Нужна ли в России экономическая демократия при реформе собственности?

 

Невозможно решить проблемы приватизации или де­приватизации без демократизации хозяйственной власти, без того, что в мире получило название экономической демократии на всех уровнях народного хозяйства. В первую очередь, на низовом уровне – предприятия. Она основана на вовлечении в различных его формах в процессы принятия управленческих решений всех занятых в сфере производства товаров и услуг. Без экономической демократии поли­тическая демократия, даже в её кастрированной форме (так назы­ваемой управляемой демократии, как это имеет место в современной России), неполноценна, ущербна, неустойчива и чревата непредска­зуемыми последствиями для самой власти[217].

Неудивительно, что В. Путин в одной из своих предвыборных статей 2012 г. признал целесообразность имплантации элементов экономической демократии на предприятии. Он высказался в пользу «изучения» (только и всего?!) возможности «законодательно расши­рить участие рабочих в управлении предприятиями», аналогично тому, как это было сделано, например, в Германии в форме так назы­ваемых производственных советов. «В компетенцию таких советов у нас могла бы входить ежедневная организация труда коллектива – от графиков рабочего времени до составления социального плана в слу­чае закрытия каких-то производств, повышение квалификации ра­ботников»[218]. К сожалению, германский вариант производственной демократии представлен В. Путиным, который, как известно, слывёт германоведом и германофилом, в урезанном виде.

Полномочия немецких работников и их представителей в управлении предприятиями, на которых заняты, гораздо шире. Во-первых, они имеют право «вето» – отлагательное (до решения суда), или безусловное на решения работодателя или его проекты по мно­гим жизненно важным вопросам деятельности предприятия. К этому следует добавить паритетное или близкое к нему представительство работников в Наблюдательных советах крупных компаний и многое другое. Во-вторых, предлагаемый В. Путиным перечень компетенций производственных советов на российских предприятиях не охваты­вает комплекса вопросов, связанных с обеспечением реального уча­стия работников, их представителей, институтов гражданского об­щества в принятии важнейших решений предприятия, включая участия в решении вопроса о его приватизации или деприватизации.

Естественно, развитие демократических форм управления пред­приятием предполагает формирование того, что в мире получило название «открытый» менеджмент. Переход от «закрытого» к «от­крытому» менеджменту означает открытость и доступность внутрен­них нормативных документов предприятия. К ним следует, в первую очередь, отнести: учредительные документы, сведения о собственни­ках капитала, сведения об объеме и структуре капитала, план финансово-хозяйственной деятельности, годовая бухгалтерская отчетность, включая данные о кредиторской и дебиторской задолженности, рас­пределении доходов участников хозяйственной деятельности пред­приятия. Так, например, в известной компании Nokia открытыми являются, во-первых, сведения о персональном ежегодном вознагра­ждении членов Совета директоров, а также членов Исполнительного совета (включая различного рода денежные компенсации, льготы, бонусы, пособия, гранты), выплачиваемого в денежной форме (60%) либо в виде акций компании на льготных условиях. Решения об этом принимаются ежегодным общим собранием акционеров по резуль­татам работы Nokia – экономическим и социальным.

Наличие системы открытого менеджмента способствует мини­мизации злоупотреблений при проведении приватизации (когда она оправдана), эффективному функционированию приватизированных предприятий, противодействию тотальной коррупции в стране, по­вышению доверия между всеми участниками деятельности предпри­ятия. Без этого не приходится рассчитывать на поддержание эконо­мической, финансовой, социальной устойчивости и конкурентоспо­собности предприятия на внутреннем и внешнем рынках.

Читателям судить насколько убедительными были попытки ав­торов ответить на поставленные российской действительностью во­просы относительно приватизации как явления общественной жизни страны и всего того, что с ней связано. Вроде бы, всё уже определено свыше, но, что немного утешает и вселяет надежду, как писал поль­ский сатирик Ежи Лец: «все дороги ведут в Рим и всеми можно про­ехать мимо».

Часть 4.
Реформы: что дальше?

Г.И. Ханин.
От экономики разрушения к экономике созидания: как провести этот переход с умом.

 

В ряде своих ранее опубликованных работ[219] я обосновы­вал срочную необходимость, во избежание экономической катастро­фы, изменения характера распределения валового внутреннего про­дукта в пользу накопления налогов и сборов, для создания финансо­вых предпосылок экономического подъема. Вопрос об изменении структуры экономики в связи с этими изменениями затрагивался лишь очень кратко.

Вывод делался на основе установленной с помощью специаль­ных расчетов убыточности российской экономики, что обрекает ее на деградацию. Важнейшим фактором этой убыточности являются фантастические доходы (тайные и явные) собственников и топ-менеджеров российских частных предприятий. Для устранения этой убыточности рекомендовалось, добровольно или принудительно, сократить доходы сверхбогатых в пять раз, богатых в два раза, со­стоятельных — на 30% при росте доходов малосостоятельных.

Принудительное сокращение высоких доходов предлагалось осуществить с помощью ограничения верхнего размера доходов соб­ственников и топ-менеджеров, в зависимости от величины предпри­ятия или фирмы. Возможны и другие методы, которые широко практикуются в странах с рыночной экономикой (высокий подоходный налог, налог на имущество и т. д.).

Все это имеет исключительно важное значение для самого осу­ществления маневра: отсутствие материального покрытия может если не сорвать, то очень серьезно затруднить его осуществление. Важность этой проблемы усиливается и тем, что проведение струк­турных изменений затрагивает судьбы миллионов людей, занятых в тех или иных отраслях экономики, в том числе молодых людей, вы­бирающих сейчас себе специальность.

Во многом, положение в российской экономике напоминает по­ложение в советской экономике в конце 20-х годов, когда нэп ока­зался неспособным решить задачи накопления средств для обеспече­ния экономического роста и укрепления обороны страны, сокраще­ния ее отставания от других стран мира. В сущности, предлагаемый мною маневр напоминает тот, который был проделан тогда: повы­шение доли накопления и снижение доли потребления в конечном использовании валового продукта. Разница заключается в том, что в то время были ограничены возможности сокращения доходов со­стоятельных слоев населения: доходы нэпманов по удельному весу в совокупных доходах были не сопоставимы с доходами состоятельных слоев населения в настоящее время. Гораздо менее насущна и задача укрепления обороны страны, поскольку имеется уже накопленный ранее оборонный потенциал. Лучше положение и с квалификацией трудовых ресурсов.

Осуществление предлагаемого крупного хозяйственного манев­ра требует серьезного обдумывания и просчета. В противном случае, его может постигнуть судьба многих других поворотов последних 30 лет: хотели как лучше, а получилось как всегда. Или как говорили раньше о том же: заставь дурака богу молиться, он и голову расши­бет.

В наиболее общем виде, изменение в структуре производства товаров и услуг при предлагаемом хозяйственном маневре связаны с коренным изменением соотношения между потребительским и ин­вестиционным секторами экономики в пользу инвестиционного сек­тора. Поскольку оба эти сектора имеют частично различную базу обеспечения материалами и полуфабрикатами, такой маневр серь­езно меняет и место отдельных отраслей, обеспечивающих промежу­точное потребление.

Должна серьезно измениться и структура потребительского сек­тора. Сейчас он обслуживает преимущественно нужды состоятельных слоев населения. Их спрос на товары и услуги по своему харак­теру коренным образом отличается от спроса менее состоятельных слоев населения. Он сосредоточен на дорогих импортных товарах, элитном жилье, иностранном туризме, проведении досуга в дорогих ресторанах, казино и т. д. В этом секторе, обслуживающем состоя­тельные слои населения, заняты миллионы людей.

Только сохранение производственного потенциала требует уве­личения объема инвестиций в производственную сферу в 3—5 раз. Примерно таким был рост этих инвестиций в СССР в первую пяти­летку и в США после Великой депрессии 1929—1933 гг.

Анализ возможностей такого роста в течение нескольких лет начнем с инвестиционного машиностроения. Уже здесь мы сталки­ваемся с положением, когда крайне непросто определить реальные возможности нашей экономики. Экономисты и статистики, увлечен­ные проблемами реформирования хозяйственного механизма, за­бросили исследования в области изучения производственного потен­циала экономики вообще и машиностроения, в частности. Данные Госкомстата РФ на этот счет основаны на сообщениях предприятий и поэтому малодостоверны. В них нет самого главного: каковы воз­можности предприятий производить не вообще продукцию, а эффек­тивную, конкурентоспособную по цене и качеству.

Очевидно, что часть спроса на инвестиционное оборудование придется обеспечить за счет его импорта. Только сокращение в 2—3 раза элитного импорта потребительских товаров позволит высвобо­дить до 10 миллиардов долларов средств для такого импорта. Однако часть спроса придется обеспечить отечественному машиностроению. По-видимому, его продукция должна вырасти где-то в 2—3 раза, если не больше (сейчас импорт обеспечивает более 60% потребностей в инвестиционном оборудовании). За 90-е годы парк металлорежущих станков в России сократился в 2 раза, но он был сильно избыточен в советское время. Абстрагируясь от вопроса о его размещении по от­дельным отраслям (которое, кстати, как показывает опыт войны, может быть довольно быстро изменено) можно полагать, что с коли­чественной стороны по этому важнейшему ограничительному фак­тору частично этот рост может произойти на действующих мощно­стях машиностроения. Хуже обстоит дело с качеством этих мощно­стей. Самое удивительное состоит в том, что при таком огромном сокращении парка средний возраст срока службы оборудования не только не снизился, как следовало ожидать, но и сильно вырос. Злые языки говорят, что как раз лучшее оборудование часто продавали за границу, например, в Иран. Однако еще хуже обстоит дело с наличи­ем квалифицированного рабочего и инженерного персонала. Подго­товка молодых рабочих практически не велась в 90-е годы, средний возраст оставшихся рабочих превысил в машиностроении 50 лет, и они тоже от безделья потеряли часть квалификации. Тем не менее, если верить сообщениям специальной печати и квалифицированных практиков, в каждой отрасли машиностроения можно найти хотя бы несколько предприятий, которые могут заметно поднять производ­ство в течение нескольких лет, используя, в основном, старые мощ­ности. Другие предприятия потребуют для достижения этой цели серьезной реконструкции. И, наконец, потребуется строительство новых, хорошо оснащенных предприятий с высокой организацией производства.

Больших усилий потребует возвращение старых и подготовка новых рабочих и инженерно-технических работников. Потребуется немалое время, чтобы старые рабочие, частично потерявшие про­фессиональные навыки, их восстановили, и потребуются сильные стимулы для их возвращения из сферы услуг в сферу производства. Система профессионально-технического образования развалена и нужны немалые средства для ее восстановления и укрепления по сравнению с поздним советским уровнем. Наконец, но не в послед­нюю очередь, было бы иллюзией считать, что большинство нынеш­них руководителей предприятий, поднаторевших в приватизации и разграблении своих предприятий, смогут создать современное эф­фективное производство. Механизм их замены на лучших не очеви­ден. Существует огромная опасность, что возрождение отечественно­го инвестиционного машиностроения пойдет по старым рельсам ма­лоэффективного производства ранне- и позднесоветских лет: неспе­циализированного, с большим объемом ручного труда, раздутыми штатами управленческого аппарата и т. д. Серьезная попытка обнов­ления машиностроения была предпринята в 50-е годы, и она дала хорошие результаты, но в последующем в условиях застоя эта попыт­ка не получила развития и захлебнулась в бюрократической рутине тупой административной системы. Этот пример иллюстрирует опас­ности, подстерегающие нас на пути обновления экономики. Верно говорят, что нам не хватает не столько станков, сколько ума (и со­вести).

Расширение производственного строительства частично может произойти за счет сворачивания строительства элитного жилья, строительства офисных и торговых помещений, которых у нас построено с избытком. Но потребуется все же немалое расширение и объема строительного производств в целом, чтобы обеспечить уве­личение производственного строительства, скажем, в три раза. И здесь мы столкнемся с теми же проблемами обеспечения строитель­ства оборудованием, и рабочей силой, о которых уже шла речь выше, когда я говорил о машиностроении. Дополнительной проблемой яв­ляется воссоздание проектных организаций, которые развалены так же, как и конструкторские бюро на заводах. И опять-таки надо избе­жать повторения крайне неэффективного строительства раннее- и позднесоветских времен.

Каковы будут приоритетные направления производственных инвестиций в восстановительный период? В известной степени, они определяются степенью падения инвестиций в предыдущий период. Говорю "в известной степени", потому что частично это сокращение было все-таки оправдано. Это означает, прежде всего, инвестиции в сельское хозяйство, где они сократились в 20 раз, жилищно-коммунальное хозяйство, которое разваливается на глазах, инвести­ционное машиностроение. Более определенно можно будет сказать, когда станет ясно реальное состояние основных фондов в хозяйстве страны.

Нет нужды долго говорить о том, что для разворота инвестици­онного машиностроения нужны черные и цветные металлы, под­шипники, резинотехнические изделия и т. д. Здесь расширение про­изводства может и не потребуется. Эти отрасли сейчас работают преимущественно на внешние рынки и речь может идти о их пере­ориентации на внутренний рынок, если конечно он будет так же вы­годен и надежен, как и внешний,

Хорошие перспективы открывает расширение инвестиционного сектора перед такими отраслями, как промышленность строитель­ных материалов, которая может вырасти примерно в 3 раза, лесной и деревообрабатывающей промышленности, работающей на нужды этого сектора, химической промышленности и для нужд инвестици­онного сектора, и для нужд сельского хозяйства, где применение ми­неральных удобрений сократилось за 90-е годы в 10 раз, если не больше. Расширение этих отраслей потребует реконструкции и ново­го строительства многих предприятий.

Развитие отечественного инвестиционного сектора поставит непростые задачи и перед инфраструктурными производственными отраслями: транспортом и электроэнергетикой. И здесь положение очень непростое. Износ фондов в этих отраслях велик и они работают почти на пределе своих возможностей. Значит, нужно обновление оборудования этих отраслей и частично новое строительство, что опять-таки предъявит большие требования к строительству и инве­стиционному машиностроению.

Относительно неплохие перспективы имеются для сельского хо­зяйства, легкой и пищевой промышленности. Эти отрасли работают для нужд массового потребителя, и его доходы должны даже не­сколько вырасти в связи с перераспределением доходов.

"Продвинутый" экономист наверняка заметит: а где же здесь наукоемкие отрасли, где электроника, информатика, биотехнология и т. д.? Не идет ли речь просто о воссоздании традиционной эконо­мической структуры экономики, в то время как весь мир ее меняет? Отвечу, что для России, где в 90-е годы происходил зачастую переход к доиндустриальной экономике, возвращение к индустриальной экономике уже будет большим прогрессом. Кроме того, предлагается развитие традиционных отраслей на новой научно-технической ос­нове, Наконец, всякому овощу свое время. Для развития новых от­раслей нужна хорошая база из развитых традиционных отраслей. Даже в США поспешное развитие новых отраслей ("новая экономи­ка") кончилось большой неудачей.

Сокращение объема личного потребления населения примерно на одну треть (исключительно за счет сокращения доходов состоя­тельных слоев населения) приведет также к очень серьезным изме­нениям в структуре экономики. Речь прежде всего идет о всем спек­тре рыночных услуг, который сейчас обслуживает преимущественно указанные слои населения. Этот сектор развивался очень быстро в 90-е годы, по мере роста дифференциации доходов населения. Час­тично, однако, этот рост был оправдан, ибо в советский период он не обеспечивал и нужды основной части населения в качественных ус­лугах. Однако нынешняя его доля в валовом внутреннем продукте явно гипертрофирована.

Очевидно, что сокращение личного потребления населения прежде всего скажется на торговле и общественном питании. В по­следние годы идет (прежде всего в столицах) огромное строительст­во новых супер- и гипермаркетов стоимостью десятки миллионов долларов каждый. Строятся все новые и новые рестораны и кафе. Все эти дорогостоящие торговые предприятия обслуживают нужды не­большой по численности прослойки богатых людей. При предпола­гаемом сокращении их доходов в 3—3,5 раза возможность прибыль­ной работы многих из новых и даже старых аналогичных торговых заведений, по-видимому, исчезнет. Речь идет об очень серьезной экономической проблеме, ибо сейчас в этой сфере (с учетом теневой экономики) занято более 10 миллионов человек. Конечно, не может быть и речи о возврате к убогому состоянию этой сферы в советское время, но нынешние ее размеры явно гипертрофированны. Пробле­ма осложняется и тем, что частично расширение этой сферы проис­ходит на средства банков, ибо даже у высокодоходных торговых компаний средств для единовременных вложений стоимостью в сот­ни миллионов долларов нет. Это значит, что многие банки, вложив­шие средства в торговлю, окажутся в тяжелом положении. Впрочем, даже примерные результаты сокращения объема товарооборота на деятельность различных сегментов торговой сети определить невоз­можно, т. к. ее реальное финансовое состояние неизвестно. Быть может, это тот случай, когда действует поговорка, что при голоде "худой умрет, а толстый (торговля) похудеет".

Очень сильно сократится туристическая индустрия, почти пол­ностью работающая на нужды высокосостоятельных слоев населе­ния, в которой тоже заняты сейчас десятки тысяч людей и немалые капиталы. Серьезные потери понесет весь шоу-бизнес и бизнес раз­влечений. Видимо, сильно сократится система высшего образования, которая более чем на половину работает на платной основе и гото­вит юристов и экономистов, которые в таком количестве и особенно качестве не нужны российской экономике, и зачастую обучает сту­дентов, которых родители посылают в вузы только для того, чтобы уклониться от военной службы или не попасть под дурное влияние улицы. Наверняка сократится платное здравоохранение и ряд других областей деятельности, обслуживающих преимущественно спрос наиболее состоятельных слоев населения. Хотя я в целях экономии места и не проанализировал развитие аналогичных других, менее значимых отраслей экономики и видов деятельности, обслуживаю­щих спрос состоятельных слоев населения, очевидно, что речь идет об очень серьезном изменении структуры занятости населения и распределения капиталов в стране. Во многом, повторяю, должно произойти изменение в обратном направлении, чем то, которое про­исходило в 90-е годы. И как всякое серьезное изменение, данное из­менение тоже не обойдется без серьезных проблем, связанных с при­обретением новых (или восстановлением старых и забытых) трудо­вых навыков миллионами россиян.

Предлагаемое изменение структуры экономики серьезно по­влияет на размещение производства товаров и услуг и доходов населения по регионам страны. Очевидно, что выиграют регионы, спе­циализирующиеся на выпуске товаров и проиграют регионы, спе­циализирующиеся на производстве услуг для состоятельных слоев населения. К последним, конечно же, относится прежде всего Моск­ва, но также и многие другие крупные города страны, в том числе и Новосибирск. В настоящее время разрыв между уровнем жизни среднего москвича и среднего жителя остальной России превышает четыре раза, что является, во многом, следствием проживания в Мо­скве самых богатых людей в стране и огромной прослойки населе­ния, обслуживающей нужды этих людей и иностранцев. Можно по­лагать, что средний уровень доходов москвичей сократится пример­но в два раза, резко сократится в Москве занятость в сфере услуг. Вместе с тем, в той же Москве вырастет хорошо развитая в прошлом производственная сфера, занятость в конструкторских бюро, проект­ных институтах, прикладных научных институтах. Аналогичные процессы, хотя и в гораздо меньших масштабах, произойдут в других крупных городах страны, которые приобретут более производствен­ный, чем сервисный, характер, как сейчас.

Процесс перехода от экономики разрушения к экономике сози­дания продлится несколько лет. И реальный положительный эффект от него последует, при умном проведении тоже не раньше чем через несколько лет. Именно такой период нужен для реконструкции и ввода в действие новых предприятий, переобучении рабочих и ин­женерно-технических работников. В этот переходный период нельзя ожидать роста ВВП, будут создаваться только предпосылки для тако­го роста. Скорее всего, он даже несколько снизится, поскольку со­кращение сферы услуг еще не будет компенсироваться ростом про­изводственной сферы. Но без такого переходного периода крах рос­сийской экономики мне представляется неизбежным.

В порядке первого приближения (для более точной, хотя тоже примерной оценки, нужен специальный расчет) можно полагать, что к концу первого десятилетия XXI века удастся, проведя предлагаемый хозяйственный маневр, достигнуть положительных темпов роста экономики, а к концу второго десятилетия достигнуть и даже не­сколько превзойти уровень 1990-го года, получив экономику намно­го более технически оснащенную и нацеленную на удовлетворение нужд людей, чем в 1990-м году.

Я веду речь о третьей в послереволюционной России индустриа­лизации, первая была в 30-е годы и проводилась поспешной и неэф­фективно (во многом вынужденно). Вторая в 50-е годы — несравненно более эффективно, но она захлебнулась в 60—80-е годы в бо­лоте административной системы. По своим масштабам и трудностям нынешняя третья вполне сопоставима с первыми двумя. Есть риск пойти по пути первой и шанс провести ее успешно. Этот шанс нельзя упустить.

Конечно, нарисовать красивую, пусть и обоснованную, картину развития экономики гораздо легче, чем ее реализовать. Для второго надо найти адекватный общественно-экономический механизм и мотивацию трудящихся. Но это уже предмет другой статьи.

Г.И. Ханин, Д.А. Фомин.
Деньги для модернизации: сколько нужно и где их взять?

 

Лозунг модернизации останется очередным симулякром до тех пор, пока не будет установлено, сколько для нее нужно денег и откуда их можно взять. Эти вопросы руководители российского госу­дарства не ставят, и потому их многочисленные призывы к модерни­зации пока являются ничем иным, как в лучшем случае прекрасно­душным мечтанием, а в худшем – демагогией и обманом.

Когда-то Наполеон говорил, что для победы в войне нужны три вещи: деньги, деньги, и еще раз деньги. То же самое можно сказать и о модернизации. Для нее нужно очень много денег (последнее, ко­нечно, не означает, что дело ограничивается только деньгами – но об этом позже).

Причин «странного» замалчивания российскими властями цены модернизации несколько. Они не знают, сколько денег необходимо, и ни одно из экономических ведомств им об этом не сообщает, по­скольку те и сами живут в мире «лукавых» цифр. Совсем недавно журнал «Эксперт» обобщил данные официальных программ модер­низации российской экономики и обнаружил, что они предусматри­вали на период до 2020 года вложение в модернизацию основных фондов лишь 112 трлн. рублей, чего, по мнению журнала, «хватит лишь на консервацию нынешнего уровня отставания»[220]. Не помогает и официальная экономическая наука: в многочисленных прогнозах и сценариях, составлявшихся академическим и ведомственными ин­ститутами, назывались примерно те же мизерные величины. Важ­нейшая причина беспомощности официальных структур в отноше­нии цены модернизации состоит в том, что они не знают и не пыта­ются узнать реальной стоимости имеющихся основных фондов, а без такой информации никакие расчеты не могут дать истинных резуль­татов.

Российское руководство, не имея доброкачественной официаль­ной экономической информации о требуемых затратах на модерни­зацию, пренебрегает и неофициальной, к которой она изредка обращается – и этому тоже есть объяснение. Сообщаемые нами цифры настолько велики и требуют таких серьезных жертв от населения, особенно наиболее состоятельной его части, что сообщить их людям просто страшно. И как идти на выборы с такими цифрами? Непре­менно возникнет вопрос и об ответственности и нынешней власти за требуемые жертвы. Нельзя же все валить на «лихие» 1990-е годы – тем более что и тогда многие представители нынешней элиты были не последними людьми во власти.

Конечно, для более или менее полного ответа на вопрос о сред­ствах, необходимых для модернизации, нужны усилия целых науч­ных коллективов и ряда экономических ведомств, поскольку требу­ются сложные расчеты и детальные оценки по отдельным отраслям (а их у нас более 400 только в промышленности). Но для определе­ния порядка цифр годятся и укрупненные расчеты.

Первая попытка определить цену модернизации была предпри­нята нами еще в 2002 году, когда необходимость нового «ускорения» стала совершенно очевидной[221]. Впоследствии для проведения этих расчетов (в нем помимо авторов активно участвовала и Н. В. Копылова) использовались проводившиеся с 2003 года оценки восстано­вительной стоимости основных фондов в некоторых отраслях эконо­мики. Для непосвященных в тонкости статистики и бухгалтерского учета напомним, что под восстановительной стоимостью понимается стоимость воспроизводства имеющихся основных фондов в текущих рыночных ценах. Совершенно очевидно, что при инфляции балансо­вая и восстановительная стоимость неизбежно расходятся – причем и тем сильнее, чем сильнее инфляция. К тому же, значительное рас­хождение между ними возникло еще в советский период, что тоже требовалось учесть.

Не станем приводить методологию наших расчетов: желающие могут с ней ознакомиться в наших многочисленных статьях. Отме­тим лишь, что к началу XXI века расхождение между восстановитель­ной и балансовой стоимостью по ряду отраслей экономики составило 4-5 раз и более (близкие оценки делались тогда и другими авторами – например, С. Ю. Глазьевым и К. К. Вальтухом, но они не подкреп­лялись конкретными расчетами). Корректировка официальной стоимости основных фондов на этот коэффициент позволила установить тогда, пусть и примерно, их реальную стоимость, что открывало путь к определению необходимых объемов инвестиций в модерниза­цию основных фондов для обеспечения быстрого экономического роста.

В течение 2003-2007 годов нами определялся уровень недооценённости основных фондов в новых секторах экономики России; в частности, важное значение имела оценка состояния основных фон­дов в жилищно-коммунальном хозяйстве, которая выявила потреб­ность в огромном (14 трлн. рублей) объеме капиталовложений, не­обходимом для недопущения краха этой жизненно важной отрасли.

Прежде чем излагать наши расчеты нужных для модернизации средств, напомним, что они состоят из вложений в обновление физи­ческого капитала (в котором основную роль играют основные фонды – здания, сооружения, оборудование и некоторые другие менее крупные компоненты), оборотного капитала (запасов материалов, незавершенного производства, готовой продукции) и человеческого капитала (куда относятся текущие расходы на образование, здраво­охранение и науку).

В 2010 году нами тремя независимыми методами была опреде­лена восстановительная стоимость основных фондов промышленно­сти России в 2005-2008 годы. В этот период она превысила их балан­совую стоимость в 6,9 раза[222] – значительно больше, чем в конце 1990-х годов в индустриальном секторе. Тогда по другим отраслям экономики (кроме транспорта и строительства, расчеты по которым не производились) соотношения между восстановительной и балан­совой стоимостью оказались в 2 и более раза выше, чем в промыш­ленности[223]. Не имея возможности заново произвести расчеты восстановительной стоимости по всем отраслям, примем, что по всей эко­номике отношение восстановительной стоимости к балансовой со­ставляет минимум 8:1. В начале 2008 года объем основных фондов в России составил по балансовой полной стоимости 64,4 трлн. рублей, в начале 2009 года – 74,4 трлн. рублей[224]. Средняя величина – 69,4 трлн. рублей, что соответствует полной восстановительной стоимо­сти в 555,2 трлн. рублей. Вследствие различной степени износа ста­рых основных фондов в дорогих рублях и новых в дешевых рублях реальный износ основных фондов намного выше официального. В 2001 году нами был рассчитан реальный износ основных фондов для электроэнергетики, который превысил официальный на 22,1 про­центных пункта – что, если экстраполировать эту разницу на всю экономику, указывало на реальный износ всех основных фондов в размере 67,9%[225]. Вряд ли с тех пор он снизился. Исходя из этой вели­чины остаточная восстановительная стоимость основных фондов составит 178,2 трлн. рублей.

Полученные значения полной и остаточной восстановительной стоимости основных фондов в 2008 году позволяют рассчитать при­мерную потребность в инвестициях при различных гипотезах еже­годного роста ВВП за счет наращивания основных фондов при неиз­менной структуре экономики. При гипотезе о росте ВВП на 8% еже­годно потребуется 11,04 трлн. рублей для возмещения физического износа в размере 2% от полной восстановительной стоимости основ­ных фондов и еще 14,25 трлн. рублей для роста их остаточной вос­становительной стоимости на 8% ежегодно – итого 25,29 трлн. руб­лей при реальном показателе инвестиций в экономику в размере 8,76 трлн. рублей. «Дефицит» в размере 16,53 трлн. рублей составля­ет более 80% от объема личного потребления населения в 2008 году[226]. Ввиду невозможности мобилизовать такие средства, снизим ежегод­ные темпы роста ВВП и основных фондов до 3%. Тогда потребность в капитальных вложениях составит те же 11,04 трлн. рублей для воз­мещения физического износа и 5,34 трлн. рублей для обеспечения прироста основных фондов – то есть 16,38 трлн. рублей, или на 7,62 трлн. рублей больше, чем было реально инвестировано в 2008 году.

Следует обратить внимание на то, что объем капвложений в 2008 году был меньше физического износа основных фондов, что означало их ежегодное снижение на 2,28 трлн. рублей или на 1,3%. Следова­тельно, при выходе на максимум использования производственных мощностей (что как раз и произошло в 2008 году) Россию ожидает такое же примерное ежегодное сокращение ВВП вместо намечаемого правительством его роста на 3-4% ежегодно до 2013 года и чуть ли не на 7-8% после 2013 года...

Начиная с 2005 года, потребность в средствах для модернизации определялась нами только по физическому капиталу. Для полного учета необходимых вложений нужно дополнить исчислявшиеся нами инвестиции в основные фонды вложениями в оборотные. В 2008 го­ды инвестиции в основные фонды составили по Российской Федера­ции 8,76 трлн. рублей[227]. По данным статистики национальных счетов США (российским данными пользоваться невозможно ввиду их мно­гочисленных искажений) на 1 рубль основных фондов в период эко­номического подъема приходилось примерно 6 копеек оборотных фондов[228]. Следовательно, при росте капитальных вложений на 7,62 трлн. рублей требуется ежегодный прирост оборотных фондов на 460 млрд. рублей, а всего дополнительные вложения в физический капи­тал составят 8,08 трлн. рублей.

В случае данного увеличения доля фонда накопления в ВВП со­ставила бы 41,6%. Этот показатель – один из самых высоких в мире и вряд ли можно его превысить (хотя такие примеры имеются, напри­мер, в КНР). При этом мы исходим из обоснованности оценки рос­сийского ВВП, в которой, однако, нет полной уверенности из-за не­ясности с обоснованностью учета официальной статистикой размера теневой экономики.

Интересный (и интригующий) вопрос состоит в том, почему практически во всех странах доля фонда накопления свыше 40% ВВП обеспечивала ежегодный рост ВВП на 7-8% и более, а в России – лишь на скромные 3%. Основная причина состоит в том, что Россия унаследовала огромный и устаревший физический капитал СССР, в связи с чем большая часть фонда накопления (26,5% ВВП или почти 2/3) тратится на возмещение его физического износа, в то время как другие страны проводили модернизацию, имея минимальный объем основных фондов. К тому же в России модернизации препятствует значительно более косный социальный и человеческий капитал. Он мешает осуществлять менее фондоемкие структурные сдвиги, иг­рающие столь важную роль в ряде других стран. Немалую негатив­ную роль играют и менее благоприятные климатические и транс­портные условия, порождающие дополнительные капитальные за­траты. Но есть в этом вопросе и статистическая проблема. По расче­там паритета покупательной способности валют, проводившихся в разные годы Евростатом в рамках программы международных сопос­тавлений ВВП в секторе фонда накопления, этот паритет для России на 7-8 процентных пункта ниже, чем по расчетам российской стати­стики национальных счетов. Результаты этих расчетов Евростата совпадают с проводившимися нами альтернативными расчетами динамики розничных цен и оптовых цен на инвестиционные товары с 1990 года. Если следовать этой методике, то реальная доля фонда накопления после перераспределения доходов и сокращения отдель­ных статей бюджета составит не 41,6% ВВП, а 33-34%. Для того, что­бы поднять ее до 41,6%, придется дополнительно изыскать дополни­тельно еще около 3 трлн. рублей. Но тогда и ежегодные темпы роста ВВП могут возрасти до уже достаточно высоких 4% в год за предела­ми 2015 года. Это потребует сокращения фонда личного потребления домашних хозяйств еще на 15 процентных пунктов.

Для определения полной величины вложений в модернизацию экономики надо учесть также дополнительные вложения в человече­ский капитал. Методика их определения, как и исчисления величины человеческого капитала, в России отсутствует. Вполне очевидно лишь то, что в 1990-е годы произошло сокращение инвестиций в этот сектор, сходное по масштабам со снижением вложений в физический капитал. Лишь частично это сокращение было компенсировано рос­том в 2000-е годы. Об убогости сферы человеческого капитала в Рос­сии свидетельствуют низкая оплата труда преподавателей, врачей и научных работников, бедность библиотек, учебного, научного и ме­дицинского оборудования и многие другие хорошо известные факты. Поэтому мы исходим из необходимости увеличения вложений в эту сферу в те же 1,87 раза, что и по физическому капиталу. В качестве текущих вложений мы приняли валовую добавленную стоимость, созданную в данном секторе: в 2008 году она составила в сфере обра­зования в 960 млрд. рублей, в здравоохранении – 1,19 трлн. рублей[229], затраты на НИОКР – 430 млрд. рублей[230], а всего по трем отраслям – 2,58 трлн. рублей. Их требуется увеличить до 4,82 трлн. рублей, т. е. на 2,24 трлн, рублей. Совокупные же вложения в физический и чело­веческий капитал в год требуется увеличить на 10,32 трлн. рублей. Из этой суммы по самому оптимистическому сценарию за счет до­полнительного притока иностранного капитала вряд ли может быть получено больше 10 млрд. долл., или 300 млрд. рублей. Таким обра­зом, нужно найти 10,02 трлн. рублей, или 50,1% от объема личного потребления домашних хозяйств в 2008 году.

Цифра сокращения уровня жизни населения, конечно, колос­сальная. Есть от чего российским руководителям и всему населению России прийти в ужас. Но ясно, что за отсталость и ее преодоление приходится (и всегда приходилось) платить очень дорого. Не явля­лись ли ужасы петровской и сталинской модернизации такой доро­гой платой за предыдущую многовековую отсталость и счет за них следует по справедливости предъявить предыдущим правителям Рос­сии? И нынешний счет можно предъявить не только руководителям последних 20 лет, но и предыдущих 20 лет брежневского благополу­чия и популистских структурных горбачевских реформ, подрывав­ших человеческий и физический капитал страны.

Хочется обратить внимание на то, что ценой колоссальных уси­лий и материальных жертв удастся достигнуть весьма скромного ре­зультата в 3% ежегодного прироста ВВП. И то не сразу: потребуется несколько лет для выработки программы модернизации, необходи­мой законодательной базы, проектных и строительно-монтажных работ на новых или реконструируемых предприятиях, обучения для них кадров и освоения ими новой техники. Будет успехом, если в 2020 году Россия сумеет по объему ВВП достичь уровня 1987 года, от которого сейчас она отстает, по нашим подсчетам, примерно на 20%. Осуществить программу прорыва будет крайне сложно, по­скольку за последние годы мы почти извели хороших экономистов, юристов, проектировщиков, строителей и квалифицированных рабочих и инженеров, погубили собственное инвестиционное ма­шиностроение. Так что для модернизации нам не хватает не столь­ко денег, сколько ума. К тому же очень серьезные проблемы возникнут в связи с сокращением трудовых ресурсов и необходимостью их грандиозного перераспределения между отраслями народного хозяйства. Существенные трудности связаны и с обеспечени­ем такого роста энергетическими ресурсами. Скорее всего, потре­буется заметно сократить их экспорт, что окажется затруднительно и с точки зрения выполнения принятых долгосрочных обяза­тельств, и с точки зрения финансирования импорта и выплаты долгов. Еще более сложные проблемы возникнут с двумя ключевы­ми инфраструктурными отраслями, которые работают на пределе своих производственных возможностей: электроэнергетикой и же­лезнодорожным транспортом. Здесь не поможет внешнеэкономи­ческий маневр, а расширение их производственных возможностей требует длительного времени для проектирования и строительства новых объектов или их реконструкции.

Нами специально для данной статьи был произведен и более де­тальный расчет соотношения между восстановительной и балансо­вой стоимостью основных фондов. Средняя величина соотношения основана на отраслевой структуре балансовой стоимости основных фондов в 2008 году и охватывает 83,6% общего их объема в этом го­ду. Среди важнейшей неохваченной, по понятным причинам, части их стоимости укажем на стоимость военной техники и военных со­оружений. Результаты представлены в Таблице 1.

 

Таблица 1