Цветообозначения как цитаты

Итак, повторим наш вопрос: что люди имеют в виду, когда говорят, например: «Я купила синее платье» или «Я видел синий автомобиль»?

Один из ответов на уровне «здравого смысла» на такой вопрос имеет следующий вид. «Цветообозначения усваиваются наглядно (остенсивно), то есть их значение основано на наглядности. Мы слышим, как слово blue (синий, голубой) применяется к разнообразным предметам, и узнаем на этом основании, что имеется в виду под синий. Синий значит - 'то, что люди называют синий'.

Я думаю, что ответ в таком роде вполне годится (хотя, как я коротко покажу, его адекватность весьма ограничена). В особенности, важно заметить, что ответ такого рода не может использоваться в рекурсивных определениях, так же, как нельзя рекурсивно определить, что слово Джон в предложении, относящемся к некоторому определенному лицу по имени Джон, значит, грубо говоря, «человек, которого я называю ДЖОН» (где ДЖОН, написанное большими буквами, относится не к человеку, а к произнесенным звукам). Тогда, в предположении, что цветообозначения усваиваются в основном остенсивно и что их значение отражает именно это, мы можем предложить следующее толкование:

X - синий

о предметах, подобных Х-у, говорят: 'это - СИНЕЕ'.

Формулировка подобного рода представляет цветообозначение как имя собственное: предполагается, что так же, как слово «Джон» значит, в сущности, «человек, называемый ДЖОНОМ», так и слово синий значит «цвет, который называется СИНИМ».

Поскольку, для того, чтобы понять слово, подобное слову синий, нужно знать, что это слово связано с чем-то, что видят (а не слышат или ощущают на вкус), нам придется расширить нашу первую формулировку следующим образом:

X - синий

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они говорят о них: это - СИНЕЕ.

Представляется резонным предположить, что формулировка такого рода может отражать то, как ребенок впервые узнает значение слова синий, и важно также заметить, что для того, чтобы набросать такое определение, не потребовалось даже слова цвет, которое, как нетрудно догадаться, усваивается позже, чем синий или красный. Еще Лейбниц отметил (Leibniz 1966), что понятие цвета - не неопределяемое: его можно определить через зрение, поскольку цвет - это единственное, что можно воспринять только через зрение [7].

Хотя набросок определения, данный выше, относится к одной из позитивных моделей (которые различаются в зависимости от личного опыта каждого человека) без каких-либо попыток провести границы между цветами, он не обладает никакой объяснительной силой в отношении употребления слова синий в речи взрослых. В конце концов, то, что называют зеленым или фиолетовым, может казаться похожим на то, что называют синим, и все же взрослые носители английского языка не распространяют употребление слова синий на предметы, которые можно назвать зелеными. А этого определение, данное выше, объяснить уже не может.

При изучении второго языка мы часто усваиваем границы между значениями слов путем отрицательной обратной связи. Например, мои дочки-подростки, которые владеют двумя языками, но живут в англоязычном окружении, и английский язык для них первый, стремились расширить сферу применения польского слова niebieski ('синий', от niebo 'небо') на темные оттенки синего, которые по-английски называются blue, а по-польски уже granatowy, а не niebieski. Когда они так говорили, я их поправляла: «Не niebieski, a granatowy».

Я не знаю, какую роль подобные поправки могут сыграть в овладении первым языком - возможно, более ограниченную. Известно, правда, что и для первого языка детский лексикон основных цветообозначений более ограничен, чем лексикон взрослых: с точки зрения взрослых - дети шире используют такие слова, как желтый и синий, не говоря уже о коричневом, розовом, фиолетовом или сером. Например, Харкнесс (Harkness 1973 183) пишет о том, как она изучала речь испанских детей: «У семи-восьмилетних детей были небольшие отклонения в правильном назывании цветов в зоне Красного цвета и серьезные отклонения - в зоне Желтого» (ср. также Rosch Heider 1972b). В частности, Харкнесс сообщает, что они слабо различали желтый и оранжевый, а также красный и розовый, особенно это касалось так называемых «лучших образцов» (образцовых представителей цвета). Она пишет: «Предъявление одной и той же цветной пластинки как лучшего образца для двух терминов, в то время как оба термина представлены в различных цветовых зонах, поразительно. Такой случай возник для Желтого и Оранжевого у одиннадцати-двенадцатилетних детей... Подобная ситуация сохраняется и для Красного и Розового: лучшие образцы приходятся на одну и ту же пластинку у семи-восьмилетних детей и это смешение сохраняется даже у более взрослых..., и это происходит в то время, когда границы цветовых зон для Красного и Розового уже установлены... Исходя из этого можно предположить, что Розовый и Оранжевый воспринимаются как оттенки Красного и Желтого. Случай с Синим и фиолетовым пока неясен, но, видимо, аналогичен. Частое совпадение у семи-восьмилетних детей образцов для Коричневой и Черной цветовых зон тоже дает пищу для размышлений» (Harkness 1973: 183).

Все это заставляет предположить, что в сознании или подсознании говорящих сферы применимости соседних терминов в известной степени разграничены (хотя границы, безусловно, остаются размытыми и наложения не исключаются).

Обсуждая логику цветообозначений, Бертран Рассел писал: «Мы, конечно, знаем — хотя трудно сказать откуда, - что в одной и той же точке нашего поля зрения не могут сосуществовать одновременно два разных цвета... Короче говоря, высказывания 'это красное' и 'это синее' несовместимы. Эта несовместимость не логического свойства. Синий и красный не более логически несовместимы, чем несовместимы красный и круглый. Не выводится такая несовместимость и из нашего восприятия. Непохоже, чтобы можно было доказать, что это не результат обобщения данных нашего чувственного восприятия, но я думаю, совершенно очевидно, что никто в наше время не станет этого отрицать. Можно подумать, что эта несовместимость имеет грамматический характер. Этого отрицать я не могу, но я не уверен, что я знаю, что бы это могло значить» (Russell 1973:78).

Цитируя этот пассаж в своей книге «Lexicography and conceptual analysis» (Wierzbicka 1985:79-80; см. также Wierzbicka 1990), я предложила считать несовместимость между красным и синим семантической, объяснив это следующим образом:

X - синий

когда люди видят некоторые предметы, они говорят о них: это - СИНЕЕ

X как раз такой

когда видят другие предметы, о них говорят другое об Х-е этого другого не скажут

Сейчас у меня по некоторым причинам возникли сомнения относительно того, действительно ли здесь необходимы «исключающие» компоненты толкования. Во-первых, не все пары «основных цветообозначений» ощущаются как несовместимые в одном и том же роде и до одной и той же степени. Например, белый и черный ощущаются как противоположности, а красный и синий - нет. Более того, красный и розовый, хотя и несовместимы, все же ощущаются как близко связанные, в то время как красный и синий - нет.

Даже более важно то, что некоторые «основные цветообо-значения» совсем не являются взаимоисключающими. Например, в японском оба термина - аоi 'синий, сине-зеленый, ярко-зеленый' и midori 'зеленый' - оказываются «основными», и тем не менее они не исключают друг друга. Конечно, мы могли бы дать определение термину «основное цветообозначение» таким образом, чтобы сделать взимоисключаемость обязательной, но это было бы совершенно произвольным решением.

И далее, взаимоисключаемость, в любом случае, следует из идентификации, как указывается в Goddard 1991. К человеку, который идентифицирован как «Джон», уже нельзя обращаться как к «Гарри». Это значит, что если я обращаюсь к кому-либо как к «Джону», я при этом имею в виду 'человека, которого я зову ДЖОНОМ и которого я не зову никак иначе'. И достаточно даже более короткой формулировки: 'человек, которого я зову «Джон»'. Но если эксплицитный «исключающий» компонент необязателен для имен собственных, он, быть может, столь же необязателен и для имен цвета, и простая формулировка вроде 'X - синий = когда видят вещи вроде X, о них говорят: это СИНЕЕ' может быть совершенно правильной (не для всех имен цвета, но по крайней мере для «абстрактных, таких, как красный, желтый, черный и белый»).

Ван Бракел (Van Brakel 1993:132) пишет: «Итак, возможно, если все зеленые предметы и имеют что-то общее, так это то, что мы умеем называть их 'зелеными', и что все предметы цвета kwaalt (грубо говоря, 'желто-зеленого' - слово языка шусвоп на тихоокеанском побережье Канады, поразившее Мак-Лори (MacLaury 1987)), имеют между собой то общее, что все говорящие на шусвоп умеют называть эти предметы kwaalt и могут научить нас, какие предметы называть kwaalt, так же, как, впрочем, и мы можем научить их, какие предметы называть зелеными».