2020-08-05
58
Только сейчас я заметил, что из соседских штанов торчит горлышко семилетнего «Havana Club».
- Так ведь поздно уже! Завтра с утра на работу.
Сосед криво ухмыльнулся.
- Кому как! Ты ведь знаешь, я сам себе хозяин. Мне, в отличие от тебя, вовсе не обязательно каждый день в офисе появляться. А ты всё на наше ненаглядное государство батрачишь?
- Батрачу. А что?
- Ничего. Платят нормально?
- Вкалываю как Папа Карло, зарабатываю как Буратино. По сравнению с сегодняшними ценами – это сущие крохи. А инфляция сжирает то, что осталось. Я, знаешь ли, иногда чувствую себя, как раб на галере. Кормят хреново, работы много, цепь на шее тяжелая. Мимо галеры проплывают комфортабельные лайнеры, на палубе которых кипит совсем другая, сытая и довольная жизнь. А ещё там тусуется золотая молодёжь. Каждый день она пьёт, отдыхает, веселится и праздно прожигает своё несильно отягощенное насущными проблемами существование. А я сижу, на автомате вращаю весло, агрессивно смотрю на них и порой даже злобно завидую.
- Чему завидовать-то? Лёгкой жизни захотелось?
- А знаешь, может и захотелось! Но это пока что несбыточные мечты.
- Если всё так хреново, почему не валишь?
И тут меня понесло:
- Долго объяснять. Надсмотрщик в перерывах между заданиями и побоями дурным голосом орёт что-то про великое светлое будущее и тяжкое самопожертвенное бремя на благо страны. И ещё говорит, что галера правильным курсом идёт, а на всех остальных кораблях плавает одно только мудачьё конченное. Постепенно ты привыкаешь и к цепи, и к объедкам, которые иногда бросают с барского стола на грязную рабскую палубу. Ну, а рядом сидит куча таких же, как и ты мечтательных идиотов. Кряхтят и тоже на вёсла налегают. Не так скучно одному. И все только ноют и ноют. А кто не ноет, тот ворует. Сейчас многие берут с собой весло и бросаются за борт, так как перспективы этого плавания очень неясные. Некоторые выплывают и больше не возвращаются, а есть и такие, кто барахтается и слёзно умоляет, чтобы его втащили обратно. Прогноз один: скорей всего, ты так и состаришься на этой галере, и тогда по достижению пенсионного возраста тебя аккуратно снимут с цепи, завернут в какое-нибудь ненужное тряпье и ещё живого выбросят за борт. Собственно не из плохих побуждений, а так, чтобы сэкономить деньги налогоплательщиков. Пенсию нынче невыгодно платить стало. А на освободившееся место посадят какого-нибудь молодого идеалиста, и он также как и ты, будет крутить эту лямку до кровавых мозолей и зелёных соплей. Вот только есть одно «но».
- Какое? – отозвался сосед, сделав вид, что ему интересны мои разглагольствования.
- По очень опасным водам эта самая галера плывёт. Того и гляди, наскочит на скалу или на какой-нибудь подводный риф. И вот тогда всё может кончиться очень быстро: галера пропорет свое тонкое, неокрепшее брюхо и гирей пойдет ко дну. Надсмотрщик и глазом не успеет моргнуть. А по сравнению с этой катастрофой, трагедия затонувшего «Титаника» покажется сущей ерундой, бабушкиной сказочкой про белого бычка!
Сосед изобразил сочувственно-критический оскал, запустил руку в другой карман и извлек оттуда смятые пластиковые стаканчики.
- Слишком уж мрачная картина у тебя получилась! А про светлую жизнь, которая вот-вот должна наступить, я, кажется, где-то уже слышал, - задумчиво пробормотал он, погладив маленький белый шрамик на левой щеке. - Ну, ладненько! Давай-ка выпьем за то, чтобы всё у тебя наладилось!
Мы чокнулись и немедленно употребили.
- С Верой больше не общаешься? – сморщившись, спросил Дима.
- Нет, я слышал она скоро замуж выходит.
- Сочувствую!
- Незачем, мне, в общем-то, всё равно.
- Мда, хорошая была девка, вы неплохо смотрелись вместе.
- И не более того.
- Так! Тогда давай за любовь! Чтобы она у нас была!
Распитие пошло по второму кругу.
- Как тебе? – спросил меня Дима.
- Ни о чём! – натужно просипел я. - Самогонка есть самогонка. Хоть из пшеницы, хоть из тростникового сахара, хоть из одуванчиков. Вкус один. Дим, ты извини, я больше не буду!
- Тогда я только себе налью.
Глядя на довольного соседа, который щедро сливал в пластиковый стаканчик сивушный напиток из далекой социалистической страны, я вспомнил свою бывшую и ощутил внутри слабый, но неприятный укол. Я потушил дымящуюся сигару об стенку, которая, по моему глубокому убеждению, существовала именно для этого, и мужественно проглотил остатки рома.
- Ладно, сосед, я пошёл баиньки. Спасибо за угощение!
- И тебе спасибо за компанию, сосед, - попрощался со мной Дима, пожимая на прощание руку.
После моего ухода он ещё долго пускал изо рта плотные дымные кольца, отхлёбывая алкоголь прямо из бутылки. Ну, какие теперь стаканчики? Кого стесняться, спрашивается? Жена уже давно видит десятый сон, а запас соседей на сегодня, к превеликому сожалению, уже иссяк.
- Комсомолки…, - задумчиво произнёс он. – Пионеры, комсомолки, октябрята…
Вихрь полузабытых ностальгических воспоминаний подхватил его воображение как лёгкое, невесомое пёрышко. Отрывочные картинки начали складываться в мозаику его ушедшей жизни, теперь уже невозвратно далёкой и практически чужой. Он смотрел в окно, где сквозь запотевшее стекло светилось златое острие Останкинской телебашни, и его мысли стремительно неслись в прошлое, в котором не было места дорогим сигарам, бесчувственной продажной любви и бурому напитку с Острова Свободы.
Глава 2
Звезда карьериста
Если бы Вы спросили семилетнего Диму, кем он хочет стать, когда вырастет, то сразу получили бы хорошо обдуманный и весьма лаконичный ответ: «Трактористом!».
Уже позже, сидя за школьной партой, советский октябрёнок Дима Мотыльков воображал, как он лихо вспахивает просторы своей необъятной и горячо любимой им Советской державы. Он закрывал глаза и видел, как он, подросший и возмужавший, гордо восседает за баранкой огромного дребезжащего агрегата, а благодарные селяне толпами бегут за его железным буйволом, осыпая своего благодетеля подарками, цветами и конфетами. Дима обладал бурной фантазией и даже придумал, в чём он будет ходить на службу.
Вот стоит он, гроза полей и пастбищ, одетый в рваный ватник на голое тело, шаровары и стоптанные кирзовые сапоги. Он небрежно подпоясан дедовским солдатским ремнём и курит вонючую «Приму» без фильтра. После трудовой смены он картинно вытирает рукавом ватника натруженное мокрое чело и устало бросает на пашню свой кожаный трактористский картуз. В этот момент, согласно замыслу, к нему с кувшином молока должна была подбежать Маша Одинцова из 7-го «В» и нежно поцеловать его в мужскую щетинистую щёку. Дима жадно пьёт парное молоко из крынки и ласково обнимает юную Машу за осиную талию.
Когда пионер Дмитрий Мотыльков перешёл в десятый класс, он уже начал соображать, что у интеллигентных смазливых девушек грубые мокрозадые трактористы не в почёте. Маша Одинцова к тому моменту скоропостижно залетела от какого-то весёлого африканского студента из Университета дружбы народов, который, к слову сказать, узнав о стремительно надвигающемся на него семейно-бытовом кошмаре, немедленно собрал манатки и умотал к себе на родину.
Говорили, он был сыном вождя какого-то многочисленного африканского племени, и дома его с нетерпением ждала невеста. Как и всегда в таких случаях, доказательная база отсутствовала напрочь, и руководствоваться можно было только красивыми рассказами жизнерадостного студента. Практика показывает, что среди африканских и арабских юношей, обучающихся у нас, лишь немногие из них не являются сыновьями президентов, премьеров или сказочно богатых арабских шейхов.
Наши девушки всегда отличались не только изумительной красотой, но и легендарной доверчивостью. Подумать только, сколько лапши им на уши можно повесить! Именно этим обстоятельством пользуются многочисленные иностранные весельчаки.
Внезапно погрустневшая Маша целыми днями сидела дома, одуревшая от беременности и безделья. Делать аборт ей консервативные советские родители запретили, ровно, как и выходить на улицу.
- Ты же нас, честных советских людей, партийных товарищей со стажем позоришь, мерзавка! Что будет, если соседи увидят? Ты же не замужем! Позор! - в один голос долдонили ей папа и мама.
Поступить в институт Маша не успела, поэтому заняться ей было ну совершенно нечем. Она по-прежнему была красива, и даже небольшая полнота – следствие малоподвижного образа жизни последних дней – была ей очень к лицу.
Такой шанс хитрожопый Дима упустить не мог. У него созрел коварный план. Улучив момент, когда Машины родители ушли на работу, он запасся букетом тюльпанов и шоколадкой и решил нагло напроситься к Маше в гости. Трясясь от страха, он долго не решался нажать на кнопку звонка заветной квартиры. Наконец, он собрался с духом и позвонил. Прошло несколько долгих секунд, и Димка уже был готов позорно смыться, как дверь открылась. На пороге стояла Маша в домашних тапочках и потёртом линялом халатике, красная, как маков цвет.
- Мотыльков? Вот так сюрприз. Тебе кого?
Диме внезапно так захотелось писать, что он был готов поклясться, что сейчас он точно вспомнит детство золотое и надует полные штаны.
- Эээ…Никого. Привет, Маша!
- Привет. Ты чего такой бледный, а кому цветы?
- Я – бледный? Не знаю. Цветы? Ах да, цветы - тебе!
- Красивые, - сказала Маша, погрузив в букет свой прелестный остренький носик. - Чаю хочешь?
На уме у Димы было только одно – поскорее убежать отсюда. И никакого чаю ему не требовалось. Но он всё-таки попытался изобразить на лице улыбку и сдавленно пискнул: «Спасибо».
О существовании Димы Мотылькова Маша до этого момента подозревала очень смутно, да и то, потому, что она когда-то дружила с Диминой старшей сестрой Любой. Маша была старше его на целых три года.
После чая с шоколадкой у Димы был первый в его жизни неопытный пионерский секс. Делали они это в одной единственной позе – миссионерской – и умудренная экзотическим опытом Маша постоянно давала ему ценные указания, временами к месту и не к месту объясняя ему, что и как нужно делать.
От страха кончить с первого раза Дима не смог. Но Маша была терпелива, и наконец, он довольный откинулся на спинку кушетки, зажмурив глаза от удовольствия. Мечтательно запрокинув одну руку за голову, свободную руку он положил на наливную Машину грудь. Дима был счастлив.
Но чернокожий студент недаром сбежал от молодой русской красавицы. У Маши оказался специфический характер. Избалованная знойными африканскими ласками, Маша осталась крайне недовольна результатами совокупления. Она грубо стряхнула шаловливую Димину руку и тут же врезала ему всю правду-матку относительно его мужских способностей. Скидку на молодость и неопытность она, по дурости, делать не стала. Вдобавок ко всему, она язвительно пошутила насчёт Диминых семейных трусов в горошек. Но и этого ей показалось мало. Она достала из ящика стола чертёжную линейку, отмерила 30 сантиметров и начала ей издевательски крутить у Димы перед носом. Вот, типа, погляди, валенок, как там в Африке бабам вольготно живётся! Не тебе, дружок, чета! Этого Дима стерпеть уже не смог. В сердцах он обозвал зарвавшуюся комсомолку «валютной проституткой», заревел и выбежал из квартиры. Потом уже он хотел вернуться за цветами и остатками шоколада, но в последний момент передумал.
Хотя начало половой Диминой жизни было, мягко говоря, не совсем удачным, полученный бесценный опыт научил его одной вещи: чтобы получить желаемое вовсе не обязательно быть честным и идти напролом. Случай с нимфоманствующей Машей показал, что хитрость ценнее добродетели. Действительно, щуплый и угреватый Дима никогда Маше не нравился. Для неё он всегда оставался низкорослой малолеткой, которого можно разве что по-матерински пожалеть. А когда Маша по глупости и неопытности попала в неприятную жизненную ситуацию, Дима не преминул ей воспользоваться в собственных эротическо-корыстных целях. И, надо сказать, преуспел.
После того, как Дима, сверкая пятками, весь в слезах и соплях, выбежал из Машиного подъезда, он остановился, перевёл дух и задумался чем бы ему дальше заняться. Школу он уже прогулял, дома делать было нечего, и он решил пойти в парк Сокольники, чтобы проветрить расстроенные мозги. У входа в парк он купил себе бутылочку «Буратино» за 10 копеек и эскимо на палочке за 15 копеек.
Стояла тёплая погода, и свежий майский ветер приветливо дул Диме в лицо. От утренних расстройств он сразу же сгрыз заиндевевшее невкусное эскимо, даже не ощутив его морозную гадостность. Затем он немного погулял по зеленеющим тополиным аллеям. Ему очень хотелось плюхнуться на первую попавшуюся скамейку и перевести дух, но свободных скамеек не оказалось. На них сидели нахохлившиеся советские пенсионеры, которые не преминули воспользоваться тёплым деньком, чтобы принять солнечные ванны. Они с удовольствием подставляли свои старческие сморщенные лица под ласковые прикосновения майских солнечных лучей, и уходить явно не собирались. Тогда Дима потопал к Сокольническим прудам, где наверняка будет уютное вакантное местечко. Путь был неблизкий: ему предстояло прочапать от метро Сокольники практически до железнодорожной станции «Маленковская». Но ему просто было необходимо посидеть, а потом согласитесь: нельзя же пить лимонад на ходу! Он устало вздохнул и тронулся в путь.
Приблизительно через час он добрёл до своего любимого четвёртого по счёту дальнего пруда и сразу же нашёл там свободную скамейку. Свободная она была скорей всего потому, что спинка у неё отсутствовала, а посему московские бабки её не жаловали. Дима уселся на краешек скамейки и зубами откупорил бутылку сладкой газировки. Он долго смотрел на затянутую тиной гладь небольшого искусственного пруда и сделал большой жадный глоток «Буратины». Газировка была тёплая, не очень вкусная и пахла сосновыми опилками. Ветер весело шуршал берёзовой листвой над Диминой головой и пытался сорвать с его шеи красный пионерский галстук.
После трагедии с Машей советский отрок Дима приобрел гадкую привычку разговаривать с самим собой:
- Выходит, необязательно быть красивым и умным, чтобы тебя любили девочки? А что тогда надо? Я вот маленький, некрасивый, учусь на тройки, а красавицу Машу завалил. Вывод?
Дима крепко задумался, даже про свой лимонад забыл. Этим сразу же воспользовалась большая чёрная муха, которая нагло села на сладкое бутылочное горлышко. Потирая липкие мохнатые лапки, она решила как можно ближе подобраться к вожделенному напитку, но не рассчитала и свалилась в пузырящуюся приторную жидкость. Тут Дима очнулся от своих мыслей и жадно потянулся к бутылке, вознамерившись допить её до конца. В последний момент он заметил в лимонаде противную барахтающуюся муху и с негодованием выбросил недопитую бутылку в сточную канаву.
- Так какие выводы будут, товарищи?
Наверное, определённые выводы для себя Дима всё-таки сделал, так как он вдруг решительно встал со скамейки и постепенно начал меняться в лице.
Красный галстук по-прежнему живописно алел на ветру, норовя попасть Диме в нос, и он с негодованием сорвал его со своей шеи, картинно скомкал и положил в карман чёрных шерстяных брюк.
Дима решил вступить в комсомол.
Глава 3
По личному вопросу
По зданию Мазуткинского райкома Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжигорода Москвы шла симпатичная молодая девушка. Она шла той элегантной, женственной походкой, которая так нравится мужчинам, и юные комсомольские вожаки, которые случайно попадались ей на пути, долго смотрели ей вслед, обильно пуская слюни из открытого от восхищения рта.
Девушка была среднего роста, но при этом обладала роскошным, почти идеальным телосложением. Длинные, слегка вьющиеся тёмные волосы плавно струились по лебединым контурам шеи и мягко ниспадали на умопомрачительную грудь, которая будто только и мечтала о том, чтобы вырваться из удушливой несвободы тонкой шёлковой блузы василькового цвета. У девушки были правильные черты лица, тонкие губы и длинные, почти кукольные ресницы, томно обрамляющие её огромные светло-голубые глаза, которыми она с интересом разглядывала незнакомую ей обстановку. Она озадаченно остановилась на перекрестке двух одинаковых коридоров и вопросительно начала оглядываться по сторонам.
«Где же находится его кабинет?», - подумала она.
На её счастье мимо пробегала одна из комсомольских инструкторш, неопрятная белобрысая девица с потасканным деревенским лицом.
- Простите, пожалуйста, - начала девушка. - Вы не подскажите, где можно найти товарища второго секретаря?
Деловито закудахтав, девица поправила на угреватой переносице толстолинзые металлические очки и первым делом близоруко осмотрела красивую гостью с головы до ног. Похоже, что увиденное ей очень не понравилось, так как она неодобрительно пощелкала языком. Затем она хрипло прочистила горло и гнусаво пролепетала:
- Вам по какому вопросу?
- По личному.
- Идите прямо по коридору, затем повернёте налево и до конца. Его кабинет будет слева от окна.
- Спасибо.
- Пожалуйста.
Видимо, белобрысую инструкторшу поедом грыз изнутри какой-то невысказанный вслух вопрос, так как она на полпути остановилась, повернулась к уходящей голубой блузке и крикнула ей вслед:
- Девушка, Вы состоите в комсомоле?
- Да.
- В таком случае Вы могли бы и не одевать такую короткую юбку. Постыдились бы в таком виде в районный комитет приходить! Здесь Вам не дискотека!
Но девушка в голубой блузке оказалась далеко не робкого десятка:
- Действительно, судя по Вашей базарности, это место больше смахивает на овощебазу!
Произнеся эту убийственную фразу, девушка повернулась и ушла, победоносно процокав каблучками очаровательных ножек по истёртому райкомовскому паркету. Обалдевшая от внезапного отпора инструкторша так и осталась стоять в коридоре с открытым ртом в состоянии, близком к клиническому столбняку. Только когда девушка скрылась из виду, и звук её шагов потонул в суматохе жужжащего предобеденного райкома, белобрысая перестала играть в манекен и удивлённо огляделась по сторонам с таким видом, будто её только что неожиданно стукнули по голове пыльным мешком с картошкой. Она постояла еще немного, видимо обдумывая, чего бы ей такое сказануть воздуху, еще не утратившему чудесного аромата ванили, который эфирным облаком исходил от красивой темноволосой девушки.
- Ходют тут всякие с грудью, понимаешь, на каблучках и в миниюбочке! И это именно в тот исторический момент, когда страна больше всего нуждается в самозабвенном ударном труде передовой горбачевско-ленинской молодежи. Проститутка!
И смачно плюнув в сторону, куда ушла неизвестная брюнетка (благо вокруг никого не было, чтобы подвергнуть критике этот некрасивый антикомсомольский жест), бледное угреватое создание медленно потащилось выполнять и перевыполнять планы партийного руководства по дальнейшему осчастливливанию коммунистической молодежи Мазуткинского района.
***
Чётко следуя указаниям белобрысого хамоватого существа, девушка дошла, наконец, до двери нужного ей кабинета. Дверь была старая, подбитая коричневой искусственной кожей и круглыми металлическими гвоздями с ребристыми позолоченными шляпками. Из-за большой влажности напыление на гвоздях местами отвалилось, оголив почерневшую от времени купоросную ржавчину. Рядом с дверью девушка обнаружила блестящую новенькую табличку, на которой было написано:
| Дмитрий Иванович Мотыльков второй секретарь |
Она немного постояла на месте, словно собираясь с мыслями, затем поправила причёску, привычным движением изящных пальцев разгладила тонкую ткань шерстяной юбки, решительно постучалась и вошла.
Сам Дмитрий Иванович с утра пребывал в замечательном настроении, судя по отсутствию обязательного для ношения галстука и тому, что его ноги, обутые в модные по тем временам модельные ботинки ленинградской фабрики «Скороход», расслабленно покоились на лакированной поверхности начальственного стола. Он непринуждённо расположился в затёртом кожаном кресле, которое он ещё в своё время, будучи инструктором по организационным вопросам, с боем вырвал из когтистых загребущих лап бухгалтерии. Тогда он со свойственной ему хитростью возбужденно апеллировал к здравому смыслу тогдашнего первого секретаря райкома, доказывая, что ему по долгу службы бегать приходится на порядок больше, чем бухгалтерам. А значит и спина у него устает сильнее. После бесконечных прений с зарвавшимися сотрудниками бухгалтерии, которым тоже не хотелось отдавать старые, но удобные стулья, а также Мотыльковских жалостливых писем в вышестоящий горком, «первому» пришлось уступить. После этого у бухгалтеров Мотыльков стал персоной «нон грата», зато его заметило и зауважало вышестоящее начальство. Мол, какой упорный сотрудник товарищ Мотыльков, который днями и ночами фактически живёт на работе, а ему даже нормальный стул выделить не могут. А получилось так, потому что Дима с упорностью кашалота дотошно создавал образ идеологически-подкованного трудоголика и был готов биться насмерть с теми, кто понимал истинную суть его ленивой и почти раздолбайской натуры. Он всегда приходил на полчаса раньше начала рабочего времени и всегда уходил в числе последних. Даже если он успевал переделать все дела, которых, к его чести сказать, было у него немало. При этом он втайне посмеивался над теми, кто «сгорал» на работе, у кого от частых «нервяков» и перенапряжения ехала крыша или шкалил мотор.
Когда очередного первого, второго секретаря или какого-нибудь начальника отдела увозили на карете «скорой помощи», что особенно часто случалось после ревизии или задушевных разговоров с высоким партийным или аппаратным руководством, он всегда хмыкал и тихо, так, чтобы никто его не услышал, бормотал себе под нос: «Работай, дурачок, получишь значок!». Или: «От работы кони дохнут!».
Дима всегда следовал мудрому правилу, которому его научил один старшина во время срочной службы в советской армии:
- Дело надо делать так, чтобы начальство считало тебя незаменимым, и чтобы не надорвать пупок. Начальства, его всякого-разного много, а пупок у тебя один!
Отслужив, Дима с блестящей характеристикой перешёл на постоянную работу в райком комсомола и за очень короткое, а по некоторым меркам и вовсе рекордное время, вырос из рядового бойца во второго секретаря. И это произошло вовсе не оттого, что Диму ласково опекала длинная мохнатая рука, а потому, что Дима был всегда корректен, с начальством в прения никогда не вступал, вопросов слишком много не задавал, на своём участке помощи не просил и коньячок из эмалированного чайника по праздникам на работе не хлестал.
А в то лохматое время последний момент был весьма и весьма немаловажен, так как товарищ Горбачев объявил крестовый поход не только несчастным виноградникам, но и употреблению спиртных напитков на рабочих местах. Надо сказать, покусился Михаил Сергеевич на святую и нерушимую традицию: квасить на работе, традицию, которая совершенно точно насчитывает не одно столетие. А варварская вырубка элитных виноградников, как мы знаем, впоследствии сыграла на руку экспортерам алкогольной продукции из западных капиталистических стран. То ли не осознавал Генсек-водкобрец в тот момент этих логических негативных последствий для страны, то ли наоборот, он понимал это лучше всех окружающих. Дима был уверен, что ненаглядному Михайло Сергеевичу когда-нибудь вручат за это медаль. Он даже знал, как всё это будет происходить.
«Огромный зал Кремлёвского дворца съездов. В зале не протолкнуться от обилия людей с фотокамерами, аккредитованных журналистов, заграничных послов и нереального количества советских партийных бонз. Отдельной группкой кучкуются иностранные капиталисты-производители вина, коньячных спиртов, пива и портвейна. Причём выглядят они так, будто только что сошли с кондовых антикапиталистических плакатов славных 1930-х и 1940-х годов. Дима никогда не видел настоящих зажиточных капиталистов загнивающего Запада, поэтому он представлял их себе именно так:
Все они, как один, носят чёрные шёлковые цилиндры, фраки, манишки, запонки, бабочки, тончайшие белоснежные перчатки и кожаные гетры на чёрно-белых лакированных ботинках. Теми же руками, которыми они крепко держат за горло западный рабоче-крестьянский пролетариат, проклятые капиталисты непринуждённо поигрывают тросточками из красного дерева, непременно с круглыми набалдашниками из слоновой кости, временами с важным видом попыхивая шикарными гаванскими сигарами толщиной с кулак.
Самый главный из них выделяется от остальных сородичей преогромным толстенным пузом, холёной бородой и усами белогвардейского генерала, а также необычным моноклем, заключённым в драгоценную оправу из золота вперемешку с бриллиантами, изумрудами и рубинами. Он ведёт непринужденную беседу со своими коллегами и маленькими ленивыми глотками пьёт виски из круглого бокала, покрытого подтаявшим инеем от обилия находящихся в нём крошечных кубиков льда.
Но тут раздаётся звук гонга, и все присутствующие разом умолкают. В президиум поднимается Главный капиталист. Он встаёт за трибуну с советским серпом и молотом и начинает долго рыться во внутреннем кармане своего великолепного фрака. В свете мощного прожектора все видят, как у него лбу капельками собирается пот. Наконец, он извлекает из кармана смятые листы бумаги, кладёт их перед собой и делает театральную паузу.
Все напряжённо ждут, когда он начнёт свой доклад, но Главный капиталист не спешит и только тихонько перелистывает страницы своей речи, периодически слюнявя указательный палец с длинным пожелтевшим ногтем. И только когда в зале начинают раздаваться тихие перешёптывания и еле сдерживаемые смешки, он решает начать своё выступление.
Забавно, что говорит он хоть и по-русски, но с заметным иностранным акцентом гадкого шпиона из одного старого советского кинофильма, который Дима когда-то посмотрел ещё в далёком детстве. Простим Диме это неандертальское невежество, ибо он за всю свою жизнь никогда не общался с настоящими иностранцами из плоти и крови.
- Уважаемые дамы и господа! Товарищи! Я и мои друзья-капиталисты имеем честь находиться здесь с большой, и я бы даже сказал великой миссией. Сегодня мы чествуем заслуги человека, который фактически поднял нас из нищеты и протянул нам руку помощи в тот момент, когда Западная экономика переживала мощнейший системный кризис, угрожая впасть в коллапс и рецессию. Как мы знаем, заслуга этого человека тем больше, что сделал он это за счёт страданий собственного несчастного народа, который и по сей день продолжает самозабвенно травиться самодельной и контрафактной алкогольной продукцией чрезвычайно низкого качества.
Раздаются аплодисменты, угрожающие перерасти в овации, но Главный буржуй успокаивающе поднимает вверх руку, и аплодисменты постепенно стихают.
- Более того, многие из нас не смогли бы так быстро разбогатеть, купить себе десятую машину и третий по счёту особняк, если бы нам нежданно-негаданно не открылся огромный, пьющий и, что самое главное, совершенно непривередливый рынок вашей страны.
Опять аплодисменты, но уже не такие громкие.
- Мы искренне благодарны этому великому человеку, и для меня большая честь вручить ему памятную серебряную медаль! Спасибо Вам, дорогой Михаил Сергеевич!
Луч прожектора перемещается на умиляющегося и вытирающего скупую мужскую слезу Генерального секретаря, бодрым шагом поднимающегося на трибуну. Сухое рукопожатие с Главным капиталистом сменяется объятиями и похлопыванием друг друга по плечу, а заканчивается в лучших традициях ушедшей Брежневской эпохи – слюнявыми поцелуями во все лицевые плоскости. Зал тонет в овациях, раздаются крики: «Слава Горбачёву» и «Русский и буржуй – братья навек»!
Между тем к Главному капиталисту подбегает его коллега и раболепствующе протягивает ему большую подарочную коробку, выполненную из блестящего синего бархата. Главный торжественно открывает её, извлекает оттуда здоровую серебряную медаль на алой ленте и довольно вешает её на склонённую генсековскую шею. Чеканка на медали гласит:
«Дорогому М.С.Горбачёву от благодарных капиталистов-индустриалистов».
Тут овации достигают такой мощи, что кажется, ещё чуть-чуть и народ отобьёт свои ладони до мяса. Горбачёв истошно кричит «Занавес» и гудящий зал погружается во тьму».
Дима любил наедине с собой посмеяться над этой остроумной шуткой собственного сочинения, но рассказывать её своим коллегам не торопился. И это при том, что сладкие плоды горбачевской гласности уже цвели пышным цветом. Дима, несмотря на свой относительно юный возраст, прекрасно понимал, что гласность гласностью, а диссидентов из психушек выпустили не всех. И по головке его за злые шутки о Генеральном секретаре ЦК КПСС никто гладить не станет. А Дима своей карьерой дорожил.
Мотылькову очень нравился его небольшой, но всё же отдельный кабинет. В свои неполные 23 года он почти по-детски радовался должности маленького начальника, радовался и тому, что молоденькие комсомолки, вопреки сложившейся традиции общаться в коллективе на «ты», уважительно называют его «Дмитрий Иванович». Ему нравилась неплохая для его возраста зарплата и вполне осязаемая возможность поступательного движения по карьерной лестнице. Кроме того, начальство, справедливо озабоченное его дальнейшим интеллектуальным развитием, воспользовалось своим священным правом «телефонной дипломатии» и впихнуло его во Всесоюзный Заочный Политехнический Институт. Полухалявная учёба с частичным отрывом от производства – что может быть лучше для подающего надежды молодого комсомольского работника?
