Человек московского обитания 5 страница

Нас, конечно же, убеждают пользоваться старым проверенным средством. Я его называю «Одноразовый Пакет Индивидуальной Защиты Достоинства» или ОПИЗД. Он же гандон, он же резинка, он же презик, он же опиздик. Но и здесь стопроцентную гарантию безопасности Вам никто не даст, остаётся лишь уповать на случай и порядочность производителя.

По моему глубокому убеждению, есть в ОПИЗДЕ нечто совершенно противоестественное. Вот, положим, лежит перед тобой уже готовая к употреблению баба. А ты, вместо того, чтобы немедленно приступить к делу, начинаешь воспроизводить странные алгоритмы.

Непонятливым поясню. Сначала ты судорожно вскрываешь эту дебильную картонную упаковку, до боли похожую на пачку сигарет. Потом как начинающий фокусник извлекаешь оттуда блестящую ленточку из трех или девяти опиздиков. Отделяешь один. Рвешь жёсткую оболочку зубами или ногтями, что, конечно же, совсем не просто: ты ведь их только что постриг перед свиданием. Долго и нудно ты пытаешься напялить его на хозяйство, и, в конце концов, понимаешь, что ты делаешь что-то не так. Ну, конечно же! Ты его неправильной стороной одеваешь, дубина! Первый опиздик испорчен. Тогда ты достаешь ещё один, и процедура повторяется заново. А тем временем, девчонка уже начинает скучать и украдкой позёвывать. Разраженный и злой, ты, наконец, справляешься с поставленной задачей. Так, а что дальше? А, точно! Чуть было не забыл! Её же ебать надо!

Вставляешь, разгоняешься.

Чпок! Чпок! Чпок!

 Так, не понял, товарищи, а в чём кайф вообще? Ощущений - ноль. Это все равно, что кушать изысканные деликатесы, не снимая с них полиэтиленовую пищевую плёнку.

Если не знать как без него, то может ещё и терпимо. Ей тоже не особо, ибо натирает.

Чпок! Чпок! Чпок!

 В воздухе тянет ароматом палёной резины, как на фабрике по утилизации автомобильных покрышек. Наконец, она ласково шепчет тебе на ушко:

- Слушай, давай без него?

А у тебя от ужаса шерсть на спине встаёт дыбом. Твоё лицо становится бледнее, чем самая бледная трепонема. Мысленно ты прокручиваешь весь твой дальнейший жизненный путь от КВД до кладбищенского погоста и, краснея от полного и чудовищного облома, со злобой рычишь в ответ:

- Нет! Минздрав предупреждает!

И украдкой смотришь всё время – уж не порвался ли? Наконец, ты с грехом пополам кончаешь. Затем как порядочный человек доводишь её. Снимаешь использованный опиздик. Брезгливо, с опаской, исключительно двумя пальцами, как бомбу с часовым механизмом, втайне радуясь, что эта пытка закончилась. Ну, а дальше ты лежишь и не можешь догнать, что же это сейчас только что было: секс, или всё-таки соскоб на флору?

 Да, случайные связи (производное от слова «случаться») – вещь опасная. Но и тут у врачей есть готовый рецепт. Вы, дескать, имейте только одну партнершу, и трахайте её, бедняжку, до посинения. Доверяйте друг другу, налево не ходите, и всё будет в шоколаде. Эта глупость опять же противоречит мужской природе. Нормальный мужик, он ведь как охотник, кровожадный хищник. Свою добычу ему надо выследить, догнать, завалить и поскорее сожрать с потрохами. Насытился, проголодался, опять насытился. И сколько так прикажете с одной «туши» питаться? Рано или поздно мясо закончится, и надо будет опять бежать по любовной «прерии» в поисках новой жертвы. Иначе не избежать белкового отощания и преждевременной кончины тонуса. Это, что касается «плотоядных» представителей мужской половины человечества. Всякие там слоны, жирафы, панды и прочие травоядные ленивцы могут всю жизнь обрывать листики с одной и той же пальмы. Съедят одни – подождут, пока на ней не вырастут новые. Народ их почему-то называет однолюбами, не понимая, что причины здесь исключительно биологические.

В общем, куда ни кинь, всюду, как говорится, кринолин. И самое большое удовольствие в жизни трансформировалось в хождение по минному полю, где в роли бронекостюма выступает ОПИЗД, а вместо миноискателя – флакончик «Мираместина»[10].

Странная вещь, господа! От этой философии у меня не на шутку разыгрался аппетит. Ко мне подошла официантка, милая, улыбчивая девушка в униформе ретро-буфетчицы, приняла заказ и пошла пробивать чек на кассу.

С аппетитом треская предложенную мне селёдку под шубой, я интеллигентно разглядывал худышку и думал, что будь у неё ноги хоть немного прямее (а не в форме буквы «О»), надо было бы непременно подбить к ней клинья. Очевидно, что месячный период вынужденного целибата уже начал сказываться на моём мыслительном процессе.

Как уже упоминалось, публика в Домжуре собирается довольно разношёрстная, особенно во время деловых обедов. Самое время поиграть в мою любимую игру. Правила простые. Нужно по внешним признакам определить принадлежность моих жующих соседей к той, или иной профессии. Тут мне очень кстати подали дымящуюся тарелку скоромного овощного супа, и игра началась.

По соседству сидели двое мужчин. Один помоложе, другой постарше. Одеты официально и подчёркнуто зализанно. Костюмчики отутюженные, броские, блестященькие, на вид - шерсть с добавками. Узел галстука не ослаблен. У молодого причёска свеженькая, другой стабильно лысеет, но за ровностью висков следит. Сидят ровно, расслабленно, глаза наглые. Говорят громко, как иностранцы, а лысый постоянно треплется по мобильнику. Второй парень вроде посимпатичнее, но на окружающих смотрит свысока. Ага, диагноз ясен: коммерсы. Точно не высшее звено, скорее середнячок. Причем тот, моложавый, очень похож на иногороднего, приехавшего покорять первопрестольную. Лысый – его начальник или старший коллега.

Бинго!

Так, с этими всё ясно, поехали дальше.

Слева чинно обедала другая компания: двое мужиков и дама. Первый экземпляр мужеского пола обладал внешностью, до чрезвычайности соборно-ортодоксальной. Возраст – чуть за сорок. Чёрная кудрявая борода неухожено топорщилась в разные стороны, подобно засохшему кусту садового крыжовника. Борода резко контрастировала с изящными очками в тонюсенькой золочёной оправе. На носу у бородатого всходил немаленький красный прыщ, сиявший во мраке подвала как звезда во лбу у Лебединой Царевны. Он был облачён в белую кубинскую рубаху навыпуск с несвежим, пожелтевшим воротничком. Длинные жидковатые волосы были собраны сзади в хвост. Кушал товарищ с изрядным аппетитом, и, помня о вреде питания всухомятку, обильно топил скудную трапезу в тёмном импортном пиве. Рядом с полным бокалом стояла, по-видимому, совсем недавно опорожнённая кружка со следами пены. Опытные люди мне как-то подсказали, что если человек пьёт пиво правильно (и при условии, что это пиво, а не порошок, разбодяженный водой), то у него на пустом бокале должно оставаться от четырёх до пяти пенных рисок. Это означает, что лицо потребляет напиток как надо: большими, долгими глотками, а не цедит помаленьку. Я с удовлетворением отметил, что бородатый знаком с этой доброй традицией пития и при желании мог бы показать мастер-класс.

Соблазненный этой прекрасной картиной, я подозвал тощенькую официанку.

- Марина! – прочитал я на баджике. - Пива мне!

- Вам какого? – почему-то обрадовалась официанточка.

Я полистал меню и остановил свой выбор на чешском «Плзеньском праздрое», который чехи для краткости называют «плзень». В Праге я бывал много раз и к этому светлому лагеру испытывал заслуженно тёплые чувства. Денег было жалко до слёз, но нельзя же, согласитесь, постоянно отказывать себе в таких элементарных удовольствиях! К тому же, это мой законный приз. Я его заслужил после благополучно «расколотых» коммерсантов.

- Это! - выбрал я, ткнув пальцем в картинку.

- Вам ноль пять или ноль тридцать три?

- Пол-литра, пожалуйста! Не люблю компромиссов.

Официанточка скорчила довольную рожицу и упорхнула к барной стойке.

«Так», - подумал я. – «Ещё немного и я встану перед этим «суповым набором» в переднике на колени и признаюсь ему в белковой любви!».

Но не будем отвлекаться! Следующая жертва - сосед «бороды». Неопытному глазу могло показаться, что он гораздо младше его по возрасту. И это вовсе не удивительно, принимая во внимание его тинэйджерский стиль одежды: синяя летняя маечка, спортивные штаны с множеством заклёпочек и кармашков, на ногах – тряпичные кедики с белыми шнурочками. С пояса свисала длинная цепь с толстыми грубыми звеньями, на которой в конце 1990-х – начале 2000-х злобные гопники носили ключи от дома. Из-под рукавов футболки вылезали татуировки в виде чёрных скрещенных узоров. Стрижка – аляповатый «горшок», который уже лет десять, как вышел из моды. Тот факт, что волосы у молодящегося субъекта были частично выкрашены в цвет жареного лука, так и вовсе привёл меня в неописуемый ужас. Даже, когда мне было восемнадцать, и все мои друзья поголовно ходили с этим педиковатым мелированием на башке, я и тогда не совершил роковой ошибки и не осветлился. Лицо гражданина было совсем уже не молодое, гладко выбритое и вымазанное какой-то персиковой дрянью. Кошмар! Да это ведь тональный крем для лица! В общем, перед нами - взрослый дядюшка, которому кажется, что он все ещё юноша. Ряженный урод, какой-то, ей Богу!

А вот дама мне понравилась. Даром, что ровесница этим первым двум. У неё был, знаете ли, довольно милый и законченный образ. Одета ярко, но вполне адекватно своему возрасту: строгая длинная юбка чуть ниже колен и модный джемпер нежно-розовой расцветки. Её шея и руки утопали в драгоценностях и бижутерии, делая даму нарядной и праздничной, как новогодняя ёлка. Особенно меня порадовали её весёленькие розовые очёчки со стразиками, которые очень кстати смотрелись на её подвижном, добродушном лице. Дама оживленно болтала о чём-то со своими спутниками и подливала себе зелёный чай из белого заварного чайничка.

Я отхлёбнул чешского пенного, отрезал кусок говяжьей вырезки и отправил его в краткосрочное путешествие по пищеводу.

Ну, что же? Пора делать выводы!

Надо сказать, задачка получилась несложная, так как своих бывших коллег по цеху я могу признать в любом обличии. Эти трое – стопроцентно принадлежат к касте работников средств массовой информации. Скажу больше, «борода» совершенно точно вещает где-нибудь в FM-диапазоне, «мальчик» - оператор или «звукач»[11], а дама – журналист печатного издания.

Что и требовалось доказать!

От пива у меня сразу же поднялось настроение, и появилось непреодолимое желание не возвращаться на работу. Кстати, в Домжуре не фурычит мобильная связь. Это серьёзное преимущество, так как никакие надоедливые личности при всём желании не смогут достать тебя в этом подземном пивном раю.

Однако пора и честь знать! Я расплатился по счёту кредитной карточкой – специально, чтобы не оставлять чаевые – и раздосадовано поднялся наверх по лестнице навстречу ополовиненному рабочему дню. Мне до смерти хотелось ещё пива и официантку на закуску, но всё же мне удалось героически себя пересилить.

Когда я сыто дефилировал обратно на работу, небрежно держа руки в карманах и насвистывая что-то из «Kiss», над городом уже начали сгущаться иссиня-чёрные тучи.

***

Весь остаток трудового дня прошёл в бесконечных чиновничьих заботах и хлопотах. Тому дураку позвони, этому сильно умному напиши, ногами по этажам побегай. Основная трудность заключается не в том, чтобы хорошо выполнить свою работу – это всего лишь половина дела. Гораздо сложнее заставить работать других.

Для тех, кто не в теме, поясню: на госслужбе всю работу выполняют рядовые сотрудники, то есть исполнители. Главная функция начальников состоит в том, чтобы торжественно рапортовать вышестоящему руководству и отвечать на важные телефонные звонки. Ну, а в перерывах между этими двумя вещами они должны координировать работу на вверенной территории. Получается не всегда хорошо и далеко не у всех.

Разница в зарплатах между исполнителем и начальником самого низшего звена колоссальная – 300-400 процентов. При этом основной инструмент мотивации сотрудника - это грозный начальственный окрик. Других вариантов нет, так как рост по служебной лестнице, ввиду наличия армии блатных, сильно ограничен, а зарплата от объёма выполненных работ не зависит. Ты можешь дневать и ночевать на службе, зарабатывая себе горб, а можешь сидеть и целый день плевать в потолок. Положено тебе двадцать пять тысяч получать – и всё тут!

Вообще, все чиновники делятся на два типа: «рабочие лошади» и «спихотехники».

Рабочая лошадь – основная тягловая единица любого управления или департамента. Это те, кто работает и за себя, и за неспособного Сашу, и за вечно больную Дашу, придурковатого Аркашу и прочую блатную «Чебурашу». По своему статусу эти люди чаще всего занимают среднее положение, должность у них, как правило, не выше советника и сидят они на этих ставках пожизненно. Очень ответственны. Таких людей стараются загрузить под завязку, временами подкидывая им сладкую морковку в виде какой-нибудь красивой наградной грамоты, к которой прилагается чудовищно маленькая премия.

«Лошади» обязательно присутствуют в каждом подразделении, составляя явное меньшинство на фоне основного и более привилегированного контингента – спихотехников.

Цель полуовощного существования спихотехника – делать всё возможное, чтобы, не дай Бог, не осквернить свои руки трудом. Жизненное кредо: дураков работа любит, поэтому они всегда находят тех, на кого эту самую работу можно перепихнуть.

От обыкновенных халявщиков отличаются тем, что отлынивают от работы настолько технично, что обвинить их в тунеядстве или неполном служебном несоответствии не представляется возможным. Спихотехники умеют профессионально создавать видимость кипучей деятельности, и благодаря своему очковтирательству способны сделать неплохую карьеру. Спихотехники – это не просто ненужный балласт. Они – становой хребет российской государственной службы.

Далеко не мирное сосуществование на российской государственной службе спихотехников и лошадей нарушает основной принцип функционирования рынка: плохо работаешь – мало получаешь. В данном случае можно совсем ничего не делать, зато исправно извлекать из банкомата красивые разноцветные бумажки.

Я, признаться, за все шесть лет так и не смог с этим смириться. А виновато во всём моё гипертрофированное чувство справедливости, будь оно не ладно!

Идеалистам в этом мире приходится несладко.

***

Кто сказал, что чиновники рано свинчивают с работы? Это, граждане, полная ерунда! Закончил я поздно: в одиннадцать часов вечера. Из здания я уходил последним, как капитан с тонущего корабля. И дело не в том, что кто-то не умеет грамотно сорганизовать свою работу. Просто очень трудно, знаете ли, сосредоточится, когда местные и пришлые спихотехники с шести часов вечера начинают играть в настольный теннис прямо у тебя под дверью.

В коридорах уже давно потушили свет, лифт, конечно же, был обесточен, и мне пришлось ползком продвигаться по веренице бесконечных лестниц, освещая себе путь холодным светом мобильного телефона.

Вокруг было темно как в гробнице, даже немного страшновато. Поэтому тихое, едва слышное, позвякивание стаканов и приглушенные голоса из ментовской каптёрки внизу не раздражали, как обычно, а напротив, даже радовали, потому что рассеивали мрачную, давящую атмосферу умолкнувшего государственного склепа. Пару раз я спотыкался о бугрящийся красный ковер, каким-то чудом умудряясь не скатиться кубарем с лестницы.

Интересно, а бродят ли в это время по этим пустым чёрным коридорам приведения госслужащих? Или призраки людей, несправедливо замученных в подвалах этого здания много лет назад? Я в красках представил себе, как мимо меня проплывает белый фантом грустного и старомодно одетого гражданина в помятой фетровой шляпе и круглых очках, который одной рукой судорожно прижимает к себе толстую папку с документами, а другой - тщетно пытается вытащить патронную гильзу из раздробленного молотком черепа.

Свят! Свят! Свят!

Не надо нам потусторонних зрелищ, особенно на ночь глядя!

Наконец, в мои ноздри ударил мерзопакостный запах общественного нужника. Это означает, что я на первом этаже: именно здесь расположен самый ужасный туалет. Начиная с третьего этажа, всё заведения подобного рода выглядят по сравнению с этой выгребной ямой образцово-показательными и практически стерильными. На первом этаже кто-то вечно тырит мыло и туалетную бумагу, а кабинки выглядят так, будто из канализации пытался вылезти ужасный Змей Горыныч, а сидящие на унитазах граждане оказали ему яростное сопротивление с применением всех подручных средств.

Возле выхода тускло горела красная, мерцающая лампочка. Я с силой дёрнул за дверную ручку, но она не поддалась. Закрыто. Ну, всё: приехали!

Теперь придётся тащиться в каптёрку и слёзно умолять ментов отпереть воротá. Нерешительно потоптавшись на месте, я нехотя подался в нужном направлении.

В каптёрке было накурено так, что впору было вешать топор.

О, нет! Опять этот старшина, которому утром кепка моя не понравилась! Краснощёкий служитель правопорядка вольготно развалился на стуле, был порядком навеселе и сжимал сигарету в зубах. Его фуражка лежала на столе, он нежно поглаживал ладонью свою лысеющую голову, а из-под расстегнутой синей рубашки сияло потное волосатое пузо.

Когда я вошёл в комнату, он от неожиданности поперхнулся сигаретой, резко встал и попытался заслонить своей тушей початую бутылку водки. Надо сказать, сделал он это с героическим видом Александра Матросова, прикрывшего собой немецкий пулеметный дзот. Остальные менты, сидящие по разным углам каптёрки, даже не шелохнулись. Так и замерли неподвижно, как серые восковые фигуры, судорожно сжимая стаканы в руках. От неожиданности все пооткрывали рты.

Я, видимо, нетактично ворвался во время произнесения очередного тоста. Первым нервное молчание нарушил старшина:

- Гражданин, Вам кого?

- Мужики, я дико извиняюсь, заработался немного, а время-то позднее. Дверь заперта. Не откроете?

Менты шумно выдохнули и с облегчением переглянулись. Если загадочный гражданин робко говорит «мужики», то это не проверяющий, а просто заблудший.

- Сейчас, - сказал старшина. - Ты только снаружи подожди, лады? Здесь служебное помещение.

Посторонним «В», значит?

Я вернулся к выходу и прождал там ещё пять минут. То ли менты не могли найти ключи, то ли долго решали, кому же всё-таки придётся оторвать нижнюю часть тела от тёплого насиженного места и в одиночестве тащиться обратно, пока остальной народ будет весело выпивать и закусывать. Наконец, из темноты выполз молодой человек в форме без погон и с тяжким вздохом открыл мне дверь.

Я делаю шаг, и на меня обрушивается дождливый ураган плачущей вечерней Москвы.

***

Зонта у меня, разумеется, нет. Резво добежав до подземного перехода, я к своему неудовольствию обнаружил, что бумажник со снятыми днём пятьюстами рублями остался у меня в кабинете. Путь обратно на работу был отрезан, это очевидно, а играть в догонялки с полицией, по аналогии с сегодняшним утром, меня нисколечко не прельщало. Оставался единственный выход – идти до Кропоткинской пешкодрапом. Стоя под козырьком у входа в метро, я мрачно думал о том, что время для пешей прогулки выбрано не самое удачное.

Потоки грозового майского дождя исполинской лавиной сходили с чёрных, полыхающих облаков. Тонны воды превратили тяжёлую дорожную пыль в нескончаемые потоки грязи, которая весело неслась по бордюрам, ласково обнимая фонарные столбы, припаркованные автомобили и ноги немногочисленных прохожих, не успевших ретироваться до окончательного разгула стихии.

Собрав волю в кулак, я выбежал из-под спасительного козырька и бегом понёсся по Моховой, суетно проклиная про себя ливень, пьяных ментов, отсутствие личного водителя с машиной, и, конечно же, подлого Багажника с его срочными загранкомандировками. Он-то, держу пари, сидит сейчас дома, в тепле, смотрит на падающие за окном капли и смакует горячий чаёк, возможно, даже запивая его рюмочкой ароматнейшего кальвадоса.

Мои единственные кожные ботинки промокли насквозь, и это верный признак того, что завтра их придётся отнести на помойку. И их будет донашивать за мной какой-нибудь бомж.

Ох, убытки, сплошные убытки!

Тем временем, дождь и не думал утихать. Казалось, что бурные потоки воды, бегущие с Большого Каменного моста, уже практически затопили Кремль, а блестящие змейки молний, сверкающих над куполами Храма Христа Спасителя, были настолько яркими и били так часто, что вокруг было практически так же светло как днём.

А шторм всё усиливался, и, глядя на металлический флюгер, бешено вращавшийся на крыше зелёного дома в самом начале уютной Волхонки, уже невозможно было точно сказать, где Север, а где Юг. Совершив дюжину коротких, но быстрых перебежек, я завершил свой спринтерский заплыв на Малом Знаменском переулке, где сиротливо ждал меня мой одинокий старенький автомобиль.

***

Захлопнув дверь машины, я понял, что попал на крохотный островок стабильности среди неспокойного океана не на шутку разбушевавшейся стихии. Дождевая вода неприятно стекала с моих волос и одежды. Только сейчас я осознал, что промок до нитки. Я чувствовал себя человеком-амфибией, который только что вырвал прекрасную незнакомку из недр почти поглотившей её морской пучины. Для полной гармонии мне не хватало только жгучей латиноамериканской нимфетки на пассажирском сидении, готовой в знак благодарности немедленно отдаться своему героическому спасителю.

Сердце бешено колотилось в такт барабанящим по лобовому стеклу каплям дождя. Монотонный шум работающего двигателя убаюкивал, и меня постепенно начало клонить ко сну. Чтобы немного взбодриться, я вставил в проигрыватель первый попавшийся мне компакт-диск и практически до упора выкрутил ручку громкости. Из колонок полилась грустная и немного сентиментальная музыка. Каким-то внутренним чутьём я осознал, что диск надо слушать с середины.

Включив дворники на максимальный режим работы, я решительно нажал на педаль газа, и машина резко сорвалась с места, поднимая вокруг себя фонтаны грязной воды.

На площади возле станции метро Кропоткинская меня на пару минут задержал красный сигнал светофора, но я потратил вынужденное ожидание с пользой. Всё это время я с интересом наблюдал за двумя московскими бомжами, которые, невзирая на ветер и непогоду, неторопливо квасили какую-то бормотуху у подножия памятника Фридриху Энгельсу на Пречистенке. Бородатый истукан молча созерцал, как бессовестные клошары пьянствуют, используя в качестве закуски батон белого хлеба.

Уверен, что бывшие пролетарии пили не за скорую победу коммунизма во всём мире, а просто так, потому что понедельник. Один из них встал и цинично помочился на постамент отца мирового коммунизма, пыхтя и пьяно похрюкивая в процессе. После этого хамский клошар ещё и погрозил безмолвному памятнику грязным кулачищем:

«Мол, посмотри, козлище! До чего ты довёл русский народ!».

Каменный Фридрих горделиво молчал, задумчиво скрестив руки на груди и заворожено глядя в недалёкое светлое будущее. Видимо, он счёл ниже своего достоинства вступать в бессмысленные дискуссии с неотёсанными российскими деклассантами.

Наконец загорелся зелёный свет, и я выехал на Пречистенскую набережную. Чарующий голос Зои Ященко нежно пропел первые строки моей любимой песни.

Вот и вечер опять

Надеваю пальто

Начинается дождь

Мы садимся в авто

На умытом стекле

Лист кленовый дрожит

Ты жмёшь на педаль

И дорога бежит.

 

Чудесное, почти мистическое настроение создаёт эта песня. Я стремительно ехал по набережной Москвы-реки, а за окном, сквозь плотную пелену дождя, ярко сияли огни ночного города.

Небо скорбно плакало над засыпающей Москвою.

Проплывают огни

Утомлённых витрин

Фонари вдоль реки

Фары встречных машин

Мы идём сквозь туман

На своём корабле

И считает прибор

Наши дни на Земле [12]

 

Из-за спёртой духоты мне пришлось слегка приоткрыть окно. В машину ворвалось свежее дыхание уставшего за день мегаполиса, освобождённого от удушливой завесы пыли и гари холодным ночным дождём. Я набрал полную грудь этого пьянящего аромата и утопил в полу педаль акселератора. Взбесившаяся стрелка спидометра рванула до ста двадцати километров в час.

Не слишком-то благоразумно гнать по такой скользкой дороге и при таких неважных условиях видимости, но мне надо было срочно выкинуть из головы давящие мысли о работе. Да и какой русский, как говорится, не любит быстрой езды? Пару раз машину опасно заносило на поворотах, но всякий раз мне удавалось сохранить сцепку колёс с влажным дорожным покрытием.

Миновав сначала одну набережную, затем другую, я выехал на Яузу и без приключений доехал до дома. К своему большому удивлению, я нашёл свободное место возле той самой «бехи», которую я так неаккуратно помял поутру. На этот раз я предусмотрительно припарковался с другой стороны.

Вмятина была на месте, видимо МГУшная соска впала в майскую спячку и даже не соизволила проверить своё ненаглядное авто. Я потёр пальцами гудящие от усталости виски и одним движением заглушил мотор.

Музыка резко умолкла, и на меня навалилась звенящая тишина.

И почему я выбрал такую длинную дорогу до дома? Ведь есть же пути короче? Не знаю, наверное, мне хотелось насладиться уникальной атмосферой своего города, когда он стряхивает фальшивую маску дня и обнаруживает своё настоящее ночное лицо.

***

Мокрый и голодный, я подошёл к двери своей квартиры и немедленно начал лихорадочно обыскивать себя на предмет наличия ключей, которые почему-то отсутствовали в привычных карманах. Вообще, после того, как добрые люди в метро спёрли у меня мобильный телефон, я стал немного нервозен. С тех пор я заимел гадкую особенность регулярно обстукивать свои карманы. Согласен, со стороны это очень некрасиво выглядит: нечто среднее между гопаком и плясками Святого Вита, но поделать с собой я ничего не могу. К тому же, с момента приобретения этой привычки у меня перестали пропадать вещи, так что свои плюсы здесь тоже имеются.

Именно в тот момент, когда я довольно нащупал ключи от квартиры в переднем кармане куртки, мне на плечо легла толстая мускулистая лапа. Резко обернувшись, я уже был готов стукнуть её загадочного обладателя в бубен, но узнав в своем обидчике соседа по лестничной площадке, расслабляюсь и начинаю глуповато улыбаться.

Подчинённые обращаются к моему соседу не иначе, как «Дмитрий Иванович». Я и те, кто состоит с ним накоротке – просто «Димой». Мы с ним уже давно перешли на «ты», хотя ему уже прилично за сорок, а ещё не успел разменять третий десяток. Несмотря на приличную разницу в возрасте, мы с  Мотыльковым хорошие друзья. Мы познакомились пять лет назад, когда я только переехал в этот дом, а уже через неделю неизвестные доброхоты прокололи мне всё четыре колеса. Видимо, я несколько раз подряд вставал на чужое место. Утром, когда я, заметив подлянку, стал плеваться в разные стороны и демонстрировать всем окружающим степень владения родным матерным языком, ко мне подошёл мужик с насосом и предложил свою помощь. Это и послужило началом нашей дружбы.

Дима небольшого роста, но телосложением крепок. Он совершенно помешан на спорте: три раза в неделю ходит заниматься в спортзал и тягает там всякие тяжести. При этом Дима совсем не дурак выпить и покурить. Причём именно в этой последовательности и в весьма непрактичных для здоровья количествах.

Дима наивно считает, что ущерб от вредных привычек он с лихвой компенсирует употреблением широчайшего спектра биологически-активных добавок, призванных укрепить его стул и ослабевающую с годами потенцию. А ещё он принадлежит к тем людям, которые даже дома имеют обыкновение ходить в хорошей, качественной одежде. Сейчас на нём светлые вельветовые брюки и лёгкая полосатая кофта от известного производителя.

- Здорово, друг! – улыбаясь, произнёс сосед, по-видимому, донельзя довольный своей детсадовской шуткой. - Ты чего сегодня такой резкий?

- Извини, я немного не в себе, на работе полный завал.

- Вижу-вижу, какой у тебя завал! Уже на соседей с кулаками бросаешься!

- А ты не подкрадывайся сзади, а то в следующий раз точно отоварю! Мало ли наркоманов, гопоты и прочей швали у нас в подъезде отирается. Вон, вчера сосед Саша, ну тот, который в девяносто шестой квартире живёт, в нашем дворе покрышку об использованный шприц проколол.

- Да ладно? – не поверил сосед. - Куда матушка Россия-то катится?

- Известно куда. Медным унитазом потихоньку накрывается.

- Грустно всё это. Покурим?   

- Опять будешь заставлять меня курить свои хитрые кубинские самокрутки?

- Пошли к подоконнику, сам увидишь.

- Ну, пошли! - со вздохом согласился я.

На подоконнике лежали две деревянные коробки с заманчиво-подозрительными печатями «Hecho en Cuba». На одной из них было написано «Cohibas», на другой – «Guantanomera».

- Родные?

- Спрашиваешь! Лично в Гаване приобрёл.

Я взял сигару «Cohibas» и паровозно раскурил её от услужливо предложенной спички.

- Хорошие. Давно вернулся?

- Неделю назад, - ответил сосед, поджигая свою сигару.

Теперь клуб «Джентльмены у подоконника» был полностью в сборе.

- Я не понял, так ты отдыхал на Кубе или работал?

Дима хитро подмигнул мне.

- Работал, конечно! Преимущественно, нижними частями тела. Был в любовном забое от зари до зари!

- Молодец! Как местные комсомолки?

- Да никак. Легенды об их красоте и любвеобильности не соответствуют действительности. Ром будешь?