Бой «Владимира» с «Перваз-Бахре»

(с картины А. Боголюбова)

других наций, то все остается в старом порядке, и их ни под каким предлогом не должно останавливать. При могущем встретиться бое, я не считаю нужным излагать какие-либо наставления — действовать соединенно, помогая друг другу и на самое близкое расстояние, по-моему, лучшая тактика»⁹⁵.

В тот же день Корнилов отправил с фрегатом «Коварна» письмо Нахимову⁹⁶, в котором выражал надежду, что Павлу Степановичу удастся расколотить в пух турецкую флотилию, посылаемую в Батум или Сухум; о себе же сообщал, что он выходит в море искать турецкую эскадру, виденную «Херсонесом», но думает, что не найдет ее ни в Варне, ни в Бургасе, далее которого переступать не приказано. Свое письмо Владимир Алексеевич кончал выражением надежды пробраться от Бургаса на свидание с Нахимовым.

Таким образом, при выходе в море сфера деятельности эскадры Корнилова была строго ограничена ввиду неизвестности, состоялся ли манифест о войне, о котором ему пришлось узнать только 7 ноября, по возвращении в Севастополь. Впрочем, как можно судить из приведенной выше выдержки из письма князя Меншикова к князю Горчакову от 2 ноября, т. е. по получении им уже манифеста, этот последний не изменил взгляда князя Александра Сергеевича на неприкосновенность турецких приморских крепостей.

248

29 октября, в восьмом часу утра, эскадра Корнилова снялась с якоря и, обменявшись салютом с эскадрой контр-адмирала Вульфа и крепостью, взяла курс на мыс Калиакра. Выйдя в открытое море, Владимир Алексеевич поднял сигнал: «Объявить командам, что государь ожидает усердной службы, а Россия — всегдашней славы своего оружия. С нами Бог!»⁹⁷.

Все плавание эскадры Корнилова совершалось при самой неблагоприятной погоде. Тотчас за Херсонесским маяком ее встретил крепкий юго-восточный ветер, обратившийся к вечеру в противный юго-западный шторм с большим неправильным волнением и дождевыми шквалами. Противные ветры, штормы, шквалы, град и дождь неотступно сопровождали наши многочисленные суда, разбросанные по всему Черному морю, Корнилову — на западе, Нахимову — в центре и Вукотичу — на востоке с одинаковой трудностью пришлось, за отсутствием спрятавшихся по портам турецких судов, бороться с более грозным врагом — разбушевавшимся Черным морем, и это не один-два дня, а неделю и даже, как, например, Нахимову, свыше месяца.

Лишь только 3 ноября эскадра Корнилова, присоединив к себе «Владимир» и не дождавшись «Одессы», приблизилась к мысу Калиакра⁹⁸. Адъютант адмирала, лейтенант Железнов, был послан на «Владимире» осмотреть Балчик, Варну, Сизополь и Бургас, а эскадра в полной готовности к бою в море или к якорному делу стройно лавировала, ожидая возможности двинуться на неприятеля. Но Железнов беспрестанно подавал печалившие моряков сигналы, что турецкого флота нигде не обнаружил.

Опрошенные же купеческие суда показали, что турецко-египетский флот стоит в Буюк-Дере, по-прежнему имея фрегаты и мелкие суда в крейсерстве у самого пролива; четыре английских и столько же французских линейных корабля при соответственном числе пароходов расположились у азиатского берега, а три турецких парохода 31 октября отправились в Трапезонд⁹⁹.

Таким образом, надежда на столкновение с неприятельским флотом у Корнилова пропала, что он с грустью и сообщил в час дня 4 ноября своей эскадре сигналом с флагманского корабля «Великий князь Константин»¹⁰⁰. Полагая свое пребывание с эскадрой более ненужным, он передал ее контр-адмиралу Новосильскому с приказанием двинуться навстречу к Нахимову, чтобы как можно скорее известить его о турецких пароходах, а сам пересел на «Владимир», которому надо было быть скорее в Севастополе, чтобы запастись углем, и направился на нем к порту Амастро¹⁰¹.

Новосильскому дано было приказание двинуться после свидания с Нахимовым в Севастополь, оставив Павлу Степановичу, если понадобится, 84-пушечные корабли «Ростислав» и «Святослав».

249

А между тем турецкая эскадра из шести судов находилась в это время в море и не далеко от сферы действий эскадры Корнилова. На нее наткнулся в ночь на 1 ноября пароход «Одесса», отыскивавший Корнилова и разошедшийся с ним из-за пасмурной и бурной погоды¹⁰². Уклоняясь от этой эскадры, «Одесса» двинулась к северу; в полдень 1 ноября она находилась только в 18 милях от эскадры Корнилова¹⁰³, но ввиду мрачности и шторма вновь не могла ее различить.

Спустившись, благодаря повреждению в лопастях колес, к анатолийскому берегу и не найдя эскадры Нахимова, командир «Одессы» направился к Севастополю.

5 ноября с рассветом «Владимир» подошел на вид Анатолийского берега против Пендереклии¹⁰⁴, и здесь Корнилов заметил пароходный дым по направлению к Севастополю, а вскоре затем к югу от себя, в расстоянии отдаленного сигнала, какую-то эскадру из шести судов.

Можно полагать, что это была та самая турецкая эскадра, которую в ночь на 1 ноября видел пароход «Одесса» на параллели Бургаса и на меридиане 0°15′ к западу. По всей вероятности, выйдя 31 октября из Босфора для следования вдоль анатолийского берега, она была отнесена господствовавшими в эти дни южными и юго-западными штормами на север, а потом, когда погода немного утихла, взяла свое прежнее направление. Корнилов, предполагая себя благодаря ошибочному исчислению «Владимира» между Амастро и мысом Керемпе, т. е. в районе крейсерства Нахимова, принял эту эскадру за Нахимовскую, и, полагая, что он всегда успеет к ней возвратиться, взял курс на видимый пароход.

«Владимир» под командой капитан-лейтенанта Бутакова начал быстро сближаться с неизвестным пароходом, и в 8 часов утра уже были видны его рангоут и труба. Неприятель, преследуемый «Владимиром», начал попеременно менять свой курс¹⁰⁵, то направляясь к берегу, то удаляясь в море. Когда на нашем пароходе были в четверть десятого подняты рангоут и русский флаг, неприятельское судно пошло прямо на «Владимир», выкинув турецкий флаг; но вскоре противник вновь переменил направление, что дало Корнилову возможность с ним сблизиться. «Владимир», видя, что неприятельское судно малосильнее нашего, пустил ему ядро перед носом; на это неприятельский пароход отвечал залпом с борта, что послужило сигналом для открытия огня и с нашей стороны.

Между тем суда так сблизились, что неприятельские снаряды перелетали через наш пароход; наш же огонь отличался замечательной меткостью, и один из первых снарядов сбил с турецкого парохода флагшток с флагом, который скоро был заменен другим.

250

Схема № 13

«Владимир», видя, что у неприятеля не было кормовых орудий, расположился у него в кильватер, чтобы иметь возможность безнаказанно бить его и тем принудить к сдаче.

Турецкий пароход пытался приводить себя в положение, возможное для стрельбы правым бортом, на что «Владимир» отвечал такой же эволюцией и действовал против турок ядрами, бомбами, а иногда и картечью с орудий всего левого борта, на который, кроме того, было перевезено одно кормовое бомбическое орудие. Залпы с турецкого парохода перелетали через «Владимир» и не наносили ему никакого вреда.

251

В 12 часов дня командир неприятельского парохода, стоявший во все время боя на площадке, был сбит ядром, и вся площадка снесена. Турецкий пароход направил свой курс прямо на азиатский берег. Так бой продолжался около трех часов при образцовом поведении всей команды, при быстрых и сноровистых действиях и при управлении капитан-лейтенантом Бутаковым своим пароходом со спокойствием, напоминавшим мирные маневры.

Тогда Корнилов, видя серьезные повреждения неприятельского судна, решил положить конец делу, сойдясь на дальность близкого картечного выстрела и приняв параллельное неприятельскому пароходу направление. Один залп картечью заставил турецкий пароход в час дня спустить флаг и остановить машину¹⁰⁶.

Взятое с боя судно оказалось 10-пушечным египетским пароходом «Перваз-Бахре» в 220 сил¹⁰⁷, отвозившим письма в Синоп и возвращавшимся в Пендераклию, где он должен был ожидать эскадру турецких фрегатов.

Экипаж судна состоял из 151 человека, из которых было убито 3 офицера и 16 нижних чинов и ранен 21 человек.

С нашей стороны были убиты адъютант Корнилова лейтенант Железнов, офицер, подававший большие надежды, и один нижний чин и ранено 3 нижних чина¹⁰⁸.

Это первое пароходное дело в истории флотов и единственное состязание между двумя колесными пароходами привлекло на себя всеобщее внимание. «Перваз-Бахре», новый, хорошей конструкции, с исправной машиной пароход, был избит до разрушения, кроме машины, которая уцелела, получив лишь несколько пробоин в паровиках и трубе. В кормовой части были вырваны целые доски, рулевая голова сбита, компасы уничтожены, так что приведение парохода в состояние продолжать путь на Севастополь заняло более трех часов времени¹⁰⁹. Что касается «Владимира», то он не потерпел почти никаких повреждений, но артиллерия его оказалась слабой на штырях и в скобах для брюков, которые не выдерживали отдачи орудия и задерживали скорость стрельбы. Это обстоятельство, по мнению Корнилова¹¹⁰, в более равном бою могло бы быть сопряжено с гибельными последствиями.

Командир «Владимира» весьма искусно воспользовался в бою обнаруженной слабостью противника — отсутствием у него кормовых орудий и, следуя ему в кильватер, бил турецкий пароход почти безнаказанно. Бутаков, подготовив надлежащим образом успех атаки, не замедлил этим воспользоваться, сблизился решительным движением вперед с противником и после нескольких залпов картечи заставил спустить флаг.

В 4 часа дня, едва только успели привести взятый пароход в состояние, возможное для продолжения плавания в Севастополь,

252

на горизонте «Владимира» появились две эскадры. Одна, турецкая, — на юге, которую Корнилов вновь принял за эскадру Нахимова, другая же шла от запада, т. е. в направлении, данном отделившейся 4-го числа от Корнилова эскадре Новосильского. Но Владимир Алексеевич, предполагая, что это могла быть также и эскадра турецких фрегатов, пустив приз плыть по румбу в Севастополь, направился к этой сомнительной эскадре, в действительности оказавшейся принадлежащей Новосильскому¹¹¹.

В пятом часу дня Корнилов подошел к эскадре, поздравил людей с призом и, приказав контр-адмиралу Новосильскому следовать навстречу Нахимову для передачи ему словесных распоряжений, взяв пленный пароход на буксир «Владимира», направился в Севастополь¹¹², куда и прибыл благополучно 7 ноября. Новосильскому же было приказано усилить, если потребуется, эскадру Нахимова двумя двухдечными кораблями, а самому со стопушечными следовать также в Севастополь.

В полночь с 5 на 6 ноября Новосильский сошелся с Нахимовым на пересечении меридиана порта Амастро и параллели 42°12′. На рассвете состоялось свидание между обоими адмиралами. Здесь Новосильский впервые узнал от Нахимова, что манифестом объявлена война с Турцией, и объявил это своей эскадре. В 9 часов утра, оставив Нахимову корабли «Ростислав», «Святослав» и бриг «Эней» и присоединив к своей эскадре «Ягудиила» и бриг «Язон», Новосильский направился к Севастополю¹¹³.

Павел Степанович вновь остался один неизменным стражем Черного моря с эскадрой из пяти 84-пушечных кораблей, двух фрегатов, одного брига и одного парохода¹¹⁴, беспрерывно несших второй месяц тяжелую крейсерскую службу в бурное время года и при несомненной наличности вблизи турецкого флота.

Плавание эскадры Корнилова с 29 октября по 7 ноября выказало в полной мере блестящие качества Черноморского флота и отличную подготовку всего личного состава.

Сопровождаемые постоянными штормами и противными ветрами, суда этой эскадры во все время плавания находились в стройном порядке, готовые атаковать неприятеля, где бы и в каких силах он ни был обнаружен. Но, обращаясь к результатам трудного крейсерства Корнилова, нельзя не пожалеть, что вся блестящая работа эскадры увенчалась лишь частным успехом — взятием с боя «Перваз-Бахре». Причиной этому скорее всего может служить то фальшивое положение, в которое был поставлен Корнилов при отправлении его в крейсерство, ряд неизбежных на войне, а тем паче в море случайностей и, наконец, незначительное число пароходов, которые одни только могли играть роль отличных разведчиков в море, несмотря ни на какую погоду¹¹⁵.

253

Корнилов отправился в крейсерство в то время, когда манифест о войне еще не был получен. Он был стеснен в своей роли самостоятельного руководителя военных операций разными дипломатическими тонкостями, характеризовавшими общее наше фальшивое в то время положение. Турок, открыто проливавших русскую кровь, он мог атаковать только не южнее Бургаса и никоим образом не трогать их крепостей; при встрече с не имеющими права показываться в Черном море судами враждебных нам западных держав он должен был обходиться с ними дружественно. Князь Меншиков не счел нужным послать ему вслед полученный манифест о войне и тем развязать руки нашей сильной и отлично подготовленной эскадре.

Корнилов, дойдя до Бургаса, исполнил собственно боевую часть возложенного на него поручения; после этого он, не обнаружив нигде турок, отказался от свидания с Нахимовым, поручив переговоры с ним Новосильскому, а сам решил вернуться в Севастополь. Но здесь и начинается ряд досадных случайностей.

«Одесса» в ночь на 1 ноября встречается в море с турецкой эскадрой, ищет Корнилова, ищет Нахимова, не находит ни того ни другого и, потерпев аварию, 3 ноября возвращается в Севастополь. Князь Меншиков, относившийся вообще недоверчиво к возможности выхода в такую погоду турецкого флота в море, не принимает никаких мер к сообщению начальникам наших эскадр сведений, привезенных «Одессой».

Корнилов, благодаря ошибочному исчислению «Владимиром» своего места, поставил себя утром 5 ноября между портом Амастро и мысом Керемпе, тогда как в действительности он находился против Пендереклии. Принятие им при таких условиях обнаруженной к югу эскадры, подходившей по числу судов к эскадре Нахимова, за эту последнюю является вполне понятным.

Благодаря этому турки вновь ускользают от нас. После боя с «Перваз-Бахре» на виду «Владимира» снова появляются две эскадры. Свидание с Новосильским и поверка места своего нахождения, казалось бы, могли влить в душу Корнилова сомнение насчет того, что только что виденная на юге эскадра принадлежала Нахимову, но, по всей вероятности, разговора об этой эскадре между Корниловым и Новосильским не было, так как этот последний после свидания с Корниловым продолжал отыскивать Нахимова в прежнем направлении, не переменив своего курса на юг. Причины, которыми в данном случае руководствовался Корнилов, а также причина неоставления Нахимову стопушечных кораблей не могут быть выяснены при помощи имеющихся в наших руках материалов. А между тем турецкая эскадра свободно разгуливала по Черному морю вплоть до Синопского погрома.

254

ы оставили эскадру Нахимова вышедшей 11 октября в крейсерство между Анатолией и Крымом с приказанием держаться по возможности на меридиане Тарханкута и параллели 43° и распространить свое наблюдение к Анатолийскому берегу между мысом Керемпе и портом Амастро с таким расчетом, чтобы быть на сообщении между Константинополем и Батумом, в который были отправлены три турецких пароходо-фрегата с орудиями. При этом Нахимову указывалось, что до получения новых инструкций не надлежит считаться в войне с турками¹¹⁶.

Павел Степанович со своей стороны старался по возможности полнее снабдить свои суда всем необходимым для долгого зимнего плавания и дал командирам достойную внимания инструкцию. «Так как, — говорилось, между прочим, в этой инструкции, — Россия не объявляла войны, то при встрече с турецкими судами первый неприязненный выстрел должен быть с их стороны; те же турецкие суда, которые на это решатся, должны быть уничтожены... Я убежден, что в случае разрыва между Россией и Турцией, каждый из нас исполнит свое дело»¹¹⁷.

Но в воздухе уже чувствовалась близость войны, и потому жители Севастополя с особой сердечностью прощались с эскадрой, которой суждено было вновь увидеть родной рейд лишь после сорокадневной, ужасной по перенесенным трудам, жизни в море и увенчанной лаврами Синопской победы.

С рассветом при легком северо-восточном ветре эскадра торжественно снялась с Севастопольского рейда. Несмотря на ранний час, все берега и окрестные холмы были усеяны жителями Севастополя, сроднившимися со своим флотом и громко напутствовавшими уходивших на путь славы, тяжелых трудов, а многих и на последние боевые подвиги.

На следующий уже день ветер засвежел, и осенние бури, штормы и очень часто ураганы почти без перерыва сопровождали эскадру во все время этого продолжительного ее последнего плавания.

Казалось, сама природа напевала грустную лебединую песнь могучему флоту, гордо носившему в течение семи десятков лет свой флаг по волнам бурного Черного моря. Всего через год с небольшим этому флоту суждено было погибнуть в своем родном море — погибнуть, чтобы вновь возродиться твердым в наследии своих предков и еще более величественным и прекрасным.

14-го числа эскадра Нахимова была уже у Анатолийского берега, и здесь она впервые была обнаружена трехмачтовым турецким батарейным пароходом, который осмотрел ее издали и, заметив дым подходившей «Бессарабии», скрылся из вида. 20 октября адъютант Корнилова лейтенант Железнов привез известие о деле у Исакчи, но эта новость, как известно, не развязала рук нашим морякам, так как Железнов вновь подтвердил приказание

М

255