Глава VI Синопское сражение

Что касается причины нахождения турецкого флота в Синопе, то, к сожалению, осветить этот факт с полными подробностями не представляется возможным ввиду самых противоречивых свидетельств современных событиям иностранных источников и ввиду безусловно пристрастного освещения этого вопроса иностранными историками Восточной войны.

Сравнивая самые разнообразные показания, можно безошибочно определить лишь, что в Синопе оказалась та эскадра, под флагом вице-адмирала Османа-паши, которая в конце октября была обнаружена у выхода из Босфора, а в первых числах ноября показывалась поочередно на виду пароходов «Одесса», «Владимир», эскадры Новосильского, и часть которой гналась за фрегатом «Кагул».

Очень может быть, что свирепствовавшие в начале ноября бури, а также и приказание содействовать доставлению к берегам Кавказа боевых припасов и войск заставили ее укрыться на Синопском рейде. Кроме эскадры Османа-паши там сосредоточились и другие суда, стоявшие в Трапезонде, а может быть, и специально прибывшие с боевыми запасами из Константинополя и благополучно достигнувшие Синопа ввиду связывавшего долгое время Нахимова приказания «обороняться и не атаковать». Присутствие при сравнительно небольшой эскадре нескольких флагманов служит некоторым подтверждением сосредоточения разных отрядов судов.

Неоспоримо только то, что почти общее свидетельство иностранных историков¹ о «мирном» характере экспедиции турецкого флота, который, будто бы успокоенный обещаниями нашего правительства не предпринимать активных действий до окончания переговоров с западными державами, спокойно перевозил припасы из одного своего порта в другой, совершенно опровергается самими фактами. Не будем уже говорить о предшествовавших Синопскому сражению делах на Дунае и о зверском истреблении гарнизона поста Св. Николая, но вспомним хотя бы только погоню четырех фрегатов за «Кагулом», атаку тремя пароходами «Флоры», и этих двух фактов будет совершенно достаточно, чтобы отогнать всякую иллюзию о мирных путешествиях турецкого флота по Черному морю.

Иностранными историками отвергается и другой факт — участие западных держав в отправке турецкого флота в Черное море. Они уверяют, что французский и английский послы в Константинополе² всеми силами старались отговорить турок от отправки

270

флота в море, указывая на плохое состояние их судов и экипажей, на опасность плавания в это время года и на возможность встречи с превосходящим противником. Если вспомнить могущественное в то время влияние на Порту Оттоманскую английского посла в Константинополе лорда Стратфорда Редклифа, его совершенно не мирный относительно России образ действий и хорошо сознаваемое им миролюбие императора Николая, то такие уверения не могут иметь никакой цены.

Вернее всего, что турки и их западные покровители не рассчитали в достаточной мере пределов миролюбия русского царя, которое не могло перейти за черту неоднократного изменнического пролития русской крови, и предполагали продолжать безостановочное сосредоточение своих войск и запасов.

Нравственная поддержка западных держав экспедиции Османа-паши является фактом неоспоримым; об этом свидетельствует впечатление, произведенное на эти державы синопским погромом: он был принят ими как оскорбление народной чести. Этой же нравственной поддержкой, вернее всего, можно объяснить и непонятное по бездеятельности пребывание Османа-паши на Синопском рейде в те несколько дней, когда он охранялся только тремя кораблями Нахимова, хотя, разумеется, здесь играли роль и присущие туркам личные качества. В ней же надо искать и причину беспечности Османа-паши, который не принял никаких мер к обороне, тогда как береговые укрепления Синопа давали ему к этому богатые средства. Гордо развевающийся в Босфоре флаг «коварного Альбиона» на этот раз чрезмерно усыпил бдительность турецких адмиралов.

Лорд Стратфорд к этому времени имел уже инструкции своего правительства, предлагавшие ему «защищать Константинополь и вообще всякую часть турецкой территории, которая может подвергнуться атаке, будь то в Европе или в Азии». Ему предписывалось, по соглашению с французским правительством, на этом основании провести флоты западных держав через Босфор, как только будет получено известие, что наш флот вышел из Севастополя³.

10 (22) ноября Сампсон уведомлял его нарочным, отправленным из Синопа сухим путем, что русская эскадра из одного корабля, 7 фрегатов и одного парохода крейсирует уже несколько дней в виду Синопа и производит разные маневры около турецкой эскадры, стоявшей там на рейде. Это известие было получено английским посланником 13 (25) или 14 (26) ноября⁴. В свою очередь Осман-паша доносил 12 (24) ноября своему правительству из Синопа следующее: «Шесть русских линейных кораблей, корвет и два парохода находятся постоянно в открытом море, близ порта; то они ложатся в дрейф, то лавируют. От шести до восьми фрегатов и два парохода по самым верным сведениям были видны на

271

высоте портов Бартин и Амастро. Во всяком случае большой военный неприятельский порт находится недалеко. Его эскадра может получить подкрепления и атаковать нас при помощи брандеров. Таким образом, если мы не получим подкреплений и если наше такое положение продлится еще несколько дней, то это значит, что нас Бог бережет — императорский флот может подвергнуться разгрому»⁵.

Донесение это было сообщено лорду Стратфорду турецким правительством 17 (29) ноября, но даже удвоенные в глазах Османа-паши силы русской эскадры не понудили благородного лорда к оказанию материальной поддержки своим слабым союзникам.

Синоп — родина двух знаменитых мужей древности, Митридата и Диогена, и место, откуда прибыл в Россию апостол Андрей Первозванный, первый проповедник Святого Евангелия в земле Славянской, принадлежит к числу древнейших городов Малой Азии. Он был основан милетцами и, составляя главный торговый порт Пафлагонии, отличался в прежние времени своим богатством и торговлей, причем число жителей в нем доходило до 60 000 человек. Перейдя впоследствии под владычество турок, назвавших его Синуб, город стал приходить в упадок, и хотя открывшееся в конце сороковых годов прошлого столетия пароходство между Константинополем и Трапезондом и оживило несколько его торговлю, но ко времени Восточной войны она была еще очень незначительна. Кроме рыбной ловли главная промышленность народонаселения сосредоточивалась преимущественно на торговле лесом и на постройке судов, для чего в Синопе существовали отличные верфи. Его населяли почти исключительно турки и греки числом всего до 12 000 человек, причем обе эти народности жили в двух почти совершенно отделенных кварталах.

Синопский рейд считается одним из лучших и самых безопасных на берегах Анатолии. Закрытый от северных ветров возвышенным полуостровом Боз-Тепе⁶, он по своим размерам, глубине и хорошему грунту дна представлял безопасное место для стоянки значительного флота. Сам город расположен на перешейке, соединяющем материк с полуостровом Боз-Тепе. Посредине перешейка раскинулся собственно турецкий город, представлявший из себя как бы цитадель, окруженную высокой каменной стеной с замком в конце у материка; к востоку от него, к стороне полуострова, на довольно покатом возвышении находился греческий квартал. Близ турецкого города находились мол, верфи и вообще все портовые сооружения.

Для обороны рейда имелось шесть батарей. Они начинались от восточного мыса Боз-Тепе, и четыре из них были расположены

272

 

по его южному берегу до греческого квартала, в равном приблизительно друг от друга расстоянии. Батарея № 1 находилась у восточной оконечности мыса, № 4 — у начала города, а № 2 и 3 — между ними.

Каждая из этих батарей была вооружена 6, по некоторым источникам — 8 орудиями. Калибр орудий был самый разнообразный, установка на банкетах⁷. На набережной, в центре турецкого города, стояла самая сильная батарея в 8 орудий большого калибра. К западу от города, в расстоянии свыше версты, стояла батарея № 6. Северная сторона перешейка также оборонялась несколькими батареями.

Таким образом, эскадра, форсирующая Синопский рейд, обстреливалась первоначально с правого фланга огнем батарей № 1, 2 и 3, а после постановки на якорь подвергалась кроме огня стоявших на рейде судов близкому перекрестному огню трех остальных батарей. Таким образом, береговые батареи при надлежащем ими пользовании являлись существенной поддержкой флота, расположенного на Синопском рейде.

Что касается стратегического значения Синопа, то кроме самых свойств рейда оно определялось и его центральным положением относительно наших Кавказских берегов, Крыма и Азовского моря, а также нахождением почти на середине пути между Константинополем и Кавказским побережьем. Присутствие энергичного противника в Синопе, в ближайшем расстоянии от Севастополя, заставляло нас быть настороже на всем обширном пространстве наших черноморских границ к востоку от Тарханкутского маяка.

Эскадра вице-адмирала Османа-паши на Синопском рейде состояла из 7 фрегатов, 3 корветов, 2 пароходов⁸, кроме которых на рейде стояли еще два турецких транспорта, два купеческих брига и одна иностранная шхуна. Всего на вооружении турецких судов состояло 476 орудий⁹ и на прибрежных батареях — 38 орудий.

Интересно проследить, каким же образом воспользовался Осман-паша своими оборонительными средствами при содействии командира парохода «Таиф» англичанина Слэд (Муштавер-паша). Этот англичанин свыше двадцати пяти лет служил в турецком флоте, оказал ему огромную услугу как наставник и организатор и пользовался полным доверием турецкого правительства¹⁰.

Осман-паша расположил свои суда у самого берега дугообразно, с серединой у центра города и сообразно с направлением берега. Левый фланг эскадры примыкал к батарее № 4, правый — к батарее № 6; в центре между судами был оставлен открытый промежуток для действия самой сильной батареи № 5. Пароходы стояли во второй линии ближе к центру, а транспорты и купеческие суда — между эскадрой и берегом. Нельзя признать это располо-

274

жение удачным и не согласиться с мнением одного из современных той эпохи моряков¹¹, что турецкий адмирал, решившись принять сражение на якоре, не воспользовался всеми средствами обороны, бывшими в его руках.

Турецкая эскадра оказала бы более успешное сопротивление, если бы ее расположили не вдоль города, а южнее его, по краю мелководья. Сняв с недействующих бортов своих судов орудия и поставив их для обороны городского берега, Осман-паша не только употребил бы с пользой половину своей артиллерии, но и подверг бы наши корабли, с какой бы стороны они ни подошли, страшному продольному огню. Их при подходе с востока встретил бы с фронта огонь всей эскадры, при наступлении с юга — залпы береговых батарей, а по занятии мест для действия против турецких судов они находились бы в течение всего боя под перекрестным огнем. Между тем как расположение судов, на котором остановились турки, давало возможность использовать в деле лишь орудия одного борта, каковых было около 237¹², и 26 орудий четырех ближайших к городу батарей; вогнутая же дугообразная линия построения еще более уменьшила силу огня на дальнем расстоянии. Наконец, решение Османа-паши прижать свою эскадру к городу повергало этот последний неминуемому разрушению, нисколько не обеспечивая собственной участи флота. В чем же искать причину такого небрежного к собственной безопасности отношения со стороны одного из лучших адмиралов турецкого флота?

Из сорокадвухлетней службы на море Осман-паша провел двадцать один год на службе у Мегмета-Али египетского и уже более десяти лет находился в адмиральском чине. Участник, так же как и его противник, Наваринского сражения, Осман-паша соединял в себе качества боевого офицера и опытного, выдающегося и знающего свое дело моряка турецкого флота. Нет поэтому основания приписывать его бездарности неудачные действия, предшествовавшие синопскому погрому, которые он искупил своим личным мужеством и раной. Беспечность его скорее можно приписать или старческому утомлению (ему был уже 61 год), или английскому гипнозу в невозможности для нас атаки турецких укрепленных пунктов. К самому берегу такого укрепленного пункта он и примкнул свою эскадру, полагая себя в таком положении в полной безопасности.

Эскадру Нахимова мы оставили тесно блокировавшей Синопский рейд в ожидании прибытия просимых подкреплений. Вместо двух 84-пушечных кораблей, на которые он рассчитывал и с которыми во что бы то ни стало решил атаковать турок, к нему 16-го числа присоединился Новосильский с тремя 120-пушечными кораблями, вернулся сверх того из крейсерства фрегат «Кагул», а в пятом часу дня 17-го числа прибыл и давно ожидаемый

275

фрегат «Кулевча». Всего, таким образом, у Павла Степановича сосредоточилось в руках 6 кораблей и 2 фрегата.

В бою участвовали: 120-пушечные корабли — «Париж» под флагом контр-адмирала Новосильского и под командой капитана 1-го ранга Истомина 2-го, «Великий князь Константин» (капитан 1-го ранга Ергомышев 1-й), «Три Святителя» (Кутров 1-й); 84-пушечные — «Императрица Мария» под флагом вице-адмирала Нахимова и под командой капитана 1-го ранга Барановского 2-го, «Чесма» (Микрюков 1-й) и «Ростислав» (Кузнецов 1-й) и фрегаты «Кагул» (Спицин 1-й) и «Кулевчи» (Лесовский). Всего на вооружении этих судов состояло 788 орудий свыше 8-фунтового калибра¹³. Если исключить из этого числа фрегаты «Кагул» и «Кулевчи», из которых первый совсем не принимал участия в артиллерийском состязании, а второй принял участие уже при довершении одержанной нами победы, то число орудий судов, выдержавших на себе весь бой, уменьшится до 688, что даст с одного борта 344 орудия. Наибольший калибр орудий был 68-фунтовые бомбовые пушки, главным же калибром были 36-фунтовые чугунные пушки. В этом отношении мы имели перевес над нашим противником, который зато имел возможность действовать против наших деревянных судов калеными ядрами с береговых батарей.

Сильная русская эскадра, сосредоточенная для атаки Синопского рейда, отличалась одним большим недостатком — полным отсутствием пароходов; и в этом отношении Осман-паша, имевший в своем распоряжении два парохода, из которых один («Таиф») батарейный, с 20 орудиями, находился в лучшем положении сравнительно со своим противником.

Обращаясь к личному составу обеих сторон, остается только повторить сказанное выше о славном Черноморском флоте и его доблестном адмирале. В тесной, сплоченной в одно целое дружной семье моряков высокое и вполне сознательное чувство исполнения своего долга, любовь к царю и родине и гордость своим флагом отличали не только офицерский состав: они были одинаково равны и для адмирала и для последнего матроса и служили залогом успеха. Руководители Черноморского флота путем многолетних неустанных работ не только не дали заглохнуть этому природному чувству русского народа, но старались поддержать, развить такой священный в воине огонь, обратив его в сознательно понимаемое, а потому и особенно сильное чувство исполнения своего долга. Обожание своего адмирала, дружба всего командного элемента и отличная техническая подготовка довершали остальное.

Со стороны наших противников — известный мусульманский фанатизм, не имевший здесь, в морском бою, обычной силы электрического тока, личная храбрость, в особенности при обороне,

276

но в значительной дозе уменьшаемая действием не на сухом пути, и полное отсутствие спайки между высшими и низшими, между офицерами и матросами придавали эскадре Османа-паши типичные черты.

Мы выше уже рассмотрели меры, предпринятые Нахимовым для обеспечения успеха Синопского сражения путем сосредоточения возможно больших сил, разведки средств противника и местности предстоящего боя, а также постоянным наблюдением за ним.

Канун сражения адмирал Нахимов провел в обдумывании плана предстоящей атаки и в передаче своих распоряжений эскадре.

Тактические взгляды Павла Степановича были приведены выше; в морском деле лучшей тактикой он считал «близкое расстояние от неприятеля и взаимную помощь друг другу». Очевидно, что такой способ действий он предполагал применить и в Синопском сражении. Таким образом, весь маневр сводился к подходу на самое близкое расстояние с возможно меньшими потерями от неприятельского огня во время движения, к быстрому и сноровистому развертыванию судов в боевую линию и к постановке их в положение, удобное для решительного действия против неприятеля и для взаимной помощи друг другу. Но кроме этого боевого плана обстоятельства требовали обратить внимание и на возможные в бою случайности, в особенности потому, что Осман-паша имел в своих руках пароходы, которых совершенно не было у Нахимова. Турецкий пароход «Таиф» имел бы, при желании энергично действовать, полную возможность занять во время боя позицию, позволявшую ему безнаказанно обстреливать часть наших судов продольным огнем.

План атаки, составленный Павлом Степановичем, по своей простоте, ясности и обдуманности вполне удовлетворял выше приведенным условиям.

В ночь с 16 на 17 ноября наша эскадра находилась в 22 милях от Синопа, в ночь с 17 на 18 число она приблизилась на 10 миль. Отсюда, собственно, должно было начаться движение для атаки Синопского рейда. Владея морем, Нахимов имел полную возможность двинуться на Синопский рейд с юго-восточного, южного и юго-западного направлений. Павел Степанович решил приблизиться с юго-восточного направления. Такое направление кроме условий ветра было особенно выгодно в том отношении, что наша эскадра почти до постановки на якорь подвергалась ввиду дугообразного расположения турецких судов огню лишь 62 орудий (западного фаса); при движении в южном направлении она подвергалась бы огню 127 орудий и в юго-западном направлении — огню 154 орудий восточного фаса судов. Что же касается участия в дальнем обстреливании береговых батарей, то при всех трех направлениях оно было почти одинаково.

277

Нахимов назначил подход эскадры в двух колоннах, развертывание, самое быстрое, по передним кораблям в обе стороны. Для противодействия турецким пароходам адмирал отделил два бывших в его распоряжении фрегата, «Кагул» и «Кулевчи», как суда, более подвижные и несшие менее сильную, но вполне достаточную для борьбы с пароходами артиллерию. Он решил держать во время боя эти фрегаты под парусами.

В самом бою начальнику эскадры трудно держать ее в своих руках: здесь начинаются уже самостоятельные действия командиров судов. Поэтому Нахимов поставил флагманские корабли в голове колонн; этим достигалось и известное нравственное воздействие на эскадру, и, кроме того, Павел Степанович оставлял в своих руках решение весьма важного вопроса о месте постановки эскадры на якорь.

Разбирая внимательно весь план действий адмирала Нахимова, нельзя не отдать ему справедливости, что все им было обдумано, все соображено, и успех дела был подготовлен до мельчайших подробностей.

В 10 часов утра 17 ноября, воспользовавшись несколько прояснившейся погодой, адмирал собрал на корабле «Императрица Мария» второго флагмана и всех командиров и ознакомил их со своими предположениями. В 11 часов на эскадре читался уже приказ Нахимова для атаки турецкого флота, стоявшего на Синопском рейде¹⁴.

Адмирал, передавая диспозицию, по которой суда должны для боя стать на якорь, прежде всего подтверждал в приказе свое непременное требование становиться в возможно близком от неприятеля расстоянии, однако не менее как на 10-саженной глубине. Дав далее необходимые технические указания, Нахимов перешел к изложению своих боевых требований. Он приказывал немедленно прекращать огонь по судам, которые спустят флаги, и переносить его на суда, еще сопротивляющиеся, и на береговые батареи, которые, по словам Нахимова, несомненно, будут продолжать действовать, даже если бы с турецким флотом дело и было покончено. Огонь приказывалось открывать по второму адмиральскому выстрелу, если со стороны неприятеля не будет оказано никакого сопротивления; в противном случае каждое судно открывает огонь, соображаясь с обстоятельствами. Приказав, по возможности, не разрушать консульские дома, адмирал в заключение высказал мысль, что все предварительные наставления могут при переменившихся обстоятельствах затруднить знающего свое дело командира, а потому, заканчивал Нахимов, «я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг. Государь император и Россия ожидают славных подвигов от Черноморского флота — от нас зависит оправдать ожидания».

278

В то время как эскадра Нахимова проводила канун сражения в подготовке к бою, генерал-адъютант Корнилов спешил из Севастополя с тремя пароходами на помощь Павлу Степановичу. Судьба, однако, как увидим ниже, не дала ему возможности разделить славные лавры Нахимова. Досадное волнение и противные ветры замедлили приход пароходов к Синопу.

Прошел канун Синопского боя. Неторопливо, спокойно и без всякой суеты обдумал адмирал свой несложный по исполнению, но решительный по результатам план действий. Он вел или к полной победе, или к геройской гибели наших судов; другого выхода не предвиделось ни в мыслях адмирала, ни в той краткости, простоте и определенности, которые отличали его приказания, ни, наконец, в сердцах и воле всей команды, до последнего матроса включительно. Сорокадневное беспрерывное пребывание на страже русских интересов в бурном море, бесплодные труды и лишения, понесенные в это продолжительное плавание, а главное, набиравшееся капля за каплей горькое чувство оскорбления и вероломных поступков, сознательно понимаемое офицерами и инстинктивно воспринимаемое всей сильной духом серой массой, были тому ручательством.

Кратко и определенно передал адмирал свои приказания о предстоящем бое командирам судов. В скромной каюте корабля «Императрица Мария» не было произнесено ни громких фраз, ни бьющих по нервам перлов эффектного красноречия — не в этом заключалась нравственная мощь Павла Степановича; знаток сердца человеческого, он двигал своих сподвижников на дела неимоверные одни скромным: «Надо сделать» или «Я решил атаковать» и мог быть уверенным в исполнении его краткого приказа всей мощью тех тысяч людей¹⁵, которые многолетними совместными трудами слились со своим обожаемым адмиралом в одно тело и в одну душу.

Несуетливо, в порядке обыденных занятий, готовили капитаны свои суда и команды к предстоящему назавтра бою, пока зашедшее солнце и спуск флагов, долженствовавших вновь подняться в ореоле блестящей победы, не прекратили будничной деятельности эскадры.

При свежем брамсельном ветре суда Нахимова спокойно провели ночь в 10 ¹/₂ милях к северо-востоку от Синопского перешейка¹⁶.

Негостеприимно встретило нашу эскадру утро 18 ноября. Дождь, сильная пасмурность и самый неблагоприятный для успеха дела юго-восточный дувший шквалами ветер приветствовали будущих победителей Синопа. При этом ветре овладение неприятельскими судами представлялось крайне затруднительным; они

279

Синопское сражение

могли легко выбрасываться на берег, что с нашей стороны вызывало необходимость их полного уничтожения.

С утра жизнь на эскадре началась своим обычным порядком. Ожидание боя не нарушало ее мирного течения; на всех судах закипали котлы с матросскими щами, обычно суетилась прислуга кают-кампаний, и лишь редкие сигналы с «Императрицы Марии» напоминали о предстоящем деле.

Приказав судам держаться при движении один от другого в расстоянии 150 саженей и приготовиться стать на якорь со шпрингами¹⁷, а фрегату «Кулевчи» держаться левее колонны Новосильского, адмирал Нахимов в 9 часов утра поднял сигнал к спуску гребных судов, а в половине десятого, отслужив на судах молебен¹⁸, эскадра в двух колоннах, имея в голове «Императрицу Марию» под флагом Нахимова и «Париж» под флагом Новосильского, неслась, постепенно прибавляя ход, к Синопскому рейду с гордо развевающимися на брам-стеньгах¹⁹ национальными флагами. Около 10 часов утра адмирал поднял сигнал «Приготовиться к бою», но на судах все было уже готово, и спокойные духом черноморцы в 11 часов по обыкновению сели за обед²⁰.

Через полчаса обед был окончен, на судах ударили тревогу; мгновенно все были на своих местах, и орудия в деках заряжены каждое двумя ядрами²¹. На салингах²² стояли офицеры для наблюдения за неприятелем и за правильным направлением огня своих судов²³.

280

Дождь перестал, туман отнесло от берега, как бы вся природа оживилась, и в двух с половиной милях от стройно несшейся эскадры открылся Синопский рейд со стоящими на нем турецкими судами. Страшная суета, поднявшаяся среди неприятеля, должна была еще более подкрепить нашу уверенность в победе. Торопливые сигналы, снующие во всех направлениях шлюпки, разводимые пароходами пары и беспорядочные группы турецких солдат, бежавших к береговым батареям, представляли ту знакомую картину зачатка поражения эскадры Османа-паши еще до начала самого дела, которая по достоинству должна была быть оценена опытным взором черноморского моряка.

В противовес этому в русской эскадре, когда, казалось бы, вид суетливого неприятельского рейда должен был внести известную горячность, царило полное величавое спокойствие. Каждый строго исполнял свое дело, взглядывая на адмиральский корабль. Флагманские корабли подошли уже на высоту батареи № 1, когда на «Императрице Марии» взвился сигнал — это был момент истинного полдня, который адмирал не упустил, по существующему обычаю, показать своей эскадре даже при такой исключительно боевой обстановке. В этом ничтожном, по-видимому, факте замечательно красноречиво выразились не только полное спокойствие и нравственная мощь адмирала, но и полная уверенность его в своей эскадре, вся система его боевого воспитания.

В то же время оба флагманских корабля взяли для атаки турецкого флота направление на его центральные суда, и эскадра без выстрела продолжала нестись к своей цели, постепенно уменьшая паруса для постановки на якорь.

В свою очередь турки без выстрела ожидали приближения нашей эскадры, и лишь в половине первого, когда суда наши были на самом близком расстоянии, выстрел с турецкого флагманского фрегата «Ауни-Аллах» нарушил гробовое молчание и дал сигнал к бою. Почти моментально все неприятельские суда и батареи окутались дымом, и град снарядов полетел с фронта и фланга на наши корабли, стойко продолжавшие свое движение до дистанции, указанной диспозицией. Турецкий огонь, направленный преимущественно против обоих флагманских кораблей, был очень меток и еще до постановки на якорь нанес серьезное повреждение рангоуту и стоячему такелажу корабля «Императрица Мария», большая часть которых была перебита, а у грот-мачты оставалась только одна нетронутая ванта. Корабль «Императрица Мария», имея ветер с кормы и проходя вдоль судов левого фаса турецкой эскадры, открыл батальный огонь по этим судам и, не задерживая хода, смело продолжал приближаться к флагманскому фрегату. В полутораста саженях от него на глубине 15 саженей был отдан якорь, и наш корабль направил самый сильный огонь по своему противнику.

281

Корабль «Париж» шел рядом с «Императрицей Марией» и на ходу не отвечал на сильный огонь турок. Одновременно и рядом с последним он стал на якорь, спокойно принял удобное для боя положение и открыл всем левым бортом огонь по ближайшим турецким судам. На все эти эволюции «Парижу» потребовалось только 4 ¹/₂ минуты времени.

Сзади следовавшие корабли шли на свои места, обмениваясь выстрелами с прибрежными батареями, и постепенно бросали якоря на расстоянии 150—180 саженей от турецких судов. Фрегаты «Кагул» и «Кулевчи» остались под парусами.

С этой минуты руководство боем со стороны адмирала должно было почти прекратиться. Каждый корабль действовал самостоятельно, строго руководствуясь преподанным наставлением драться на самом близком расстоянии и помогать друг другу.

Фрегат «Ауни-Аллах» не выдержал и получасового огня нашего корабля «Императрица Мария» и, отклепав цепи, бросился на берег у батареи № 6, не спуская, впрочем, своего флага. Следует заметить, что во время этого боя наш корабль выдерживал огонь не только «Ауни-Аллаха», но и близ него расположенных 44-пушечного фрегата «Фазли-Аллах» (бывший русский «Рафаил») и 24-пушечного корвета «Неджми-Фешан». Но командир «Марии» капитан Барановский не разбрасывал своего огня по всем трем противникам, а сосредоточенно поражал их поочередно. Покончив с «Ауни-Аллахом», он начал действовать исключительно по фрегату «Фазли-Аллах», который, загоревшись, последовал вскоре примеру своего флагмана и выбросился на берег близ самого города, у мола.

На корабле «Императрица Мария» пробили, выведя из строя стоявшие против него суда, отбой и повернули его для действия как против батареи № 5, так и по судам, с большим ожесточением сопротивлявшимся колонне контр-адмирала Новосильского. Но в этом содействии надобности не представилось: «вторая колонна действовала превосходно»²⁴.

Корабль «Париж», ставший, как известно, на якорь рядом с кораблем «Императрица Мария», открыл страшный батальный огонь по батарее № 5, по 22-пушечному корвету «Гюли-Сефид» и по 56-пушечному египетскому фрегату «Дамиад». Через полчаса «Гюли-Сефид» взлетел на воздух, «Дамиад» отброшен на берег. Продольно обстреляв дрейфовавший в это время мимо «Парижа» фрегат «Ауни-Аллах», командир «Парижа» капитан Истомин переменил направление судна и стал бить второй флагманский 64пушечный фрегат «Низамие». К 2 часам дня и этот фрегат сдрейфовал к берегу и вскоре был охвачен пламенем. Неутомимый командир «Парижа», выведя в течение полуторачасового боя из строя три неприятельских судна и не имея против кого действовать, вновь

282

изменил свое направление и открыл огонь первоначально по батарее № 5, вредившей нашему кораблю «Три Святителя», а когда она замолчала, то по батарее № 6.

Все действия капитана Истомина были так рассчитаны, так спокойны, уверенны и сообразованы с обстановкой, а работа экипажа до того сноровиста, что Нахимов, стоявший с неизменной трубой на палубе корабля «Императрица Мария», даже в пылу битвы не мог не залюбоваться молодецкой работой лихого корабля. «Нельзя было не залюбоваться, — доносил он²⁵, — прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля «Париж»; я приказал изъявить ему свою благодарность во время самого сражения, но не на чем было поднять сигнала — все фалы были перебиты». Адъютант Павла Степановича лейтенант Острино был послан на шлюпке передать молодецкому экипажу благодарность любимого начальника²⁶.

Корабль «Великий князь Константин», следуя в правой колонне, подвергся на ходу сильному огню турецких судов и батарей, но, несмотря на это, безостановочно двигался до дистанции картечного выстрела и бросил якорь в интервале между крайними судами левого фланга турецкой эскадры — 60-пушечными фрегатами «Навек-Бахри» и «Несими-Зефер». Командир корабля капитан 2-го ранга Ергомышев открыл сильный батальный огонь как по этим судам, так и по батарее № 4. Через двадцать минут фрегат «Навек-Бахри» при громовом крике «ура» с «Константина» взлетел на воздух, осыпав обломками и телами батарею № 4, которая временно прекратила огонь. Поворотившись на шпринге, «Константин» начал бить фрегат «Несими-Зефер» и 24-пушечный корвет «Неджми-Фешан». Через несколько минут оба эти судна были выброшены на берег, фрегат — против греческого предместья, у остатков мола, и корвет — у батареи № 5. Перед нашим кораблем не оставалось больше целей, и около двух часов дня на нем ударили отбой.

Корабль «Чесма», бросивший якорь за «Великим князем Константином», первоначально содействовал этому последнему в поражении «Навек-Бахри», а потом направил свой огонь против батарей № 3 и 4 и срыл их до основания.

Бой кораблей правой нашей колонны прекратился, так как турецкие суда были окончательно выведены из строя, не спуская, однако, своих флагов. Массовое бегство их экипажей на шлюпках на берег служило указанием, что они не намерены более сопротивляться, и, действительно, по первому требованию парламентеров остатки экипажей спускали флаги своих судов.

Положение нашей левой колонны было более опасное, и здесь все три корабля отличались в соревновании оказания взаимной помощи. Вслед за «Парижем», действия которого уже

283