Билет 19. Социально-философский анализ проблемы насилия

Насилие – общественное отношение, в ходе которого одни индивиды (группы людей) с помощью внешнего принуждения, представляющего угрозу жизни, подчиняют себе других, их способности, производительные силы, собственность.

Насилие можно интерпретировать как разновидность отношений власти, поскольку последняя представляет собой господство одной воли над другой, принятие решения за другого. Оно отличается от других типов властных отношений – патернализма и правового принуждения. Патернализм есть господство зрелой (взрослой) воли над незрелой (детской); такое господство считается отеческим, ибо оберегает незрелую волю и, как предполагается, в последующем, когда последняя достигает стадии зрелости, будет одобрено ею. Правовое принуждение имеет источником предварительный договор, по которому индивиды сознательно в рамках и для целей сообщества отказываются от части своей свободы и передают право материально гарантированного решения по определенным вопросам определенным институтам и институционализированным лицам. Отличие их от насилия в наличии разрешения на него.

Насилие следует также отличать от природной агрессивности человека как живого существа. «Воинственные» инстинкты, как и инстинкт страха, могут играть свою роль и даже изощренно использоваться в практике насилия, но они не тождественны ему. В отличие от них насилие является актом сознательной воли и претендует на обоснование, на законное место в межчеловеческой коммуникации.

Усилия философов найти насилию позитивное место в этико-нормативных программах и метафизических образах человека и мира если и были обусловлены их личным политическим оппортунизмом, то отнюдь не в первую очередь; более существенны два других мотива: а) стремление найти соразмерное и эффективное средство борьбы против зла и, самое главное, б) конкретизировать идею активного, деятельного начала в структуре бытия.

Насилие считается оправданным в нескольких случаях.

1. Насилие выступает как отказ от части во имя целого (Платон, Августин, Фома Аквинский и др.). Однако понимаемое адекватно, как узурпация свободной воли, насилие не может быть частичным, по крайней мере тогда, когда речь идет об убийстве; отношения личности и общества в этическом аспекте нельзя интерпретировать как часть и целое.

2. Насилие рассматривается как жертва, принесенная на алтарь будущего (революционная идеология).

3. Насилие является способом борьбы с насилием по формуле «Цель оправдывает средства» (иезуиты, Д.Дьюи, Л.Д.Троцкий и др.). Однако логика этой формулы – благо цели ощутимо превосходит и тем компенсирует зло средств, ведущих к ней, – не действует в ситуации противостояния насилию с помощью насилия. В масштабе индивида зло убийства ничем не может быть компенсировано. В масштабе социума зло могло бы быть санкционировано нравственно, если бы оно вело к обществу без насилия. Однако насилие не предотвращается ответным насилием – до того, как оно совершено, нельзя знать достоверно, что оно непременно будет иметь место; после того, как оно совершено, ответное насилие не является его предотвращением. Насилие нельзя изжить с помощью насилия, т. к. для того, чтобы быть эффективным, второе (ответное) должно быть больше первого. Формула «Цель оправдывает средства» вообще неприменима к морали, т. к. мораль является необычной целью (целью целей, самоцелью), которая совпадает со средствами своего осуществления.

4. Справедливость выступает в форме легитимного насилия (Г.Гроций, Гоббс, И.Кант и др.). Легитимное насилие существовало в двух исторических формах – талиона и государственного (законного, правового) насилия. Оно получало нравственное оправдание и рассматривалось в качестве канона справедливости не потому, что оно было насилием, а потому, что каждый раз являлось его принципиальным ограничением: талион через равное возмездие ограничил зоологическую вражду между разными кровнородственными объединениями; государство, монополизировав насилие, переведя его в латентную форму, ограничило насильственную практику первобытности. Здесь уместна аналогия с выбором меньшего зла, который считается этическим не потому, что он есть выбор зла, а потому, что это выбор меньшего зла. Особым случаем легитимного насилия государства является смертная казнь: есть убедительные основания, отказывающие ей в правовой легитимности; по Ч.Беккариа, ее вообще нельзя считать наказанием.

5. Насилие определяется как историческое деяние, необходимая форма восходящего развития общества (Гегель, Маркс и др.). Насилие, вписанное в объективное развитие истории столь же органично, как грозы и ливни в круговорот природы, «является повивальной бабкой старого общества, когда оно беременно новым» (Маркс К. Капитал, т. I, гл. XXIV, § 6). Однако философско-историческое оправдание насилия как фактора, влияющего на развитие социума, вовсе не означает его этического оправдания в качестве принципа индивидуально-ответственного поведения: во-первых, историческая продуктивность насилия (напр., революций) в отличие от его деструктивных форм (мятежей, разбоев и т.п.) устанавливается только задним числом; во-вторых, историческое событие является массовым деянием, складывающимся из практически бесконечного количества индивидуальных действий и несводимых ни к одному из них, в силу чего никогда нельзя сказать, в какой мере оно является следствием сознательных насильственных акций. Нет прямой связи между ответственным поведением индивидов и исторически значимыми объективными результатами; историческая правота поэтому не совпадает с правотой этической. Народы имеют право на восстание, революции (Фома Аквинский, Фихте и др.), но это не означает, что такое право есть у индивидов, т.к. восстания и революции сами по себе еще не гарантируют свободы (И.Кант).

К традиции критики насилия принадлежат несколько замечательных мыслителей ХХ века, хотя, конечно, в гуманитарной культуре критика отдельных видов и сторон насилия возникала время от времени и раньше, особенно у писателей, литераторов, гуманистов, религиозных деятелей и т. д. Но интересно то, что так принципиально, так конкретно, как в ХХ веке, проблематика критики насилия раньше не обсуждалась; по крайней мере, не была введена в качестве основного, имманентного смыслу самой философии вопроса, а не только в контексте ее отдельных дисциплин или институциональных проектов. Из философов XX века — это, прежде всего, Вальтер Беньямин, написавший о критике насилия специальный текст «К критике насилия» в 20-е годы прошлого века. Остается важной в контексте проблемы насилия изданная недавно по-русски книга «Размышление о насилии» Жоржа Сореля. К этой теме в разное время обращались Георг Лукач, Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер, Эммануэль Левинас, и, наконец, Жак Деррида, который попытался в ряде своих текстов деконструировать сразу и Левинаса, и Беньямина. Существует интересная книга о насилии Ханны Аренд.

Все авторы соглашаются с тезисом о существовании связи насилия с разумом. Но это не значит, что философия обречена принимать насилие в той или иной форме в качестве горизонта для осуществления своих потребностей — в познании, истине, смысле и т. д., даже если речь идет о познании человеческой, социальной и одновременно природной жизни, где насилие выполняет, безусловно, важную, медиальную роль. С насилием по-своему борются, с ним вступают в какие-то амбивалентные отношения право, мораль, религия и большинство людей в своей повседневной практике. Критика насилия предполагает обнаружение в насилии моментов, которые делают невозможным признание ее рациональной, объяснимой и допустимой для человека практикой, дискурсивной процедурой, чувственной способностью и антропологическим свойством.

Вальтер Беньямин в своем тексте писал о таком проблемном различии, как правоподдерживающее и правоустанавливающее насилие. Правоустанавливающее насилие — это насилие, которое устанавливается в результате войн, революций, каких-то массовых насильственных действий, которые учреждают новое государство, новую народность, новое право, закон и мораль. В результате этих действий появляется то, что мы называем цивилизацией, культурой, стабильной повседневной жизнью, с его устойчивыми формами отношений между людьми, когда они могут сосуществовать, не уничтожая друг друга, или уничтожать друг друга каким-то распределенным во времени, ритуальным способом, опираясь на культ и миф либо на пришедшие ему на смену право и мораль. Насилие становится правоподдерживающим, осуществляясь с помощью соответствующих властных институтов, прежде всего полиции. Проблема в том, что, стараясь избегать постоянные посягательства угнетенных и недовольных на учрежденное право, полиция подрывает основы его установления, размывая его положения в собственных постановлениях.

Структурное насилие - создание определенных условий (структуры), ущемляющих потребности и интересы людей (например, эксплуатация человека человеком в обществе). Автор этого термина Д. Галтунг, что структурное насилие в современном обществе является ничуть не менее распространенным и значимым, чем традиционное физическое насилие. Сам феномен структурного насилия он описывает следующими положениями:

· структурное насилие является естественным феноменом, потому что между социальными группами существуют определенные различия, прежде всего в позициях власти, которые отражаются в структуре социального взаимодействия; под структурным насилием понимается социальная несправедливость в смысле неравного распределения ресурсов и неравных жизненных шансов

· в категорию структурного насилия попадают только те явления, которых можно было бы объективно избежать

· структурное насилие, как правило, является следствием недальновидных политических решений

Основой структурного насилия является, прежде всего, неравный обмен, в результате которого верхние социальные слои получают значительно больше благ и возможностей, чем остальные. Таковы, например, российские политические реформы 90-х годов. Разгосударствление собственности было проведено таким образом, что практически вся она оказалась в руках весьма незначительной группы лиц, имевших доступ к власти или распоряжению различными материальными ресурсами. При этом прямого насилия было не так много. Почти все осуществлялось в рамках законов о приватизации. То есть фактически сами социальные структуры (институты) власти и управления крупными предприятиями оказались невольным источником обогащения одних групп и обнищания других. И дело не в том, что сами структуры были плохи, а в том, как они использовались.

Структурное насилие опасно тем, что оно, как правило, не осознается именно как насилие, причем ни одной, ни другой из противостоящих сторон. Неравное распределение благ обычно подается как игры стихийных рыночных сил, неравенство в реализации жизненных

шансов списывается на различия в способностях, а манипулирование сознанием прикрывается свободой слова.

Гальтунг также различал прямое (традиционное) насилие и культурное насилие.

"Культурное насилие" мы понимаем как те аспекты культуры, символической сферы нашего существования, представленной религией и идеологией, языком и искусством, эмпирической и формальной наукой (логикой и математикой), которые могут использоваться для оправдания и легитимации прямого и структурного насилия. С другой стороны, культуры могут нести и быть наделенными не только одним, но целым рядом обширных насильственных аспектов, охватывающих собой все культурные области, так что шаг от рассмотрения отдельных случаев культурного насилия к насильственным культурам может быть оправдан. Культурное насилие ведет к тому, что прямое и структурное насилие начинают выглядеть и восприниматься как справедливое, или во всяком случае, не дурное дело.

Славой Жижек делит насилие на структурное, субъективное и символическое. По его мнению, настоящее традиционное и самое проблемное насилие – это структурное. Оно есть целостная структурная составляющая, на фоне которой субъективное насилие выглядит мелко в виде конкретных действий. Именно структурное насилие наиболее масштабно и значимо и приводит к необратимым последствиям.

Сейла Бенхабиб рассматривал насилие со стороны таких ключевых моментов: противоречие права и культурных норм и в целом культуры.

В проекте Агамбена терроризм не имеет значения как уникальное явление, представляющее собой акт насилия: наоборот, терроризм позволяет закрепить насилие, которое необходимо для поддержания порядка. В реальности современного государства, пренебрегающего всеми нормами права, терроризм лишь помогает расширить сферу вмешательства власти в индивидуальную жизнь, поскольку может быть представлен как нечто, нарушающее порядок – иначе говоря, в своём классическом виде. Под видом поддержания порядка (коим являются многочисленные антитеррористические меры), по Агамбену, скрывается возможность ещё большего насилия, реализуемого через чрезвычайное положение – приостановления действия права с парадоксальной целью противостояния ликвидации порядка.