Пятьдесят шесть дней после Казни Ша'ик 35 страница

— А мне плевать. Я тонула в дурханге. Если бы не Геборий, я стала бы одной из зарезанных прислужниц Бидиталя. Геборий… — Он прищурилась, разглядывая сквозь клубы дыма прильнувшую к груди девочку. Потом сверкнула глазами на Л'орика: — Какие-то клятые Т'лан Имассы убили его! Почему?

— Он был слугой Трича. Сциллара, началась война богов. А платим за нее мы, смертные. Быть подлинным поклонником — опасное дело. Кому или чему бы мы ни поклонялись. Кроме, разве что, Хаоса — ведь в эту эпоху он единственный усиливается и возвышается.

Серожаб не спеша вылизывался, вроде бы сосредоточившись на отросших конечностях. Демон выглядел… уменьшившимся.

Сциллара сказала: — Итак, ты вновь обрел приятеля. Что означает: теперь ты можешь идти, куда бы тебе ни нужно было идти. Так иди, и поскорее уберись подальше отсюда! Я подожду пробуждения Резака. Думаю, двинусь за ним. Наш "великий поход" окончен. Покинь нас.

— Только если поверю, что ты не бросишь ребенка на произвол судеб.

— Какой там произвол. Его будущее столь же туманно, как и у любого другого. Здесь есть женщина Джесса, а у нее дочка, тоже Джесса. Они о ней позаботятся. Вынянчат — похоже, им это дело нравится. Я рада за них. Смотри, как я милосердна: не продаю ребенка, не так ли? Нет, просто ОТДАЮ, как дура последняя.

— Чем чаще и дольше ты будешь держать дитя у груди, тем меньше тебе захочется с ним расставаться. Материнство — этот состояние духа. Скоро ты поймешь.

— Отлично. Но ты тут при чем? Ясно. Я остаюсь рабыней, куда бы ни убегала.

— Духовное возрождение — не рабство.

— Ну-ка, Верховный Маг, покажи глубину своих познаний!

— Должен для начала сказать: твои слова удручают Серожаба.

— Переживет. Кажется, он вообще неистребим. Ну, я сейчас открою титьки. Решил поглазеть?

Л'орик резко отвернулся и вышел.

Выпученные глазищи Серожаба моргнули. — Я не удручен. Брат недопонял. Выводок вылезает и разбредается, чтобы каждый отпрыск жил сам по себе. Воспоминания. Многие опасности. Переходные мысли. Горести. Надо сопровождать бедного брата, ибо многие тревоги мира его воистину гнетут. Теплота. Я сохраню великую привязанность к тебе, ибо весьма редкая добродетель — быть недосягаемой в полной доступности. Согласись, неуклюже получается.

— Неуклюже — не первое слово, приходящее мне на ум. Спасибо за комплименты, даже такие гадкие и нелепые. Слушай! Постарайся вразумить Л'орика. Хотя бы малому научи. Скромности. А его дурацкую самоуверенность сбивай, выбивай напрочь! Он стал такой назойливый…

— Увы, это семейное. Родители Л'орика… гм, не нужно о них. Прощай, Сциллара. Чудные фантазии, медленно и тонко разворачивающиеся во тьме сырых болот воображения — вот что нужно, чтобы поддерживать мой плодоносный дух!

Демон пошлепал наружу.

В ее правый сосок вцепились десны. "Боль и радость, о боги! Что за жалкий, смущающий союз". Ну, хотя бы симметрия восстановлена. Нуллис все время клала девочку к левой груди, и Сциллира начинала чувствовать себя неправильно нагруженным мулом.

В той комнате раздались голоса. Она не внимала.

Похищена Фелисина Младшая. Самое худшее изо всего. Геборий хотя бы обрел покой от всяких мучений, да он был уже стариком. Свое отбыл.

А вот Фелисина…

Сциллара уставилась на существо у груди, на тонкие синие пальчики. Затем прислонила затылок к стене и начала набивать трубку.

 

* * *

 

Его разум заполняло нечто бесформенное и безвременное; но после нескольких вздохов вернулось понимание, мгновения потекли из прошлого в будущее. Резак открыл глаза. Серые балки потолка, в щелях обрывки паутины с трупиками мух и мошек. Два фонаря на крюках, с почти сгоревшими фитилями. Он пытался вспомнить, как оказался в этой незнакомой комнатке.

Даруджистан… кружащаяся монета… ассасины…

Нет, это было слишком давно. Треморлор — Дом Азата… Моби… одержимая богом девушка — Апсалара, о, любовь моя… Несколько слов от Котиллиона, бога, что некогда смотрел ее очами. Он был на Семиградье; он странствовал с Геборием Руки Духа, Фелисиной Младшей и Сцилларой, и демоном Серожабом. Он стал носителем кинжалов, убийцей… как только выпал шанс….

Мухи…

Резак застонал, рука потянулась к животу, скомкав одеяло. Разрез стал тонким рубцом. Он же видел… как выпали внутренности. Чувствовал ужасающее отсутствие веса, чувствовал, как кишки тянули к земле. Холодно, так холодно.

Все мертвы. Должно быть. Но тогда и он сам должен быть мертв, понял Резак. Его же вспороли. Он осторожно повернул голову, осматривая узкую комнату. Вроде бы чулан или склад. Полки почти пустые. Он один.

Движение утомило — он уже не смог даже вернуть руку на место.

Закрыл глаза.

Десять медленных, ровных вдохов — и он почувствовал, что оказался в ином месте. Стоит на ногах. Сад, запущенный и высохший, словно дожди не шли многие годы. Небо над головой белое, ровное. Впереди обрамленный камнем прудик, вода гладка и спокойна. Воздух тих, невыносимо горяч.

Резак приказал себе двигаться, но обнаружил, что остался на месте. Будто ноги пустили корни.

Слева затрещали кусты, листья сморщились, завились, будто в воздухе открывалась дыра. Еще миг — и сквозь врата вышли двое. Женщина и мужчина. Портал сразу сомкнулся, оставив завихрения и кольцо сожженных растений.

Резак попытался заговорить, но не обрел голоса. Вскоре он понял, что его не видят. Он дух, незваный свидетель.

Женщина высокая, по виду малазанка, а вот мужчина — явно иного племени. Он был красив, но то же время суров и опасен.

А на краю бассейна сидела другая женщина. Белокожая, изящная, с золотистыми волосами, искусно заплетенными во множество кос. Одна ее рука погрузилась в бассейн, но по воде не пошла рябь. Женщина изучала водную гладь и не поднимала головы навстречу пришедшим.

Гостья выпрямила спину и заговорила: — Что теперь?

Ее спутник похож на воина пустыни — лицо темное и спокойное, глаза — щелочки в паутине морщинок. У пояса висят два зловещего вида кистеня. Прочные доспехи. Он уставился на сидящую женщину. — Ты никогда не объясняла своих планов, Королева Снов. Меня тревожит эта часть сделки.

— Поздно сожалеть, — промурлыкала сидящая.

Резак уставился на нее. Королева Снов, богиня. Казалось, она не знает о присутствии Резака. Но это ее Королевство. Как такое возможно?

Мужчина скривил губы, услышав насмешливый тон богини. — Ты желаешь служения. Какого же? Я покончил с руководством армиями, с пророчествами. Дай приказ, если желаешь, но сделай это прямо. Убить кого-то, защитить кого-то — нет, не защитить, с этим я тоже завязываю.

— Именно твой… скептицизм… я ценю больше всего, Леом Молотильщик. Но признаюсь, что разочарована. Тебя сопровождает не тот, кого я желала бы видеть.

Названный Леомом оглянулся на малазанку, но промолчал. Затем его глаза стали удивленно раскрываться. — Корабб?

— Избранник Опоннов, — сказала Королева Снов. — Возлюбленный Госпожи. Его присутствие было бы полезно… — Она слабо вздохнула, нахмурилась и продолжила, не поднимая взгляда: — Вместо него я получаю другого человека, отмеченного другим богом. Почему, вот что интересно. Использует ли ее бог? Так, как делают все боги? — Она еще сильнее наморщила лоб. — Я не откажусь от такого… союза. Полагаю, Худ тоже понимает это. Но в глубине вод пруда видно нечто… тревожное. Воробушек, ты знаешь, что отмечена? Нет, полагаю, не знаешь — ведь тебя посвятили в младенчестве. Потом брат украл тебя из храма. Худ не простил его и в конце концов насладился местью, просто помешав целителю закончить лечение. А ведь одно движение руки лекаря могло бы изменить мир, избавить кое-кого от старинного проклятия. — Богиня помедлила. — Думаю, Худ сожалеет о своем решении. Недостаток скромности, его вечный порок. Думаю, что в тебе, Воробушек, он ищет возмещения…

Малазанка побледнела. — Я слышала о смерти брата, — тихо проговорила она. — Но всякая смерть приходит от руки Капюшона. При чем тут возмещение?

— От руки Капюшона. Верно… он сам выбирает время и способ. Но лишь очень редко он открыто вмешивается в судьбу отдельного человека. Учитывай обыкновенную… запутанность… рисунка наших жизней. Не одна только костлявая рука Худа прядет нить жизни — по крайней мере, до того момента, когда образуется узел.

— Погрузитесь в тонкости теологии в другое время! — воскликнул Леом. — Я уже устал от этого места. Пошли нас куда-нибудь, Королева, но сначала скажи — какой службы требуешь.

Она наконец подняла голову и дюжину ударов сердца всматривалась в лицо воина пустыни. — От вас я сейчас… ничего не потребую.

Наступила тишина. Резак заметил, что смертные гости не движутся. Не видно даже дыхания. "Замерли… как я".

Королева Снов медленно поворачивала голову. Встретила взор Резака и улыбнулась.

Внезапное, паническое бегство — он очнулся, вздрогнул под грубым одеялом, под перекрещенными балками, под наслоениями трупиков мертвых насекомых. Но улыбка осталась, текла по жилам словно кипящая кровь. Она знала, конечно, знала… она привела его туда на миг, сделала свидетелем. Но зачем? Леом Молотильщик, беглый командир армии Мятежа, тот, за кем гонится Армия Адъюнктессы Таворы. "Ясно, что ему пришлось заплатить за путь к бегству. Может, в этом весь урок — не заключай сделок с богами?"

Он услышал слабый звук. Назойливый плач ребенка.

Затем раздались звуки погромче, вроде потасовки; занавес на двери дернулся, на него уставилось незнакомое юное лицо. Сразу же исчезнув. Голоса, тяжелые шаги, и занавес был решительно отброшен в сторону. Вошел здоровенный черный мужчина.

Резак смотрел на него: выглядит знакомым… но он знал, что никогда его не встречал.

— Сциллара спрашивала о тебе, — сказал незнакомец.

— Этот вопящий ребенок — ее?

— Сейчас — ее. Как самочувствие?

— Я слаб, но не так, как недавно. А вы кто?

— Местный кузнец. Баратол Мекхар.

"Мекхар?" — Калам…

Гримаса. — Дальний родственник. Мекхар — это имя рода. Он уничтожен Фалах'дом Энезгурой Аренским в дни одного из походов в западные земли. Немногие выжившие рассеялись по дальним странам. — Он пожал плечами. — Я принес еду и питье. Если ведьма — семкийка ворвется сюда и пожелает включить тебя в список уговорщиков, просто прогоняй.

— Какой такой список?

— Твоя подружка Сциллара желает оставить ребенка здесь.

— О.

— Ты удивлен?

Резак поразмыслил. — Не особенно. Насколько я понял, в Рараку ей было нехорошо. Я ожидал, что она решит оставить позади все напоминания о том времени.

Баратол фыркнул и повернулся лицом к двери. — Да что такое с беглецами из Рараку? Резак, я скоро вернусь.

"Мекхар". Дарудж выдавил улыбку. Этот выглядит достаточно сильным, чтобы схватить Калама в охапку и кинуть через всю комнату. Если Резак правильно прочитал выражение его лица в тот момент, когда произнес имя Калама — Баратол не преминул бы сделать именно так, выпади шанс.

"Слава богам, что у меня ни брата, ни сестры… да и кузенов нет".

Улыбка внезапно угасла. Кузнец упомянул Сциллару — и больше никого. Резак подозревал, что не по причине забывчивости. Баратол непохож на человека, беззаботно относящегося к словам. Сбереги Беру…

 

* * *

 

Л'орик вышел из дома. Его взор перемещался по улочке, с одного дома на другой, такой же кривой, скользил по жалким остаткам некогда процветавшей общины. Она сама готовила себе гибель, хотя, разумеется, в те дни мало кто об этом задумывался. Леса казались нескончаемыми или бессмертными, так что сбор древесины производился с великим усердием. Но деревья пропали, с ними унеслись прочь потоки звонкой монеты, оставив в руках лишь песок. Большинство хищников уехало в поисках новых рощ, упорно стремясь к быстрой выгоде. "Сотворяя одну пустыню за другой… пока пустыни не слились".

Он потер лицо, ощутив, что после пребывания здесь на щеках остались слои грязи. Но ведь было и полезное, упрекнул он себя. Родилось дитя. Серожаб снова рядом. Он преуспел в спасении жизни Резака. "И Баратол Мекхар, имя, вызывающее десять тысяч проклятий…" Ну что ж, преступник Баратол не таков, каким вообразил его Л'орик. Люди вроде Корболо Дэма лучше подходят под стереотип предателя, а представлению об извращенном безумии вполне соответствует Бидиталь. Однако Баратол, офицер Алых Клинков, зарезал аренского кулака. Его арестовали, посадили в темницу, лишив всех званий; соотечественники — Алые Клинки жестоко избили его, видя в Баратоле первое и грязнейшее пятно на воинской чести. Его измена еще сильней подхлестнула в них яростное желание доказать делом преданность Империи.

Баратола должны были распять перед воротами Арена. Но город восстал, истребив малазанский гарнизон и выдавив Клинков на равнину.

Потом пришли Т'лан Имассы, преподав суровый и наглядный урок имперского мщения. Десятки свидетелей видели, как Баратол открывал северные ворота…

"Но ведь правда — Имассам ворота не нужны…"

Одного вопроса никто не задавал: почему же офицер Алых Клинков убил кулака?

Л'орик подозревал, что Баратол не даст ему удовлетворительного ответа. Этот человек не желает защищаться, по крайней мере, на словах. Верховный Маг сумел разглядеть в темных глазах вот что: бывший солдат давно потерял человеческое достоинство. Он не находит для себя места в рядах человечества. Он не хочет оправдывать свои поступки; гордость и честь не взывают к самооправданию или самоосуждению. Лишь пропащая душа забывает о возможности искупления. Однажды случилось нечто, полностью лишившее Баратола веры, открывшее тропу для измены.

Однако местные жители просто — таки поклоняются Баратолу Мекхару, и этого Л'орику никогда не понять. Даже узнав истину, узнав, ЧТО их кузнец сотворил много лет назад, они не оправдали ожиданий Верховного Мага. Он был озадачен, чувствовал себя до странности беспомощным.

"Но признай же, Л'орик: ты сам никогда не умел находить последователей, какими бы благородными не были твои намерения". О да, тут он нашел союзников своему гневу против Сциллары, ее ужасающего равнодушия к собственному ребенку… но он хорошо понимал, насколько эфемерно и случайно это единение. Они могут осуждать позицию Сциллары, но ничего не станут делать; кроме Нуллис, все уже смирились с мыслью, что девочка попадет в руки двух Джесс. "Тем и решится вопрос. Но это же одобрение греха!"

Демон Серожаб шлепал рядом, волоча раздувшееся брюхо по пыли. Он лениво мигал всеми четырьмя глазами, не делясь мыслями, но посылая Л'орику едва слышимый поток сочувствия. Магу от этого было лишь тревожнее.

Он вздохнул: — Знаю, друг мой. Если бы я научился спокойно проходить по земле, не обращая внимания на всё противоестественное, великое и малое! Думаю, такое приходит после череды неудач. В Рараку, в Куральд Лиосане, с Фелисиной Младшей… о боги, что за скорбный список. Я не сумел помочь и тебе, мой Серожаб…

— Не особенно важно, — сказал демон. — Брат, я хочу рассказать сказку. На заре истории клана, много столетий назад, родился новый культ — будто газовый пузырь поднялся из глубины. Избранный им бог был наиотдаленнейшим, наинепостижимейшим из всего пантеона. Этот бог, по сути, был равнодушен с жизни моего клана. Этот бог не говорил со смертными, не вмешивался в их дела. Нездорово. Вожди культа объявили себя голосами бога. Они сочиняли законы, правила, запреты, проклятия, наказывали за непослушание, отступничество и споры. Все происходило скрытно, мало — помалу, пока культ не достиг господства и, с господством, абсолютной власти.

Ужасное насилие, великие преступления творились во имя молчаливого бога. Приходили все новые вожди, все сильнее извращая суть ловкими словами, произносимыми во имя амбиций и желанного единства. Целые пруды были отравлены. Другие осушались, их ил засыпался солью. Они давили яйца. Разрубали на куски женщин. Мой народ погрузился в рай ужаса, а законы благословляли пролитие крови во имя великой нужды. Лживое сочувствие — и леденящий блеск в очах. Спасения не было, и каждое новое поколение страдало пуще прежнего.

Л'орик искоса поглядел на демона. — И что случилось?

— Семь великих воителей из семи кланов отправились на поиски Молчаливого бога, желая установить, действительно ли он благословил все творимое во имя его.

— И они нашли своего бога?

— Да, и также нашли причину его молчания. Бог умер. Он умер с пролитием во имя его первой капли крови.

— Понимаю. И какую важность ты нашел в легенде, пусть и не особенную?

— Может быть, такую: существование многих богов привносит в жизнь смертных великую сложность. Но и наоборот: если бог один, это отрицает сложность. Побуждает сделать мир проще. Это не вина бога, а ошибка его приверженцев.

— Если богу не нравится то, что творят во имя его, он должен действовать.

— Но если каждое преступление "во имя его" крадет его силы… боюсь, что вскоре он не сможет действовать и погибнет.

— Ты пришел из странного мира.

— Да.

— Я нахожу эту сказку очень беспокоящей.

— Да.

— Серожаб, перед нами дальнее путешествие.

— Я готов, брат.

— В том мире, что известен мне, — сказал Л'орик, — многие боги питаются кровью.

— И многие смертные.

Верховный Маг кивнул. — Ты уже попрощался?

— Попрощался.

— Тогда покинем здешние места.

 

* * *

 

Филиад показался у входа в кузницу, привлекая внимание Баратола. Кузнец еще пару раз покачал меха, снял кожаные рукавицы и поманил парня внутрь.

— Верховный Маг ушел. С гигантской жабой. Я видел, как дырка открылась в воздухе. Из нее полился ослепительный свет, они просто пропали внутри, и дырка захлопнулась!

Баратол перебирал коллекцию железных прутов, пока не обнаружил подобающий его замыслу. Перенес его на наковальню. — Он оставил коня?

— Что? Нет, провел под уздцы.

— Плохо.

— И что теперь?

— Ты о чем?

— Ну… э… обо всем.

— Иди домой, Филиад.

— Да ну? О. Ладно. Понял. Увидимся.

— Не сомневаюсь, — сказал Баратол, надевая рукавицы.

Едва Филиад вышел, кузнец взял щипцы и положил прут в горнило, начав качать меха ногой. Четыре месяца назад он обменял последние из краденых аренских монет на здоровенную кучу угля; запасов хватит как раз на его последнюю работу.

Т'лан Имассы. Одна кожа и кости. Быстрые и смертельно опасные мастера засад. Баратол все эти дни размышлял об их особенностях, о способах сражения, ибо подозревал — ублюдки еще попадутся на пути.

Секира способна нанести большую рану, если крепко ударить. Но у них кремневые мечи — длинные, заостренные. Встав за пределами досягаемости, они…

Похоже, он нашел решение проблемы.

Кузнец все качал меха, пока не удовлетворился белизной пасти горна. Следил, как железо принимает оттенок небесной голубизны.

 

* * *

 

— Сейчас мы следуем змее, что выводит к лагерю собирателей черного зерна на берегу озера; потом мы два дня идем по плоскому камню до другого лагеря, самого северного. То, что за ним, принадлежит и подвижному, и ненайденному.

Семар Дев оглядывала длинную извилистую цепь камней слева и снизу от них. Каждый камень окружен коркой серых и зеленых лишайников, "кораллами" пыльного мха и клочками красных цветочков. Между ними более темные разновидности мхов, сырых и мягких. На тропе, по которой они двигаются, покров растительности содран, открывая розовый неровный гранит. Повсюду видны упавшие с утесов плоские гранитные глыбы. Тут и там в трещинах проглядывают черные лишайники, подобные акульей коже. Она заметила сброшенные во время брачного сезона оленьи рога, обглоданные на концах мышами. Да, надо помнить — в природе ничего не пропадает зря.

В расселинах скал выросли черные ели, частью давно уже засохшие; на более солнечных местах лежат плоские можжевельники, а края этих зарослей окаймлены черничниками и зимозеленниками. На вершинах морщинистых, бесформенных тесов стоят, словно часовые, пихты.

Суровый и опасный пейзаж, не принимающий идеи о господстве человека. Изо всех виденных Семар Дев мест это выглядело самым древним. Оно неприветливее даже глубин Джаг Одхана. Говорят, что под любой поверхностью мира, будь то море или пустыня, луг или чаща, таится твердый камень, сплющенный и скривленный незримым давлением. Но здесь — здесь всякая возможная кожура соскоблена, обнажая жилистые мускулы.

Эта страна соответствует Карсе Орлонгу — воину, сбросившему все оковы цивилизации, кому мышц, воли и тайного напряжения. А анибар Лодочник, по странному контрасту, кажется случайным прохожим, почти нахлебником — каждое движение пугливо, будто отягощено чувством вины. На этом ломаном, обнаженном выходе скал, среди чистых озер и корявых лесов Лодочник и его племя собирают черное зерно и шкуры зверя, рвут тростники, сдирают березовую кору для изготовления корзин и плетней. Слишком робко, чтобы изуродовать это место, чтобы объявить себя его покорителями.

Что до нее самой — ей на разум приходят идеи о невырубленном лесе, обо все еще полных рыбой водоемах, о более эффективных способах сбора урожая зерна — его надо обмолачивать, складывать в длинные долбленки анибаров и молотить более тщательно ударами пестов. Она умеет думать лишь о ресурсах и наилучших способах их добывания. С каждым днем это казалось все менее достойным.

Они продвигались по тропе во главе с Лодочником. Карса шел за ним, ведя коня. Семар Дев предоставлялась возможность созерцать конский круп и мотающийся хвост. У нее ломило ноги, каждый шаг отдавался болью в спине — должны быть способы ослаблять сотрясение, думала она, может быть, многослойные стельки и подошвы. Надо додумать на досуге. И эти тигровые мухи… Лодочник срезал ветки можжевельника, привязав шарфом так, что они торчали перед лицом и спускались по шее. Вроде бы это работает, но выглядит он смешно. Ее искушал соблазн отринуть гордость и нарядиться так же. "Ладно, потерпим".

Карса Орлонг двигался так, словно путешествие превратилось в некий квест. Его ведет желание свершить месть, и неважно, кто станет ее объектом, в каких условиях. Она начала понимать, каким устрашающим может быть варвар, и понимание питало в ней растущее восхищение. Она уже почти верила, что этот муж способен прорубить дорогу сквозь воинство всех богов мира.

Они отклонились, выйдя на болотистую почву, где сквозь мхи пробивались зазубренные пальцы упавших сучьев. Справа стоял скрюченный столетний дуб, помеченный шрамами от молний; молодая поросль под его ветвями давно погибла, как будто часовой выделял некий яд. Слева возвышалась стена вывороченных сосновых корней высотой с Карсу. Стволы сосен лежали в черном пруду.

Ущерб резко встал. Семар услышала ворчание Карсы. Обогнула джагского жеребца, чтобы рассмотреть вал из кривых корней. Среди них застряло иссохшее тело, почерневшее, с выпрямленными руками и ногами; от головы осталась лишь нижняя челюсть. Казалось, грудная клетка была просверлена, а позже срослась с трухлявой сердцевиной дерева. Лодочник стоял рядом, чертя рукой обереги в воздухе.

— Деревья упали недавно, — произнес Карса Орлонг. — Но тело было тут долгое время. Посмотри, как скапливавшаяся у корней вода вычернила кожу. Семар Дев, — сказал он, поглядев в глаза, — дыра в груди — как такое могло произойти?

Она покачала головой: — Я даже не знаю, что это за существо.

— Джагат. Я видел таких раньше. Тело становится деревом, но дух внутри живет.

— Хочешь сказать, что эта тварь жива?

— Не знаю — дерево ведь упало, умирает…

— Смерть не обязательна, — вмешался Лодочник. Его зрачки расширились от суеверного ужаса. — Часто дерево снова вырастает к небесам. Но столь жестоко плененный обитатель его — он не мог выжить. У него нет сердца. Нет головы.

Семар Дев подошла поближе, чтобы осмотреть спавшуюся грудь. И вскоре отпрянула, встревоженная чем-то неясным. — Кости продолжают расти под плотью. Но это уже не кости, а дерево. Подозреваю, применена магия Д'рисса. Лодочник, насколько старо дерево, по твоему мнению?

— Застывшее время. Может, тридцать поколений. А упало не более семи дней назад. И было потревожено.

— Я что-то чую, — сказал Карса, передавая поводья Лодочнику.

Семар Дев следила, как гигант осторожно прошел к противоположному склону, встав на скальном выступе. Не спеша отстегнул кремневый меч.

Она тоже смогла почуять в воздухе слабую горечь, запашок смерти. Шагнула к Карсе.

За скальным выходом тропа круто спускалась к краю маленького заболоченного озера. На другом берегу была поляна с остатками временной стоянки — трех юрт из шестов и кож. Две сгорели, третья превратилась в груду рваных оленьих шкур и ломаного дерева. Ведьма насчитала шесть мертвых тел в лагере и около; одно тело лежало головой в воде, и длинные волосы качались как водоросли. У тропы лежали три каноэ с продавленной берестой бортов.

Лодочник догнал Карсу и встал на гребне лощины. Он издавал скулящие звуки.

Карса распутывал следы вдоль тропы. Семар Дев помедлила и присоединилась к нему.

— Останься в лагере. Я должен все увидеть.

Она видела, как он переходит от одной фигуры к другой, осматривая грунт и все места, где его тонкая пленка была сковырнута. Он подошел к костру и пошевелил пальцами золу, угли, докапываясь до черной земли. Где-то над озером протяжно и печально закричала гагара. Свет угасал, солнце скрылось за стеной леса. Плач Лодочника стал громче.

— Скажи, чтобы замолчал, — прорычал Карса.

— Не думаю, что скажу. Оставь его наедине с горем.

— Его горе скоро станет нашим.

— Ты боишься невиданного врага?

Теблор выпрямил спину. Он стоял над остатками лодок. — Недавно здесь прошел четырехногий зверь. Большой. Он схватил одно тело… не думаю, что ушел далеко.

— Значит, уже нас услышал, — ответила Семар. — Кто это? Медведь?

Лодочник рассказал, что черные медведи ходят по тропам анибаров, он указывал на их следы. Обычно они не опасны, добавил он тогда. Но дикие звери непредсказуемы. Если этот съел тело, он мог счесть побоище своим охотничьим угодьем.

— Медведь? Может быть. Такие водятся на моей родине, их высота в крестце равна половине высоты Теблора. Но этот другой — у него лапы в чешуе.

— Чешуе?

— Думаю, он весит как четверо взрослых воинов — Теблоров. — Карса поднял взор. — Удивительное существо.

— Лодочник не рассказывал о таких тварях.

— Он не был единственным хищником. Анибары убиты копьями и кривыми мечами. Потом с них срезали украшения, инструменты и оружие. Тут был ребенок — его утащили с собой. Убийцы пришли по озеру на длинных лодках с килями. Не менее десяти взрослых. Двое носили сапоги, но форма подошвы мне незнакома. Остальные были в мокасинах с искривленными швами.

— Искривленными? Они шились на левую и правую ногу, скорее всего.

— Семар Дев, я знаю этих захватчиков.

— Старые приятели?

— Сегодня мы не говорим о дружбе. Позови Лодочника. Есть вопросы…

Он не закончил речь. Замер, глядя на деревья за каноэ. Семар повернулась, увидела громадную сгорбленную фигуру, пробирающуюся через молодые деревья, ломающую их. Чешуйчатая голова поднялась над скошенными плечами, глазки уставились на Теблора.

А тот поднял двуручный меч над головой и рванулся в атаку.

Рев чудовищного зверя перешел в визг. Он рванул обратно в лес. Треск, тяжелое топанье…

Карса преследовал.

Семар Дев обнаружила, что сжимает побелевшей рукой кинжал.

Треск и панический визг чешуйчатого медведя отдалялись.

Она повернула голову, заметив притулившегося рядом Лодочника. Его губы шептали молитвы, глаза не отрывались от прогалины в деревьях.

Семар вложила кинжал в ножны, скрестила руки на груди: — Ставишь на варвара или на монстра?

Лодочник плюхнулся на сырую землю и начал раскачиваться из стороны в сторону.

 

* * *

 

К моменту возвращения Карсы Семар Дев закончила закапывать уже второе тело. Теблор подошел к разведенному ей костру и положил меч. Лодочник сидел там же, скорчившись, закрыв голову шубой, издавая полное горя бормотание.

— Убил его? — спросила женщина. — Наверное, отрубил лапы, ободрал еще живого, уши отрезал и повесил на пояс, а потом раздавил грудь в объятиях?

— Он улизнул, — прорычал воин.

— Думаю, он уже на полпути к Эрлитану.

— Нет. Он голоден, вернется. Но не раньше, чем уйдем мы. — Он указал на оставшиеся тела: — Бесполезно. Выкопает.

— Ты сказал, он голоден.

— Умирает от голода. Это не его мир. Здешние земли предлагают мало еды — ему будет лучше на южных равнинах.

— На карте здешняя земля обозначена как Олфарские горы. Карта указывает много озер; полагаю, наше соединяется с другими, а к северу лежит река.

— Это не горы.

— Они были выше тысячи лет назад. Износились. И все же по пути с юга мы поднялись на значительную высоту.

— Ничто не может сгрызть горы до таких обрубков.

— Тем не менее. Нужно подумать, как починить каноэ — путешествовать по воде легче…

— Я не брошу Ущерба.

— Тогда нам не догнать твою добычу, Карса Орлонг!

— Они не бегут. Они исследуют, ищут.

— Чего же?

Тоблакай не ответил.

Семар Дев утерла грязные руки и прошла к очагу. — Думаю, наша охота — ошибка. Анибары могли бы просто убежать, оставив бесплодные земли. Ну, пока пришельцы не уйдут восвояси.