2020-07-12
59
…голова в шерстяном кургане,
вещь любая на мне черна,
взгляд потерян, разит долгами,
нет ни веры во мне, ни дна.
то ли время в крови застыло,
то ли сам костенею в нём,
только небо свинцовым илом
заливает лицо моё,
и на долгую, видно, память,
о судьбе над грошом ворча,
вместо хлеба одна слепая
продала мне свою печаль…
2003
тёмная сторона
Пьётся – до икоты – ночью чёрный чай:
взрослым бы заботам – детскую печаль.
Стонут трубы в ванной, ржавый кривят рот:
знать, не покаянный окаянный род.
Дремлют домочадцы, как листва в воде…
«Вам бы не встречаться никогда, нигде, –
карамелью бисер сыплет мелкий бес:
допивай чернуху, прячь в носильном крест,
что межстрочьем шляться, аки по воде –
папироску в святцах гасит новый день».
2012
Её осенние последние стихи
Настали золотые дни:
опальные раздёрнув шторы,
печаль выходит на карниз
и осыпается на город
с улыбкой в лезвие ножа,
что ей отчаянно не страшно
и будет так когда-то с каждым
из ныне присных горожан,
и белый дождь, взбежав за ней
|
|
|
на край небес, предельно шатких,
малюет слёзы на окне
и вытирает их украдкой
и, беглый взгляд под облака
подбрасывая как монету,
детали вымокших сюжетов
размазывает по щекам,
бормочет глупое «прости»
и взгляд ответный тщетно ловит,
чеканя паузами стих,
оборванный на полуслове,
её иконную ладонь
целуя в отраженье тусклом,
пока листва – сорокоустом –
нашёптывает свой огонь.
2014
Зима
Переход на зимнее время
Нескорбный и нехитрый труд –
для милых гнёздышек и лежбищ
отсрочить жизнь на час, на круг,
на шаг назад, чтоб всё – как прежде:
и день воскресный, и в дому
ведут на кухню все дороги,
и память прячется в дыму
том самом, сладком, босоногом,
и доевангельским дитём
бредёт в степи, глядит закату
в глаза, горящие огнём,
рвёт волчьи ягоды и мяту,
и рвётся в дальние края,
скучая за вечерним чаем,
покуда ангелы кроят,
пока сапожники тачают…
2007
Ангелов трефовый ход
Декабрь – растрескалась земля – рвёт ветер полы –
заиндевела цепь гирлянд – собачий холод…
Кровь примерзает изнутри к шершавой коже,
по эту сторону витрин стал невозможен
покой: здесь – пьяный острослов язвит избито,
там – старый храм без трёх углов стоит, как мытарь.
Как оскудел к исходу год: ни птиц, ни снега…
мой старый двор, но память лжёт, что я здесь не был:
запёкшийся стигмат окна и дикий камень…
мне память лжёт – кому нужна такая память:
ходить, не чувствуя родства, от дома к дому,
где век жевать хозяевам словес солому.
Пустые хлопоты – понять кто я и где я…
Мой умный враг, прости меня: ещё надеюсь,
что ангелов трефовый ход по днищу неба
однажды тихо заметёт сочельным снегом.
|
|
|
2007-12
Дождь накануне Рождества
Обними же меня сильней
в первый раз и в последний:
вовремя – это не обо мне,
обо мне – это значит намедни.
Заворкует над степью звезда,
препояшется синим пламенем –
сердце слепнет не по годам,
перед нею как на экзамене,
не зная ответов верных,
голова склоняется низко:
ах, как глупо, как стыдно, как скверно
есть из собачьей миски.
В четырёх углах под бездомный вздох
допознать одинокий ужин,
пресмыкаясь на четырёх,
ибо на двух и того хуже,
подливая слова незрячие
в эти скудные дни и ночи.
Только если с обмана начали,
кто сказал, что обманом кончим?..
А пока – ходить нагишом
под своею звездой доверчиво
и латать холщёвый мешок
накануне святого вечера.
да у неба просить, словно это базар,
сбавить цену на аллилуйя,
чтоб любимые нам закрывали глаза
тихими поцелуями,
чтоб ни шага, ни слова, ни вздоха
в сторону от мечты
и на каждой купюре эпохи
карандашом простым:
если любишь лишь то, что нравится,
сердце свивая кольцами,
с окаянством путей не справиться,
за удовольствие
надо платить – тоскою
рук о живом тепле,
как о жилом покое
на нежилой земле,
где вчерашним – не помню,
новым – не знаю,
нынешние - не в счёт,
где за каждым окном
без конца и без края
дождь печали идёт, идёт…
2007-13
…
В скользком тумане зимы
необычно дождливой
в сквере, где больше берез,
чем случайных людей,
церковь стояла
вдовой на своих именинах
над отраженьем вечерним
в бездонной воде.
Крест положить бы, чтоб стало
на сердце спокойней,
свечку зажечь бы, чтоб стало
немного теплей
в доме, где в лапах кошачьих
увяз подоконник,
где от порядка отклеились
вещи, а клей
снова не куплен и
крик объявленья «меняю
эту страну, где так сладостно
спать палачам…»
будет лежать до скончания дней,
опьяняя
горькой возможностью
стать ни при чем хоть на час.
2007-13
У больничного окна
Пьяный запах лекарств… Обескровленный дом
спящей курицей на насесте
верен снам, и дорога, покрытая льдом,
стережет его у подъезда.
День окурком дотлел в банке из-под сардин
в беспросветном конце коридора.
С обезболенной болью – один на один,
зная: углем на льду нарисованный город
в паутине разбросанных в нем тупиков
не сумеет спасти ни убийцу, ни жертву…
Меркнет факельный блик далеко-далеко
одинокий, тоскующий, полуистертый,
словно кто-то ушёл сквозь ограды дворов,
не найдя, что искал в темноте многоликой
одного из сорвавшихся с неба миров
с Рождеством и кладбищенской повиликой.
2005
Кольцевой трамвай
Трамвай, ползущий по кольцу
с отдушиной ночлега,
похож на сонную осу,
присыпанную снегом:
торчат из сердца провода
и ржавые скрижали,
и ты не знаешь никогда –
когда оса ужалит.
Слегка кружится голова
от непривычных звуков
привычной жизни, звук в словах
безжизнен, словно руки
у пугала - наперекос
движенью, где неловко
упал февраль под сталь колёс
больничной остановкой,
где переполненный трамвай
наигранно-учтиво
по мёртвым колесит словам
прелестной перспективой,
смеясь и пряча чёрный смех,
как нищий корку хлеба,
как темень в белоснежный мех
глаза живого неба,
где сам я двойствен, как дыра
комичного в трагизме,
где страху смерти равен страх
прожить здесь дольше жизни
хотя бы день: любой момент
проигрывая в лицах,
дерзнуть – вчера не умереть
и не ожесточиться.
2004-12
Свистопляска
Суббота: в свежеструганную рань
февраль вбивает инейные гвозди,
а в небесах – рябиновые грозди,
а под ногами – уличная дрянь,
и ветер обжигающий несёт
обрывки речи в дыры подворотен,
и, кажется, что новый гвоздь вот-вот
в тебя войдёт на скользком повороте.
Кривой усмешкой вспомнишь свояка,
железный клапан в сердце к полувеку,
затёртый афоризм про ту же реку,
чтоб дважды не остаться в дураках
на льду любимых улиц, сбавишь ход,
ругнёшься вслух: ни коротко, ни длинно –
как скуден день, как в скудости похож
на свистопляску возле домовины.
|
|
|
Но за спиной проворно лязгнет дверь,
и на ступенях узкого подъезда
под лампой в сорок ватт над серой бездной
смекнёшь, что гвоздь вколотят не теперь,
пойдёшь наверх, голодный и немой,
цепляясь за перил хребетик гладкий,
и радуясь, что это – путь домой
и времени до сумерек в достатке.
2010
