Окружной Леонид Иванович

1925 г.р., ур. д. Варварово Витебской обл. (Белоруссия). Первый председатель Калужского городского совета БМУ.

В деревню Варварово война пришла 12 июля 1941 г. вместе с немецкими оккупационными войсками. Страшное было время. Немцы забирали все, что было в доме. Люди целыми семьями уходили в леса. Мне, 16‑летнему Леньке, уходить было некуда: отец на фронте (он погиб в 1944 г.), на руках матери еще трое малышей, самому маленькому едва исполнился месяц – не выживем в лесу. И я остался, взвалив на себя нелегкую ношу старшего в семье: кормильца, защитника.

В сентябре 1943 г. меня отправили на работы в Германию. Нас погрузили в вагоны‑телятники и трое суток без воды и пищи везли на Запад в Белосток, в лагерь перемещенных лиц. Там «покупатель», представитель фирмы «Чугун и металл», отобрал 110 самых крепких парней и повез дальше, в глубь Европы, в Австрию. Два месяца обучали слесарному ремеслу, а затем отправили на завод. Эрзац‑кофе, баланда из брюквы, 150 граммов хлеба – таким был паек при 12‑часовом, выматывающем все силы рабочем дне на конвейере.

23 февраля 1944 г., в День Красной Армии, десять человек, самых отчаянных, решили совершить побег с фашистской каторги. Бежать решили в Югославию (до нее 60 км) и там присоединиться к партизанам. Мне было поручено обеспечить группу хлебными карточками, попросту украсть их в магазине. Прямо в магазине меня и взяли, остальных поодиночке отловили в городе. К условленному месту в лесу никто не добрался (потом нам стало известно, что весь этот побег был спровоцирован гестапо, чтобы выявить смутьянов).

Несколько недель меня держали в тюрьме в Зальцбурге, а потом переправили в концлагерь Дахау. Это была страшная «фабрика смерти», созданная фашистами для изоляции политических противников, евреев, священников и прочих «нежелательных элементов». Теперь среди них оказался и заключенный № 65468, категория «Арест», с условным знаком «Освобождению не подлежит» – я, Окружной Леонид. Я считал, что мне повезло. Будь у меня в документах обозначен «Побег», мой путь в крематорий был бы прямым и очень коротким. А так оставалась надежда...

Система умерщвления в лагере была отлажена с немецкой педантичностью. В бараке, рассчитанном на 120 человек, одновременно находилось больше тысячи заключенных. Холод. Непосильная работа, которая тоже была убийцей... Утром и вечером, в любую погоду все арестанты должны становиться в строй на Аппельплаце. При зачтении номера узника он обязан выкрикнуть «гир» – здесь! И выйти четким шагом из строя, если покачнется – удар кнутом. За малейшую провинность – виселица. Если кому‑то из арестантов удавалось бежать, следующий «штрафной аппель» длился для всех оставшихся почти сутки.

На специальном стрельбище СС расстреливали каждый день. В нескольких «научных» лабораториях лагеря проводились опыты над арестантами: изучалось воздействие на человеческий организм сверхнизкого давления, сверхнизких температур, искусственного заражения малярией, биохимических препаратов. Каждое утро по лагерю проезжала телега и специальная «зондеркоманда» собирала на нее умерших за ночь. Четыре крематория работали круглосуточно. Возле каждого стоял столб с металлическим крюком – если оказывалось, что на телеге кто‑то еще жив, его за гортань подвешивали на этот крюк – «гуманно», считала охрана.

Но шел 1945 год. После открытия второго фронта начались налеты американской авиации: небо становилось черным от самолетов, земля дрожала и словно взрывалась изнутри. Налеты были настолько массированными, настолько ошеломляющими, что некоторые узники от одного воя сирен лагерной тревоги сходили с ума.

Во время одного из таких налетов двое русских узников решились на побег. Но их поймали, страшно избили и на глазах всего лагеря повесили. «Прощайте, товарищи! – успел крикнуть один из них. – Умираем за Родину!»

25 апреля неожиданно подняли по тревоге и этапом повели в глубь Австрии, согласно распоряжению Гитлера об уничтожении оставшихся заключенных. Трое суток без еды шли узники. Утром 27 апреля во время привала в небольшом лесу, где нам впервые за время страшного перехода дали несколько картофелин, среди охраны вдруг началась паника и, побросав оружие, она разбежалась – это на опушке показались бронетранспортеры с американскими солдатами.

Полуживых от истощения людей в полосатых робах приютили у себя жители ближайших деревень, неделю выхаживали, откармливали, отмывали, ставили на ноги. Выживших, среди которых был и я, вывезли на территорию, контролируемую советскими войсками.

А потом была мирная жизнь. Жизнь, которую подарила мне Победа. Старший внук мой, офицер, служит сейчас в Югославии, чтобы там защитить от войны и смерти чью‑то жизнь.

Вставай, страна огромная!