Богословие «человека Иисуса»

Но где‑то примерно полвека назад мода изменилась. Наши богословы склеили, наконец, обе половинки человеческой природы Христа. Душа Христа, как и Его тело, оказалась подвержена той же судьбе. Значит ли это, что при таком новом подходе Христос уже весь, целиком, поднимется до уровня обожествленной человеческой природы, на который возвел Его душу предыдущий подход? Вовсе нет. Наоборот, даже Его душа потеряла то привилегированное положение, которым обладала по праву Его божественности. Но как же тогда связаны Его божественная и человеческая природы? А никак. Две природы тогда уже никак во Христе не соединены, они уже не две стороны угла, поднимающиеся к одной вершине. Христос при таком подходе оказывается просто человеком, таким же, как и все остальные. Значит разрыв проходил не по линии «душа» и «тело» Иисуса, а по линии Его божественной и человеческой природы. Похоже, эти две половины воссоединились только после Воскресения. Тогда во славе оказались и душа, и тело Христа одновременно. Заметим по ходу, что большинство наших богословов просто не знали, что же им делать с божественностью Христа. Они видели лишь его человеческую сторону: «человека Иисуса».

В связи с этим, естественно, изменился и сам язык дискурса о Христе. Христос стал для богословов всего лишь человеком, теснее всех во всей истории человечества связанным с Богом, человеком, лучше всех ответившим на любовь Бога, человеком, постепенно обожженным самим Богом, хотя они и не осмеливались употреблять само это слово «обожение», казавшееся им слишком сильным.

Но тогда, даже если Он превосходил значительно любого из нас, даже если Он был добрее и лучше всех, Он, по самой логике такой мысли, конечно, все еще не был совершенным. А значит Он должен был впасть в грех, даже Он. Если бы Христос, по определению, был всего лишь величайшим из святых, то Его любви определенно не хватило бы на то, чтобы освободить нас из сетей эгоизма и ненависти, от их груза, накопившегося за века. Он смог бы всего лишь дать нам хороший пример, и не более того. И вот к этому‑то и свелось богословие очень многих католиков[326].

Я пристально проследил за этим кризисом богословия в своей книге «О Христе по‑другому» (Le Christ autrement). Затем, под влиянием папы Бенедикта XVI, нас заставили вернуться к традиции, но, к сожалению, такой возврат произошел в типично католической форме, то есть чаще всего это был возврат к идее о Страстях Христовых как удовлетворении чувства справедливости или умилостивлении гнева Бога‑отца. Я дал критический отчет такому возврату в книге «Мои беседы с умершими» (Mes entretiens avec les morts). Бедная наша западная церковь и в самом деле утратила чувство традиции и бредет наощупь, уклоняясь то в одну, то в другую сторону. Она владеет сокровищами духовной мысли в своих святых, но кто согласится принять их всерьез?

Из‑за замешательства наших богословов на сцену вышел огромный поток разнообразной эзотерической литературы, подкрепленной свидетельствами, полученными от «высших авторитетов» из мира иного. Христос тут представлен всего лишь как «посвященный», великий, но один из многих. А чтобы еще больше преуменьшить Его значение, Ему находят Учителей, чтобы лишний раз подчеркнуть, что Он просто не мог сам додуматься до всего того, чему нас учил. Его заставляют пройтись по всем египетским храмам, встретиться с персидскими магами и с тибетскими гуру. Некоторые даже считают, что Его на время похитили инопланетяне. Почему бы и нет? Чем эта версия хуже всех остальных? Да ничем, потому что и во всех остальных случаях нет никаких мало‑мальски серьезных свидетельств. Но зато! Сколько тут откровений! Данных через медиумов, через автоматическое письмо, астральные путешествия, воспоминания о прошлых жизнях и т. д. Однако, чем больше, тем лучше. Поскольку такие откровения никогда не совпадают, то тем самым они все сами себя нейтрализуют.

Не буду распространяться подробнее о таком богословии «человека Иисуса». В нем мало чего осталось от христианства. Это логическое завершение долгого процесса, начавшегося еще со св. Фомы Аквинского, с XIII века, когда у богословов в голове была одна‑единственная мысль: говорить очень разумно и обоснованно, чтобы, не дай Бог, не шокировать неверующих, в надежде, что тогда они станут принимать христианскую веру всерьез. Вышло же все ровно наоборот. В наше время это уже совершенно очевидно.