Феномен коммерциализации науки и проблемы стратегии реформирования российской науки

Все представленные рассуждения (Радзиховского, Балацкого, Фурсенко) являют специфически российское отображение изменения понимания и формирования образа науки в обществе, которое идет во всём мире, включая экономически развитые страны. Процесс этот называют «коммерциализацией» или «коммодификацией» науки. Смысл его в том, что некоторые (ни в коем случае не все!) результаты научной деятельности на определенной своей ступе­ни приобретают вид специфического товара и получают рыночную, денежную оценку. Но существенно то, что это изменение относится только именно и исключительно к определенной ступени, стороне и виду результата научной деятельности. Только она, только результат этой части научной деятельности, строго говоря – выпадающий во­обще из научного процесса, действительно может стать и товаром, и получить денежную, рыночную оценку, но не весь и не сам процесс на­учной деятельности. Сам по себе феномен коммерциализации нау­ки, его возможность и даже необходимость отмечены давно. Он от­мечен уже К. Марксом, когда он пытался определить «границы при­менения машин» – «математически», и им же, когда он определил науку, как «так сказать, функцию капитала» – «капитала как само­возрастающей стоимости». Несколько позднее американский уче­ный, основоположник философии прагматизма Ч. С. Пирс также отмечает необходимость какой-то формы денежного выражения про­гресса науки[170]. Но ни Маркс, ни Пирс не утверждали, что наука полу­чает в коммерциализации адекватную, законченную и исчерпываю­щую – полную форму своего проявления.

Коммерциализация – частность, фрагмент проявления даже не существа, а некоторой отдельности внешнего выражения некоторых результатов научной деятельности в современной рыночно-капиталистической экономике. И причину этого феномена следует искать не в рынке самом по себе, а в капитале, стремящемся подчи­нить себе все области человеческой деятельности, которые содержат в себе возможность получения добавочной прибыли. Наука в этом отношении представляет для капитала совершенно уникальный ре­сурс. Встать на ступень отдельного момента её движения и рассмат­ривать науку исключительно с точки зрения частного и фрагментар­ного свойства современной науки – значит полностью игнорировать науку как специфическую форму «коллективного», «совместного», «общественного» действия. А настойчиво проводить политику, от­вергающую это существенное свойство науки означает её поступа­тельное, последовательное уничтожение. Точно так же совершенно недопустимо рассматривать систему образования исключительно как «рынок образовательных услуг», что не просто искажает, а из­вращает существо образования как «специфического института со­циализации каждого отдельного человека» в течение его жизни.

Однако, феномен коммерциализации некоторых результатов научной деятельности имеет объективные основания и идет с разной степенью «успеха» во всем мире, создавая тем самым широкий про­стор «околонаучной», совершенно «ненаучной», даже «антинаучной», маскирующейся, тем не менее, различными способами «под науку», деятельности.

Существенно иной взгляд на отношение коммерциализации к науке представляет известный российский экономист научный руко­водитель ГУ-ВШЭ Е. Г. Ясин. Коммерциализация, с его точки зрения, не препятствует развитию науки, а предстает чуть ли не главным фактором и способом прогресса науки. В подготовленном им докладе для традиционной в «Вышке» апрельской конференции еще 2007 го­да говорится, что «Наука, как и образование – фундамент инноваци­онной экономики. Наука добывает новые знания, образование их распространяет и систематизирует для удобства восприятия»[171]. Но это выражение уже давно стало общим и, к сожалению, малосодер­жательным (хотя бы потому что «систематизация» есть, прежде все­го, необходимость для развития самого научного знания, а не только в системе образования для «удобства восприятия» обучающихся) ме­стом в рассуждениях о науке, образовании, инновациях в России. Более существенно и более определенно другое – выделение автором основных моментов стратегии реформы в науке России. Е. Г. Ясин выделяет четыре «направления реформы науки», одним из которых является именно коммерциализация. Вот – точные их формулиров­ки:

«(1) Соединение науки с образованием, создание так называе­мых исследовательских университетов;

(2) концентрация ресурсов на приоритетных направлениях фун­даментальных наук, осуществление в этой области, кроме условий для индивидуального творчества, ряда крупных проектов – метапроектов по терминологии Фурсенко;

(3) максимальная открытость и интеграция российской науки в мировое научное сообщество и независимая научная экспертиза;

(4) первоочередное и массовое развитие индустрии инноваций, коммерциализация науки.

Все эти вещи известны. Но по всем этим направлениям идут бесконечные дискуссии и нет заметных продвижений»[172].

Доклад Е. Г. Ясина интересен не только сам по себе, но и потому, что ГУ ВШЭ уже давно занимает статус (если не формально, то ре­ально, фактически) важного «мозгового центра» ("think tank" – так часто в англоязычной печати называют такие структуры), зани­мающего положение близкое к монопольному не только в определе­нии основных ориентиров развития экономической науки и эконо­мического образования в России, но и в формулировании принципи­альных положений стратегии и политики государства. Поэтому док­лад научного руководителя ГУ ВШЭ Е. Г. Ясина должен оцениваться с учетом этого особого статуса «Вышки».

К сожалению, все четыре пункта стратегии развития науки в России определены автором доклада весьма расплывчато, а акцент делается скорее на внешних и формальных моментах жизни науки, чем на существенных её свойствах, по которым только и можно сколько-нибудь серьезно и аргументировано судить о силе, слабо­стях, или признаках болезни российской науки, о действительных истоках необходимости реформирования и принципиальных момен­тах стратегии её реформы.

Представляется совершенно очевидным, что первый пункт обо­значенной Ясиным Е. Г. стратегии реформы науки имеет своим ис­током отнюдь не состояние науки в России, а современные проблемы образовательных учреждений – институтов и университетов. Дейст­вительно, наверное, в большинстве из них сотрудники заняты пре­имущественно преподавательской работой и не ведут научных ис­следовании. Однако, ещё с советских времен принцип сочетания преподавательской работы с научно-исследовательской деятельно­стью был обязательным для всех сотрудников этих учреждений. Бо­лее того, ведение исследовательской работы каждым преподавателем провозглашалось необходимым условием эффективности препода­вания. Для многих вузов он действовал формально, но немалое их число вполне успешно сочетали эти виды деятельности. Придание сегодня некоторому избранному числу вузов формального статуса «исследовательского университета», провозглашаемое как важный момент стратегии реформы науки, само по себе ничего не может из­менить в существе деятельности университетов, являясь чисто фор­мальной бюрократической операцией. Единственный некоторый – очень малый, практически ничего не значащий – якобы стимули­рующий – момент заключен просто в факте «избрания» высшими органами государства учреждения «достойного носить это высокое звание». Это мало отличается, или скорее отличается в худшую сто­рону, от процедур «избрания ученых» через присвоение степеней и званий – кандидатов, доцентов, докторов наук, профессоров, членов Академии Наук. Автором доклада предлагается в качестве одного из главных стратегических направлений реформы науки по существу ещё одно чисто формальное решение, в котором никак не обозначе­ны конкретно и содержательно существующие проблемы ни в науке, ни в образовании. А формула «соединение науки с образованием» в данном случае выглядит просто банальностью, рожденной в около­научном бюрократическом пространстве, поскольку ничего, кроме расплывчатой идеи «так называемых исследовательских университе­тов» не содержит.

Второе направление, сформулированное в докладе, содержит очень важный момент о «приоритетных направлениях фундаментальной науки», но у экономистов нет сколько-нибудь определенно­го, более или менее конкретного и признанного представления ни о «фундаментальной науке», ни о «приоритетных её направлениях», как и нет вообще ответа на вопрос «что есть наука». Представители естественных наук в своем большинстве некоторое представление на этот счет имеют, но у них нет единства в понимании ценности, по­лезности, необходимости науки для общества, как и того, что сегодня приоритетно в науке вообще и приоритетно для российской науки – в частности. Экономисты должны уметь их слушать и понимать. Но для этого экономисты должны иметь представление об экономиче­ском смысле естественной науки и о том, что является содержанием деятельности представителей этой науки. А без серьезной экономиче­ской теории науки экономисты неспособны ни услышать их, ни по­нять. Правда, и в советское время экономическая теория – политиче­ская экономия не баловала вниманием проблемы науки. Например, инициатива обобщенного политико-экономического анализа исто­рии развития науки от «простой», «случайной» формы до современ­ной «всеобщей» П. А. Рачкова в книге «Раскованный Прометей»[173] не вызвала отклика у экономистов-теоретиков, скептически принявших попытку слишком прямолинейного перенесения схемы «развития форм стоимости» на науку и не воспринявших других продуктивных идей автора. Другой пример – замечательная работа А. И. Анчишкина «Техника – наука – экономика»[174], в которой было сформулировано важное общетеоретическое положение о необходимости рассматри­вать и исследовать «производительные силы как производственные отношения», была именно «теоретиками» принята в штыки, и имен­но за это его предложение. Мало кто заметил, что принятый Анчишкиным взгляд на проблемы взаимоотношений «экономики-науки-техники» позволил ему сделать ряд глубоких выводов, оценок и обобщений, имевших актуальнейшее теоретическое и практическое значение. Такого рода работы были единичны.

В то же время, прежде всего в США, но также и в ряде других за­падных стран, после запуска первого советского спутника поднима­ется мощная волна широких исследований проблем науки, появляется серия новых периодических изданий. В 60-е годы начат интерес­нейший проект «Бостонских исследований в области философии науки», который отнюдь не исчерпывался «философией науки», а включал широкий круг вопросов философии и экономики смежных проблем – технологии, информации, знания, организации и управ­ления наукой, истории науки. В рамках этого проекта издано не­сколько сот серьезных работ по разным аспектам науки в современ­ном обществе. Проект продолжается и сегодня. По сути дела стал формироваться определенный «культ науки», существование которо­го ранее западными специалистами почти всегда иронически отме­чалось только в Советском Союзе. Сегодня трудно представить фор­мирование серьезной «экономической теории науки» в России без учета опыта пятидесятилетних исследований проблем науки на За­паде. Следует заметить, что в исследовании проблем науки практи­чески отсутствуют представители экономического мейнстрима, идеи которого имеют в России статус «монопольного теоретического ос­нования» (чем не тоталитаризм?) экономических реформ, «иннова­ционного развития», «модернизации». Немногий их опыт вызывает либо досаду, либо иронию, как например статья Арта Дайамонда с претенциозным и многообщающим названием «Наука как рацио­нальное предприятие».[175]

Одной из самых знаменательных работ начала этого периода была статья Майкла Поланьи «Республика науки»[176]. Автор сразу же подчеркивает такую важную особенность научной деятельности как «тесную связанность организации» (closely knit organization) её уча­стников, которая, однако, не отвергает свободы индивидуального выбора проблем исследования. Но, если нет непрерывной «коорди­нации» деятельности отдельного ученого «с тем, что делают другие», индивидуальное исследование перестает быть эффективным. Здесь Поланьи через сто лет после К. Маркса по существу заново и в иных выражениях формулирует идею Маркса, что «наука и всякое изобре­тательство представляют форму всеобщего труда». В терминах ин­ституциональной классики наука представляет «специфическую форму коллективного действия». Такой взгляд на науку Е. Г. Ясин, автор доклада на конференции в ВШЭ, по-видимому, не может при­нять прямо, хотя косвенно обращается к нему в следующем направ­лении стратегии реформы науки, когда говорит об «интеграции» (правда, в мировое сообщество), о «научной экспертизе», правда лишь как о внешней и формальной процедуре согласования отдель­ной работы «с тем, что делают другие» (Поланьи), а не о содержа­тельном и существенном объективном свойстве науки. Здесь нет и намека на необходимость внутренней «непрерывной координации» научной деятельности. Более того, автор на первый план ставит «ин­дивидуальное творчество» (создание «условий» для него), отодвигая «крупные проекты», «метапроекты», в которых можно предполагать присутствие какого-то «коллективного действия», на последнее ме­сто. Но эти крупные проекты просто неосуществимы без создания для каждого из них специальной формы «коллективного, непосредст­венно совместного действия». Примечательно, что М. Поланьи видит в природе и формах научной деятельности пример и направление развития «демократического устройства общества в целом». Это от­ражено уже в названии статьи.

Что касается четвертого направления реформы науки, то оно вызывает больше всего сомнений, поскольку на первый план выдви­гает именно «коммерциализацию» науки. Претензия «коммерциали­зации» на статус «стратегическое направления» явно завышена, ибо никакой непосредственной связи с научной деятельностью, с её при­родой она не имеет. Как частный момент развития науки в условиях рыночной экономики она даже необходима. Но ни в коем случае не в качестве «стратегического направления». Пользуясь словами В. Л. Макарова относительно термина «экономика знаний»[177], можно утверждать, что «коммерциализация науки – неправильное поня­тие», научная деятельность «не вписывается в рыночную экономи­ку», поскольку её основной смысл – «производство объективного знания». И нет ничего странного в том, что «по всем этим направле­ниям идут бесконечные дискуссии и нет заметных продвижений». Странно то, что предлагаемая в докладе стратегия примитивно пря­молинейна и представляет формальный отклик на оценку состояния нашей науки в середине 90-х, когда Б. Г. Салтыков заявил, что «науки у нас слишком много». Сегодня науки стало меньше, но возросло число образовательных учреждений – университетов, академий и институтов. Может пора в стратегии реформирования науки ставить в центр всех задач просто «восстановление науки как особой, отли­чающейся от политики, технологии и экономики, формы организа­ции социальной жизни и деятельности» (С. Кордонский)[178]?

Что же касается создания массовой «индустрии инноваций», предлагаемого Е. Г. Ясиным, то странно, что такой термин вообще появляется в научном докладе. «Индустрия инновации» – безуслов­ный миф. Такой индустрии не может быть, по причине, которую лучше всего определил известный чеховский персонаж, – «потому что не может быть никогда». «Индустрия» – отрасль. Отрасль – по определению, консолидируется в реальность определенным кон­кретным продуктом. Инновации – опять же по определению, пред­ставляют нескончаемое множество разных, неповторяющихся про­дуктов, которые никогда не смогут объединиться в специальную ин­дустрию, кроме как на бумаге или в виде чисто формальной, бюро­кратической вообще или академически-бюрократической структуры.

В итоге можно сказать, что предложенные автором доклада стратегические направления реформы науки, к сожалению, весьма неконкретны, приблизительны, абсолютно нестратегичны, посколь­ку даже мельком не затрагивают существа и научной, и образова­тельной деятельности. Совершенно неудивительны бесконечные дискуссии по ним, но главным образом потому, что стратегические позиции доклада отражают приверженность его автора идеям не­оклассики, «нового институционализма» и идеологии либерализма. Именно такая теоретическая ориентация заложена в 800-страничный документ Стратегии 2020.

Поэтому нет никаких надежд в вопросах выработки стратегии развития науки и технологии привести к единству представления о развитии науки и технологии «на условиях неоклассики», что про­гнозирует Либман[179] по отношению к «еретическим экономическим теориям» (институционализм традиционный, марксизм, посткейнсианство), имеющим серьезные результаты анализа производства, технологии, науки. Но «на условиях неоклассики» невозможно пред­ставить и понимание «порождения технологии технологией» Брайа­на Артура (Brian Arthur) в его недавней книге «Природа технологии» или «теорию инновационного предприятия» Уильяма Лазоника (Wil­liam Lazonick).