Николай I. Апогей самодержавия 9 страница

При таких условиях понятно, что и назначение игуменов, особенно в более значительные монастыри, было делом весьма существенным для великого князя и перешло фактически в его оуки. Само сооружение новых монастырей происходило обычно с прямым участием великокняжеской власти, по крайней мере в том смысле, что возникающие монастыри, как только обстроятся и поставят свое хозяйство, спешили заручиться жалованными грамотами на свои земли и угодья, на право заселять свои вотчины пришлыми людьми со льготой в государевых пошлинах, на освобождение от подчинения местным властям с прямой подсудностью центральному великокняжескому суду.

Значительна была, с другой стороны, зависимость от великого князя епархиальных архиереев. Средневековая русская епархия представляла собою не только духовно- церковное, но и административно-владельческое учреждение.  Само церковное управление, т. е. отношения архиерея к подчиненному белому и черному духовенству, было пропитано началами светского властвования. В центре архиерейского управления стояла деятельность архиерейского дома по суду и расправе над белым духовенством, которое обложено данью и оброками с церковных земель и сборов, и по управлению владычными монастырями, обширными вотчинами и их населением. По делам всего этого управления орудовал целый штат светских архиерейских чиновников, служилых людей разного калибра, наместников и дворян, приказчиков, десятильников и тиунов. Элементы епархиального и вотчинного управления характерно переплетались и сливались в духе общего строя отношений исторической эпохи, когда всякое — а также церковное — властвование легко и неизбежно приобретало владельческий уклад. При подобном типе епархиального быта и строя авхиереи сближались с боярами-кормленщиками и вотчинниками по своей социальной физиономии и по своей роли в общественном и политическом быту Великороссии. Епископы и игумены — «государевы богомольцы» — примыкают к княжескому двору, стоят в ряду — по сану в передних рядах — с боярами в княжеских советах и княжеской политической деятельности и вместе со всей высшей общественной силой сосредоточиваются по мере образования единого великорусского государства ко двору государя великого князя.

Глубоко были заложены во всем строе старорусской жизни основания подчинения церкви носителю светской власти. Интересы внешней и внутренней политики великокняжеской власти и общее направление ее эволюции к полному едино- и самодержавию настоятельно требовали всестороннего использования этих возможностей. Завершение национализации митрополии на великорусской почве как учреждения в строе Московского государства стало необходимым элементом строительной работы московских великих князей.

Княжение Василия Темного — время озлобленной и кровавой смуты, в которой рушились последние устои удельно-вотчинного строя, — принесло Московской Руси по ликвидации пережитого кризиса образование той сильной великокняжеской власти, какую унаследовал Иван III, а также упразднение прежнего самостоятельного и самовладеющего значения митрополии. По смерти митрополита Фотия (1431) на митрополию наречен свой, русский кандидат, епископ Иона. Но политические интересы Византийской империи, изнемогающей под турецким напором, привели к поставлению на Русь митрополита Исидора, грека, который примкнул на Флорентийском соборе к унии с Римом. Его поездка в Италию, возвращение, низложение и бегство затянули на ряд лет прочное решение судеб русской церкви. Только в конце 1448 г. в Москве решились на поставление Ионы собором великорусских епископов, хотя бы и ценой разрыва с Константинопольской патриархией. Иона явился завершителем деяний Петра и Алексея и стал, вслед за этими свидетелями, третьим святым московским митрополитом. Канонизацией их памяти Москва освящала национально-великорусские тенденции своей митрополии.

С этой поры преемство на митрополичьем престоле обходится, к немалому смущению местных строгих церковников, без обращения в Константинополь за патриаршим благословением; вскоре даже появится в «совещательных грамотах» новопоставляемых епископов обязательство отнюдь не принимать на митрополию ставленников византийской патриархии. Преемство на московской кафедре определяется впредь формально, либо благословением предшественником преемника, как Иона благословил Феодосия, Феодосий Филиппа, либо избранием кандидата на епископском соборе, а по существу выбором государя князя великого, который возводит преемника на митрополию по провозглашении и поставлении его собором епископов. Великорусская митрополия стоит перед светской властью без всякой внешней опоры, сходит на положение учреждения в составе Московского государства, влиятельного, но зависимого фактора великокняжеской политики, и живет местной великокняжеской жизнью, местными московскими интересами, под властной рукой государя великого князя, опекуна русской церкви и вершителя ее судеб. Таким подчинением митрополии светской власти закончена была эволюция зависимости всего сложного строя и состава русской церкви от мирской правительственной силы. Верховная власть Великороссии, приняв царский титул, стала в то положение относительно церкви, какое сложилось для всего православного Востока на византийской почве.

К этой роли руководителя судьбами церкви вел московского государя ряд весьма существенных интересов и отношений. Здание московского вотчинного государства заключало в себе церковные учреждения, общественное значение и социальная сила которых были слишком крупны, чтобы светская власть могла иначе разрешить вопрос о своем отношении к ним. Покровительство монастырскому и епископскому землевладению, усиление и регламентация его привилегий, развитие могущества митрополии долго играли роль одной из опор, одного из средств самого роста великокняжеской власти, подобно тому как такой же ее опорой было землевладельческое и чравительвтвующее боярство. Но вторая половина XV в. принеела быструю и коренную перестановку всех этих отношений на иную почву. Московский великий князь вырос в вотчинные государи всей Великороссии и стал забирать в свои руки самодержавное распоряжение ее силами и средствами, начал трудное и сложное дело их организации на нужды своего «государева дела». Встретив на этом пути привилегии и самостоятельную силу своих «вольных слуг», он закончил их превращение в «государегых хлопов» без сколько-нибудь крупных потрясений. Но та же, по существу, задача стала перед ним и по отношению к церковным магнатам. Тут камнем преткновения была не вольность сильного и влиятельного общественного слоя, а издавняя льготность владений «государевых богомольцев» и принципиальная независимость и неприкосновенность священного сана. Власть московских государей входит в церковь в облачении царского сана. Расцвет идеологии, основы которой заложены на русской почве митрополитом Алексеем, освящается и уподобляет подчинение церкви светскому властителю. На Русь перенесена византийская идея о царе как главе «священной христианской политики», об органической необходимости царской власти дня полноты церковного строя. «Невозможно, — внушали византийпы своим русским ученикам, — христианам иметь церковь, а царя не иметь, ибо царство и церковь находятся в тесном единстве и общности и невозможно отделять их одно от другой». Московское царство приняло наследие Византии, павшей под ударом турецкой силы, и стало «третьим Римом», православным царством, единственным во всей вселенной. Царь — верховный правитель и церкви, и государства. Притязания церковного авторитета не идут глубже и дальше идеала оцерковленного государства, т. е. такого, где царская власть, хранительница канонов и правоверия, руководится церковно-религиозными идеями в своей властной деятельности как по отношению к церкви, так и к светскому правлению. И это уже много, так как предполагает связанность державной власти морально религиозными нормами и церковно-каноническими положениями, истолкователем которых является церковная иерархия. Пастырский долг духовенства — печаловаться царю о страждущих и обиженных, наставлять его в истинных понятиях о добре и правде, обличать его греховные и неправедные деяния; долг царя как человека-христианина — вникать в эти наставления, принимать их безропотно. Но облеченный властью, которой вручены Богом милость и суд, все «церковное и монастырское» и всего христианства попечение, он решает и действует. Верховной волей государя определяется личный состав иерархии; его повелением собираются церковные соборы, он ставит им задания, властно входит в их делопроизводство, сообщает своим утверждением обязательную силу их постановлениям. Помимо его властной воли не могли быть решены никакие вопросы церковной дисциплины, богослужебного обряда, важное и мелкое, принципиальное и внешнее церковного обихода.  При большом бытовом интересе церковного дворца ко всему этому обиходу личная царская воля и личные воззрения государя получили для церкви крупное и постоянное значение.

А там, где перекрещивались между собой общественные и материальные интересы церковных учреждений с целями и стремлениями государственной власти, возникали трудноразрешимые коллизии. Существенные и житейски реальные, эти коллизии ставили с большой остротой основной вопрос о согласовании церковного авторитета с неограниченным никакими нормами вотчинным самодержавием. Внутренняя принципиальная неразрешимость подобной задачи наложила свою печать на судьбы церкви в Московском царстве.

VII. Овладев всеми нитями властвования, московский великий князь приступил с резкой решительностью к устройству такой ратной силы, которая была бы всецело в прямом и непосредственном его распоряжении. Упразднение самостоятельных местных политических властей приняло при Иване III характер завоевания. Даже в тех случаях, где не было при этом военных действий, новый властитель действует как в завоеванной стране. Права населения, их гарантии и удостоверение в актах и грамотах прежнего времени подвергаются ломке и пересмотру под предлогом, что это грамоты «не самих великих князей», а выданы только местной, второстепенной правительственной властью. В смутные годы Василия Темного князья, боровшиеся за вотчинные владения, выставляли требование, чтобы, при возвращении вотчину земель из чужого захвата, для него не были обязательны акты пожалования, отчуждения, даже купли, совершенные при прежней власти; такое требование было дальнейшим развитием принятого в строе удельно-вотчинного владения общего правила, которым отрицалось землевладение князей и бояр в пределах чужого княжества, по крайней мере без особого на каждый раз разрешения местной власти. Широко и последовательно проводили это требование новгородцы в своих договорах с великими князьями, настаивая на кассации сделок купли или иного приобретения, которые его нарушили; а в междукняжеских договорах оно лишь отчасти ограничивалось соглашениями союзных князей о сохранении вотчин за вольными слугами, которые отъедут от одного князя на службу к другому. Иван III обобщил эту традицию и придал ей новое значение, когда почувствовал себя вотчинным государем на всех великорусских княжениях. Местные права и отношения должны для сохранения законной силы получить утверждение и признание от его власти, единого источника всякого гарантированного права.  Так, великокняжеская власть выдает после покорения Твери тверским боярам свои государские грамоты на их тверские вотчины и жалует их заново боярским званием, зачисляя их в состав великокняжеского боярства. Но далеко не всегда дело сводилось к такому только формальному действию, которое, впрочем, и само по себе имело большое принципиальное значение.

Великий князь — глава обширного государства — нуждался в большой армии и средствах ее содержания. В центре его воинской силы стоял его личный полк — «двор великого князя», преемник древней дружины. Организация нового войска получила в духе вотчинной власти характер расширения этого великокняжеского двора до размеров великорусской государственной армии, а первые шаги в этом деле, как момент собирания власти, приняли форму увеличения количества дворовых слуг великого князя за счет «дворов» младших князей и бояр. Исконная основа содержания ратной силы — землевладельческий доход — требовала соответственного расширения возможности распоряжаться достаточным земельным фондом. Великокняжеская власть устремляется в ряде крупных мероприятий к пересмотру и перестройке землевладельческих отношений, подчиняя всякое частное право своей державной вотчинной воле.

«Перебор» людей и земель, примененный в таких широких размерах Грозным в эпоху опричнины, стал очередным делом в политике Ивана III по отношению к некоторым из областей, вновь подчиненных его непосредственному властвованию. Особо грозный характер получил этот прием властного действия в сочетании со старинной мерой репрессии против непокорных областей — «выводом» из них целых групп населения, какой применен был, например, к Рязани еще Всеволодом III Большим Гнездом. Такой «вывод» был видом опалы и кары, но, по существу, под его грозной и гневной формой осуществлялись иные цели организационные и военно колонизационные, как сосредоточение военно-служилых сил в определенных местностях или их стягивание к правительственному центру.

В конце 60-х гг. XV в. Иван III снял ярославских князей с их родовых насиженных гнезд; «простились они со всеми своими вотчинами навеки, подавали их великому князю Ивану Васильевичу», а он дал им взамен волости и села в иных своих владениях, чтобы вырвать с корнем их прежнее местное влияние. Княжеская власть над Ярославской землей перешла в руки московского боярина-наместника, который «отписывает на государя» села и деревни местных землевладельцев, записывает в великокняжескую дворовую боевую службу местных бояр и детей боярских. Такая запись местных служилых землевладельцев в государеву службу производилась, несомненно, и в других областях: так организованы кадры ратной силы — разных ярославцев, дмитровцев, кашинцев и т. п., которые «служат» великому князю. Это была служба личная: не все местное население, годное в службу по личным свойствам и земледельческому положению, втягивалось в нее, а с выбором и в порядке принудительного перечисления за великого князя местных бояр и дворян — в дети боярские его государева двора. При Василии III эта практика сложилась в нормальную систему: «Каждые два или три года — так сообщает барон Гевберштейн — государь производит набор по областям и переписывает детей боярских с целью узнать их число и сколько у кого лошадей и служителей», а служат они «по достаткам своего имущества» ратную службу, от которой редко дается отдых, по местным уездным спискам Но далеко не всех князей-вотчинников постигла судьба ярославских отчичей; большинство осталось «княжатами» на своих землях, крупными привилегированными вотчинниками. И в течение XVI в. не мало мелкого служилого люда по-старому служит не великому князю, а этим княжатам и близким к ним по положению боярам или церковным властям, только грозы опричнины и мероприятия последних десятилетий царствования Ивана Грозного завершили начатое его делом.

Падение вольности Великого Новгорода сопровождалось «выводом» и «перебором» людей и земель в весьма широких размерах. Приняв Новгород под свою державу Иван III велел распустить из княжеских и боярских дворов служилых людей и зачислить их на свою государеву службу. А новгородские бояре и дети боярские били челом и приказывались в службу великому князю.

Но дело на том не кончилось. Политическое брожение новгородского общества дало Ивану III повод вывести из Новгородской земли в несколько приемов все местное боярство и отписать за себя его вотчины. Эти бояре поселены были на землях, пожалованных им в Московской области, и вошли в состав московского служилого люда. По-видимому, значительная часть новгородского боярства удержалась притом в боярском звании; по крайней мере, среди бояр Московского государства встречаем затем ряд новгородских фамилий; другие вошли в разряд второстепенных государственных слуг — детей боярских и дворян. Но вывод новгородский не ограничен боярами; к концу 80-х гг. XV в. он захватил большое число житьих людей и купцов, а на их место переведены московские дети боярские и купцы, которых великий князь пожаловал дворами и землями высланных на «низ»; а те расселены по городам Московского государства. Самый размер этих перетасовок выходит за пределы простой репрессивной меры. В этих суровых и резких формах проходит перед нами, с одной стороны, организация на развалинах новгородского народоправства государевой ратной службы в новгородской окраине Московского государства: обширные конфискации владычных, монастырских и боярских земель, частью за действительную или мнимую «вину», частою под предлогом, что это старинные земли великих князей, освоенные новгородцами в период упадка княжеской власти в Новгороде, дали в руки великокняжескому правительству значительный земельный фонд, который пошел на содержание служилых людей, а частью на оброчные волости — доходные статьи княжеской казны. А с другой стороны, в этих мероприятиях видим первые революционные по приемам опыты той политики искусственного сосредоточения к Московскому центру руководящих общественных сил и средств торгово-промышленного капитала, которая так характерна для московского государственного строительства. При Василии III такому же выводу подверглись верхи пскового общества; великий князь «поймал их к себе». Поистине не было преувеличения в словах Герберштейна, что великокняжеская власть распоряжается по своей воле жизнью и имуществом всех.

В новом военном строе не могло быть места ни союзным, ни служебным князьям, которые выступают во главе своих полков, как особых тактических единиц и на ратном поле стоят рядом с великокняжеским войском, «где похотят». Единство организации и командования, планомерность боевого действия требовали их превращения в государевых воевод. Устроение ратной силы, базированное на служилом землевладении, встречало противоречие в полноте вотчинных прав и должно было ее сломить ради перехода в руки государственной власти распоряжения личными, годными в службу, силами населения и землей как источником служилого обеспечения. «Старина и пошлина» частных прав отступает по всей линии под напором самодержавной власти и нужд «государева дела». Царская власть последовательно проводит во вторую половину XVI в. отрицание добровольной частной службы и зависимости свободных людей, которые вступлением в нее ускользали от требования государства. Частная служба такого рода трактуется законодательством как холопство. Только холопство еше признается видом зависимости от частновладельческой власти, которая выводит человека из прямого отношения к государственной власти. Перед свободным человеком ребром становится вопрос: стать холопом частного лица или признать себя слугою государя. Царский Судебник ограничивает и свободное разрешение этой дилеммы, запрещая служилым детям боярским и их детям, которые еще не несли службы, поступать к кому-либо в холопы, кроме тех, кто отставлен от службы. Указное законодательство требует уничто жения служилых кабал, выданных на себя детьми боярскими, преследует добровольную службу «без крепости», создает внутренно противоречивое представление о «добровольном холопстве», настаивая на определении и полной ясности положения путем закрепления в холопстве таких «добровольных» слуг, а в борьбе с фиктивными сделками, которые прикрывали частную зависимость долговыми обязательствами, начинает трактовать кабальных людей как «холопов», проводя решительную грань между граждански полноправным положением, которое обусловлено непосредственным подчинением лица государственной власти, и всякой частной зависимостью как холопством. Этот процесс все более глубокого проникновения государственного начала в сферу частных отношений разрушал «сеньориальные» отношения старого строя и неизбежно перешел затем в раз-рушение самого института холопства созданием его «условных» и «срочных» форм, пока привлечение холопов к государственной повинности не прекратило самого существования этого учреждения. Упраздняя шаг за шагом средоточие частновладельческой власти между собой и живыми силами населения, самодержавная власть развивает, с другой стороны, свой вотчинный, владельческий тип последовательной политики в области служилой организации землевладения.

Все люди, годные в службу «государеву делу», должны ее нести; все земельные имущества, организованные в более или менее значительные землевладельческие хозяйства, должны быть предназначены на обеспечение такой службы. Указом 1556 г. «о способе всем людям, как им вперед служить» царь Иван Грозный установил определенный размер ратной службы землевладельцев: «Со ста четвертей (около 50 десятин) доброй угожей земли человек на коне и в доспехе в полном, а в дальней поход о дву конь». Эта норма касалась всех владельческих земель, без различия их правового положения; все должны нести «уложеную службу». Но проведение в жизнь такого принципа требовало регла ментации самого размера и распределения землевладе ния в зависимости от задач и условий организации ратной силы.

Крутые приемы, какими приступил к этому делу великий князь Иван III, должны были глубоко встревожить мир крупных землевладельцев.  Отдельные у массовые конфискации с «выводом» владельцев из насиженных гнезд для их «испомещения» в иных местностях грозили, казалось, полным разгромом вотчинного землевладения. Великий князь Иван III оставил за княжатами многие их вотчины в родовом владении, но сузил само вотчинное право запрещением их отчуждать по воле владельца; при Василии III эти ограничения сложились в целое «уложение» и распространены на второстепенных вотчинников — детей боярских. Эти постановления были подтверждены верховной властью в начале самостоятельного правления Ивана Грозного, но в эпоху деятельности «избранной рады» — интимного совета  при молодом царе — утратили, в значительной мере, силу. Влиятельный кружок протопопа Сильвестра и А. О. Адашева стремился сгладить напряженные отношения между самодержавной властью и ее родословными слугами, провел возвращение многих вотчинных владений в княжеские и боярские руки, действовал в духе умиравшей «старины и пошлины», сдерживая царское самовластие. «Политическое противоречие» между строем государевой власти и социальным укладом правительствующей среды, так ярко охарактеризованное в трудах В. О. Ключевского, от этого только обострилось и нашло бурное разрешение в судорожном разгроме боярской среды кровавыми казнями, а боярского землевладения «перебором земель и людей» целыми уездами в эпоху опричнины. Законодательство 60-х и 70-х гг. XVI в. обрушилось преимущественно на старинные княжеские вотчины. С одной стороны, они представляли собой наиболее крупную социально политическую силу, а с другой — были обломками прежней удельно-вотчинной княжеской самостоятельности, причем, однако, их превращение в обычные вотчины с широким правом отчуждения и распоряжения противоречило, по существу, идее сосредоточения всей княжеской власти на Руси в руках государя великого князя и старой традиции об их семейно-княжеском характере с правом перехода к прямым вотчичам, но с притязанием великого князя на все выморочные вотчинные княжества, которое Иваном III возведено в общую норму московского княжого права. Указное законодательство Ивана Грозного воспретило княжатам все виды отчуждения вотчин — продажу, отдачу в монастыри, мену, дарение; проводило тесное представление о вотчичах как родных только сыновьях; поставило переход вотчин в иные руки в зависимости от особого на каждый раз соизволения государя; ограничило долю вдов и дочерей в наследовании, сведя ее к временному пользованию «ча прожиток». Вотчинное землевладение, подчиненное общей норме службы с земли, должно было принять характер части государственного земельного фонда, с определением объема прав владельцев в прямой зависимости от потребностей «государева дела» и общей земельной политики правительства. Сложнее было дело с церковным землевладением. Обязанность военной службы и на нем лежала: митрополичьи отряды шли в войско великого князя, подобно княжеским, под командой особых, митрополичьих воевод; в Новгороде владычный полк составлял особую боевую единицу, подвластную архиепископу; и все святительские и монастырские вотчины давали воинскую силу, подобно боярским. Значение церковных земель как фонда, обеспечивавшего ратную силу, не могло не привести к постановке вопроса о дальнейшем использовании их на «государево дело», и вопрос этот стал крайне остро при Иване III. Не только общая презумпция верховного права великокняжеской власти на всю землю княжения, обусловленная вотчинным характером этой власти, но и особые отношения ее к церковным учреждениям, особенно к землевладельцам-монастырям, внушали великому князю притязание на прямое распоряжение церковными землями. Пересмотр владычного и монастырского землевладения в Новгородской области привел к отписке на государя значительной ее части, насколько знаем, без протеста со стороны русских церковников. Осуществляя эту меру, Иван III выдвинул утверждение, что, по существу, это земли государя великого князя, неправильно освоенные церковными учреждениями; потому неправильно, что по постановлениям новгородской вечевой власти, а не по единственному основанию признанного с московской точки зрения права — великокняжеским пожалованием. Дело не ограничилось пределами Новгородской области. Великий князь Иван III приступил к пересмотру владельческих прав монастырей землевладельцев в более широких размерах; грамоты, удостоверяющие способ приобретения вотчин — данные, купчие, меновые — взяты в казну великого князя, например, у Кирилло-Белозерского монастыря; в пригородных слободах великокняжеские писцы отбирали на государя монастырские дворы, оставляя за монастырями только некоторые, в указанном числе. В то же время вел. кн. Иван III устанавливает ряд  ограничений для расширения церковного землевладения в будущем, запрещает— по крайней мере, в отдельных областях — церковным учреждениям приобретать вотчины, а князьям и боярам отдавать их в монастыри. Поход на церковное землевладение сопровождался расширением иного способа содержания церковных учреждений, так называемой «ругой», т. е.  выдачей из государевой казны соответственных средств деньгами и натурой; так, закончив цикл новгородских конфискаций отпиской, с благословения митрополита Симона, земель и угодий для наделения служилых людей, Иван III дает, с другой стороны, грамоту на ругу со всех новгородских пятин Софийскому собору. Исследователь «попыток обращения в государственную собственность поземельных владений русской церкви в XVI веке» А. П. Павлов склонялся к признанию, что в этих мероприятиях крылась цельная программа перестройки на новых основаниях всей системы содержания церковных учреждений. Принятые на государево иждивение, они вошли бы тесно и покорно в рамки его вотчинного властвования.

Нo церковь встала решительно и гневно на защиту своего достояния. В «чине Православия» — на первой неделе Великого поста — появился возглас: «Все начальствующие, обидящие святые Божия церкви и монастыри, отнимающе у них данныя тем села и винограды, аще не престанут от таковаго начинания, да будут прокляты», предостережение, к которому через триста лет прибег и ростовский архиепископ Арсений Мацеевич в попытке противодействовать секуляризации церковных имений императрицей Екатериной II. Выступили церковники и с более спокойными аргументами. Знаменитый Волоколамский игумен Иосиф поставил вопрос о церковном землевладении в своих посланиях на почву русской правовой традиции и житейской практики. Игумен-полемист как бы дает великому князю урок по истории русского права в опровержение его отрицаний законности этого владения; разъясняет, что монастырское и вообще церковное землевладение имеет два исторических и правовых основание в ктиторстве и в княжеских пожалованиях. Ктиторы, созидатели обителей, обеспечивали их имушествами, которые на веки вечные получали религиозное назначение как дар благочестивых людей Богу, ради вечного поминовения памяти жертвователей во спасение их душ; князья утверждали и  хранили эти владения заклятием на нарушителей церковных прав с угрозой проклятия в сем веке и в будущем. В поддержку вывода неприкосновенности этих имуществ из раскрытия источников и святости прав на них церкви Иосиф выдвигает моральное оправдание материальных средств церкви — в обеспечении церковного благолепия и церковной благотворительности, в значении монастырей как культурных учреждений, как школы для будущих иерархов из «почетных и благородных» лиц, принявших постриг.

Однако на церковном соборе 1503 г. был поднят вопрос, чтобы, по крайней мере, у монастырей впредь не было вотчин, а жили бы чернецы по пустыням и кормились своим трудом. Иосиф Волоколамский приписывает почин этой постановки вопроса великому князю Ивану III, который-де захотел отнимать села у церквей и монастырей. Но выступила с тем требованием группа церковных идеалистов-нестяжателей в лице своего учителя и руководителя Нила Сорского. Однако сама постановка вопроса на почву соборного рассмотрения как дела церковного только подчеркивала слабую сторону позиции, занятой великокняжеской властью, и не спасла ее от поражения. Великому князю Ивану III пришлось отступиться от слишком смелых и прямолинейных планов секуляризации церковных имуществ. Впрочем, такое отступление не означало какой-либо победы церкви над ее окрепшей и глубоко укоренившейся зависимостью от государя. В частности, в руках светской власти осталось прямое средство привлекать монастырские и святительские вотчины к нуждам ратного дела: испомещение на их землях служилых людей. Иосиф Волоцкий строго осуждал митрополита Серапиона за раздачу церковных земель боярам и детям боярским. Конечно, тут речь идет о светских лицах митрополичьего двора, но такие церковные слуги не были освобождены oт государевой воинской службы, а должны были выступать в поход с вотчинными вооруженными войсками и «даточными» людьми. Притом, с реорганизацией всего военного строя, исчезло самостоятельное значение особых митрополичьих воевод, и контингенты таких воинов входят в государевы полки наравне с другими. Получился известный компромисс между требованиями великокняжеской власти и привилегиями крупных духовных вотчинников, усиленный практикой назначения на церковные должности по воле великого князя, подчинением светской власти — ее выбору и контролю — назначения светских архиерейских чиновников, ее вмешательством во все хозяйственное управление и дисциплинарное заведование монастырями и епархиями через приказ Большого Дворца и непосредственными царскими распоряжениями. Особое средство самозащиты от крутых проявлений самодержавного властвования, вес церковного авторитета не устранил от духовных владельцев такого же подчинения их вотчин государевой власти, какое сложилось и для бояр-вотчинников.