Комедия Д.И. Фонвизина «Бригадир». Действующие лица, роль ремарок, функция любовной интриги, жанровые особенности

Говоря о самобытной комедии «Бригадир», мы говорим не о классицистической комедии, а о таланте молодого Фонвизина, который мастерски преодолевает установленные схематизм и статичность ранних «портретных» сумароковских комедий. Кроме того, юмор в «Бригадире» имеет так много оттенков и такую широкую обличительную направленность, коих не было ни в одной из предшествующих русских комедий, что говорит о новаторстве драматурга.

В работе Л.Г. Бараг «О реалистических тенденциях комедии "Бригадир"» отмечено, что еще Герцен говорил о специфическом русском типе комедии, проникнутом гражданским пафосом, где острые проблемы решаются в бытовом плане, а сами произведения выявляют демоническое начало сарказма и негодования, которому суждено с тех пор пронизывать всю русскую литературу, став в ней господствующей тенденцией.

С.С. Данилов в «Очерках…» рассматривает «национальный колорит» «Бригадира», созданный осложнением принципов классической драматургии элементами бытовой драмы.

Само название комедии объясняется довольно просто: бригадир хоть и не является главным героем комедии, именно на его примере наиболее ярко показано осознание проблемы воспитания человека – именно он в какой-то момент понимает, что неправильно воспитал сына, дав жене разбаловать его и не отправив на военную службу. Эту проблему сам автор освещает устами положительного героя комедии – Добролюбова, где доводит до зрителя мысль, что только воспитание предопределяет стороны личности человека.

С. А. Салова в статье «Д. И. Фонвизин и В. И. Лукин: Полемический подтекст комедии “Бригадир”» отмечает, что «создатель комедии парадоксально обыграл фабульный мотив «любовного маханья», наделив водевильный сюжет глубочайшим этнокультурным смыслом.

Конкретный, частный пример скандализованных отношений между членами двух почтенных дворянских семейств позволил драматургу в самых общих чертах смоделировать социокультурную обстановку в России 1760-х гг., отмеченную глубоким нравственно-культурным расколом внутри дворянского сословия, которое утратило некогда присущую ему целостность, что, в свою очередь, несло угрозу потери национальной идентичности. Иначе говоря, презентация внутрисемейного конфликта в комедии Фонвизина преследовала цель воссоздать внушительную картину общероссийского масштаба с тем, чтобы проблематизировать исходную ценностную оппозицию своего/чужого в многоразличных, но теснейшим образом взаимосвязанных модификациях, в том числе идеологической, этической, социо- и этнокультурной.»

Конфликт пьесы «Бригадир», представленный между добродетельной, умной девушкой и глупым женихом, является традиционным, однако, как было отмечено ранее, Фонвизин расширяет рамки классического понимания комедии и осложняет заявленный конфликт вопросами галломании и патриотизма, а также воспитания молодых людей.

В. И. Глухов: «‹…› действие в «Бригадире» есть, но оно лишено единства, как оно понимается теоретиками классицизма. Не раз возникая, действие прерывается ‹…›. Конфликт по-настоящему завязывается только в последнем акте: Бригадир и Советник становятся свидетелями любовного объяснения Ивана и Советницы".

 

Молчание как характерологический прием оказывается явно недостаточным не просто потому, что исключает добродетель из говорного действия: вместе с ней исключается и возможность конфликта. Чего в «Бригадире» действительно нет, так это именно конфликта как столкновения и борьбы, хотя его возможность и очевидна в противостоянии Софьи и Добролюбова всем остальным персонажам. Конфликт же, как общая категория, покрывающая пеструю картину частных разнонаправленных интересов одним общим смыслом, в «Бригадире» пока отсутствует. В результате сферы и миры порока и добродетели оказываются недостаточно дифференцированы, хотя перспектива возможности такого расподобления налицо: хотя бы в нейтральной стилистике речевых характеристик Софьи и Добролюбова, которые не связаны комически-пародийным заданием имитации какого бы то ни было стиля.

Стоит заметить, что при этом, конечно, остается не совсем ясным, откуда в семье такого Советника взялась такая Софья; и о том, всему ли в России причиною воспитание, Фонвизин пока еще не очень задумывается. Но это время уже совсем близко: недаром же Добролюбов оказывается еще и носителем идеи юридического, законного права и правого дела:

Советник. Хорошо, что твое дело право, так ты и мог идти далее, ну, а ежели бы оно было не таково, как бы ты с ним далее пошел?

Добролюбов. Я бы не только не пошел тогда далее, да и не стал бы трудить судебное мест о (III,6).

Калейдоскопическая быстрота, с которой истина и ложь меняются местами, приводит к тому, что критерии реальности становятся зыбкими и расплывчатыми, опоры, на которых зиждется действие «Бригадира», – шаткими и неверными. И. конечно, далеко не случайно то, что один из персонажей комедии – судейский чиновник, хотя и в отставке; не случайна в частной комедии нравов интенсивность рассуждений о законе, праве, указе и судопроизводстве: именно эта высшая реальность XVIII в., идея права и закона, своей реальной шаткостью в русской жизни обеспечивает вибрацию истины и лжи в любой бытовой мелочи, и именно этот вопрос лежит в основе нетекстового конфликта.

 

Художественное новаторство «Бригадира» начинается с первой сцены.

Для своего времени подобная ремарка была подлинным откровением. То, что Фонвизин как бы видел собственными глазами, он сумел заставить видеть читателя и зрителя, а режиссера – реализовать на сцене, построить бытовую картину. Фонвизин подсказал каждому персонажу его сценическое поведение и даже форму одежды.

«Театр представляет комнату, убранную по – деревенски. Бригадир, в сюртуке, ходит и курит табак. Сын его, в дезабилье, кобенеся, пьёт чай. Советник, в казакине, смотрит в календарь. По другую сторону стоит столик с чайным прибором, подле которого сидит советница в дезабилье и корнете и, жеманеся, чай разливает. Бригадирша сидит одаль и чулок вяжет. Софья также сидит одаль и шьет в тамбуре».

Мы еще не знаем, кто эти люди, но ясно, что это русские дворяне; в какой – то степени намечены их взаимоотношения и характеры. Бригадир, привыкший к движению солдат, ходит по сцене. Советница, хозяйка дома, разливает чай. Родство душ Иванушки и советницы чувствуется и в однотипных заграничных туалетах, и в манерах, выразительно определенных словами «кобеняся» и «жеманяся». Домовитая бригадирша и в гостях вяжет чулок.

Еще интереснее сцена игры в карты и шахматы в четвёртом акте. Играть собираются четверо – Иван, Советница, Добролюбов и Бригадирша – в карты и двое – Бригадир и Советник – в шахматы. Советник приказывает подать стол и карты. Иван разбирает карты и подает каждому карту для выбора мест. Бригадирша не знает этого обычая и задает вопросы, глупые, с точки зрения опытных картёжников. Непонятна ей и затеянная игра. «Бывало, как мы заведем игру, так или в марьяж, или в дурака; а всего веселей, бывало, в хрюшки. Раздадут по три карточки: у кого пикус, тот и вышел, а кто останется, так драньё такое подымут, что животики надорвешь». Она схватывает сданные карты и подбегает к Советнику. «Держа в одной руке карты, одним пальцем шмыгает, между тем Советник останавливает игру в шахматы и смотрит на нее с нежностью». Фонвизин мастерски группирует их и завязывает перекрестный разговор.

Жизненности выведенных Фонвизиным образов способствует не только то, что говорят действующие лица его комедии, но и то, как говорят. «В «Бригадире» в первый раз услышали на сцене нашей язык натуральный, остроумный», - писал Вяземский. Впервые персонажи театральной пьесы заговорили живым, разговорным языком, но при этом речь каждого из них зазвучала с присущими ему особенностями. В языке Бригадира ощутимы военные термины и обороты; речь Советника соткана из приказных выражений и изречений «от писания»; Иванушка и Советница щеголяют французскими словечками; язык Бригадирши лишен всякой искусственности и насыщен элементами просторечия. Из всех действующих лиц комедии более или менее безличным, книжно – литературным языком изъясняются только Софья и Добролюбов.

В намеренно сгущенных индивидуальных особенностях речи персонажей заключается основной комизм отдельных сцен. Таковы, например, сцены, в которых советник пытается обольстить бригадиршу, а бригадир домогается взаимности советницы.

Уже в первом явлении первого действия советник сластолюбиво поглядывает на бригадиршу, бросая реплику в сторону: «Сокровище, а не женщина! Какие у нее медоточивые уста! Послушать ее только, так раб греха и будешь: нельзя не прельститься». В третьем явлении второго действия, улучив удобную минуту, это «раб греха» начинает при бригадирше вздыхать «о своем окаянстве» и признается в том, что грешит перед нею «оком и помышлением». На недоуменный вопрос бригадирши, неужели это грешно, если она смотрит на него и обоими глазами, советник – согласно ремарке Фонвизина – «говорит как суевер»,что «око» является для него соблазном и что ему необходимо «исткнуть» его для своего «душевного спасения». Все лицемерие этих слов откровенно обнажается в дальнейшем диалоге советника с бригадиршей:

Бригадирша. Так ты и вправду, мой батюшка, глазок себе выколоть хочешь?

Советник. (говорит как ябедник и суевер). Когда все грешное мое тело заповедям сопротивляется, так, конечно, и руки мои не столь праведны, чтоб они одни взялися исполнять пиcание; да я страшусь теплыя веры твоего сожителя: страшусь, чтоб он, узрев грех мой, не совершил на мне заповеди божией.

Бригадирша. Да какой грех?

Советник. Грех, ему же вси смертнии поработилися. Каждый человек имеет дух и тело. Дух хотя и бодр, да плоть немощна. К тому же несть греха, иже не может бытии очищен покаянием…. (С нежностию) Согрешим и покаемся.

Бригадирша. Как не согрешить, батюшка! Един бог без греха.

Советник. Так, моя матушка. И ты сама теперь исповедуешь, что ты причастна греху сему.

Бригадирша. Я исповедываюся, батюшка, всегда в великий пост на первой. Да скажи мне, пожалуй, что тебе до грехов моих нужды?

Советник. До грехов твоих мне такая же нужда, как и до спасения. Я хочу, чтоб твои грехи и мои были и те же и чтоб не могло ничто разрушити совокупления душ и телес наших.

Бригадирша. А что это, батюшка, совокупление? Я церковного – то языка столько же мало смышлю, как и французского…

Далее выясняется, что единственный язык, который разумеет бригадирша, это язык ее супруга Игнатия Андреевича: «Все слова выговаривает он так чисто, так речисто, как попугай». И, действительно, еще в первом действии комедии, когда советник велеречиво рассуждает о «медоточивых устах» бригадирши, бригадир, глядя на советницу, роняет в сторону одну короткую фразу: «Здешняя хозяйка не моей бабе чета». Так же решительно приступает он к объяснению с советницей:

Бригадир. …Я, матушка, с тобой давно уже поговорить хотел, да проклятый сын мой с безделками своими мешал мне всякий раз… Без него я давно бы тебе сказал мой секрет и взял бы от тебя ответ.

Советница. Какой секрет? Какой ответ?

Бригадир. Я чинов не люблю, а хочу одного из двух: да или нет?

Советница. Да чего вы хотите? Что вы так переменились?

Бригадир. О, ежели бы ты знала, какая теперь во мне тревога, когда смотрю я на твои бодрые очи!

Советница. Что это за тревога?

Бригадир. Тревога, которой я гораздо больше опасаюсь, нежели идучи против целой неприятельской армии. Глаза твои мне страшнее всех пуль, ядер и картечей. Один первый их выстрел прострелил уже навылет мое сердце, и прежде, нежели они меня ухлопают, сдаюся я твоим военнопленным.

Советница. Я, сударь, дискуру твоего вовсе не понимаю и для того, с позволения вашего, я вас оставляю.

Бригадир. Постой, матушка. Я тебе вытолкую все гораздо яснее; представь себе фортецию, которую хочет взять храбрый генерал. Что он тогда в себе чувствует? Точно то теперь и я, как храбрый полководец, а ты – моя фортеция, которая как ни крепка, однако все брешу в нее сделать можно.

Диалог это построен как композиционная параллель к диалогу советника с бригадиршей. Однако между этими двумя диалогами есть существенная разница. Бригадирша с полным простодушием не понимает намеков советника, тогда как советница в ответ на признание бригадира жеманно прикидывается не понимающей его «дискуру». Между тем еще в предыдущем действии она передает Иванушке свое наблюдение, что его отец «смертно влюблен» в нее.

Салонный жаргон включал в себя и обрывки французских фраз, и французские слова с русскими грамматическими окончаниями, и фразеологические кальки, и, наконец, русские слова, произносимые с французским акцентом. В соответствии с этими особенностями салонного жаргона речь советницы и Иванушки не состоит из беспрерывного чередования русских и французских слов и оборотов. Значительные части их диалогов, особенно же в тех случаях, когда в разговоре принимают участие посторонние лица, ведутся на общепонятном русском языке. Но пользуясь выражением лукинского Верхоглядова, Иванушка и советница «орнируют» (украшают) свою речь французскими восклицаниями, короткими французскими фразами и русифицированными французскими словами. При этом, как всякий жаргон, салонный «язык» Иванушки и советницы отличается полной непринужденностью:

Советница. Знаешь ли что, душа моя? Мне кажется, будто твой отец очень ревнует; нам как возможно стараться надобно скрывать любовь нашу.

Иван. Madame, возможно ли скрыть пожар? И такой сильный, car je brule – moi.

Советница. Я боюсь того, чтоб, сведав о нашем пламени, твой отец и дурак муж мой не пришли его тушить.

Иван. Так, vous avez raison; это такие люди, которые не в свои дела вступаться любят.

Советница. А особливо муж мой. Ему ничего нет приятнее, как быть замешану mal a propos в такое дело, которое до него не принадлежит, и чем меньше ему нужды до нашего пламени, тем больше он в том интересоваться будет.

Иван. Le diable m’emporte! Какая бы ему тут была нужда?

Советница. Вот какая: он говорит, жизнь моя, что будто муж и жена составляют одного человека.

Иван. Тем лучше; par consequent, ежели тебе приятно любить меня, так и ему должно то быть приятно, что ты меня любишь.

Советница. Конешно, он сам себе контрадирует.

Иван. Madame, ты не была в Париже, а знаешь все французские слова. (Садятся оба). D’ou vient cela& Avouez (с весёлым видом), не имела ли ты коннесансу с каким–нибудь французом?

Прослушав комедию Фонвизина, Н.И.Панин говорил автору: «…Я удивляюсь вашему искусству, как вы, заставя говорить такую дурищу во все пять актов, сделали однако роль ее столь интересною, что все хочется ее слушать». Глупая, грубая, донельзя жадная, готовая за рубль вытерпеть «горячку с пятнами», Акулина Тимофеевна – смешная «дурища». Но в этой нелепой тупой женщине Фонвизин увидел страдающего человека. Много натерпелась она, таскаясь за мужем «по походам без жалования», знает и поныне крутой нрав своего благоверного. «Резнет меня чем ни попало», - не без основания опасается она и уходит «поплакать в свою волю» подальше, чтоб муж не видал. «Закажу и другу и ворогу идти замуж», - говорит она в горькую минуту.

Как человек, испытавший горе, Акулина Тимофеевна умеет и других пожалеть: ее нелегкая доля – обычная судьба офицерских жен.

«Вить я, мать моя, не одна замужем. Мое житье – то худо – худо, а все не так, как, бывало, наших офицершей. Я всего нагляделась. У нас был нашего полку первой роты капитан, по прозванью Гвоздилов; жена у него была такая изрядная, изрядная молодка. Так, бывало, он рассерчает за что – нибудь, а больше хмельной: так, веришь ли богу, мать моя, что гвоздит он, гвоздит ее, бывало, в чем душа останется, а ни дай ни вынеси за что. Ну, мы, наше сторона дело, а ино наплачешься, на нее глядя», - печально повествует Акулина Тимофеевна.

«Пожалуйте, сударыня, перестаньте рассказывать о том, что взмущает человечество», - останавливает ее Софья. На это бригадирша с законным упреком отвечает: «Вот, матушка, ты и слушать об этом не хочешь, каково же было терпеть капитанше?»

Этих слёз бригадирши не заметил Никита Панин. Для него «дурища» Акулина Тимофеевна была смешна и в этой сцене. Между тем образ бригадирши сложнее, чем он кажется. Глупости от нее отнять нельзя. Вот почему, проявляя участие к слезам бригадирши, положительный герой комедии Добролюбов на ее вопрос: «А вы сами видите, дура ли я?» - отвечает с худо скрытой иронией: «Конечно, видим, сударыня». В реплике Добролюбова на слова бригадирши: «Этого еще не бывало, чтоб он убил меня до смерти. Нет. Нет еще» - чувствуется подавленный смешок («Об этом, сударыня, вас никто и не спрашивает»).

И до этого рассказа, показывающего типичность судьбы Акулины Тимофеевны, и после него зритель потешается над ее чудачествами. Но заставив пожалеть бригадиршу, почувствовать ее совсем не глупые жалобы, Фонвизин создавал образ, выходящий за пределы воплощения невежества, глупости и скупости. Перед нами забитый человек, несчастная жена и любящая мать. В угождении мужу и сыну состояла и состоит вся ее жизнь. Презираемая и обижаемая ими, она заботится о них. У ней одной есть какое – то дело, и не случайно она одна не участвует в любовной путанице.

Как во всякой пьесе, написанной в соответствии с эстетическими требованиями классицизма, в «Бригадире» много условного, начиная с сюжета. По остроумному выражению Вяземского, содержание комедии представляет собой некую «симметрию в волокитстве»: бригадир по – солдатски штурмует сердце советницы; советник, прибегая к выспренней церковной лексике, уговаривает бригадиршу «согрешить и покаяться»; советница «не без склонности» к Иванушке, а он к ней; Софья, которую отец прочит в жены Иванушке, любит Добролюбова и встречает с его стороны взаимность. Выигранная Добролюбовым тяжба, делающая его владельцем двух тысяч душ крестьян, и случайно открытые советником «амуры» Иванушки с советницей приводят к тому, что Софья становится невестой Добролюбова. «Симметрия в волокитстве» определяется уже в первом действии комедии и вызывает реплику Софьи: «…кроме бригадирши, кажется мне, будто здесь влюблены все до единого».

В дальнейшем ходе пьесы отрицательные персонажи обнаруживают свои любовные желания, заставляя зрителя убедиться в том, что «их любовь смешна, позорна и делает им бесчестие»; в то же время положительные герои выказывают сое чувство друг к другу, которое основано «на честном намерении» и должно привлечь к ним симпатии публики. В первом же действии все персонажи раскрывают основные свойства своего характера; только характер бригадирши, как уже отмечалось ранее, углубляется во втором явлении четвертого действия. Установить сколько – нибудь четкую закономерность в композиции комедии едва ли возможно. Связь между отдельными актами и сценами в достаточной степени случайна. Комическое действие в пьесе заменено комическими разговорами. В советской литературе о Фонвизине была сделана попытка доказать, что статичность комедии наиболее соответствует ее содержанию. Попытка эта принадлежит Л.И.Кулаковой. «На какие действия способны советница и Иванушка, единственным «делом» которых является перемена туалета и флирт? – спрашивает Кулакова. – Что могут делать советник, представленный вне канцелярии, бригадир вне воинской части? Бездеятельность, отсутствие каких бы то ни было интересов, духовное убожество великолепно характеризуются пустыми разговорами героев комедии. И «любовь» их смешна потому, что основой ее является тоже безделье». Соображения Кулаковой нельзя отказать в остроумии, но трудно поверить, чтобы Фонвизин сознательно стремился статичностью композиции подчеркнуть безделье, в котором прозябают персонажи его комедии. Возможно, что отсутствие сценического действия – результат недостаточной зрелости драматургического мастерства Фонвизина в пору создания «Бригадира».

Чего в «Бригадире» действительно нет, так это именно конфликта как столкновения и борьбы, хотя его возможность и очевидна в противостоянии Софьи и Добролюбова всем остальным персонажам. В результате сферы и мира порока и добродетели оказываются недостаточно дифференцированы, т.е. положительные и отрицательные герои недостаточно противопоставлены. Хотя перспектива возможности такого расподобления налицо: хотя бы в нейтральной стилистике речевых характеристик Софьи и Добролюбова, которые не связаны комически-пародийным заданием имитации какого бы то ни было стиля. Несомненно, что Фонвизин разделяет просвещенных и непросвещенных дворян. Добролюбов и Софья не похожи на остальных действующих лиц, но краски этих образов еще не отчетливы, внимание автора сосредоточено на изображении пороков и недостатков, типичных для дворянской среды. В Добролюбове и Софье якобы следует видеть «робкую и еще художественно несовершенную попытку изобразить «новых людей», появившихся в России». Художественная слабость выведенных в «Бригадире» положительных образов, по мнению Макогоненко, «определена тем, что Фонвизин изобразил общественное явление, еще только обозначившееся. Еще в самой жизни неясна была та роль. Которую займут «новые люди» среди дворян в политической жизни страны». При всей заманчивости подобного истолкования образов Софьи и Добролюбова оно представляется надуманным. Характеризуя положительных персонажей «Бригадира», Макогоненко как бы дописывает их образы, находит в них то, чего в них нет. По существу же Софья и добролюбов остаются традиционными положительными героями комедии, выдержанной в канонах классицизма.