2020-07-12
81
Подчинившись требованиям светской власти, вотчинное землевладение вошло в строй Московского государства как существенный его элемент, но не вполне согласованный с его принципиальной, самодержавно-вотчинной основой. Особенности княжеско-боярского землевладения не выдерживали этого противоречия и были разбиты в бурные времена опричнины. Церковные вотчины дольше сохраняли черты своей старины, медленно приспособляясь к окружающему укладу жизни, и только XVIII в. преодолел эти черты, и то после больших колебаний и моментов реакции к прежнему строю отношений.
VIII. Развитие вотчинного землевладения (светского) было с древнейших времен в тесной связи с переходом от первоначального строя дружины к организации территориальных (поместных — в основном значении этого слова) войск. Уже в конце Киевского периода все чаще встречаем определение дружин не по именам князей, а по городам (дружина владимирская, киевская и т.д.). Такие дружины-отряды местных землевладельцев были сгруппированы вокруг своего городского центра. Их прямое наследие — отряды уездных вотчинников, которые служат великому князю в XV в. Мероприятия Ивана III и его преемников расширили и упорядочили их организацию, но этим далеко не ограничились. Великокняжеская власть берется за энергичное творчество в развитии поместных войск и их земельного обеспечения и создает обширную систему поместного верстанья, все углубляя свою силу по распоряжению земельными фондами Великороссии. Пользование селами и деревнями из состава владельческой земли для содержания слуг, наделение их хозяйственными участками на началах условного владения было давним приемом в монастырских, владычных, митрополичьих, боярских и княжеских (дворцовых) имениях. Этой практикой создавался особый вид землевладения, которое и возникало и прекращалось вместе со службой, не сообщая служилому человеку права распоряжения имением, не отвердевая до вотчинного права. Верстание в государеву службу многих людей при Иване III сопровождается их наделением такими поместьями, а с середины XVI в. слагается в целую систему устройства служилого класса и управления им.
Царский указ 1556 г. имел в виду установить такое «строение воинству», чтобы царская служба была вправду, «без лжи». Государь находил, что многие овладели излишними землями, а службой оскудели, так что служба их не против государева пожалования и собственного их вотчинного владения; установил «уложенную службу» с земли в точно определенном размере и повелел для уравнения ее, смотря по количеству земли, произвести землемерие в поместьях, отобрать «преизлишки» и разделить их между неимущими. Это был тот же, по существу, перебор людей и земель, какой производил в свое время Иван III; но, освобожденный от порывистого и революционного характера, он укладывается в деловые рамки постоянной правительственной работы.
Правительственная работа по устроению воинства началась раньше этого указа организацией знаменитой в истории служилого класса «московской тысячи». Царь Иван Васильевич повелел в 1550 г. сосредоточить в Москве тысячу «лучших слуг», детей боярских вместе с боярами и окольничими, которые должны быть всегда готовы «в посылки» по правительственным поручениям. Кто имел вотчины недалеко от Москвы — служит эту «московскую» службу с вотчины, а у кого в данной местности земли нет — получает поместье; поместья даются и в придачу к вотчинам, если они недостаточны для обеспечения служилого человека и его служебной годности. Эта тысяча должна была впредь пополняться преимущественно сыновьями тысячников, и только при их непригодности «прибором» со стороны. Служба «по московскому списку» стала мечтой и венцом карьеры провинциального служилого люда. Но проникали в него заслуженные люди изредка и с трудом, в порядке исключительной награды и милостивого пожалования; московский список был в значительной мере забронирован началом «отечества».
Одновременно с составлением первой «Тысячной книги» — списка первых тысячников — московские дьяки приступили к работе над «Государевым родослорцем»; в него внесены фамилии знатнейших и ближайших к царскому престолу княжеских и боярских родов; очерчивался и определялся основной круг родословных людей носителей местнических привилегий. К тому же общественному слою принадлежали и «тысячники» период статьи — младшие члены боярских родов, которые и сами постепенно проходят в состав думного боярства. Родословна и вторая статья тысячников — и в ней есть лица первостепенного по местничеству боярства, а остальные — второстепенная знать, выходившая на пути придворного и должностного возвышения к чинам думного боярина или окольничего. Пестрее по социальному составу третья статья «Тысячной книги» — наиболее людная по количеству: тут рядом с «молодыми службою» членами родословных фамилий видим немало выходцев из рядов уездного дворянства, даже бывших новгородских боярских послужильцев; сюда «прибирали» больше по служебной годности, чем по признаку «отечества», но сама запись в московский список выделяла служилую семью из рядовой массы и давала впредь ее членам преимущество к возвышению в службе и общественном положении.
И вся масса провинциального служилого люда тянулась к Московскому центру по служебным и землевладельческим интересам. Она поделена — в каждом уезде — на три статьи. Первую, высшую, составлял «из городов выбор» — отборные уездные служилые люди, которые периодически «годовали», обычно по 3 года, в Москве для несения московской службы в дополнение к тысячникам Эта «московская служба» требовала все больше деятельных сил. Несших ее посылали во всякие «посылки», назначали на воеводства и осадными головами, ставили во главе отрядов ратной уездной силы, служилых инородцев, казаков или стрельцов и т. п. Служба в «выборе» открывала отдельным лицам путь к прямому переходу в состав «московского списка»; но главное ее общественное влияние — в выделении на местах руководящей группы «выборных» дворян каждого уезда. Вторую провинциальную статью составляли «дворовые» дети боярские— основная боевая сила, ходившая всем городом в ближние и дальние походы «конно, людно и оружно»; третья статья — «городовых» служилых людей — несла преимущественно гарнизонную, осадную и милиционную службу на местах.
Так весь строй военно-служилого землевладельческого класса расположен в стройной иерархии, применительно к организации его государевой службы, нo распределение его личного состава по категориям не сводилось к одному признаку, не опиралось на единый критерий. Основные задачи всей организации выдвигали значение служебной годности по личным свойствам и исправности служилого человека, но по всей постановке дела она, с другой стороны, обусловлена имущественной обеспеченностью землевладельца, который должен выступать п поход «конен, люден и оружен», по норме — «человек на коне в доспехе полном, а в дальний поход о дву конь». Московская служба была еще расходнее: посылки и посольства приходилось выполнять, в значительной мере, на собственный счет. Государево денежное жалованье выдавалось изредка — через два года в третий или по особым распоряжениям в скудном размере и в виде пособия или награды за особо исправную и сверхурочную службу. Государево дело опиралось на эксплуатацию не только личных сил, но и материальных средств служилого люда. Зато правительственная власть сама и создавала эти средства, наделяя служилых людей поместьями в дополнение и взамен вотчин. Создавала она и самый служилый класс, развивая его количественный состав новыми и новыми «верстаниями». Никакой, по существу, общественной самостоятельности за таким классом оставаться не могло. Весь он, во всем бытии своем, функция правительственного строя. Местные оощественные связи — по уездам — созданы и обусловлены территориальным укладом мобилизационных группировок и порядками управления всем служилым делом. Периодические пересмотры уездного служилого люда присланными из Москвы «разборщиками», составление списков — уездных десятин — с распределением служилых людей по статьям происходили при ответственном участии окладчиков, выоранных уездным дворянством, которое являлось группой, ответственной за добросовестность «разбора». Эти операции имели значение не только для построения служилой иерархии «статей». Ими определялось и верстание поместными окладами, от которых зависели — почти никогда, впрочем, их не достигая — фактические земельные «дачи». Некоторое внутреннее противоречие вносило во всю эту правительственную работу над служилым классом то значение, какое при всем том имело начало «отечества», родового происхождения служилого человека. Разверстывали служилых людей на статьи не только «по службе и по прожиткам», но и по «отечеству». Лишь сочетание всех трех разнородных признаков определяло положение служилого человека. Поэтому и родословный человек мог «захудать» при лично-служебных и материальных неудачах, и неродословный мог пробиться вверх, до московского списка включительно, а при исключительно удачных условиях — и выше и тем создать новое, высшее «отечестве» для своих потомков. «Породой государь не жалует», но мимо государева пожалования «породе» грозит захудание, а сила его может создать и новую «породу». Во всю эту поместную систему втянуло своей служилой стороной и вотчинное землевладение, разлагается в ней, теряя постепенно свои специфические черты особого правового института, и сходит на уровень условного служилого землевладения.
Организация военно-служилой силы не могла ограничиться устройством службы дворян и детей боярства. Потребности постоянной обороны окраин создавали новые и новые трудности Так, в упорном наступлении к югу московская власть выдвигает все дальше от центральных областей укрепленную границу, то обгоняемая в этом движении вольной народной колонизацией, то увлекая ее за собой. Закрепление и оборона границ и всей украйны вызвала появление новых городов и городков. Для «государева дела» привлекают сюда местные боевые силы казаков с их атаманами; организуется ряд гарнизонных отрядов путем перевода и добровольного перехода ратных людей из других местностей и путем «прибора» на службу «вольных гулящих людей». Для содержания всего этого «новослужилого» люда создается мелкопоместное землевладение, часто путем наделения целой группы служилых людей в общей меже общей «дачей». В немалом числе эти мелкие ратные люди выходили из среды крестьян-переселенцев, которые садились тут на «приборную службу». Слагался особый, пестрый, изменчивый по личному составу, своеобразный низший слой военно-служилого люда, который жил крестьянским хозяйством и бытом, а занимал, по своему социально-экономическому типу, среднее положение между дворянами «меньших статей» и крестьянством. Эти предки будущих однодворцев стоят вне системы поместного войска, как служилые люди «по прибору» в отличие от тех, чье общественное положение и самосознание нарождающегося сословного типа выдвигают начало службы «по отечеству».
Вся эта организация военно-служилых общественных групп непосредственно и крепко зависимых от центральной власти, ковала для царского престола новые нити властвования над страной, взамен прежних. Боярство теряет свое основное государственно-политическое значение. Крупное землевладение — средневекового феодального типа — отступает перед новой социальной силой среднего и мелкого служилого землевладения помещиков и вотчинников.
IX. Строй служилого класса и служилого землевладения сосредоточивал в распоряжении верховной власти не только личные силы Московской Руси, годные в боевую службу, но и ее землевладельческие средства. Организация торгово-промышленного класса проводила в жизнь те же тенденции по отношению к деятельным силам торгово-промышленной среды и торгово-промышленному капиталу.
По покорении Новгорода правительство Ивана III распространило на Новгородскую область свои порядки сбора торговых пошлин — тамги (с цены товара), мыта (с привоза), «веснего» (по весу), «померного» и т. п. — и обратило особое внимание на постановку областного провинциального торга. Княжеская власть Великороссии боролась в своих фискальных целях с вольным волосяным и сельским торгом — вразвоз и вразнос, который ускользал от наблюдения ее агентов и пошлинных платежей. Известны указы великого князя Ивана III о концентрации торговли приезжих купцов в городах и указных торговых пунктах с запретом торговать в разъезде по волостям и монастырям; такой мелкий торг разрешается только местным жителям, а мотив - торгуют беспошлинно. Правительственными указами устанавливаются пункты разрешенной ярмарочной торговли, под страхом конфискации всего товара за нарушение подобных предписаний. Новые торговые пункты возникают либо по правительственному почину, либо по ходатайству населения. Происходит иной раз перевод торга из одного места в другое; разрешается открытие ярмарочной торговли в новом месте, но при условии, что оно отстоит достаточно далеко от соседнего старого торга, чтобы не составлять ему серьезной конкуренции, которая вызвала бы недобор в обычных торговых пошлинах.
Эта регламентация внутренней торговли привела, в духе организационных приемов московской власти, и к принудительному переводу торгово-промышленных людей из одного города в другой. Сокрушая былую силу Новгорода, Иван III подверг выводу не только бояр, но и житьих людей и многих купцов новгородских. Трудно сомневаться, что у этой политической меры была и государственно-экономическая сторона. Торговая политика Ивана III по отношению к Новгороду имела в виду большее направление внешней торговли, чем воздействие на распорядки внутреннего торга. В союзе с Данией начал он вековую борьбу России за свободу Балтийского морского пути от шведского засилья и в то же время подавляет новгородскую ганзейскую торговлю, чтобы перетянуть западные торговые сношения к Москве. В постепенном росте централизации Великороссии видную роль играет с той поры последовательное сосредоточение в Москве решительными мерами правительства наиболее значительных и деятельных торгово-промышленных сил, товаров, иноземной торговли. В Москву переводятся по царским указам провинциальные торговые люди, которые выделились «по городам» размерами торговых оборотов, промышленники разного промысла, ремесленники нужных государеву дворцу и столице ремесел, какие достигли особого развития в той или иной местности. Слагается, во второй половине XVI в, цельная система организации торгово-промышленного класса, аналогичная строю служилого люда. И этот класс должен всецело подчиниться требованиям «государева дела» во всей своей деятельности, во всем своем профессиональном быту. На верху этого класса стоит группа крупнейших торговцев-капиталистов, гости торговые, руководители оптовой торговли; внутренней, особенно иноземной. Это звание становится «чиновным», и государь жалует торгового человека «гостиным именем»; и такое пожалование вводило купца в ряды «гостей больших», которых честь охранялась, по царскому Судебнику, взысканием за бесчестье в десять раз большим, чем за оскорбление рядового посадского человека. Гости изъяты из связей круговой поруки по платежу черного посадского тягла, потому что они люди не тяглые, а именитые беломестцы. Наравне со служилыми людьми владеют они вотчинами, а подсудны центральному великокняжескому суду, обычно— в лице боярина, ведающего государеву казну.
Эти гости торговые — главный финансовый штаб царя и великого князя Они — ответственные руководители торговой финансовой службы по сбору торговых пошлин и продаже казенных товаров; им с целовальниками из второстепенного московского купечества и местных провинциальных купцов поручалось заведование таможенными и питейными-кружечными дворами «на вере», как и управление казенными соляными или рыбными и другими промыслами. «Верные» головы с целовальниками обязаны представить сумму годового дохода с вверенной им статьи, равную ожидаемой по примеру прошлых лет или вообще намеченной в приказе, а недобор пополнить из своих средств; при их несостоятельности — за них расплачивались избравшие их с актом «выбора за руками» торговые корпорации. Служба гостей, непосредственно известных московским властям, была более индивидуальной; другие группы торгово-промышленного класса отбывали ее по избранию или по очереди, за ответственностью всей коллегии. Наряду с заведованием сборами разного рода и доходными статьями, на гостей и купцов возлагалась оценка казенных товаров, например соболиной казны и иного пушного товара, собранного в значительных количествах в виде ясака с инородческих племен русского северо-востока, а затем и Сибири, и возможно выгодная их распродажа. В товарищах и целовальниках по разным видам финансовой службы бывали торговые люди из гостиной и суконной сотен, сосредоточенных в Москве корпораций «лучших» торговых людей. Их состав пополнялся, по мере надобности, из состава зажиточных торговцев московских и провинциальных черных сотен, которые горько сетовали и жаловались, что правительство обессиливает их торговую и платежную силу систематическим изъятием наиболее экономически крепких и устойчивых элементов.
За вычетом этого, так сказать, гильдейского купечества, рядовая посадская масса организована в тяглые черные сотни; посадские общины тяглых людей также делились на статьи по «прожиткам», несли очередные посадские службы у себя на месте и на стороне, по посылкам в ближние города, тянули государево тягло по мирской раскладке и сближались по образу жизни и бытовому укладу с крестьянами черных государевых волостей, особенно в мелких городских пунктах. На русском севере особенно крепка эта близость посада и волости; однороден по существу их экономический быт в занятиях земледелием и промыслами «посадские люди и волостные добрые», а то и «все крестьяне, посадские люди» — одна общественная среда «уездных людей», которая и выступит цельным социальным элементом, когда тревожное время Смуты призовет ее к политическому действию.
Посадские люди вместе с крестьянами составили тяглое население Московского государства. Отделение тяглых платежей и повинностей от обязанности воинской службы определялось постепенно. Пережитки общей ратной повинности можно встретить еще в XVI и даже в начале XVII в., когда случалось по крайней нужде привлекать торговых людей к гарнизонной службе. С другой стороны, постепенно выработался переход от податных привилегий вотчинного землевладения к общему освобождению от тягла личного, дворового боярского хозяйства при сохранении тяглых обязанностей помещиковых и вотчинниковых крестьян. Служба и тягло стали государственным назначением двух основных разрядов населения— служилого и тяглого, государевых слуг и государевых сирот.
В старину, в XIV и начале XV в., сиротами называется в грамотах той эпохи часть населения княжеских и монастырских вотчин, которые встречаются и в редких документах. касающихся светского частного землевладения, и отличается полусвободным состоянием от свободного крестьянстра тех же вотчин. Исторические потомки древнерусских изгоев, которые жили под сильной вотчинной властью на княжеской и церковной земле, сироты эти не имеют права свободного перехода, они, а не так называемые старожильцы, первые предки позднейшего крепостного крестьянства. В то время как грамоты, упоминая про переход крестьянина из одного владельческого имения в другое, употребляют выражения «вышел» и «приняли его», про сирот говорят: «выбежали» и «переимал» их новый владелец. В эпоху развития вотчинного государства термин – «сироты» означает все тяглое население по отношению к великокняжеской власти — в соответствии с наименованием бывших вольных слуг государевыми холопами. Оба термина означали гражданскую неполноправность, послужили для осмысления нового уклада зависимости населения от верховной власти государя царя и великого князя. Вотчинный характер государственного властвования нашел себе яркое выражение как в этой терминологии, так и в общем представлении, что вся земля в пределах великого княжения есть земля государя великого князя. Свободное отчуждение крестьянами их земельных участков касалось пашни, покосов, угодий на великокняжеской земле: «Продаю я, такой то, — писали в купчих, — тебе, такому то, землю государя князя великого, а покосы и пахоты наши». Это представление в связи с организацией государева тягла легло в основу положения крестьянского населения в Московском государстве.
Полная реализация вотчинной власти великого князя над крестьянскими волостными общинами предполагала бы организацию управления ими через агентов его власти, близких к населению, подобных «посельским» приказчикам дворцовых и вотчинниковых сел. Такой властью, по-видимому, предназначено было стать волостелям, которых великий князь назначает для заведования отдельными волостями, оставляя за наместником только высший уголовный суд — дела о душегубстве и междуволостные, «общие» дела. Великокняжеский волостель становится во главе волостного мира и властно вмешивается в его распорядки. «Поговоря со старостой и со крестьяны», волостель распоряжается волостными угодьями, запустевшими участками и т. п., творит суд и расправу с участием крестьянского волостного мира и его выборных властей. Трудно, по недостатку данных, определить, насколько волостельское управление успело получить широкое применение во времена Ивана IV; но несомненно, что оно не сыграло той роли, какая ему предназначалась, не стало исходным пунктом развития, так сказать, общегосударственного вотчинного управле ния. На это дело у московской власти не хватило организационных средств, да и личных сил, и середина XVI в. принесла крутой поворот в строе управления Московским государством: замену кормленщиков-наместников и волостей выборными земскими учреждениями.
Несравненно глубже, чем на порядках управления, отразился вотчинный характер государственного властвования на общем социально-правовом положении крестьянства. Отношение к нему правительственной власти всецело определяется интересами обеспечения служилого землевладения и государева тягла. В этом отношении самодержавное вотчинное господство достаточно подготовлено политикой жалованных грамот, которая укоренила в сфере крестьянского волостного землевладения и землепользования преобладание властных великокняжеских распоряжений над силой народного обычного права. Раздача в вотчину крестьянских волостных пустошей, пожалование в вотчину целых волостей знатным пришельцам «за выезд» на службу к великому князю — обычные явления предыдущей эпохи — были лишь бледными предвестниками того разрушения волостного быта и волостного права, какое принесла с собой система поместных верстаний. При развитии служилого землевладения крестьянские волости шли в поместную раздачу по частям, гибли в поместном дроблении. Исчезала волостная организация, функции мира переходили к служилому землевладельцу, который получал право облагать крестьян сборами и повинностями в свою пользу, но обязан был собирать с них и государевы подати. Его власть становилась между крестьянами и государством, перед которым он отвечал за все правительственные интересы в сельском быту поместья. Про него официальные акты говорили, что он, а не помещичьи и вотчинниковы крестьяне, «тянет во всякие государевы подати», ему же давались, по нужде, податные льготы. Владелец отвечал и за полицейский порядок в деревне, приобретая тем самым административно-судебную власть над ее населением; он же наследник волостного мира в хозяйственном управлении: его воля распределяет пустые участки, привлекает и сажает на землю новоприходцев, причем правительственная власть лишь запрещает ему «пустошить» поместье худым хозяйничаньем и разорением крестьян, под угрозой отписки поместной дачи на государя. В основном районе служилого землевладения — поместного и вотчинного— в южных и западных областях государства, где скоплялась боевая сила страны к боевым пограничным линиям, крестьянские волости вовсе вытеснены и разрушены служилым землевладением в течение XVI в. А после Смуты, когда потребность в восстановлении ратной силы стала крайне острой, а западная окраина была частью во вражеских руках, частью слишком разорена, и под ударом новых опасностей земельные раздачи охватили северо-восточные уезды Замосковного края; черные крестьянские волости почти вовсе исчезли из центральной части государства и сохранились только на Поморском севере.
Земельный фонд, предназначенный на испомещение служилого люда, далек был от обилия и избытка. Поместные «дачи» постоянно оказывались меньше «окладов», и сами помещики «приискивали», где взять то количество земли, которое «не дошло» в их оклад. В раздачу шли не только волостные земли и вотчинные, взятые на государя, но часто также дворцовые, которыми, однако, пользовались для этой цели с большей осторожностью и сдержкой. Земли было много, но «жилой», которая только и годилась в обеспечение служилого люда, оказывалось мало. На эксплуатации личной и земельной силы страны для «государева дела» глубоко отражалась слабая населенность Московской Руси
Удержать при земле трудовую и платежную силу, иметь ее на крепком учете было постоянной заботой правительственной власти. Со времен «неминучей дани» татарскому хану князья принимали меры к охране основного источника платежной силы — тяглых людей и их земель — от расхищения княжеским дворцовым хозяйством, боярским и монастырским вотчинным землевладением. Навстречу этой тенденции шло стремление тяглых волостных общин сохранять полноту своего трудового и платежного состава, не отпускать на сторону своих сочленов, дворохозяев-старожильцев, кроме разве тех, кто ликвидирует свое хозяйство и свои отношения к волости путем передачи и того, и других новому «жильцу» в свое место. Только такой выход из общины признавался законным; тех, кто ушел, не поставив в свое место жильца и покинув участок «впусте», можно принудительно вернуть, как «выбежавшего» с нарушением общественной повинности. Это условное прикрепление лица к тяглу, а по тяглу к волости и к земельному хозяйству, естественно переходило, при острой недостаточности трудовой сельской силы, в безусловное закрепление за крестьянами (как и за посадскими людьми) их тяглого состояния, уже как сословного признака, что и завершилось в XVII столетии.
Систематическая организация государева тягла укрепила тяглые повинности и за населением частновладельческих вотчин и поместий. Но тут, в условиях землевладельческого хозяйства и управления, роль общинной власти переходила к владельцу, хотя бы он и сохранял самодеятельность сельского общества по делам управления имевшем. К нему переходило, естественно, и притязание на сохранение старожильцев в состав своего поместья или вотчины, тем более что с этим были связаны как обеспечение его служебной годности, так и выполнение обязанности «не пустошить» поместья. Пополнение этого состава на место «выбылых» происходило, прежде всего, за счет вольного, неответственного по тяглу сельского населения — привлечением к поселению на свободных участках младших членов крестьянских семей и несамостоятельных по хозяйству сельских людей— «от отцов детей, от братьев братьи, от дядь племянников, от сусед захребетников», но не старожильцев — «с тяглых черных мест крестьян». Эти последние могли перейти на новое жилье только без нарушения интересов волости и ее повинностей, высвободившись из круговой поруки путем замены себя другими лицами.
На владельческой земле положение тяглого населения осложнялось отношениями к владельцу. Такое поселение вводило новоприходца в сферу зависимости от вотчинной власти не только в хозяйственном, но, в большей или меньшей степени, и в судебно-административном отношении. Само хозяйственное положение владельческих крестьян неправильно освещается в нашей научной литературе, когда его пытаются подводить под понятие аренды. Жить у кого-либо в крестьянах не значит быть арендатором. Привлечение крестьян на владельческую землю было средством не простого извлечения дохода в виде арендной платы (деньгами или натурой — частью урожая, как при половничестве), а усиления рабочих сил имения или расширения его запашки; это прием деятельной организации владельцем его вотчинного или поместного хозяйства. Владелец наделяет крестьянина землей, дает ему избу и другие хозяйственные постройки, инвентарь, хлеб «на семена» до первого урожая — словом, «помогу», которая окупается переходом участка из «пуста» в жилое, дает нередко и ссуду — в долг, который нарастает в свойственных старинному экономическому быту крупных процентах. Зато в его распоряжении рабочая сила, которая эксплуатируется и в форме уплаты оброка и разных мелких сборов, и в виде обязательных работ на господский двор и на хозяйской земле. Нет основания сводить эти отношения к арендным Размер и состав повинностей определялся местной обычной «стариной и пошлиной», которая в крупных благоустроенных монастырских вотчинах иногда формулировалась в целом владельческом «уложении» и во владельческих «уставных грамотах», а в рядовых вотчинах и поместьях держалась обычаем и реальными условиями экономического быта; лишенная иной анкции, кроме угрозы отпиской поместья на государя за пустошенье», она была, однако, явлением достаточно определенным и устойчивым, чтобы найти себе выражение в перечне писцовыми книгами обычных владельческих доходов и в упоминаниях грамотами на поместные дачи о сборе дохода «по старине». Новоприходные сидели обычно ряд лет на льготе в государевых податях и владельческих сборах, а затем «тянули со старожильцами вместе», т. е. входили по «силе» в обычный строй отношений данного имения. Это окончательно вводило их в мирок владельческого имения как обособленной экономической и административной единицы. Постепенно нарастал ряд ограничительных условий для обратного выхода. Уклад сельскохозяйственных работ прикрепил бытовым обычаем отказ из крестьянства и отпуск крестьянина владельцем ко времени их закончания к знаменитому Юрьеву дню осеннему, который в царском Судебнике 1530 г. узаконен и определен двумя неделями: до и после 26 ноября. Настойчиво добивались владельцы, чтобы законный выход был обусловлен не только сроком, но и полным расчетом. В расче этот, по Судебнику, входило— пожилое —уплата по 1 стоимости крестьянского двора за год житья и полной его стоимости за 4 года, затем повоз за извозную повинность, которая выполнялась по зимнему пути; иные «пошлины», которые, очевидно, вошли в жизнь на практике, Судебник отвергает. Сложнее был расчет по задолженности крестьянина из-за взятой «ссуды». Первоначально она не стояла в связи с крестьянством, как таковым, и уходящий мог ее «снести», оставаясь должником. Но недостаточная обеспеченность взыскания, особенно при обычном способе погашения ссуды работой, побудила владельцев добиваться такой расплаты до ухода; и притязания эти нашли признание власти. С конца XV в. утверждается общее правило, что, крестьянин-серебреник «коли серебро заплатит, тогда ему и отказ». Ушедшие не в срок и без отказа, соединенного с расчетом, рассматриваются как беглые и подлежат принудительному возвращению.
