Английский флот в Бельте

Не в осуждение князя Михаила Дмитриевича, нравственно страдавшего более, чем кто-либо из чинов его армии, от того ненормального положения, в которое были поставлены наши войска, мы останавливаемся так подробно на обильных инструкциях, даваемых князем Горчаковым частным начальникам. Они во многом зависели от возложенной на наши войска дипломатической задачи, которая шла совершенно вразрез с самыми фундаментальными основами военного дела. Князь Горчаков был поставлен в самое фальшивое положение в этом отношении; его военные дарования были закованы в цепи предвзятой, узкой дипломатической идеи. Вместо того чтобы руководствоваться только боевыми соображениями, имеющими целью встретить или атаковать врага сильной массой, успех чего покрыл бы все мелкие неудачи, он думал только о том, чтобы «всюду показать» свои войска, чтобы всюду «напугать» турок. Самые существенные причины наших неудач на Дунае заключались именно в той невыносимой в военном отношении обстановке, в которую наша армия была поставлена всеми тонкостями петербургской политики.

Инструкцию князя Горчакова генерал Фишбах выполнил следующим образом⁹².

Он выделил два передовых отряда⁹³: правый — флигель-адъютанта полковника князя Васильчикова силой в 4 эск., 1 сот. и 2 кон. ор. ⁹⁴ и левый — силой в 2 эск. ⁹⁵

Князь Васильчиков должен был направиться через Крайово к с. Радовану (в 25 верстах от Крайова, по дороге к Калафату), куда он прибывал 7 октября к вечеру, а левый отряд — к с. Бикетул, против Рахова, куда он также прибывал 7-го числа⁹⁶.

Главные силы отряда направились в Крайово, имея целью успокоить город и уменьшить фанатизм турок быстротой наших передвижений⁹⁷. В занятии Крайова генерал Фишбах видел и стратегическую цель. Оттуда он мог, в случае переправы турок в Рахове,

129

поспеть туда в два перехода и, разбив их, успеть перехватить тот турецкий отряд, который мог наступать от Калафата к Крайову⁹⁸.

Но не успел генерал Фишбах привести в исполнение все свои предположения, как им было получено известие о переправе турок у Калафата⁹⁹.

3 октября их иррегулярные войска пытались, по приказанию Гусейна-паши, занять на Дунае большой остров между Калафатом и Видином, но бежали, заметив на левом берегу наших казаков. В ночь на 4 октября турки в числе 300 человек снова заняли остров, причем к полудню там уже находилось до 2000 человек, которые приступили к укреплению острова. В самом Видине замечались усиленные приготовления к переправе и передвижения войск. 5 октября жители Калафата в беспорядке бежали в степь. Со стороны Рахова по-прежнему было все спокойно¹⁰⁰.

Генерал Фишбах, получив эти сведения, отказался от движения к Крайову, а свернул от Леула к с. Маротани, что лежит на середине пути между Раховом и Крайово¹⁰¹. Отсюда начальник отряда полагал более удобным действовать при одновременной переправе турок у Видина и Рахова, рассчитывая сначала разбить войска, перешедшие Дунай у последнего пункта, а потом встретить наступавшие от Калафата. В случае же движения турок только от Видина генерал Фишбах решил дать им отойти от берега на 1—2 перехода и потом уже их атаковать.

А между тем, по донесению самого же Фишбаха¹⁰², турки стягивали к Калафату все более и более войск, но не с целью наступления к Крайову, а с целью образования на нашем берегу Дуная хорошего опорного пункта, при помощи которого всегда можно было бы грозить нашему флангу и в нужные минуты отвлекать в этом направлении внимание русской армии.

Предвзятая идея о будущем способе действия турок заставила нас упустить возможность захвата Калифата, который на несколько месяцев сделался самым больным местом для князя Горчакова¹⁰³. Турки, не торопясь, делали на наших глазах свое дело, и надо сознаться, что они приближались к своей цели очень методично: укрепляли остров, соединяли его прочным мостом с Видином, но сам Калафат еще не занимали¹⁰⁴. Между тем генерал Фишбах утешал себя мыслью, что турки верят в нашу переправу в скором будущем через Дунай у Рахова, хотя тут же прибавлял, что число турецких войск в этом пункте значительно уменьшилось¹⁰⁵.

ногочисленными инструкциями и передвижениями частей войск не ограничивались заботы князя Горчакова о своей армии в этот продолжительный подготовительный к военным действиям период. Он решил прийти войскам на помощь

М

130

составлением также особого руководства для боя против турок¹⁰⁶. И здесь скромный князь Михаил Дмитриевич отодвигал себя на задний план, указывая, что все данные им правила были преподаны и постоянно соблюдаемы князем Варшавским в знаменитых его походах против персов и турок.

Отличительная черта руководства князя Горчакова заключалась в полном забвении наступательных действий, в присущей тому времени шаблонности, в полном пренебрежении рассыпным строем и в желании наметить целый ряд рецептов при отсутствии общих основных идей.

Руководство рекомендовало избегать боя в рассыпном строю даже в местах, пересеченных или покрытых высоким кустарником, заменяя этот строй сомкнутыми застрельщичьими взводами или ротными колоннами; штуцерных запрещалось высылать в передовые цепи, а рекомендовалось держать соединенно в каждом батальоне или полку и выдвигать вперед в сомкнутом строю вместе с затрельщичьими взводами; пехоте указывалось строиться для боя в колоннах к атаке, а удобными ротными колоннами руководство совершенно пренебрегало.

Боевой порядок пехоты должен был состоять из двух линий и резерва; для разного количества батальонов в отряде был подготовлен расчет, сколько иметь частей в каждой линии и в резерве, причем вообще резерва не предполагалось делать сильным. Интервалы и дистанции точно определялись шагами. Интервалы между колоннами батальонов были от 150 до 200 шагов. Дистанции второй линии от первой — 200 шагов; расстояние резерва от второй линии — 200, 400 или 600 шагов, в зависимости от его величины.

В артиллерии был установлен особый артиллерийский резерв, в который отчислялось по две батареи от каждой артиллерийской бригады. Батареи боевой части становились в интервалах батальонов полубатарейно; в случае надобности допускалось усиливать их частью артиллерии резерва.

Кавалерия располагалась между второй линией и резервом, а конная артиллерия — при артиллерийском резерве.

Таким образом, в этом боевом порядке замечалось полное отсутствие применения к местности, равномерное распределение сил по фронту, разброска артиллерии, отсутствие возможности для этой последней действовать при переходе пехоты в наступление и сильное пренебрежение к действию огнем даже в оборонительном бою. И во всем этом нет ничего удивительного, так как тактические взгляды двенадцатых годов, санкционированные успехами Паскевича в двадцатых годах, были в полном объеме перенесены на поля сражений пятидесятых годов.

Что касается самого характера боя, рекомендуемого князем Горчаковым, то он исключительно затрагивал оборонительные

131

действия, применял наставление к некоторым частным случаям и основывал свои положения на пренебрежительном отношении к свойствам противника, почерпнутым из опытов давно прошедшего времени.

Прежде чем перейти к описанию военных действий, интересно хоть вкратце проследить отношение главных действую Парусный линейный корабль   щих лиц эпохи к распоряжениям князя Горчакова. Об этом можно судить по обширной его переписке с Петербургом, Варшавой и Николаевом, где в то время находился князь Меншиков.

Большая часть писем из Петербурга затрагивала вопросы будущего хода политических дел и неразрывно связанных с ним военных операций. В них, по обыкновению, выказывался весь рыцарский характер императора Николая, все его миролюбие и верность раз данному обещанию, хотя государь сознавал всю невыгоду принятого положения вещей чисто с военной точки зрения. Проглядывала в этих письмах и замечательная деликатность государя к выбранному военачальнику, боязнь стеснить его самостоятельность каким-либо категорическим приказанием даже по тем распоряжениям князя Горчакова, которых государь не мог не признать ошибочными.

Внимательность императора Николая к князю Горчакову отчасти превзошла даже пользу службы, о чем явствует крайне любопытная переписка между военным министром и начальником штаба армии генерал-адъютантом Коцебу¹⁰⁷.

2 ноября князь Долгоруков совершенно секретно сообщал, по высочайшему повелению, генералу Коцебу, что до государя дошли сведения о печальном состоянии здоровья князя Горчакова. «Говорят, что он слаб, подвержен очень частым припадкам лихорадки, и что неожиданные, большей частью маловажные обстоятельства приводят его в такое волнение, что даже сон его не может успокоить». Поэтому князь Долгоруков взывал к чувству долга генерала Коцебу и именем государя требовал правдивого ответа, действительно ли состояние Горчакова так плохо, что он не может перенести тяжелого бремени, сопряженного с многочисленными обязанностями главы действующей армии.

Генерал Коцебу письмом от 12 ноября уведомил военного министра, что слухи о печальном состоянии здоровья князя Горчакова справедливы, но что он приписывает это скорее нервам, а не

132

лихорадке. Удостоверяя физическую слабость командующего войсками и полную его неспособность к перенесению в зимнее время бивачной жизни, начальник штаба, однако, успокаивал военного министра тем, что бодрость духа и рвение к службе князя Горчакова берут верх над его физической немощью¹⁰⁸.

Уклончивый, но достаточно ясный ответ генерала Коцебу не повлек, однако, за собой смещения князя Горчакова, которого мы видим до конца кампании во главе армии первоначально на Дунае, а потом и в Крыму.

Государь в своих письмах успокаивал¹⁰⁹ расходившиеся от постоянного ожидания наступления турок нервы командующего войсками, предвидя, со своей стороны, наступательные действия противника скорее на Кавказе; он более спокойно смотрел на возможность мелких набегов из-за Дуная, находя, что «предупредить их трудно, отбивать же довольно легко, но из-за этого одного выходить из принятого плана было бы лишиться всех его больших выгод». Государь, все еще надеясь на мирный исход кризиса, полагал, что турецкая армия, простояв всю зиму в сборе, придет в расстройство, и поэтому до весны он решил Дуная не переходить. «А что будет с правительством их через зиму, — писал государь, — при постоянной стоянке союзного флота, еще мудренее определить. Не думаю, чтобы это послужило к укреплению власти султана, и, вероятно, власть его окончательно рушится под этими разными влияниями». К тому же государь считал князя Горчакова слабым к ведению кампании за Дунаем, а посылать туда новые войска, «при неистовом состоянии революционной партии в Англии и Франции и даже в Германии, требующей нашей готовности по всей западной границе»¹¹⁰, считал невозможным. Впрочем, император Николай допускал один лишь случай, который мог его заставить перейти Дунай до весны, а именно оказание помощи восставшим христианам, если бы таковое восстание случилось, «но тогда только, когда восстание примет такой размер, что туркам не устоять». Относительно принятого князем Горчаковым распределения войск Николай Павлович выражал свое желание, чтобы командующий войсками не разбрасывался чрезмерно, а держал под рукой весь 4-й корпус, имея на нижнем Дунае, по возможности, сосредоточенной 15-ю дивизию.

«Итак, — заканчивал государь свою переписку за этот период, — вся выгода наша ожидать ¹¹¹,упираясь на время года, затрудняющее всякое враждебное против нас покушение, кроме набегов. Но осторожность необходима. У тебя ничего важного случиться не может при принятых мерах»¹¹².

Князь Варшавский вел за это время переписку с государем и с князем Горчаковым, письма к которому отличались несколько покровительственным и снисходительным тоном.

133

Светлейшего князя более всего заботили наши будущие военные операции, и в особенности подготовка театра военных действий в интендантском отношении. Надо отдать полную справедливость, что этот последний вопрос он разбирал с редкой любовью и знанием дела.

Паскевич, как было уже сказано выше, придавал большое значение занятию нами княжеств, которое позволяло выиграть время, необходимое «для верного достижения целей сей войны»¹¹³. Но он был против перехода нами Дуная и вообще против начала неприязненных действий с нашей стороны. «Если же турки, — писал фельдмаршал, — перешли бы на левый берег, то, без сомнения, их следует отбросить, но и тогда еще подумать, идти ли вперед или остановиться, ибо едва ли мы будем готовы для перехода за Балканы. Разумеется, если бы удалось разбить и разогнать их армию так, чтобы все пространство перед нами очистилось, — тогда, конечно, пользоваться обстоятельствами и идти вперед. Но это может быть почитаемо только счастливым случаем, который упускать не должно, но на который рассчитывать не следует, тем более что есть средство к успеху вернее».

Это средство князь Варшавский видел в заблаговременном заготовлении в Одессе запасного магазина со всеми родами припасов для довольствия армии в будущем после перехода ее через Балканы, так как фельдмаршал по опыту предшествовавших войн свидетельствовал, что «все наши потери и убыль в людях происходили не от неприятеля, но от недостатков всякого рода в голодном крае».

Заготовленные, таким образом, запасы должны были по мере движения наших войск перевозиться морем, а если оно будет занято флотами западных держав, то подыматься на судах вверх по Дунаю и потом следовать на Варну гужом.

Одновременно с этим Паскевич писал и князю Горчакову¹¹⁴, рекомендуя ему не расходовать в княжествах своих запасов, разместить войска так, чтобы они могли жизнь на средства страны и «не довольствоваться лишь хлебом насущным, а употребить все удобное время для составления сколь можно значительнейших запасных магазинов в нескольких пунктах над Дунаем».

Что касается распределения войск в княжествах, то князь Варшавский в письмах к государю придерживался несколько иного мнения, чем в переписке с князем Горчаковым. Во-первых, он несочувственно относился к занятию Малой Валахии, вполне законно находя, что мы не в состоянии защитить христиан на всем обширном протяжении княжеств, и указывал, что в эту ошибку мы всегда впадали, «начиная от Миниха и Румянцева до Каменского». В письме же к Горчакову¹¹⁵ Паскевич, наоборот, предупреждал его беречься со стороны Малой Валахии. «Неприятно будет,

134