История войны с сепаратизмом

 

В Эфиопии шла война с сепаратистами. Две провинции - Эритрея и Тигре - боролись за свою независимость от Эфиопии. Эритрея – самая развитая провинция Эфиопии, к ней относится всё побережье Красного моря. Эритрея долго находилась под влиянием Италии, местное население лучше знает итальянский язык, чем английский, там работает много европейцев. В архитектуре преобладает средиземноморский стиль, да и климат там очень похож на средиземноморский.

Во времена правления последнего императора Эфиопии Эритрея боролась за свою независимость от эфиопского самодержавия. Её, как все национально-освободительные движения, поддерживал СССР. В Эритрее работали наши военные советники и гражданские специалисты, туда поставлялось наше оружие, оказывалась другая помощь. В 1975 году императора свергли, но конфликт урегулирован не был. Несмотря на то, что императора уже не было, и Эфиопией управлял прогрессивный, с точки зрения СССР, лидер Менгисту Хайле Мариам, Эритрея всё равно хотела быть независимой, уже от Народно-Демократической Республики Эфиопия. Менгисту сверг императора тоже с помощью СССР, ему тоже стали помогать деньгами, оружием, техникой и специалистами. Парадоксально, но факт: в течение нескольких лет наши советники участвовали в конфликте с двух сторон.

Теперь же Менгисту превратился в настоящего диктатора. В стране процветала коррупция, безработица, постоянно шла гражданская война, несколько лет тянулся территориальный конфликт с Сомали. В конце 70-х годов на приграничных с Сомали территориях происходили ожесточенные бои за эфиопскую провинцию Огадéн – там тоже на первых порах обеим противоборствующим сторонам помогали советские специалисты.

Даже те продукты питания, которые поставлялись в Эфиопию со всего мира во время засухи и голода, те банки и коробки, на которых было написано «Это дар народа… голодающему народу Эфиопии, обмену и продаже не подлежит», свободно продавались в супермаркетах разных городов страны, включая столицу. И стоило всё это очень дорого, даже для нас. Реально голодающие люди даже не заходили в такие магазины по причине отсутствия денег. Самым бедным основные продукты выдавались по карточкам в специальных магазинах, но очереди в такие магазины занимались с ночи.

Страна была очень военизирована. Военные и полицейские открыто носили оружие. Всё держалось на страхе и подавлении любого несогласия. Между населенными пунктами существовали таможенные посты. Грузы, которые перевозились внутри страны, облагались налогами.

Последствия войны и засухи сказывались и на мирном населении. Периодически пропадали на месяц-другой некоторые продукты. Иногда приходилось жить без сахара, соли, муки, яиц или чего-то ещё. Поэтому наши женщины учились всё делать сами: пекли хлеб, очищали соль, готовили из молока сметану и творог, взбивали майонез, стригли друг друга, вязали на спицах и крючках и т.д.

Мне было непонятно, откуда в этой стране голод. Почва лучше чернозёма, в сезон дождей – идеальные условия для земледелия и выращивания скота. За это время можно собрать 2 урожая. Недалеко от нашего училища, в той же Холлетте, располагался научно-исследовательский сельскохозяйственный институт. Там работали специалисты со всего мира, изучали уникальное высокогорное земледелие. Руководил этим учебным заведением эфиоп-выпускник Краснодарского сельхозинститута, закончивший впоследствии там же и аспирантуру. Он свободно говорил на русском, часто бывал у нас. Мы тоже однажды ездили в его институт на экскурсию. Это был просто город-сад. Там на опытных грядках была устроена примитивная система каскадно-арычного орошения: по неглубоким канавам самотёком с гор спускалась вода. Так вот там собирали 3 урожая в год! Я думаю, при грамотном подходе к земледелию Эфиопия могла бы прокормить всю северную Африку. Отсутствие холодной зимы делает ненужными запасы топлива и продовольствия. Но такие идеальные условия на генетическом уровне расслабили население. Если в сезон дождей по каким-либо причинам 1-2 дня нет дождя, никому даже в голову не придёт принести ведро воды и полить грядки. Местные не понимали наших женщин, которые поливали свои клумбы. Зачем? Будет дождь – польёт. Поэтому из-за 1 – 2 дней без дождя, но при африканском солнце, всё, что было посажено, засыхало, и в стране через несколько месяцев наступала самая настоящая засуха и голод. Весь мир бросался спасать голодающее население.

Хотя, это взгляд только с одной стороны. Мне неизвестно, кто владел землей в Эфиопии, могли ли простые жители, скажем, той же Холлетты обрабатывать землю с чисто правовой точки зрения?

 

ВЫСОКОГОРЬЕ

 

Поначалу, ничто не напоминало нам о том, что мы находимся почти на экваторе. (Экватор мы не пересекали, шампанское по этому поводу не пили, находились на 9° северной широты). В первый месяц пребывания я занималась устройством быта. Были пошиты нарядные занавески из тюля, шторы на 8 окон, сетки на входные и балконные двери из привезенных из Союза материалов. Всё было отмыто от грязи, паутины, пыли и мха. Напоминаю, что городок располагался в лесу. В сезон дождей погода чудная: до обеда солнце, а с двух часов дня всё небо затягивают тучи, и начинается дождь. Растения растут, без преувеличения, на глазах. Возле многих домиков произрастали наши любимые щавель, петрушка и укроп. Моя мама мне тоже насовала семян в багаж – вскоре грядки появились и у меня. На клумбах цвели розы – такого изобилия и разнообразия роз я не видела больше нигде.

Увы, примерно через 2-3 месяца у каждого вновь прибывшего начинался криз. Особенно тяжело переносили его женщины. Напоминало о себе высокогорье, пониженное атмосферное давление и недостаток кислорода в воздухе. Все-таки 2600 метров над уровнем моря – не шутки! Вода там кипела при 82°С, сварить мясо можно было только в скороварке. Долго заживали любые раны, долго квасилась капуста и закисало молоко, т.к. все реакции окисления были замедленными. Так вот высокогорье во время криза не позволяло встать с постели. Принимая вертикальное положение, человек испытывал страшнейшее головокружение, тошноту, рвоту, т.е. все признаки горной болезни. Оставалась надежда, что так будет не всегда, нужно пережить следующий месяц. Потом приступы будут повторяться, но уже гораздо реже и с меньшей силой.

Во времена приступов горной болезни, которые длились 1-2 дня и наваливались один раз в 2-3 месяца, невозможно было выйти за забор. Сразу же сбивал с ног резкий местный запах – смесь человеческого и лошадиного пота, лошадиного навоза (у местных лошадь – основной и самый доступный вид транспорта; там даже было лошадиное такси), дыма (пищу готовили на эвкалиптовых дровах), восточных специй и эфирных масел (сандал, корица, тмин и др.).

В сезон дождей случались очень страшные грозы. Учитывая высоту над уровнем моря, молния и гром били так, что звенели стекла в окнах. Часто выходило из строя электрооборудование. А это уже было настоящим стихийным бедствием, ведь отсутствие электричества превращалось в отсутствие освещения, горячей, а потом и холодной воды, и, наконец, горячей пищи, т.к. плитки в основном были электрическими. Для таких случаев в каждом доме в одной из квартир имелась газовая плита с баллоном газа, которой пользовались все семьи, живущие в доме. Воду, когда она заканчивалась в водонапорной башне, привозили в бочке водовозом. Освещались часто свечами, благо, они свободно и недорого продавались в местных лавках.

 

БЕЗОПАСНОСТЬ

 

Мы жили на территории училища отдельно, были отгорожены от всех забором из колючей проволоки. На въезде стояла небольшая сторожка, в которой дежурили эфиопские охранники. Они не пропускали посторонние машины и людей. Кроме того, наши мужчины дежурили по очереди. В наряд ходили все (естественно, кроме командира и замполита), как военнослужащие, так и служащие СА, как полковники, так и лейтенанты. Вообще между ними никакой разницы там не было. Все ходили в корейской «форме наёмника» без знаков различия. Мужчинам на ночь выдавали табельное оружие: ПМ, АКМ и сумку с запасными рожками. Днём оружие хранилось в дежурке, в 20:00 его нужно было получить, а в восемь утра сдать. Всю ночь горел свет на крыльце и в лоджии. Дежурный, не выходя из своей «дежурки», мог просматривать всю территорию. Там же в дежурке был телефон, по которому можно было связаться с любой точкой мира, была селекторная связь. Помогали охранять территорию собаки. Сначала их было три, потом осталось две, а в конце нашего пребывания только одна, но самая умная – восточно-европейская овчарка Джина, выученная кинологами, работавшими при нашем посольстве. Она терпеть не могла эфиопов, моментально знакомилась с вновь прибывшими, различала красную повязку на руке у дежурного и сопровождала его в обходах.

Собак кормили женщины, по очереди, каждая в течение недели. Для этого выделялись денежные средства, имелась специальная посуда для варки каши. На рынке покупали несколько коровьих хребтов, целую коровью печень, крупу и овощи. Дежурная по кормёжке собак всё это закупала, варила по инструкции кашу, кормила животных 2 раза в день, следила за тем, чтобы у них всегда была чистая вода и чистые миски. Большой популярностью у местных пользовались серые и чёрные щенки нашей Джины, ведь местные собаки рождались только рыжими.

Несмотря на все меры безопасности, у нас из лоджии украли детские вещи – колготки и трусы, которые висели на веревке после стирки: мы вернулись домой из клуба после кино и обнаружили, что половины вещей нет. Лоджия выходила на пустырь, который отделял нашу территорию от остальной территории училища. Спасибо, что хоть что-то оставили.

Кроме того, все мужчины по очереди, опять-таки за исключением командира и замполита, по вечерам работали киномеханиками. Один из домов был внутри оформлен, как офицерский клуб. Там имелась кинорубка с двумя кинопроекторами. Фильмы привозили из офиса ГВС и нашего Посольства.

 

ДЕТИ, ЛОШАДИ, СОБАКИ

 

Я не случайно соединила детей, лошадей и собак в одном рассказе. Отношение к ним в этой стране было одинаково жестоким. Лошадей, которых использовали как гужевой и пассажирский транспорт, нещадно хлестали нагайками и лупили палками. Собак забрасывали камнями, пинали ногами, били палками и плетками. Естественно, что ни лошадей, ни собак, ни кошек никто специально не кормил. Все они были худые и облезлые, изможденные и полудикие, со следами от ран и побоев, питались тем, что добудут сами. Кошки даже мяукали как-то по-особенному – с диким рокотом. Их невозможно было приучить к рукам, даже если воспитывать с самого раннего кошачьего возраста.

На детей вообще нельзя было смотреть без слез. Самые маленькие абсолютно голые, чуть постарше – полуголые, грязные, рахитичные, сопливые, с язвами и живыми мухами на язвах, теле и лицах, естественно, голодные и босые. Часто на детях и взрослых было надето по двое-трое брюк и футболок. Все они были порваны в разных местах, и дырки перекрывали одна другую. Никто никогда не чинил и не стирал одежду, она истлевала при носке прямо на теле. Не знаю, как они выносили холодные ночи. Документы, удостоверяющие личность ребенка, выдавались только тогда, когда ребенку исполнялось 5 лет – из-за высокой смертности среди детей до 5-ти лет государство даже не тратилось на свидетельства о рождении.

 

МУРАВЬИ И ТЕРМИТЫ

 

Нам очень досаждали эти насекомые. Муравьи-путешественники идут организованной колонной в течение 2-4 дней. И дорожку эту невозможно засыпать грунтом, полить водой или выжечь огнем. Муравьи обойдут стороной очаг поражения и будут идти дальше. Иногда такая дорожка могла появиться внутри квартиры. Нужно просто переждать. Но на расстоянии метра от основной дорожки располагаются муравьи-воины, которые охраняют тех, кто идёт в основной колонне. Муравьи-воины крупнее размером – до1,5 см с очень сильными челюстями и ядом. Муравьи попадают на обувь и ползут вверх в поисках тела, могут укусить за ногу выше носка или за живот. Укус такого муравья даже взрослому мужчине невозможно вытерпеть, не закричав. Но потом ещё нужно найти муравья на своем теле и оторвать его. А он впивается в кожу так, что легче теряет собственную голову, чем добычу в виде человека. Но и оторванную муравьиную голову отодрать от кожи сложно – челюсти муравья вцепляются намертво, и яд продолжает поступать в рану.

Помню случай, когда такие муравьи атаковали собачью будку, в которой находились уже подросшие щенки нашей собаки Джины. Мы возвратились домой вечером после кино. За закрытыми дверями услышали лай и скрежет собачьих когтей. Открыли дверь, собака залаяла и бросилась прочь от двери в темноту. Так повторилось несколько раз, пока мы не поняли, что Джина куда-то нас зовет. Пошли за ней, она нас привела к будке с щенками. Щенки истошно пищали. Вытащив их из будки, мы увидели, что вся их шерсть и тело усеяны муравьями: муравьиная дорожка на этот раз пролегла через их конуру. Муравьи впились в молодые щенячьи тельца и нещадно жалили. Два щенка ещё пытались пищать, а третий, самый красивый, уже был парализован: глаза его остекленели, и он уже не издавал ни звука и не шевелился. Мы позвали друзей и стали сообща обрабатывать щенков – мы выдирали из них муравьев вместе с шерстью. Потом перенесли их в другую будку. Щенка, не подающего признаков жизни, старший по городку приказал закопать, когда тот перестанет дышать. Но его забрала в дом женщина, ответственная за кормёжку собак, и поила его всю ночь теплым молоком из пипетки. К счастью, все щенки выжили.

Термиты не кусались, но съедали всё деревянное. Местами перегородки в наших домах держались только на нескольких слоях краски – дерева уже не было. По ночам из полости стен доносилось тихое дружное чавканье – это тысячи термитов делали свое чёрное дело. Самка термитов откладывает огромное количество яиц в землю. В какой-то момент, как правило, к вечеру, из земли начинает бить фонтан из термитов: они ещё с крыльями, вылетают из своего гнезда и стараются улететь как можно дальше. Как только термит коснётся земли после своего первого и последнего полёта, его крылья отпадут, и дальше он будет только ползать. Летят и ползут термиты на свет. Поэтому при обнаружении вблизи дома такого фонтана дежурное освещение лучше не включать. Иначе утром в ближайшей от улицы комнате весь пол будет усеян отпавшими термитными крыльями. И можно только догадываться, сколько сотен термитов присоединится к дружному ночному чавканью, доносящемуся из стен.

 

ЛЕТИМ В ПУСТЫНЮ

 

Я уже писала о том, что мы жили в 40 километрах от Аддис-Абебы, если по прямой, и в 60 – если по трассе. В одном из трёх «блатных» мест с самым благоприятным для советского человека климатом и условиями жизни. Но попали мы туда не по блату, а лишь благодаря тому, что с нами была наша маленькая дочка. Кроме неё, в нашем городке было ещё 2 девочки трёх и четырех лет и мальчик-первоклассник. Мальчик учился дома с мамой, проходил всю программу самостоятельно, а раз в месяц его возили в Аддис-Абебу в школу при нашем Посольстве, сдавать экстерном всё, что он выучил.

Через 3 месяца моего пребывания в Эфиопии, когда меня наконец-то отпустила горная болезнь, поступило сообщение, что двух переводчиков с семьями переводят на восток, в саванну в зону повышенной опасности, как в природном, так и в военном смысле. Речь шла о той самой провинции Огаден, которую никак не могли поделить Эфиопия и Сомали. Переезд коснулся нашей семьи непосредственно. Затяжной военный конфликт с Сомали не был урегулирован, в тех местах когда-то проходили ожесточенные бои, а граница на карте была обозначена пунктиром. Нам стало известно, что белых детей там не видели никогда, и надеялись, что вышло недоразумение, и командование просто не знает о существовании наших дочек. Но оказалось, никакого недоразумения не было. Жены наших полковников отговаривали нас туда лететь, советовали написать рапорт и уезжать в Союз. Женщины говорили, что согласиться лететь туда означает своими руками угробить и себя, и детей. Мы всё же приняли решение лететь, а если не сможем там жить, то напишем рапорт уже из Урсó.

Команда на вылет пришла вечером около 18-00. Утром в 6-00 нужно было выехать в Аддис-Абебу. Всю ночь мы паковали вещи, раздавали друзьям оставшиеся продукты. Поспали пару часов, простились с сослуживцами - и в путь. Из Аддис-Абебы в Дире-Дауа мы добирались около часа – летели транспортным самолетом геологов, АН-26. Пыталась рассмотреть в иллюминаторе ту безжизненную пустыню, о которой мне рассказывали, но я видела только большое количество зелени. В Дире-Дауа прилетели в 2 часа дня. Бетонная раскаленная ВПП, солнце в зените, температура воздуха просто нереальная. Вдыхаемым горячим воздухом сразу же обожгло гортань, дети попросили пить. Нас встречал наш новый замполит. Он сводил нас аэропорт, там мы напились горячей колы, посетили туалет, а потом поехали на новое место. Замполит нам сказал, что в Урсо градусов на 6-8 жарче, чем в Дире-Дауа. Боже мой, неужели где-то бывает еще жарче?

Урсо — пехотное училище, расположенное в 40 км на запад от Дире-Дауа. Саванна (или африканский буш) перемежается с пустыней, высота 1400 метров над уровнем моря. Высокогорья не ощущается, но зато имеются свои прелести. Гражданского населения нет, только военные. Аккуратные каменные домики на 4 семьи, которые когда-то строили итальянцы. Между этими домиками – домики поменьше, как оказалось, для прислуги. В большом доме, в каждой комнате звоночек для вызова прислуги. Правда, у наших людей прислуги не было, домики для прислуги использовались как хозяйственные помещения (библиотека, кинорубка, сауна и т.д.).

Меня поразило устройство дома. По площади он оказался меньше предыдущего, но зато был весь каменный с крышей из ослепительной оцинковки и полом из мраморной крошки. Вся «столярка» – металлическая, двери и окна открываются и закрываются с характерным железным лязгом. Стекол в окнах нет, вместо них натянуты металлические сетки.

Там же впервые в жизни я увидела подвесные потолки. Но особенно меня поразила электрическая проводка. В спальне было два выключателя: один на входе, у дверей, а другой – над кроватью. При этом работали оба выключателя, как один. То есть изменение положения любого из них изменяло состояние люстры. Можно было зайти в комнату, включить свет у двери, лечь в постель, натянуть москитную сетку, а потом выключить свет через сетку, не вставая с кровати другим выключателем. В гостиной было такая же система, но из трёх выключателей: один на входе, у двери, ведущей из коридора, другой – над диваном, а третий – на парадном входе с улицы. Вода подавалась по часам с 6 утра до 8 вечера. Причем только горячая: пока она поступала по трубам из водохранилища, успевала естественным образом нагреться до 40 градусов. Употреблять её некипяченой было нельзя.

Дом был обсажен папайей, гуавой и кустами азалии, каркадэ и мочалок. Я, как и на предыдущем месте, посеяла петрушку, укроп и щавель.

Из-за высокой температуры воздуха и отсутствия ночных заморозков в этих местах было множество тропических болезней: лишаи, амёба (амёбная дизентерия), брюшной тиф, дизентерия, малярия и т.д. Всё это усугублялось удаленностью медицины и, в частности, полным отсутствием детских врачей. Было очень много агрессивной живности: змеи, ядовитые пауки и скорпионы. По ночам в окне можно было увидеть диких животных: длинноухих лисичек фенеков, гиен, диких верблюдов и обезьян, мангустов и дикобразов. По пустыне ползали огромные пустынные черепахи. А обилие птиц!

Днем по пустыне ходили верблюжьи караваны с товаром. Пастухи пасли стада коз и баранов. Прогуливались большие группы огромных обезьян-бабуинов.

Люди здесь тоже жили другие. По национальности сомали, по вероисповеданию – мусульмане. Мужчины ходили в юбках. Чем старше мужчина, тем длиннее юбка. У мальчишек-подростков юбки едва прикрывали «пятую точку», а у стариков были почти до щиколоток. Мужчины прогуливались по пустыне, пасли скот. Руки у них всегда находились на лежащем подобно коромыслу на плечах АКМе – это у взрослых, а мальчишкам автомат заменяла палка. Не знаю, от кого они готовились обороняться, от бандитов или хищников.

В нескольких километрах от Урсо, вдоль дороги из Дире-Дауа тянется горная гряда. Вдоль неё по глубокому каньону течёт удивительная горная река. Глубина этой реки не больше 10-50 см, но у неё очень сильное течение и кристально чистая, холодная вода. По склону горного хребта и далее и по саванне через Урсо проходит железная дорога. Это единственная железная дорога в Эфиопии, причём международная, которая связывает Аддис-Абебу с Джибути, столицей одноименного соседнего государства. По этой железной дороге ходил поезд, очень похожий на паровозик из мультфильма «Голубой вагон». В составе было несколько вагонов разного класса, в некоторых вагонах пассажиры занимали даже крыши.

Направляясь из Дире-Дауа в Урсо, мы переезжали несколько бетонных мостов через реки. Но русла этих рек были настолько сухими, что мы с трудом верили, что в них вообще когда-то текла вода. Два моста были разрушены, причем непонятно в результате чего: воздействия водной стихии или военных действий. Машины переезжали такие места прямо по днищам рек. Реки тоже были в глубоких каньонах, на их стенках явно виднелись следы настоящей водной стихии.

На территории пехотного училища в Урсо находился уникальный амфитеатр под открытым небом, такой себе кусочек Колизея. Прямо в горе по секторам окружностей в скальной породе были вырублены скамьи (непонятно, вручную или с помощью какого-то механизма), высота этого сооружения была не меньше 50-ти метров. Внизу располагалась сцена. Там проводились концерты. За три месяца пребывания в Урсо мы побывали на 2-х концертах: один – эфиопского национального певческого и танцевального коллектива, другой – интернациональной бригады артистов из стран социалистического лагеря. Во втором концерте принимала участие известная исполнительница русских народных песен Людмила Рюмина, танцор-осетин, метавший ножи всеми частями тела (эфиопы были просто в ступоре) и известный болгарский певец Бисер Киров. Вечером после концерта мы все встретились с ними в нашем офицерском баре и очень душевно пообщались. Артисты приехали к нам в Урсо на абсолютно убитом автобусе «Мерседес», водитель который долго не мог найти в округе место для парковки. Дело в том, что аккумулятор в автобусе отсутствовал, и ему нужно было стать на горке, чтобы потом завестись «с ходу». Но найти горку в пустыне не так-то просто.