Чтобы этого не видели

Пешаханова Лидия Александровна

г. Киров

Когда в нашу деревню Петровское пришли немцы, мне не было еще 7 лет. Я помню только, что они нас грабили и все увозили в Германию. Забивали свиней, кур гоняли под амбары и убивали палками, потом вытаскивали и, крича: «Курка!», уносили. Было очень страшно и жалко смотреть на их деяния. Как с животными, так и с людьми.

Мы жили бедно. Я помню только, что у нас в хате стоял большой деревянный сундук и на нем висел большой замок. В том сундуке были вещи мамы: одеяло теплое атласное, платье мамино, такое оранжевого цвета с голубыми цветочками, большой деревенский парчовый платок, он весь переливался разноцветными цветами, уж сильно был красивый. Мне мама говорила, что этот платок ей папа купил в честь моего рождения и она его хранила для меня. Мой папа, Панкратов Александр, умер, когда мне было только три месяца, и мне очень хотелось сохранить эту память об отце.

Однажды к нам пришли немцы и хотели отобрать все то, что лежало в этом сундуке. Но так как там висел очень большой замок, а ключа от него не было (наверное, мама взяла его с собой, потому что она все это время, когда приходили немцы, куда‑то пряталась). Они стали искать топор, чтобы сбить замок. Но мне было жалко этих вещей, я села на сундук и стала с ними оговариваться, что я, мол, не дам им сломать замок. Тогда один из них подошел ко мне, взял меня за ручонки и кинул под порог, я вскочила и с плачем села опять на сундук и кричала им, что все равно не отдам. Они еще раз швырнули меня в угол. Я не знаю, что мной в то время владело, то ли детская жадность, то ли ненависть к врагу, но я еще раз попыталась вскочить и сесть на сундук, закрыв своими ручонками замок, когда они хотели его сбить топором. Тогда один из них схватил меня за волосы, а волосы у меня были длинные, кинул под порог, вытащил наган и хотел застрелить, но почему‑то другой немец отвел этот наган из его рук в сторону и, побормотав что‑то на своем языке, они ушли, сказав, что они завтра придут и чтобы матка оставила мне ключ. Но завтра рано утром я убежала во двор, где целый день пряталась и боялась, что они опять придут, но еще раз почему‑то не пришли.

Через несколько дней нас выгнали из своих хат и погнали куда‑то по дороге, крича на нас: «Шнель, шнель». Я ничего не понимала, держалась за маму, которая брела молча, ничего не слыша и не замечая. Потом нас пригнали в какие‑то длинные сараи или конюшни, там было много народа, дети плакали. Я помню, мне так хотелось пить, но почему‑то мне мама не давала. Я очень сильно заболела, у меня был большой жар и я долгое время была без сознания. Когда я очнулась, надо мной сидела моя мама и почему‑то плакала, а еще стояли какие‑то тети. Там мы были, пока нас не освободили наши войска. Мама мне говорила, что нас держали в лагере и хотели отправить в Германию, но не успели.

Когда мы возвратились в нашу деревню, нашего дома не было, деревню немцы сожгли. Жить нам было негде. Это был октябрь и ноябрь месяцы, было уже холодно. Тогда мама решила идти со мной пешком в Киров, где жили бабушка и дедушка.

Когда мы пришли к бабушке, то увидели, что их дом тоже был разбит и мы все жили на огороде в окопе на Люксембургской улице. Потом дедушка отремонтировал дом, и мы перешли в теплое помещение. В школу я пошла учиться уже переростком в 11 лет в первый класс. Закончила 7 классов вечерней школы и пошла работать, когда мне не было еще 16 лет.

Вот так прошли наши детские годы во время Великой Отечественной войны, ничего хорошего мы не видели. Но все равно мы всегда были веселыми, добрыми, хотя наше здоровье подорвано. Сейчас я нахожусь на пенсии, у меня есть внуки, правнук. Я желаю моим внукам и другим только счастья, здоровья, чтобы их поколение не знало столько бед и войны.

Лагерные мытарства