятно оказалось тысячами дохлых мух. Демон так же неприкасаем для них, как и безрукий старик. Баратол замедлил шаг, остановился в пяти шагах от мерзкого тела. Он заметил, что оно дергается — вот снова! Что-то пыталось вылезти из кожи.

И тут кузнец услышал голос внутри головы.

— Нетерпение. Прошу, будь так добр, крайне осторожно прорежь мою несносную шкуру.

Кузнец вытащил нож и подошел к телу. Склонился и провел острым лезвием вдоль одной полосы. Толстая шкура внезапно лопнула; Баратол отскочил с руганью — из разреза хлынула желтая жижа.

Что-то вроде пальцев, затем целой руки показалось, расширяя разрез; еще миг — и весь зверь выскользнул наружу, заморгал четырьмя глазами. В отличие от спавшейся оболочки, у него были все четыре ноги, две явно меньше и бледнее, но вполне подвижные.

— Голод. У тебя есть еда, незнакомец? Или ты сам еда?

Баратол вложил нож в ножны и вернулся туда, где Чаур уже вытягивал труп Гебория. Демон зашлепал следом.

Кузнец схватил торчавший из могилы лом и повернулся, взвешивая инструмент в руках. — Что-то мне подсказывает, — обратился он к демону, — что новый мозг у тебя не вырастет, ежели проткнуть нынешний.

— Возбуждение. Я трясусь от ужаса, незнакомец. Забавно. Серожаб просто шутил, побуждаемый твоим выражением ужаса.

— Это не ужас был. Отвращение.

Нелепые глаза демона завращались в орбитах, когда он попытался заглянуть за спину кузнеца: — Мой брат идет. Он здесь, я чую его.

— Поспеши, — бросил Баратол. — Он желает нового демона — хранителя. — Он глянул на Чаура. Здоровяк стоял над завернутым в саван телом, пялясь на воскресшего демона.

— Все нормально, — сказал Баратол. — Чаур, неси тело на доски позади кузни.

Дурачок снова заухмылялся и поднял тело Гебория. До кузнеца донеслась вонь разложения.

Он пожал плечами и поднял лопату.

Серожаб прыгал в сторону ближайших хижин.

 

* * *

 

Дремавшая Сциллара подскочила, когда ее голову заполнил восторженный голос: — Радость! Дражайшая Сциллара, кончилось время стражи! Доблестный и стойкий Серожаб защитил твою святость, и выводок кишит в руках Л'орика!

— Серожаб? Но они говорили, ты умер! И почему ты говоришь? Раньше никогда со мной не разговаривал…

— Женщина с выводком должна защищаться тишиной. Все натиски и атаки беспокойства отражены смелым Серожабом. К счастью, отныне я волен насытить твое чудесное я моей неумирающей любовью!

— О боги! Вот это приходилось терпеть всем остальным? — Сциллара ухватилась за трубку и порцию ржавого листа.

Еще миг — и демон ворвался в дверь в сопровождении Л'орика, державшего на руках ребенка.

Сциллара скривилась и яростно застучала кресалом.

— Девочка проголодалась, — сказал маг.

— Чудно. Она сдуется и перестанет исходить какашками. Ладно, отдавай маленькую пиявку.

Верховный Маг подошел и протянул ребенка. — Признай же, Сциллара, что это дитя принадлежит тебе.

— Да, да, она моя. Вижу по блеску жадности в глазах. Молись, Л'орик, ради спасения мира, чтобы от отца ей досталась лишь голубая шкурка.

— Ты знаешь, кто он был?

— Корболо Дэм.

— А. Думаю, он еще жив. Гостит у Императрицы.