Глава I. Американские нравы

 

В одно прекрасное августовское утро по улицам Индианополиса, главного города штата Индианы, шел странствующий подмастерье. Скромная, но не нищенская одежда, котомка за плечами, шляпа, украшенная лесными цветами, да суковатая палка в руках – все это ясно говорило о том, что молодой человек принадлежал к числу тех странствующих рабочих, которые не могут долго оставаться на одном месте. Уступая своим бродячим наклонностям, они переходят из города в город, из села в село, нанимаясь там, где им больше понравится.

На востоке Америки такой путешественник обратил бы на себя всеобщее внимание, так как там пешком странствуют только неудачники да бродяги. Но штат Индиана находится в Западной Америке, куда еще не вполне проникла культура; потому на нашего путника никто не обращал внимания.

– Черт возьми! – пробормотал по‑немецки подмастерье. – Кажется, я теперь могу себе позволить выпить стаканчик холодного пива… Вот, кстати, и ресторан. За свои пять центов я, кроме пива, получу еще и закуску, так что можно будет сэкономить на обеде. Чудесно это устроено в Америке! – продолжал он: – берешь стакан пива и можешь наесться досыта, ничего за это не приплачивая… Да, Америка – это такая сторонка, где и до сих пор еще текут медовые реки…

Подойдя к ресторану, путник отодвинул японскую тростниковую циновку, закрывавшую широкий вход, и вошел.

Было еще рано, и в ресторане не было ни одного посетителя. За прилавком сидел высокий молодой человек без пиджака и следил глазами за тем, как электрический веер разгонял мух.

– Стакан пива! – потребовал подмастерье, останавливаясь у прилавка. – Прошу прощенья, что я помешал вашим мечтам…

– Каспар Ридинг! – воскликнул вдруг человек без пиджака, вскакивая со стула. – Свят, свят, свят! Ты ли это или твой дух? Как ты сюда попал?

– Тот же вопрос могу я предложить и тебе, Люциан Брендель, – ответил гость, – так как, когда я видел тебя в последний раз, ты был без сапог, а теперь…

– Теперь я хозяин этого кабачка, – засмеялся Люциан Брендель, – кроме того, мне принадлежит еще этот дом и, – тебе‑то я могу это доверить, – в банке у меня лежат двадцать тысяч долларов наличными денежками. Но, прежде всего, объясни мне, Каспар, как ты попал в Америку и как тебе живется?

– Как мне живется, об этом ты можешь судить по тому, что я до сих пор еще скитаюсь по свету с котомкой за плечами, – отвечал Каспар. – Для разнообразия я, вместо Европы, скитаюсь теперь по Америке.

– Чудесное было времечко тогда, Каспар, – воскликнул Брендель, – когда мы странствовали с тобою вдвоем… я вспоминаю его с наслаждением, так как ты был прекрасным товарищем, Ах, я дурак! – вдруг прервал он себя: – стою себе здесь да болтаю и не подумаю о том, что ты, наверное, устал и голоден, и хочешь выпить. Садись‑ка, сейчас тебе будет все подано. Только мне самому придется сходить для этого в кухню и в погреб, так как пока я здесь совершенно один… по крайней мере, в настоящее время…

Последние слова Бренделя сопровождались такой выразительной улыбкой, что Каспар тотчас догадался, что достойный хозяин собирается жениться.

Ридинг снял шляпу, скинул с плеч котомку и уселся в уголке, размышляя о том, при каких странных обстоятельствах можно встретиться иногда после долгой разлуки.

Целых три года прошло с тех пор, как он встретился с Бренделем в жалкой штутгартской харчевне. Они подружились и дальнейшее странствование продолжали вдвоем, деля по‑товарищески радость и горе, иногда голодая, иногда имея все вдоволь.

Люциан Брендель был превосходным пирожником и легко мог бы получить работу в лучших кондитерских. Но он был по натуре настоящим венцем, легкомысленным и веселым парнем, и не очень‑то гонялся за работой. Он был хорошим певцом, великолепно подражал всем птичьим голосам и не раз восхищал Каспара своими талантами.

После трех месяцев совместной жизни они расстались, и виноват в этом был Брендель или, скорее, прекрасная белокурая хозяйская дочка, благодаря которой он застрял в небольшом баварском городке.

Брендель был большим поклонником женщин, и красивая девушка могла сделать с ним, что хотела, даже заставить его взяться за работу.

Ридинг один отправился дальше, и с тех пор больше ничего не слыхал о своем друге.

И вот, через три года, он снова встречает его, но уже по ту сторону океана, и не бедным странствующим подмастерьем, а человеком, очевидно, завоевавшим свое счастье.

– Вот и я, – раздался в эту минуту голос Бренделя. – Вот тебе холодное калифорнийское вино, ростбиф и яичница с ветчиной… ешь на здоровье и знай, что я тебя уже не отпущу и помогу тебе выйти в люди. Вот тебе моя рука.

Каспар едва заметно улыбнулся.

Люциан заметил его улыбку и огорченно проговорил:

– Ты смеешься над моим предложением. Ну… я ведь знаю, что ты только для виду притворяешься бродягой… нет, нет, не защищайся… меня не проведешь… Помнишь, в Штутгарте ты получил письмо: «Графу Каспару Ридингу»?.. Я знаю, что тебе только нравится такая жизнь, а на самом деле… Ну, да это не мое дело…

– Да нет же, товарищ; напротив, я тебе очень благодарен, – прервал его Ридинг, пожимая ему руку. – Ты всегда был славным малым и остался им даже здесь, в этой бессердечной, эгоистичной стране.

– Ага, и ты уже успел узнать янки! – рассмеялся Люциан.

– Да, я знаю, что здесь можно умереть на улице с голоду, и никому до этого не будет дела. Самое большее, если отпихнут в сторону тело, чтобы оно не загораживало дороги.

– Проклятая это сторонка, страшно жить здесь бедняку! Но, вместе с тем – это великая, чудесная страна, в которой можно быстро найти свое счастье. Я вижу это по себе.

– Расскажи‑ка мне, – попросил Ридинг, – что с тобой случилось.

– С удовольствием, – отвечал Брендель. – История моего быстрого обогащения довольно простая. Мне надоела Европа, и я подумал, что в Америке, пожалуй, будет лучше. Приехав в Нью‑Йорк, я стал искать службу. Но в Америке кондитерские товары приготовляются на фабриках машинным способом, и мне нечего было здесь делать.

Четыре недели проискал я работы, деньги мои пришли к концу, и я очутился в довольно плохом положении. В конце концов, пришлось взяться за первую попавшуюся работу: я сделался грузчиком в гавани.

Тебе ведь известно, что я всегда был сильным малым… меня даже прозвали «сильным венцем».

И вот эта сила в Америке сослужила мне хорошую службу.

В качестве грузчика я зарабатывал два, а при сверхурочной работе и три доллара в день. Заработок, как видишь, недурной, но работать приходилось среди такого сброда, который отравлял мне все существование.

В гавани работали китайцы, негры, ирландцы, испанцы, итальянцы, немцы – все народ, прошедший сквозь огонь и воду. Малейшая ссора… и в ход пускались ножи и револьверы. Ни одного дня не проходило без кровопролития.

Однажды из‑за какого‑то пустяка я поссорился с одним негром. Молодец выхватывает из кармана бритву и, как зверь, бросается на меня. Будь на моем месте другой, тут бы ему был и конец, так как этот негр был настоящий геркулес по силе; но я не растерялся и ударом ноги в живот сшиб его с ног.

Негр полетел кувырком в воду, – дело происходило на палубе судна, которое мы разгружали, – и так неудачно, что больше не вынырнул.

Остальные рабочие, особенно немцы, с которыми я всегда держался вместе, громкими криками приветствовали мою победу. Но один из них, давно живущий в Америке, отвел меня в сторону и сказал:

– Послушайся‑ка, Брендель. моего совета и удирай поскорее отсюда: один из негров уже побежал за полицией. Здесь не посмотрят на то, кто был прав, и запрячут тебя на год в тюрьму.

Я не заставил себе два раза повторить этот совет и, в чем был, удрал из Нью‑Йорка.

Снова начались мои скитания из города в город. Плохо мне пришлось, нигде я не мог найти работы. Наконец, я попал в штат Индиану и был вынужден наняться работником на ферму, несмотря на все мое отвращение к подобному труду. Три доллара в неделю на всем готовом!.. На это еще можно было просуществовать, но гнуть спину с пяти часов утра до шести вечера под палящим солнцем… ну, это может выдержать только безмозглая скотина!

Шесть недель проработал я так, а затем потребовал расчет. Хозяин уплатил мне следуемые двадцать долларов и, в придачу за то, что я каждый вечер развлекал его и его дочерей игрой на фортепиано, дал мне свое поношенное платье. Он сам находил, что такому человеку, как я, место в городе.

У него как раз были дела в Индианаполисе, и он предложил мне подвезти меня до города. В город мы приехали вечером, и фермер пригласил меня поужинать вместе. После ужина он спросил содержателя, нет ли в городе каких‑нибудь интересных развлечений.

– О, да, – отвечал тот, – есть цирк. Сегодня там особенно интересно: к нам приехали известные борцы, и среди них знаменитый чемпион, ирландец Бультон. Никто еще не поборол этого силача. Он обещал десять тысяч долларов тому, кто его поборет, но не нашлось ни одного охотника рисковать своими костями.

Мы отправились в цирк.

«– Десять тысяч долларов – хорошенькая сумма, – думал я по дороге туда, – и для того, чтобы их получить, нужно только этого Бультона положить на обе лопатки… не Бог весть, какой труд!..»

Мой фермер взял два билета, и мы заняли свои места.

По окончании обыкновенного представления началась борьба.

Последним выступал знаменитый ирландец. Вместе с ним на арену вышел его импресарио, маленький человечек в черном сюртуке и цилиндре. Этот импресарио дерзко заявил, что Бультон великий борец, и нет человека сильнее его на свете..

– Вот вам доказательство, – воскликнул человечек, – мы внесли в контору «Леви Бродерс и К⁰» в Индианополисе десять тысяч долларов наличными деньгами. Их получит тот, кто положит м‑ра Бультона на обе лопатки. Нет ли здесь желающего заработать эти денежки?.. конечно, нет!. значит, мистер Бультон…

– Позвольте, сэр! – крикнул тут я с галерки. – Я желаю померяться с ирландцем.

Я и посейчас не понимаю хорошенько, как это у меня вырвались эти слова.

Публика разразилась неистовым «галло», и восторг толпы дошел до таких пределов, что несколько энтузиастов на руках снесли меня на арену.

Ирландец смерил меня с ног до головы своим взглядом. Он, вероятно, думал испугать меня своими выпученными глазами и бульдожьими зубами.

Маленький импресарио отвел меня в сторону и осведомился, живы ли мои родители, и не нуждаются ли они в моей поддержке.

– Нет, – отвечал я.

– Может быть, у вас есть возлюбленная, которая будет очень убиваться, когда… Ведь знаменитый Бультон имеет привычку бросать своего противника с такой силой, что тот перелетает через арену и разбивает себе череп о землю.

– Ничего, – ответил я, – моя голова удивительно крепка.

– Значит вы в самом деле решаетесь выступить против страшного Бультона?

– Конечно. А как обстоит дело насчет десяти тысяч долларов? Где банковая квитанция?

– Она у владельца цирка, – сказал импресарио, и элегантно одетый господин со множеством перстней на пальцах подтвердил его слова.

– В таком случае, мы можем начинать, – сказал я, скидывая сюртук и жилет. Я засучил брюки до колен и стал в позу.

Импресарио еще раз попытался отговорить меня, но я рукой отстранил его и заявил, что желаю, чтобы мистер Бультон переломал мне ребра.

– Вы выступали когда‑нибудь публично? – спросил робко человечек в цилиндре.

– Нет.

– Ваша профессия?

– Пирожник.

Это заявление в значительной степени успокоило человечка. Он громко рассмеялся и крикнул публике: «Этот джентльмен – кондитер. Он хочет бороться с мистером Бультоном: человеку охота превратиться в лепешку».

– Начинать! Начинать! – кричала публика, топая ногами и хлопая в ладоши.

Маленький человечек отошел в сторону, судья подал знак, и началась потеха.

Ирландец был здоровый малый, в этом я должен признаться. Когда он схватил меня за руки и начал их мять, я подумал, что дело, пожалуй, окончится для меня плохо. Однако, я не остался в долгу у него.

Что тебе долго рассказывать… мы боролись целый час, дело было нелегкое, но я все‑таки уложил его на обе лопатки.

Лежит он подо мной, вращает глазами, а судья все еще не дает свистка – он куда‑то спрятался вместе с прочими плугами, не желая присудить мне моих десяти тысяч, добытых мною с таким трудом.

Но тут вся публика, как один человек, вступилась за меня. Американцы ведь народ горячий: когда разойдутся – настоящие дьяволы.

– Пирожник победил! Пирожник победил! – раздались крики, и несколько десятков человек вскочили на арену. – Ирландская собака до сих пор еще лежит на спине… Эй, судья! Будешь ли ты свистеть, каналья?!

Десятки рук схватили судью, и дюжина револьверов направилась на него.

Судья засвистел, как взбесившийся ночной сторож.

– Подавайте чек, – говорю я спокойно, подымаясь.

Ирландец продолжал лежать, так как окончательно лишился чувств. Маленький импресарио подскочил ко мне с криком:

– Он должен дать ему завтра реванш, это простая случайность – мы еще не обязаны платить…

Но тут публика набросилась на него и избила так, что его пришлось отправить в больницу.

Владелец же цирка, не желая, очевидно, компрометировать своего предприятия и будучи к тому же справедливым человеком, вручил мне чек, говоря: «Завтра утром вы получите по нему десять тысяч долларов, вы их честно заработали».

– Почему завтра? – закричали мои заступники. – Сейчас же, сию минуту Леви Бродерс должны выдать пирожнику деньги!

Толпа на плечах вынесла меня из цирка и донесла до банкирской конторы.

Конечно, банк был закрыт, а сам владелец его спал, но его разбудили, крича, что перебьют ему все стекла, если он сейчас же не уплатит по чеку.

Мистер Леви, владелец конторы, разбуженный со сна, накинул на себя сюртук сверх ночной сорочки, вышел на балкон и сказал:

– Леди и джентльмены, мне доставляет громадное удовольствие уплатить сейчас же победителю следуемые ему десять тысяч долларов. Наша фирма в торговых делах не знает никаких проволочек и отсрочек.

И, захватив с собою ключи, он, во главе всей толпы, как был в ночном костюме, отправился в контору, где звонким золотом отсчитал мне всю следуемую сумму.

Конечно, в эту ночь я не смыкал глаз. Всю ночь мы пропьянствовали. Бравые граждане оспаривали друг у друга честь платить за меня.

Наконец, меня доставили в отель, и солнце стояло уже высоко, когда я улегся в постель, положив свои денежки под голову.

Когда я проснулся вечером, все случившееся показалось мне чудесным сном. Но восхитительный вид кредитных билетов скоро убедил меня, что это было наяву.

За завтраком я развернул газеты, и во всех черным по белому значилось, что Люциан Брендель, пирожник из Вены, сильнейший человек в Соединенных Штатах.

– Мистер Брендель, – услышал я за собой голос, – позвольте, прежде всего, пожелать вам доброго утра или, вернее, доброго вечера.

– Ах, это вы, мистер Леви, что привело вас ко мне?

– Я хочу вам подать хороший совет, – отвечал Леви, усаживаясь напротив, – так как желаю вам добра. Во‑первых, не боритесь больше: в счастье нельзя быть уверенным… если вас победят хоть один раз, ваша слава пропала. Во‑вторых, вы можете теперь нажить капитал… в Америке надо ковать железо, пока горячо. Я знаю один хороший ресторанчик; его дела недурны, но хозяин его хочет возвратиться в Европу и потому продает его дешево. Если вы его купите, он сделается для вас золотым дном. Целый месяц у стойки будет давка: всякий захочет взглянуть на знаменитого борца; весь Индианаполис устремится к вам. Через месяц, конечно, появится свежая новость, и посетителей у вас поубавится, но и за месяц вы успеете заработать столько, что окупите все расходы на приобретение дома и предприятия.

Предложение мне понравилось. Я осмотрел вместе с Леви дом и ресторан, уплатил его хозяину восемь тысяч долларов и на другой же день открыл ресторан под своей фирмой.

Леви, конечно, получил хороший куртаж: в Америке никто ничего даром не делает.

Предсказание его исполнилось буквально. Публика толпилась в моем ресторане, места у стойки брались положительно с бою. В течение пяти недель я заработал около десяти тысяч долларов.

Потом посетителей стало меньше, но и теперь я не могу жаловаться на плохие дела.

Вот видишь, друг мой, как можно завоевать себе в Америке счастье. Нужно только браться за то, что, в сущности, меньше всего знаешь.