2020-07-12
790
Говоря о Вятском крае, нельзя миновать тему ссылки. В ведомости 1857 года числилось всего двое политических ссыльных ‑ К. Шаполинский (учитель Гоголя в Нежинском лицее) и Ф. Трейманн, высланный из Эстляндии “за возбуждение ненависти к правительству”. Кроме того в ссылке находилось несколько поляков, сосланных за различные действия против властей, и горцев, участников борьбы против царских войск на Кавказе. Но с конца 1850-х годов приток ссыльных стал нарастать. Из Петербурга выслали Василия Лаврецова, который хорошо знал Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского, М. Л. Михайлова.
Примечательной чертой общественного движения 60-х годов стали студенческие выступления. В Вятке, Слободском, Орлове, Яранске, Уржуме, Глазове отбывали ссылку студенты. Помимо студентов среди ссыльных находилось еще человек двадцать из отставных чиновников и канцеляристов, высланных за составление жалоб и прошений крестьянам, за толкование документов реформы в крестьянских интересах; за призыв к отказу выплат по выкупным платежам.
Своеобразной категорией ссыльных являлись участники крестьянского движения. В Вятской губернии насчитывалось более шестидесяти крестьян, высланных за отказ платить оброк и отбывать барщину до перехода на выкуп, за “преднамеренную порчу” помещичьего имущества, за самовольный передел земли. Причины высылки мотивировались “безнравственностью поведения”, “возмущением спокойствия”, но иногда указывалась и конкретная причина: “за неприятие уставной грамоты”, “за превратное толкование временной обязанности”, “за отказ платить выкуп”. Среди “подстрекателей” оказывались крестьяне, высланные из Симбирской, Самарской, Саратовской, Ковенской, Ставропольской губерний.
Особое внимание привлекают два крестьянина из села Бездна Казанской губернии. Оба были высланы без срока “за подстрекательство к неповиновению крестьян”. Один из бездненцев ‑ Александр Бехтев, попавший в Слободской, не получал от казны ничего, второй ‑ Петр Чегодаев, водворенный в Слободской уезд, имел “арестантскую дачу”.
Н. А. Чарушин вспоминал: “С 1870 г. начинают появляться ссыльные... непосредственные участники начавшегося в России революционного движения или соприкасавшиеся с ними. Немного их было в первые годы, но с ростом революционного движения росло и их число”. Ссыльные попадали в Вятскую губернию за участие в кружках и организациях, в студенческих сходках и волнениях, за распространение нелегальной литературы. Среди них оказывались участники “процесса 193-х”, члены “Северного союза русских рабочих”. Увеличилось число высланных крестьян из поволжских и центральных губерний, высылались крестьяне с Украины, из Белоруссии.
Некоторые ссыльные имели широкую известность в общественном движении: книгопродавец и издатель Флорентий Федорович Павленков; участник студенческого движения в Петербурге, будущий землеволец Василий Филиппович Трощанский, участник “процесса 193-х”, младший брат народовольца Германа Александровича Лопатина Всеволод (их отец был выпускником вятской гимназии). В Слободском находился студент Киевского университета Павел Пугинюк, который перевел на украинский язык пропагандистскую “Сказку о четырех братьях”. На его квартире собирались и другие ссыльные. В Вятской губернии отбывали ссылку братья Дмитрий и Тимофей Франжоли.
Новая, но характерная особенность ‑ среди ссыльных этого периода все больше появляется женщин. В Уржуме, а затем в Нолинске отбывала ссылку Софья Лаврова, причастная к делу о покушении на шефа жандармов Н.В. Мезенцова; в Котельниче Вера Рогачева, жена известного пропагандиста Дмитрия Рогачева; в Яранске, а потом в Вятке Мария Четвергова, действовавшая в кружке “москвичей”, позднее оформившемся во “Всероссийскую социально-революционную организацию”.
Жизнь ссыльных нередко была исполнена суровых испытаний и горьких лишений. В большинстве своем ссыльные, люди небогатые, а то и вовсе бедные, терпели неустроенность, а подчас и нищету. В 1859 г. Шемановский сообщал Добролюбову о ссыльном, уже упоминавшемся разночинце Василии Лаврецове: “Деньги, которые у него были, пропил, вещи заложены и кроме положенного жалования (по 90 к. в месяц) не получает”. (Добролюбов, знавший Лаврецова, нашел средство помочь ему через Шемановского).
“Жизнь негодная” могла поломать судьбы ссыльных. Находившиеся под полицейским надзором в уездных городах получали от казны по 25 коп. в сутки и 20 коп. на квартиру за месяц. (В Вятке на квартиру давали по 50 коп. в месяц). Особенно страдали ссыльные, обремененные семьями, если не приходила помощь от родных. Происходили трагедии ‑ ссыльные, сломленные нищетой и безвыходностью положения, решались на самоубийство. Тему положения ссыльных поднимала “Вятская незабудка” (1877): “Говоря о Слободском, необходимо указать на одну из его особенностей ‑ это “ссыльный город”, как и вообще все города Вятской губернии. Вообще тяжелое положение ссыльных заслуживает особого внимания... В Слободском застрелился 27-летний поляк Грабовецкий... он предпочел мгновенную смерть медленному и мучительному умиранию”. После смерти Грабовецкого в его убогой каморке обнаружили... четыре копейки.
О положении ссыльных извещала и нелегальная печать. В пятом номере “Листка “Земли и воли” (1879, 8 июня) сообщалось: “В гор. Слободском, Вятской губернии, умер в апреле месяце от бронхита политич. ссыльный рабочий Васильев”. В другом “ссыльном городе” Орлове из-за тяжелого нервного заболевания покончил с собой студент Петровской земледельческой академии Александр Война. (Он попал в ссылку за участие в народнической пропаганде, за близость к нелегальной типографии Ипполита Мышкина). На гроши от казны Война вынужден был содержать жену и новорожденного сына. К физической работе ссыльный оказался неспособен по причине слабого здоровья, безуспешно пытался заняться переплетным делом. Критическое состояние его усугубила смерть жены. В августе 1879 года Война застрелился. В начале октября сообщение о трагедии в Орлове попало на страницы первого номера “Народной воли”. Гибель товарища тяжело отразилась на настроениях орловских ссыльных. Врач Федор Семенович Покрышкин, сам отбывавший ссылку, и его жена Татьяна Авксентьевна приняли на воспитание пятимесячного сына Александра и Марии Война.
Местное население в большинстве своем относилось к политическим положительно. М. Л. Михайлов вспоминал проезд через Вятку в сибирскую каторгу: “Я лишь ненадолго останавливался в Вятке, чтобы пообедать, да написать письмо... Хозяйка дома, в котором помещалась почта, видя, как я изнеможен, упрашивала меня остаться переночевать, а на ночь сходить попариться в бане”.
В душах простых вятчан побеждало естественное человеческое качество ‑ сострадание. Яркое свидетельство этому оставил ссыльный, студент Петровской земледельческой академии Семен Васюков. В воспоминаниях “Былые годы и дни” он рассказал о путешествии летом 1879 года по вятским дорогам. Особенно впечатлил его такой случай: “Помню, мы проходили какую-то деревеньку. Из крайней избы вышла и заковыляла за нами старуха, в ее руках была горбушка хлеба. Трудно ей было нагонять нас, и я остановился. Трясущимися руками подала она мне кусок хлеба со словами: “Покушай, родненький, хлебец-то ‑ только из печи!”. Не знаю почему, но только это “подаяние” и слова, сказанные старой, произвели на меня большое впечатление и на моих глазах навернулись слезы. Да, это подаяние от теплого сердца, бабушка!”
В 60-е годы (позднее это стало невозможным) ссыльные могли трудиться в губернской газете. Константин Ген и Николай Копиченко были ее редакторами. Поляки Н. Гедройц и А. Богуцкий служили в типографии и книжном магазине Красовского. Занимались ссыльные репетиторством. Частные уроки имел Обреимов, ранее преподававший математику в Екатеринбургской гимназии. Трощанский готовил Анну Кувшинскую к поступлению на женские врачебные курсы в Петербурге. Дети городской бедноты в Котельниче стараниями Эвелины Улановской “начинали читать и царапать каракульки... немного считали”. Но этим доброе дело и закончилось, потому что исправник запретил уроки. Благодаря связям с местной интеллигенцией у ссыльных развеивалось представление о Вятке, как о пресловутом “медвежьем угле”.
Ссыльные заводили знакомства с владельцами библиотек. Библиотеку Красовского в 1862 году посещали Северин Смоленский и Петр Свешников. Красовский помогал им в пересылке корреспонденций. “Можно ли работать над собой, ‑ размышлял Короленко о положении ссыльных, ‑ стремиться “достигать” в том направлении в нынешней обстановке, в богоспасаемом граде Глазове?.. Можно, можно везде, где есть люди, а здесь даже две библиотеки имеются...”
Несомненен вклад ссыльных в изучение Вятского края. Несколько статей по истории и этнографии Орловского уезда написал ссыльный Н.А. Добротворский. Другой ссыльный А. А. Андриевский принял участие в составлении фундаментального сборника “Столетие Вятской губернии”, подготовил для него статью “Картофельные бунты в Вятской губернии в 1833 и 1842 годах”. Ссыльные принимали участие в статистических исследованиях, оказывали помощь местному населению познаниями в технике, сельском хозяйстве, помогли юридическими советами, содействовали образованию. Некоторые женщины-ссыльные трудились фельдшерицами и акушерками. В Вятке помнили Феклу Ивановну Донецкую, которая умерла от тифа, ухаживая за больными в губернской земской больнице.
Труднее приходилось ссыльным в селах, деревнях, починках. Они с полным правом могли бы назвать Вятскую губернию “медвежьим углом”. “Вскоре совсем буду отдалена от мира, – сетовала Улановская матери из Березовских Починков, – реки и болота... и единственный способ ‑ верхом, да и то не всегда. Газеты получаю из Питера и Глазова, но спустя месяц после их появления на белый свет... Газеты и письма по прихоти этой полицейской мелюзги лежат по целым дням у урядника или волостных старшин...” Поэтому особо ценилась дружеская поддержка, общение. Улановская обрадовалась встрече с Короленко: “Теперь я богатая, в одном лице у меня отец, брат, товарищ, уж теперь-то я никого и ничего не боюсь!”
Губернские власти сознавали влияние ссыльных на разночинную интеллигенцию. “Не будет преувеличением сказать, что вся так называемая вятская интеллигенция... воспитывалась под оппозиционным влиянием политических ссыльных”, ‑ волновался губернатор В. И. Чарыков.
Запоминающийся образ ссыльного крестьянина Федора Осиповича Богдана, высланного с Украины “за распространение между односельчанами и крестьянами соседних деревень неосновательных надежд на получение большого количества земли, за подстрекательство крестьян”, дал в “Истории моего современника” В. Г. Короленко. Рассказ Федора слушали не только постоянные обитатели Березовских Починков, но и ссыльные ‑ участник рабочего движения в Петербурге Федот Лазарев, два брата Санниковы, высланные из Орловского уезда за “возмущение” крестьянского мира: “И пошел я по тюрьмам да по этапам... Пока сидел дома, то думал, что и весь порядочный народ дома, а в тюрьмах только воры... А как самого стали гонять из тюрьмы в тюрьму, то показалось мне, что и весь лучший народ по тюрьмам сидит...” Отношение к выслушанному выразил даже Гавря Бисеров, у которого жил Короленко: “А неладно, слышь, и царь-те делает...” История Богдана впечатлила Санниковых, их судьба во многом была схожа с участью украинского крестьянина. “Теперь, – заключал Короленко эту главу, — мне кажется, точно я присутствовал в тот день при незаметном просачивании струйки того наводнения, которое в наши дни унесло трон Романовых”.
