Часть первая Язык логики и философии 16 страница

В 1864 г. дело усложнилось еще более. Как известно, в этом году произошел раскол между «Современником» и «Русским Словом». Реакционные газеты, конечно, могли по-прежнему и тот и другой журнал характеризовать всеобъемлющим терми­ном «нигилизм», искать в них общего «духа» и настроения. Но миф о «едином нигилизме» совершенно очевидно обнаруживал свою несостоятельность. «Совре­менник» давно отмежевался от клички «нигилизм», но за «Русским Словом» оно держалось помимо его желания. Когда Салтыков-Щедрин в 3-м номере «Совре­менника» обрушился на «нигилистов»⁶⁰, то это всеми было воспринято как нападе­ние на «Русское Слово»⁶¹. Щедрин объявлял слово «нигилизм» лишенным всякого смысла и всего менее характеризующим стремления молодого поколения. Между тем слово пошло в ход и получило право гражданственности, и совсем не потому, что его пустил в ход г. Тургенев, а именно благодаря тем вислоухим, которые ухва­тились за него, словно утопающие за соломинку, стали драпироваться в него, как в некую златотканую мантию, и из бессмыслицы сделали себе знамя. Incognito (Ε. Φ. Зарин) в «Отечественных Записках» потирал от удовольствия руки, глядя на распри в стане «нигилистов»⁶².

В конце того же 1864 г. Писарев выступил в «Русском Слове» с большой статьей о Базарове, где он ни разу не употребил слово «нигилизм», называя Базарова «реа­листом». «Отечественные Записки» в лице Николая Соловьева могли в следующем 1865 году засвидетельствовать, что теперь нигилизм «называет себя реализмом» · Новое слово (реализм) требовало разъяснений и не могло стать без них лозунгом, четко обособляющим позицию «Русского Слова» от других. О реализме в эти годы говорили в разных смыслах все: и «Современник» в лице Антоновича и Чернышев­ского, и «Время» — «Эпоха» в лице Григорьева, и даже «Русский Вестник» Каткова (ср. статьи Григоровича). Позднее, в 80-х гг., это обстоятельство дало повод Де Пуле утверждать, будто бы нигилизм сознательно спрятался за реализм, замас­кировался под реализм. «Сами нигилисты не приняли этой клички, а назвались реалистами и под щитом реализма, одновременно возникшего, распространились и усилились поистине до чудовищных размеров»⁶⁴.

К истории слова «нигилизм»

Конечно, нет необходимости опровергать это воззрение о «маскировке» ниги­лизма посредством слова «реализм». Реализм в писаревском понимании был гораздо более полновесным и содержательным словом, чем лелеемый реакционной партией термин «нигилизм».

Таким образом, к 1865-1866 гг., хотя все говорили о нигилистах, странным образом не оказалось нигилистов, если не считать тех, «примазавшихся» к движе­нию, о которых рассказывает Н. Соловьев и которые гордо носили ставшее бранным название. Не будь этих «вислоухих», реакционная партия никогда не смогла бы так уверенно говорить о нигилизме как особом направлении. Благодаря им, противники нигилизма были отчасти правы, говоря, что слову «нигилизм» нигилисты обязаны своим существованием. Конечно, к этому слою общества относится (хотя не его имеет в виду) утверждение Эдельсона: «Т. н. нигилисты в сущности обязаны роману Тургенева и своим именем, и стройным, последовательным учением»⁶⁵.

Еще раньше Страхов писал⁶⁶: «С особенною радостью кажется схватились за слово нигилизм приверженцы, то есть толпа, то есть хаос, словом то, что до тех пор было безвидным и безыменным и что вдруг получило вид и имя». Конечно, эти «приверженцы» и «толпа» не «Современник» и не «Русское Слово».

Вся пестрота действительно существовавших направлений, как мы видим, не покрывалась одним простым термином. Противники «нигилизма» не различали тех, кто по недомыслию радостно ухватился за бранную кличку, и тех, кто всеми силами пытался раскрыть всю нелепость этого названия. Вопреки всему слово «нигилизм» стало центром, вокруг которого начала кристаллизоваться легенда о нигилизме. Нигилистов не было, но слово осталось и творило образ фантастиче­ского нигилиста. Мы уже говорили о том, какие «мифы» (совсем по теории Макса Мюллера) создались из корня «nihil» и суффикса «изм». Напомним, что, вслед за тургеневским романом 1862 г., в 1873 г. появляется «Взбаламученное море» Писем­ского, в 1864 г. «Марево» Клюшникова и «Некуда» Лескова. Создался особый лите­ратурный тип нигилиста, по-своему перегруппировывавший осколки действитель­ности. В 1886 г. Лев Тихомиров, тогда еще народоволец, определил очень метко в своей книге «La Russie politique et sociale» создавшееся положение вещей⁶⁷: «Ни­гилизм был составлен из единичных фактов, — пишет он, — путем бессмысленного объединения их в одно, несмотря на то, что в действительности они не были связаны друг с другом никак. В природе существуют животные, имеющие хвост, и животные, имеющие чешую, животные, имеющие лапы и тигровые когти, наконец животные, имеющие крылья. Если все эти признаки вы совокупите воедино, то получится дракон — детище вашего воображения, а не реальное существо. Именно таким путем создался нигилизм».

Следует только добавить, что пылинкой, вокруг которой совершился процесс этой фантастической кристаллизации, было самое слово. Странным образом поня­тие нигилизма было составлено из реального материала и тем не менее ему не соот­ветствовало ничего реального.

Посмотрим теперь, как же именно слово «нигилизм» из конкретной гущи исто­рической жизни выбирало нужные ему черточки и факты

Нигилизм — nihil, ничто — отрицание. Нигилист отрицает все реальное. Ни­гилист только отрицатель — такое заключение вытекало из термина. «Не спраши­вайте нигилиста, чего он хочет, вы поставите его в весьма затруднительное поло­жение, — писал в 1867 г. Шедо Ферроти⁶⁸. — Но нигилист вполне точно сможет сказать, чего он не хочет: а именно, всего ныне существующего. Отсюда название „нигилисты"».

396

К истории слова «нигилизм»

 

Карлович определял нигилизм так: «стремление к упразднению всех западных и русских традиционных понятий — вот чем на деле сказывается нигилизм»⁶⁹. «Ни­гилизм есть движение, которое в сущности ничем не удовлетворяется кроме полного разрушения», — писал в 1881 г. Страхов⁷⁰. Де Пуле пускался по этому поводу в эти­мологию: «латинское nihil ничто, следовательно нуль; таким образом слово нигилист обозначает человека ничего не признающего, все отвергающего». Неудивительно, что Леруа-Болье со слов этих писателей и их единомышленников так формулиро­вал «доктрину нигилизма»: «Prenez la terre et le ciel, prenez l'Etat et l'Eglise, les rois et les dieux, et crachez dessus. Voilа notre symbole»⁷².

Итак, нигилист — всеотрицатель без какой бы то ни было положительной про­граммы. «На это указывает и самая этимология», наивно указывали представители реакционной партии, сами же создавшие успех слову. Но самое курьезное было то, что всеотрицатель — нигилист, отрицатель всего реально существующего, оказы­вался отрицателем во имя своего я, разрушителем во имя я. В сущности никакого изменения в значении слова не произошло, произошло лишь перенесение названия. Подобно тому, как раньше Фихте оказывался нигилистом за отрицание реального мира во имя я, так и теперь по тому же самому «нигилисты» оказывались нигили­стами. Ссылки придется делать на тех же авторов. Шедо Ферроти⁷³: «нигилисты, от избытка духовной гордости пришедшие к отрицанию всех основ человеческого общества... к обоготворению своего я». «Русский Инвалид» по поводу Шедо Фер­роти⁷⁴: «Нигилистами свобода перетолковывается в право попирать всё и вся, в ин­тересах собственного я». Страхов⁷⁵: «нигилизм — грех трансцендентальный, грех нечеловеческой гордости, обуявшей в наши дни умы людей».

«Идеалист-отрицатель» — вот чем в сущности оказывался нигилист в глазах противников нигилизма. Известно утверждение Плеханова, что «нигилисты» 60-х гг. были в истории идеалистами и просветителями. Также известно, какое большое значение в это время играли анархо-разрушительные идеи Бакунина. Слово «нигилизм» впитывало из окружающей жизни эти отдельные черточки — идеали­стические и анархические — «в топоры» «Молодой России», «разбойничий мир» «Катехизиса революционера» и т. д. для того, чтобы, по-своему переплавив и сра­стив с этимологией («нигилизм от nihil»), создать мифический образ нигилиста, который никто не хотел принять так же, как не хотел принять и самое слово⁷⁶.

Ядро значения осталось неизменным в конце и в начале эволюции. Диалекти­чески изменилось не ядро значения, а окружающая среда, направившая термин по другому адресу. Субъективный произвол и отрицание действительности остались характерными.

Из слова-термина «нигилизм» сделался в условиях русской действительности словом-орудием и словом-оружием: оружием наступательным и оружием оборони­тельным. К нему прибегали и тогда, когда нужно было разгромить определенные группировки определенных лиц и тогда, когда нужно было найти такие группировки там, где их не было. В момент петербургских пожаров искали организацию там, где ее не было, сознательных двигателей процесса, злостных поджигателей-нигилистов там, где налицо был процесс слепой и стихийный: стихийное бытие стало воспри­ниматься «социоморфно», как результат деятельности подпольных и закулисных врагов. Здесь выручало слово и понятие «нигилизм»: оно оказывалось защитной фикцией, до некоторой степени успокаивавшей встревоженные умы. Вместе с тем оно же было таким же орудием наступательной борьбы, как тюрьма, штык, бомба, виселица. «Нигилизм» у реакционной партии в сущности играл двойную роль: он был и всем, и ничем. С одной стороны, он рисовался как грозная сила, все

превращающая в ничто — таким он был, когда термином пользовались как оружием наступательным, когда нужно было говорить о грозящей опасности «гибельного» нигилизма. С другой стороны, он же был ничем: ex nihilo nihil fit. Но черпая успо­коение и утешение в этимологии, противники в тех же целях самозащиты в извест­ных случаях (как, например, при петербургских пожарах) должны были это nihil, ничто, превращать в нечто, aliquid. Нигилизм делался рабочей гипотезой. «Болезни» объяснялись всеразрушающей бациллой нигилизма.

Если в музеях революции мы сохраняем и делаем предметом музейного изучения вещественные средства и орудия старой полиции и охранного отделения, то такому лабораторному и музейному изучению мы обязаны подвергать и совершенно осо­бый вид орудий — орудий лингвистических, вскрыв все их составные части, их смысловые оттенки и сферы их применения. В этой области, к сожалению, до сих пор сделано не так много.

В заключение для полноты укажем, что слово «нигилист» встречалось и во французской литературе, впервые появившись в эпоху Революции (см.: Frei M. Les transformations du vocabulaire franзais а l'йpoque de la Rйvolution. Paris, 1925. P. 165-166.) Здесь оно последовательно обозначало «беспартийного», «безразличного», «бездельника» и т. д. Имеются указания на позднейшее применение этого термина у Ройе-Коллара, Прудона, В. Гюго и Жерюзе. Следует указать еще на: Mercier L. S. Nйologie ou vocabulaire de mots nouveaux, а renouveler ou pris dans des acceptions nouvelles. Paris, 1801. V. II. P. 143.

Мерсье называет «Nihilistes» или «Riennistes» энциклопедистов. На русский язык эти французские источники не влияли. Что же касается Якоби (см. выше), то он мог испытать влияние французского слова, вошедшего в употребление во Фран­ции как раз к году написания его полемического сочинения против Фихте.

ПРИМЕЧАНИЯ

Тургенев. Отцы и дети. Гл. V. Русский Вестн. 1862. № 2. С. 491-492.

Известен рассказ Тургенева о том, как в дни петербургских пожаров (в конце мая), когда он вер­нулся в Петербург, первое восклицание, вырвавшееся из уст первого знакомого, встреченного им на Невском, было: «Посмотрите, что ваши нигилисты делают! Жгут Петербург» (Лит. воспомина­ния по поводу «Отцов и детей». (1868-1869). Поли. собр. соч. 5-е изд. Т. 10. СПб., 1911. С. 102). [Часть страницы внизу оторвана. От примечаний 3 и 4 осталось следующее:]...говорит о слове ни­гилизм, «подхваченном Тургеневым» или... употребившего его в русской литературе или... Берви, осмеянного в 1858 г. Добролюбовым....1904. С. 96.

История поэзии. Т. 1. М, 1835. С. 87-96. Там же. С. 87-88.

Характеристика образования и поэзии главнейших народов Западной Европы. Уч. Зап. Моск. Ун. 1834 сент. и окт. Позднее эта лекция вошла в «Историю поэзии».

См.: Гихонравов Н. И. С. Тургенев в Моск. университете 1833-1834. Соч. Т. III, ч. 1. М., 1898. С. 590, 600 и 602.

История поэзии. Т. 1.С. 91-92.

«Выпущенным мною словом „нигилист" воспользовались тогда многие», — писал Тургенев в «Лит. воспоминаниях» (Поли. собр. соч. 5-е изд. Т. 10. СПб., 1911. С. 108). Напр., критика Фихте, развенчание «титанизма» ранних романтиков и т. д. На употребление слова «нигилизм» у Якоби в смысле солипсизма глухо указывает в своем философском словаре Эйслер. Мне удалось найти его только в сочинении Якоби о Фихте (F. H. Jacobi an Fichte. Hamb., 1799. Werke. Bd. 3. Lpz., 1816. S. 44). «Wahrlich, mein Heber Fichte, es soll mich nicht verdriessen, wenn Sie,

398

К истории слова «нигилизм»

 

oder wer es sei, Chimдrismus nennen wollen, was ich dem Idealismus, den ich Nihilismus schelte, entgegensetze». Раньше на стр. 20 шла речь о том, что философствование чистого разума есть хими­ческий процесс, обращающий все, находящееся вне его самого, в ничто.

Krug W. Т. Allg. Handwцrterbuch der philosophischen Wissenschaften. Lpz., 1833. Bd. 3. S. 63. Статья «Nihil est». Ни у J. G. Walch'a (Philosoph. Lexicon. 4-te Aufl. Lpz., 1775) ни у J. Chr. Lossius'a (Neues philosophisches allgem. Real-Lexicon. Aus Versch. Schriftstellern gezogen. 3-er Band. Erfurt, 1805) нет термина «нигилизм». У Гримма (Deutsches Wцrterbuch. Bd. 7. Bearb. ν. Dr. Μ. ν. Loxer. Lpz., 1889, S. 845) слово «нигилист» расшифровывается как «nichts glaubender» и дается ссылка на одного только Жан-Поля. Гриммовский словарь, впрочем, является ненадежной опорой в истории фило­софской терминологии, так как эта отрасль языка вообще освещена в нем весьма неполно. Более новые специальные философские словари различают нигилизм абсолютный и относительный (Kirchner. Wцrterb. d. philos. Grundbegriffe. 6-te Aufl. neubearb. v. Michaelis. Lpz., 1911. S. 630-631, 1-е изд. в 1886 г.), нигилизм гносеологический, метафизический, политический, этический {Eisler. Wцrterb. d. philos. Begriffe Bd. 2. Berlin, 1910. S. 871) и т. п. Вестник Европы. 1829. № 2. С. 112. Моск. Телегр. 1828. № 19. С. 345 и 340. В. Е. 1829. № 2. С. 113.

Две повести в стихах: Бал и Граф Нулин. В. Е. 1829. № 3. С. 217-218. Там же. С. 219.

Щадеждин] Н. О настоящем злоупотреблении и искажении Романтической поезии. Отрывок (с лат.). В. Е. 1830. № 1. С. 29. Здесь же на с. 35 речь идет о Жан-Поле: «Сам огнедышащий Жан-Поль Рихтер, клокочущий не менее [Байрона] губительною лавою жизни, пожирающей саму себя, никогда не низвергался до столь ужасной глубины и не предавался столь неистовому ожесто­чению против бытия невинного. Туман метафизической атмосферы, составлявший его постоян­ное, любимое жилище, удерживал его своею мрачною пустотою и не попускал ему низринуться в бездну чудовищного ничтожества, под ним зияющую».

Барви. Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни. Казань, 1858.

Там же. С. 12. Там же. С. 14-15.

Рец. на книгу Барви. Современник. 1858. № 3 (Соч. Т. I. СПб., 1862. С. 567). Литерат. кризис. Современник. 1863. Т. 94. С. 95.

Последний философ-идеалист [Шопенгауэр]. Рус. Слово. 1864. № 12. С. 162. В «Русском Слове» вообще интересовались историей термина. Так, П. Я. в рецензии на перевод книги Вундта (Рус. слово. 1865. № 10. С. 84) писал: «Попадешь в нигилиста, как попали Фаллоний в старину, Рикор, Лере, Шкода — в новейшее время; относительно Шкоды обвинение в нигилизме (Nichilismus — даже слово это было употреблено) было высказано печатно. Вот какая знаменитая родня у Базаро­ва». Имеется, по-видимому, в виду Иосиф Скода или Шкода (Skoda, 1805-1881), известный авст­рийский врач.

Певницкий В. Статья «Нигилисты» в Тр[удах] Киевской Дух. Ак. 1862. Т. 1. С. 455. Дом. Беседа. Журн. заметки. Ст. 1-я. 1863. № 1. С. 15. Вяземский П. А. О наших нигилистах. Рус. Вестник. 1863. № 9. С. 427. См.: Моск. Вед. 1863. № 135.

1864. № 12. Перепеч. в «Дом. Беседе» 1864, № 34. С. 722 и 723.

Погодин и позднее развивал ту же тему «нигилизм — ничто»: «Этот мозг производит Ньютона, этот — Цезаря, Цицерона, Рафаэля, а этот — нигилиста Русского. Какие границы этих мозгов? До чего могут доходить они? Вниз, мы знаем теперь, что они могут сойти на нет, на ничто, на нигили­ста, на Русского уездного, замоскворецкого нигилиста (ниже нельзя), с его обстриженною подру­гою, без косы, в синих очках, — а вверх?» См. Простая речь о мудреных вещах. Изд. 3-е. М., 1875. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Вып. 10. М., 1865. С. 1128. Дубровский Н. Толк, словарь иностр. слов, вошедших в русск. яз. М., 1866. С. 128. Русск. Энц. Словарь, изд. И. Н. Березиным. Отд. III. Т. 2. СПб., 1875. С. 648. Михельсон А. Д. Объяснение всех иностранных слов (более 50 000 слов), вошедших в употребление в русский язык. Изд. 7-е. Т. 1. М., 1877. С. 364. Всенаучный (энц.) словарь, сост. под ред. В. Клюшникова. Ч. II. СПб., 1878. С. 254.

57 58

59 60 61 62

64 65 66 67 68 69

49

50

Теория нигилизма. Илл. Листок 1862. № 18. С. 458. (Курсив мой. — В. 3.).

Время. 1862. № 8. С. 52.

Антонович. Литерат. кризис. Современник. 1863. Т. 94. С. 95.

Салтыков-Щедрин. Наша обществ, жизнь. Современник. 1863. Т. 94, отд. 2. С. 367.

Весть. 1864. № 46. С. 18-20.

Огарев. Нижег. Губ. Вед. Перепеч. в газ. «Весть» 1866, № 89.

Передовица Моск. Вед. 1866, № 265.

Le nihilisme en Russie. Bruxelles, 1867. P. 1-2.

H. Косица [Страхов]. Слово и Дело, ком. Устрялова. Письмо в ред. «Времени» (Время. 1863 № 1 С. 169-170).

Статья «Дарвин. Переворот в науке (1872)». См. Борьба с Западом. Кн. 2. Изд. 2-е. СПб., 1890 С. 329.

Le nihilisme en Russie. P. 207.

Шульгин В. Откуда взялся нигилизм? Киевлянин. 1866. № 112. С. 446.

Рус. Инв. 1867. № 142.

Де Пуле М. Ф. Нигилизм как патологическое явление русской жизни. Рус. Вестн. 1881. № 11. С. 73-123.

Эвальд в «Отечественных Записках» еще в 1862 году (Все и ничего. № 4. С. 223) говорил, что отри­цатели или нигилисты «в свое время бывают так же полезны и даже необходимы, как и всякие дру­гие „исты"». «Нигилисты являлись и являются всегда и везде, при всякой реформе, при всяком пе­ревороте народной или государственной жизни». Кавелин в 1865 году писал (СПб. Вед. 1865. № 133): «напрасно приписывают нигилизм исключительно нашему времени, исключительно мате­риализму. Теперешний нигилизм вышел из него; но он также может корениться и в идеализме». По Кавелину сущность всякого нигилизма — в теоретической односторонности, игнорирующей конкретную полноту жизни. Через полстолетия И. Иванов (Тургенев И. С. Нежин. 1914. С. 516) писал: «Нигилисты вообще никогда не переводятся, как вполне естественные выразители одной из сторон человеческой души — сомнения».

Тактика нигилистической печати. Совр. Листок 1866. № 37. С. 2.

Об отношении естествоведения к искусству. Ст. 1-я. Отеч. Зап. 1865, ноябрь. С. 138-139. См. выше.

Герцен А. Еще раз Базаров. Поли. собр. соч. изд. Лемке. Т. 21. Пг., 1923. С. 237. Здесь для Герцена «нигилистами» оказываются и Белинский, и петрашевцы, и Бакунин. 1862. № 3. С. 102-105.

Ст. Маслов, напр., в «Домашней Беседе» (1863. № 8. С. 198) писал о «разнообразных проявлениях современного нигилизма, для которого деньги и канкан с распутством составляют цель жизни и верх блаженства». Даже аксаковский «День» (1862. № 50. С. 2) видел в таких порнографических журнальчиках, как «Петербургская клубничка» — «аванпосты общей систематической атаки про­тив общественной нравственности». Время. 1862. № 8. С. 51-59.

С. 57. В 1865 году Н. Соловьев говорил о «нигилизировании искусства» в смысле его уничтожения.

Ср. Отеч. Зап. 1865, сент. Отд. 2. С. 290.

Петербургские письма. Илл. Листок. 1863. № 59. С. 247.

Наша общественная жизнь. Совр. 1864, № 3, стр. 58.

Ср. Страхов. Счастливые люди. Б. для чт. 1865. № 7/8. С. 148.

Ср.: Отеч. Зап. 1864. № 6. С. 824 (Начало конца. Очерк с претензией, вызванный расколом в ниги­лизме).

Критика критики. Отеч. Зап. 1865, сент. Отд. 2. С. 285. Ср. еще анонимную статью Курбозы (Там же. С. 56).

Нигилизм как патриотическое явление. Рус. Вестн. 1881. № U.C. 73. Е. Э-н. Рус. Лит. Биб. для чт. 1864. № 4-5. С. 2.

«Слово и Дело», ком. Устрялова (Письмо в ред. «Времени»). Время. 1863. № 1. С. 171.

Р. 534-535.

Le Nihilisme en Russie. P. 7.

Karlowitsch N. Die Entwicklung des Nihilismus. 2-te Aufl. Berl., 1879, S. 11.

400

К истории слова «нигилизм»

Письма о нигилизме («Русь» 1881). Борьба с Западом. Кн. 2. Изд. 2-е. СПб., 1890. С. 74. Де Пуле М. Ф. Нигилизм как патологическое явление. Рус. Вестн. 1881. № 11. С. 73. L'Empire des Tzars. V. 1. P. 176. Le Nihilisme en Russie. P. 4. 1867, № 142.

Письма о нигилизме (1881). Борьба с Западом. Кн. 2. Изд. 2-е. С. 74.

Характерно, напр., что П. Цион (Нигилисты и нигилизм. Рус. Вестн. 1886. № 6. С. 755) вопреки Тихомирову, посвятившему в своей книге особое приложение нелепости термина «нигилизм» (La Russie politique et sociale. P., 1886. P. 530-539), подхватывает слова Кропоткина, что выражение «нигилист» далеко не так дурно выбрано (Paroles d'un rйvolte. P., 1885. P. 755), хотя Кропоткин и предлагал все же заменить этот термин термином «анархист».

Встречающееся иногда утверждение, что в XII веке (в 1179 г.) под именем нигилизма было осужде­но учение Петра Ломбардского, отвергавшего историческое бытие Христа, заключает в себе целый клубок недоразумений. Источником этих недоразумений служат летописи Барония, отнесшего вслед за Матвеем Парижским к 1179 году одно письмо папы Александра III и приурочившего это письмо к III Латеранскому собору (тогда как письмо, как указывал еще А. Паги, не могло быть писано позднее 1176 года). В постановлениях собора ничего не говорится о нигилистах, нет термина и в указанном письме. Термин был, очевидно, пущен в ход позднее и притом говорилось о ниги-лианизме, а не о нигилизме.

Февраль 1929 г.

ИЗ ИСТОРИИ РУССКОЙ ЭСТЕТИКИ (шестидесятые и семидесятые годы)

Предисловие

Серые и бесстильные эпохи имеют свой стиль. Несмотря на всю безвкусицу 60— 70-х годов, мы сразу понимаем, о чем речь, когда говорят «шестидесятничество», «семидесятничество». В этом один из интереснейших исторических парадоксов: эпоха, когда писали Леонтьев, Достоевский, Тютчев, Фет, — в целом бесцветна и груба, во всяком случае грубее, бесцветнее и некультурнее предшествующей эпохи. И, несмотря на контрасты, казалось, будящие жизнь, эпоха 60—70-х годов — царство холода и скуки. Когда просматриваешь журнальную и газетную продукцию этого периода «сплошь», получаешь впечатление кучи хлама, в котором нет-нет попада­ются жемчужины. Не забудем, что 75 % настоящей литературы, пережившей эпоху, это — «Русский Вестник» Каткова, а все остальное — неприглядная серость.

И дальше: с одной стороны, поразительная грубость и упрощенность мысли, наивный и элементарный «реализм», с другой — гигантский рост железнодорожной сети, успехи индустрии, слава русского оружия на Востоке. Серые мысли и яркие дела, псевдореалистическая осторожность и геройство, и какие-то вырывающиеся из метафизической глубины жизни бунты против буржуазного благоразумия и рас­судочных схем действительности.

Должен оговорить, что «буржуазный» — для меня здесь (и во всей работе) кате­гория не экономическая, а культурно-психологическая. С этой точки зрения Чернышевский и его «Веры Павловны» такие же буржуа-скопидомы, как и благо­денствующие спенсеристы шестидесятничества. Наоборот, категории этой шестиде-сятнической «буржуазности» не всегда отличали буржуазию как класс, ибо интересы материального обогащения не всегда требовали отречения от богатств духовных. Так рассуждает вчерашняя бедность, привыкшая урезывать себя во всем, но не так судит истинное богатство, которое богато настолько, что способно думать не об одних полезных «сапогах», но и о «бесполезном» Шекспире. Истинный «режим экономии» заключается не в урезывании или уничтожении тех или иных видов дея­тельности, а в уничтожении непроизводительного расточения их.

Дух ложного аскетизма и скопчества отличал буржуазное шестидесятничество и прямых его наследников — недавних конструктивистов. Они «просвещали», то есть выкидывали и отрицали. Вместо сохранения и охранения, они швырялись человеческими способностями — эстетикой, религией и настоящей (чистой) нау­кой. Несмотря на «утилитаризм», они были злейшими расточителями. Впрочем, иначе и быть не могло. «Просветитель» всегда нормирует и регламентирует, он — антиреалист, по своему произволу кромсающий действительность.

Но пусть сами факты вскрывают всю фальшь того движения, которое шло под лозунгом реализма и было самым далеким от реальности движением, какое когда-либо существовало.

Л

402

Из истории русской эстетики

Из истории русской эстетики

403

 

I. Разрушение эстетики

«Многие древние поэты... воспевали дев, луну, солнце и звезды — время песно­пений подобного рода давно прошло, — не гораздо ли справедливее воспеть желез­ную дорогу, телеграф, фотографию и т. п.?» — полуиронически спрашивал фелье­тонист «Голоса».

А Писарев паясничал: «Когда утрачена вера в божественность вдохновения, ко­гда журналы находят более интересным держать корреспондентов в Париже или в Лондоне, в Саратове или в Иркутске, чем на Парнасе или в чертогах Зевса, тогда, конечно, мирному поэту остается только повесить свою голубушку-лиру на гвоздик и поступить на действительную службу или обратиться к мрачным заботам сельско­го хозяйства»².

Все это было не ново. «Куда девалась поэзия? — еще в 1850 году восклицал «Москвитянин». — Или покинула нас посланница богов? Или ей, прихотливой и избалованной шалунье, не ужиться с нашим временем, этим положительным, рас­четливым, холодным антрепренером, сыном пара и железных дорог, отцом воздухо­плавания, подводного телеграфа и иных прозаических затей?»³ В 1857 г. Боткин констатировал: «Вошло в обыкновение говорить, что мы живем в веке практиче­ском, разумея под этим нечто совершенно прозаическое»⁴. «Мы все реалисты, — свидетельствовал в следующем году Ахшарумов, — слово, которым наше поколение очень верно определило свой настоящий характер... Попробуйте с реалистом заго­ворить о чем-нибудь таком, что не касается прямо практического и положительно­го дела: он или станет зевать, или поднимет вас на смех, потому что он уже не ребе­нок и для всего есть свое время»⁵. Еще семь лет спустя, в 1865 году, появилось писа-ревское «Разрушение эстетики», в котором шестидесятнический «бизнес» достиг своего карикатурного апогея.

Одиноким был голос Фета: «„Луна, мечта, дева! тряпки, тряпки!" Да, действи­тельно, они превращались в тряпки, которыми один ленивый не помыкал... Но едва только свежий, зоркий художник взглянет на ту же „луну, мечту или деву" — эти холодные, обезображенные и песком забвения занесенные камни, подобно Мемнону, наполнят пустынный воздух сладостными звуками»⁶.

В моду входили писаревские перлы: «Если поэт, отворачиваясь с самодоволь­ным презрением от картин грязной нищеты и невольного порока, отзывается певу­чими нотами на трепетание влюбленного соловья и на благоухание расцветающей розы и на каждый грошовый вздох смазливой барышни, то ведь эта отзывчивость так же приторна и отвратительна, как нежная привязанность старой девки к кош­кам, попугаям и моськам»⁷.