Освоение/усвоение языка, овладение языком

(language acquisition; Spracberwerb; apprentissage du langage) - эта про­блема, давно изучавшаяся в психологии, вошла в проблематику об­щелингвистического порядка лишь с появлением генеративной грам­матики Н.Хомского и когнитивной науки, когда проблема онтогенеза языковой способности была причислена к трем важнейшим пробле­мам теоретической лингвистики и была указана наряду с проблема­ми природы языковой способности, ее использования и, наконец, возникновения; ср. [Chomsky 1986; 1991; Cook 1988: 56 и ел.; Nuyts 1992: 92, 98, 149 и ел.; Beaugrande 1991: 155 и ел.]. Нередко полагают, что само выдвижение проблемы О.Я. на первый план знаменовало собой важный аспект хомскианской революции; ср. [Tanenhaus 1989: 5]. И хотя с признанием подобной значимости проблемы для лин­гвистики согласились бы далеко не все лингвисты, важность иссле­дования детской речи для решения многих общелингвистических проблем не вызывает сомнения: ни формирование языковой способ­ности и знания языка, ни проблемы порождения речи и ее понима­ния, как и связанные с этими проблемами вопросы обработки и воз­никновения языковых данных, не могут быть освещены без обраще­ния к детской речи; ср. [Кубрякова, Шахнарович 1991: с библ. по вопросу].

Несмотря на то, что общие идеи Н.Хомского о языковой спо­собности как врожденной когнитивной способности человека при­нимались со значительной долей скептицизма и конкурировали с конструктивной концепцией Ж.Пиаже, - отражением различий этих взглядов может служить публикация их полемики по данному поводу [Piattelli-Palmarini 1980], - фактически все рассуждения об онтогенезе речи последних десятилетий так или иначе были связаны с указан­ными точками зрения и служили отправными моментами исследова­ний не только по языковому, но и когнитивному развитию ребенка; ср. [Dubois 1980: 48 и ел.; Menyuk 1988; McShane 1991; Pinker 1984; 1994 и др.].

По мнению Н.Хомского, ребенок рождается не только с таки­ми органами как руки, ноги, система кровообращения и т.д., но и таким, как язык, и в процессе взросления ребенка они растут вместе с ним. Окружение ребенка и его контакты со взрослыми - это только пусковые механизмы заложенной в биопрограмме человека «универсальной грамматики» - тех общих принципов, на которых

                                                                                                                                                107

 

 

держится любой язык и которые получают характер более конкрет­ных параметров индивидуального языка в актах соприкосновения с ним и своеобразной проверки тех гипотез, которые ребенок, овладе­вая языком, строит о своем родном языке. См. также Параметриза­ция.

В отличие от предыдущих концепций О.Я., рождавшихся в хо­де длительных наблюдений за развитием детей и/или эксперимен­тальной работы, у Хомского она формулируется им как чисто логи­ческая проблема, нередко именуемая проблемой Платона: как при­ходит человек к таким богатым и специальным сведениям о мире и к таким сложным представлениям о нем, когда в его распоряжении поступают такие скудные данные? Ср. [Cook 1988: 54; Tanenhaus 1989: 21; Chomsky 1991i: 21; Wexler 1991]. Посылки концепции Хом­ского состояли в том, что разум ребенка не был в состоянии постичь такой сложной и абстрактной системы единиц и правил, каковую являет собой язык, на основании той скудной информации, которую он получает от взрослых, да еще и сделать это за такое короткое время. Остается, следовательно, предположить, что такая система является врожденной (см. также Нативизм). Аргументы Хомского были положительно восприняты одними исследователями и критиче­ски - другими; ср. показательную в этом отношении рецензию [M.Tomasello 1995] на книгу [Pinker 1994], но они послужили поводом для интенсивной проверки каждого их его постулатов и оказали огромное влияние на все последующее изучение проблем О.Я. См. [Gleitman, Wanner 1982; MacWhinney 1987; Menyuk 1988; Pinker 1984; Gleitman et al. 1989 с библ.; Bates, MacWhinney 1989].

В отечественной психолингвистике (ср. [Леонтьев 1969; Тара­сов, Уфимцева 1985: 32 и ел.; Тарасов 1987: особ. 68 и ел.; Сахарный 1989], а также вышеперечисленную литературу) теория врожденных знаний вообще не получила признания: находившиеся под влиянием трудом А.Н.Леонтьева, Л.С.Выготского, А.Л.Лурия, А.А.Леонтьева и других видных отечественных психологов, ученые развивали свои оригинальные концепции, в которых значительную роль отводили социализации ребенка, его когнитивному развитию, творческим аспектам в О.Я. (ср. работы А.М.Шахнаровича, С.Н.Цейтлин, Н.Ф.Уфимцевой и их учеников; ср. также [Горелов 1974]).

Е.К.

ОСНОВАНИЕ и/или ОБОСНОВАНИЕ (grounding) - термин когнитивной лингвистики, используемый для обозначения а) опера­ции установления отношений между элементами в текущем менталь­ном пространстве дискурса [Langacker 1991]; б) когнитивный меха­низм кодирования неканонических ситуаций и альтернативных спо-

108

собов представления одной и той же ситуации, базирующийся на различении фигура—фон как когнитивном феномене [Talmy 1978; Wallace 1982; Langacker 1991]. Выбор элемента (участника речевого акта) в качестве фигуры связывается с его естественной выделенно-стью (salience) и с коммуникативно мотивированным выдвижением (foregrounding). Термин О. используется также для обозначения сис­тематического различения выделенных (foregrounded) и фоновых (backgrounded) частей текста/дискурса; концепт О. базируется здесь на представлении о дискурсе как структурном образовании, постро­енном на взаимодействии в нем более или менее выделенных, замет­ных и фоновых частей и соответствующем разделении информации на выделенную и фоновую [Longacre 1983].

В настоящее время проблемы О. активно исследуются на мате­риале текстов типологически разных языков; наиболее детально изучены повествовательные (нарративные) тексты. Появление боль­шого количества работ по текстовой проблематике О. обобщающе­го, исследовательского и обзорного характера, сложившиеся к на­стоящему времени предпосылки и направления объединяются как теория О. - [Coherence and grounding... 1987; Reischmann 1985; Weber 1983].

В области изучения О. взаимодействуют лингвистический под­ход, базирующийся на анализе дискурса и направленный на уста­новление универсальных дискурсивных правил на функциональных критериях, и литературный подход к анализу структурной органи­зации нарративных текстов.

Общепризнанной можно считать функциональную интерпре­тацию концепта О. Уже в ранних исследованиях по теории О. отме­чается взаимосвязь между функциональными различиями отношений О. в организации текста и лингвистическими механизмами кодиро­вания этих различий (порядок слов, морфология глагола и др.) в разных языках [Hopper 1979]. Принимая в целом функциональный подход, некоторые ученые предлагают детализировать отношения О. в видах информации [Polany 1982; Tomlin 1985].

В процессах О. как базовой организации дискурса главная роль отводится говорящему/пишущему, от которого в определенной степени зависит, какая часть текста будет признана им наиболее значимой и потому выделенной, а какая составит для нее фон. В этом смысле О. выступает как прагматическая функция, указываю­щая адресату, какие части текста относятся к главным событиям в повествовании, а какие описывают связанные с ними факты. В ана­лизе отношений О. устанавливается связь между макроуровнем ана­лиза текста и прагматических выборов говорящего в зависимости от его предположений о знаниях адресата и оценки ситуации, с одной стороны, и микроуровнем анализа предложения, вовлекающего в рассмотрение О. понятия «одушевленность», «движение», «реальность» и др., т.е. категории, которые относятся к явлениям,

109

 

универсально воспринимаемым человеческим мозгом как наиболее значимые, с другой.

Известна также когнитивная интерпретация О., согласно ко­торой различение выделенных и фоновых частей текста является лингвистическим аналогом перцептуального различия фигура - фон, свойственного пространственной организации визуального поля, в терминах гештальтпсихологии [Reinhart 1984]. Основное положение этой концепции состоит в утверждении, что различия выделенных и фоновых частей текста в соответствии с перцептуальной организа­цией фигура—фон обусловлены не эстетическими или субъективны­ми целями, а являются следствием ограничений, накладываемых че­ловеческим мозгом на способы организации информации для ее об­работки (визуальной или вербальной).

В развитии представлений об отношениях О. наблюдается от­ход от дихотомической характеристики и распространение более гибкого представления этих отношений как континуума, в котором одна из пропозиций выступает в качестве выделенной, т.е. более близкой к топику/геме текста [Longacre 1983; Tomlin 1985].

Принимая во внимание сложность и многоуровневость прояв­ления О. в языке, лингвисты считают более адекватным использова­ние в этих целях термина «кластерный концепт», введенного С.Уоллесом из философии науки, где этот термин используется для обозначения понятия, формируемого действием нескольких факто­ров, которые в определенных обстоятельствах могут входить в от­ношения оппозиции [Wallace 1982].

Критерии определения отношений О. представляют основную проблему в этой области. К наиболее известным относится критерий динамики действия (transitivity), под которым здесь понимается об­щая эффективность действия и вовлеченность в него тех или иных участников ситуации [Hopper, Thompson 1980]. Взаимосвязь динами­ки действия и отношений О. имеет вероятностный характер: чем большим количеством динамических свойств обладает пропозиция, тем вероятнее она может интерпретироваться как выделенная. В качестве критерия определения отношений О. используются также: (не)принадлежностъ части текста к основной линии повествования [Hopper 1979; Longacre 1983]; информационная значимость части текста как тот вклад, который она вносит в развитие темы текста или достижение цели дискурса [Tomlin 1985]. При этом отмечается, что выделенность не следует отождествлять с важностью информа­ции, так как важная для полного понимания текста информация может составлять фоновый материал текста [Chvany 1985; Bdcklund

.

110

1988]. В наиболее общем представлении предлагается различать два пша критериев: содержательные, идентифицирующие выделенные и фоновые части в тексте, и лингвистические, связываемые с отноше­ниями (независимости частей сложного предложения [Reinhart 1984]. Языковые рефлексы отношений О. обнаруживаются в струк­турной (синтаксической) организации текста, его информационной динамике и в эксплицитных лексических и других маркерах; вводит­ся также понятие специфического сигнала (cue) для маркирования отношений О. в тексте; см. [Backlund 1988].

Л.Л.

ПАДЕЖНАЯ ГРАММАТИКА -это такой тип грамматики, выполненной в русле когнитивного подхода к языку, в которой центр описания приходится на установление семантических падеж­ных отношений, их классификацию и номенклатуру, а также спосо­бы их выражения в универсальной и конкретных грамматиках. Па­дежными называются отношения, устанавливаемые между глаголом и его сопроводителями, актантами или аргументами, реализующи­мися с помощью именных групп. П.Г., как показывает ее название, строится на понятии падежа, которое здесь, в отличие от его тради­ционного определения через морфологическую форму той или иной именной парадигмы, приобретает прежде всего содержательную интерпретацию и фиксирует конкретные роли актантов, или участ­ников ситуации, представленных при ее языковом описании в виде особых аргументов при предикате предложения. См. также [Smith 1993].

В работах Ч. Филлмора [Fillmore 1968; 1977] впервые постули­руется необходимость построить такую теорию глубинных падежей, которая могла бы объяснить, почему одни и те же функции могут выполняться разными поверхностными падежами и почему, напро­тив, один и тот же поверхностный падеж используется для выраже­ния различных значений. Падежи в семантическом понимании можно так или иначе выразить в любом языке, поэтому если их рас­сматривать безотносительно к способу выражения, они выступают как элементы некоторой системы единиц смысла. Глубинные падежи в филлморовском понимании выступают как категории универсаль­ной системы, в которой исчислены семантические роли имен (актантов) относительно глаголов (предикатов) и которая в каждом конкретном языке находит те или иные формальные средства воз­можной реализации.

Ранняя концепция П.Г. у самого Ч. Филлмора прошла доволь­но большой путь развития и подвергалась со стороны своего созда­теля и его последователей значительным модификациям. От чисто синтактической концепции падежной рамки, основанной на мате-                                                                                    111

 

риале одного языка (английского) здесь прошли через семантико -синтактическое восприятие падежных функций к интегрированному пониманию семантических отношений во фреймовой семантике и когнитивной лингвистике [ср. Fillmore 1977; 28-36]. Введенное при этом понятие падежной рамки (фрейма) характеризовало некую сце­ну или ситуацию так, что определение семантики глагола и всего высказывания связывалось с восстановлением самой описываемой ситуации. Выделение такого рода фреймов как особых категориаль­ных и когнитивных структур объяснило как некоторые особенности порождения высказывания, так и закономерности его восприятия [Панкрац 1992: 64]. Сближение теории фреймов с теорией прототи­пов, развиваемых в работах Э. Рош [Rosh 1973], оказалось важным следствием включения П.Г. в более широкий контекст исследовании по прагмалингвистике, анализу речевых актов и текста в целом [Concepts of case 1987: 28-31]. И. Вилке [Wilks, 1987; 204] отмечает, что исследования в области искусственного интеллекта получили значительный импульс именно благодаря П.Г. Филлмора, которая может быть переведена в формат логики предикатов, столь удобный для разработки систем искусственного интеллекта.

Сегодня П.Г. - это скорее семейство концепций, развивающих исходную идею «ролевой» семантики аргументов: эта семантика основана на «ролях», исполняемых референтами имен в прототипи-ческой ситуации. П.Г. нередко именуют поэтому также «ролевой», поскольку понятие падежа определяется через представление о той синтактико-семантической роли, которую выполняет аргумент по отношению к «своему» глаголу: агента действия или пациенса, объ­екта или инструмента и т.д.

Несомненно, что в развитии П.Г. все сильнее давали о себе знать когнитивные моменты: связь со структурой человеческой дея­тельности и ее восприятием, а далее и понимание изоморфизма меж­ду структурой деятельности и способом ее расчленения и кодирова­ния в языке.

Роль П.Г. в истории современного языкознания не может быть сведена к одному лишь «открытию» семантического понятия падежа. Именно П.Г. привлекла интерес исследователей к связи лексики и грамматики и послужила импульсом для создания разнообразных версий так называемых лексических грамматик. По мысли Филлмо­ра, словарь является одним из главных средств задания глубинных (ролевых) структур и правил их перевода в поверхностные (аргументные) структуры. В связи с этим Ч. Филлмор предлагает значительно расширить объем помещаемой в словаре информации при лексической единице.

Привлекает аппарат П.Г. и психолингвистов, изучающих дет­скую речь в онтогенезе. Они склоняются к тому, что грамматика детской речи в значительно большей мере, чем думали раньше, опре­деляется «логикой вещей» и «логикой действий» (Ж. Пиаже, Л.С.

112

Выготский) - первыми появляются в речи ребенка те языковые формы, которые выражают значения, имеющие корреляты в структуре деятельности и согласующие с уровнем когнитивного развития ре­бенка [Слобин 1984: 143; Брунер 1984: 27]. «Что действительно уни­версально, - писал Дж. Брунер, - так это структура человеческого действия в раннем возрасте, которая соответствует структуре универсальных падежных категорий» [Брунер 1984: 28]. Не случайно и то, что П.Г. оказалась наиболее влиятельной лингвистической кон­цепцией в К0ГНИТИВНОЙ психологии, где специальные эксперименты преследовали цель установить соотносительную значимость воспри­ятия глаголов и связанных с ним падежей для понимания высказы­вания и текста [Величковский 1982: 210 и ел.].

В целом благодаря глубокой аналогии между лингвистическим конструктом семантического падежа и актантом ситуации достига­ется естественная связь между моделью ситуации и моделью предло­жения [Богданов 1982].

Расхождения между различными версиями П.Г. затрагивают следующие моменты: 1) логическую структуру предложения; 2) число и номенклатуру падежей; 3) набор допустимых падежных рамок; 4) способы соотнесения форм посредством семантической деривации; 5) использование скрытых падежных ролей; 6) выделение как пропози­циональных, так и модальных падежей ср. [Cook 1979: 203-205; 1983: 854-857]. Ср. также [Кубрякова, Панкрац 1986].

Несмотря на то, что психологическая реальность разных ролей оценивалась не тождественно, виденье ситуации или сцены по тому, кто делает что-то с чем-то или с кем-то посредством какого-либо инструмента или средства в определенном месте и в определенное время, стало основанием введения понятия падежа = роли в разные типы иных грамматик, начиная от многих функциональных грамма­тик, ролево-референциональной грамматик Фоли и Ван Валина или же лексико-падежной грамматики С.Старосты. Еще большое распро­странение и развитие в разных разделах когнитивной лингвистики получило понятие фрейма, испытав трансформацию от представле­ния о падежной рамке глагола до представления о сложных совокуп­ностях.

Несмотря на отсутствие надежных критериев для дифферен­циации семантических падежей (ролей), несмотря на обоснованные сомнения относительно возможности «создать универсальную сис­тему семантических амплуа, приложимую к высказываниям любой семантики» [Арутюнова 1973, 122], «логика языка», несомненно, «определяется - как отмечает Ю.С.Степанов, - системой имен, за­дающих классификацию объективного мира, и системой предикатов и пропозициональных функций, отражающих ситуации в голове

113

 

 

человека в виде типовых фреймов»; см. [Алешин, Аршинов, Велич-ковский и др. 1988, 62].

Ю.П.

ПАМЯТЬ (memory; Gedachtniss) - когнитивная способность удерживать в голове информацию о мире и о самом себе, сохранять накопленный опыт и знания в виде определенных «следов» (энграмм) когнитивных и ментальных репрезентаций как определенных структур представления знаний и оценок, упорядочивать весь этот массив знаний, чтобы облегчить легкий доступ к нему, «складировать» и систематизировать все сведения, пришедшие к человеку по разным каналам и в известной мере интегрировать их в единую систему для простоты оперирования и манипулирования имеющейся информацией; едва ли не основная часть нашего созна­ния и разума, заключающаяся в возможности извлекать по мере не­обходимости хранящиеся в ней воспоминания об услышанном и уви­денном, прочувствованном и осмысленном, познанном за все время жизни человека и т.п. Это - общий термин для способности помнить и воспроизводить в актах речемыслительной деятельности прежние впечатления и знания, мысленно или вербально ими оперировать, а также для обозначения самого запаса хранящихся в голове сведений и впечатлений, функцией которого является обеспечение самых раз­ных процессов по обработке и переработке информации. Как сино­нимы термину П. могут выступать понятия концептуальной системы (когда речь идет исключительно о той части П., которая содержит смыслы и которая позволяет осуществить скачок «через чувствен­ность за границы чувственного, через сенсорные модальности к амо-дальному миру» - [А.Н.Леонтьев 1979: 12], понятия базы знаний и ментального лексикона (когда речь идет о П. вербальной, П. всех знаний о словах и их свойствах) и, наконец, понятия информацион­ного тезауруса человека как базы его речемыслительной деятельно­сти [Залевская 1985].

В 1969 г., когда когнитивная наука только-только зарождает­ся, Дж. Миллер указывает на существование шести разных моделей П. и подчеркивает значимость ее изучения для психологии и психо­лингвистики [Miller 1969; Ахутина 1981], а А.А.Леонтьев пишет в том же году: «Суммировать все, что нам сейчас известно о памяти совер­шенно не представляется возможным по двум причинам: громадно­сти материала и невероятному разнобою в его теоретической трак­товке» [Леонтьев 1969: 177 и ел.]. К тому же времени относится, на­конец, и появление первой когнитивной достаточно детальной моде­ли П., связывающей ее с обработкой информации и новым информа­ционно-поисковым подходом к ее строению. С тех пор поток литера-

114

туры о П. нарастает как лавина и обзор этой литературы затрудня­ется в еще большей степени. К числу причин, приведенных А.А.Леонтьевым, добавляется еще одна - ключевое положение само­го понятия П. для всей когнитивной науки. И как бы ни формулиро­вались ее конкретные цели и задачи, возникающая среди них про­блема структур представления знаний и способов их организации, (см. подробно [Язык и структуры представления знаний 1992: осо­бенно 14 и ел.; Структуры представления знаний в языке 1993: осо­бенно 10 и ел.]) неизбежно связывает когнитивный анализ с анали­зом тех или иных аспектов памяти. Как правильно указывает А.А.Залевская, «внимание исследователей заострено на роли знаний в различных познавательных процессах, в том числе и речемысли­тельной деятельности, на формах представленности (репрезентации) знаний в памяти и на организационных принципах, с помощью ко­торых знания упорядочены в памяти, что обеспечивает доступ к ним в случае надобности» [Залевская 1985: 150].

Тот, кто интересуется П., должен ознакомиться как с общими работами о когнитивной науке, так и литературой о когнитивной архитектонике человеческого сознания, а также с массой публикаций по когнитивной и экспериментальной психологии, не говоря уже о работах в специальных журналах о мозге, памяти и т.д. (а их не ме­нее десятка). В подавляющем большинстве публикуемых сегодня исследований о когнитивном развитии ребенка, о копнищи как тако­вой, о понимании, об обработке информации, о когнитивной психоло­гии и лингвистике и т.п. содержатся обязательно главы о П.; см., например [McShane 1991: 93 и ел.; Rickheit, Strohner 1993; Eckardt 1993]; см. также [Anderson 1983; Paivio 1986; Tulving, Donaldson 1972; Kintsch 1974; 1977; Schank 1982].

Сегодня большинство исследователей подчеркивает наличие в П. разных видов или типов ее, поэтому конкретное изучение П. часто осуществляется в системе разных оппозиций. Так, перечисляя основ­ные механизмы центральной нервной системы, Ч.Осгуд называет среди них лексикон, оператор, буфер и собственно память, но тут же указывает, что все эти механизмы - разные виды памяти [Osgood 1984: 158]. Ясно, однако, что указание на механизмы имплицирует процессуальное, а не статическое понимание П. Так, лексикон, по его мнению, - это скорее динамический, а не «складский» тип памяти, ибо он обеспечивает при восприятии и порождении речи процессы кодирования и декодирования информации и перехода ее из одного кода в другой. Оператор и буфер тоже работают в режиме кратко­временной П. и только собственно память - долговременна, т.е. предназначена для длительного хранения познанного. Ф.Клике ха­рактеризует знания, хранимые в долговременной П. человека, как «стационарные» и противопоставляет им знания выводимые. Полу­чение выводных знаний рассматривается им как особый процесс                                                                     115

 

 

человеческой деятельности, анализ которой составляет одну из глав­ных задач когнитивной психологии. См. инференция [Klix 1991].

Способность понять и оценить ситуацию вытекает из возмож­ности сравнить ее с соответствующими ситуациями в прошлом опы­те, сличить ее с тем, что хранится в П. Отсюда - и стационарное, и динамическое в строении П. и выделение «своего» типа П. для раз­ных впечатлений; ср. [Шенк, Хантер 1987: 21-22). Интересно отме­тить, что на процессуальном характере П. настаивал А.Р.Лурия. «Под памятью, - писал он в 1964 г., - мы должны понимать процесс, который позволяет нам сохранять и воспроизводить следы прежнего опыта и реагировать на сигналы и ситуации, которые перестали непосредственно действовать на человека» [Лурия 1964: 7]. См. так­же [Schank 1983].

Но paccмотренную первую оппозицию в понимании П. можно рассматривать как противопоставляющую организацию и функции П. Другие оппозиции были введены по отдельности для сепаратного описания функций П. (что она делает, обеспечивает или в чем при­нимает участие) и организации (как устроена, что «содержит» и из чего состоит и т.д.).

Функциональное описание П. связывает ее с участием во всех речемыслитеяьных процессах, т.е. во время обработки информации, происходящей в особенно явном виде в процессах порождения и вос­приятия речи; см. [Кубрякова 199h; Rickheit, Strohner 1993; Schwarz 1992; Слобин, Грин 1976, особенно 173 и ел.; ван Дейк 1989; Ellis, Hunt 1993]. С другой стороны, независимо от видов П. описываются и такие функции ее как хранение информации (storage), распознава­ние (recognition), извлечение из П. (recall) или нахождение нужной информации (retrieval). Все эти процессы широко изучаются в разно­го рода экспериментах, четко выявивших, кстати говоря, упорядо­ченный и ясно структурированный характер П. (ср. материалы сб. [The Making of Cognitive Science... 1988]), а также наличие в ней раз­ных единиц; ср. например, идеи Ф.К.Бартлета о схемах [Bartlett 1932]. В настоящее время существует немало разных моделей органи­зации П. Это и модели семантических сетей и разного рода коннек-ционистские модели - ср. [Скрэгт 1983; McShane 1991: 160 и ел.]; см. также обзор моделей в [Carston 1989; Tanenhaus 1989; Hoffmann 1986; Noordman-Vonk 1979].

Обычно в устройстве П. подчеркивается ее деление на эпизоди­ческую (событийную, или ситуативную) и семантическую, что соот­ветствует запоминанию отдельных эпизодов, происшествий, собы­тий и т.п., приуроченных к определенному времени, в отличие от того, что запоминается в качестве общих утверждений и истин, не­сводимых к единичному опыту и обычно представленных в более абстрактном виде (например, концептов, пропозиций и т.п.). Эпизо­дическая П. рассматривается прежде всего как продукт перцептив­ной деятельности человека, результат того, что он видел, слышал,

116

осязал - того, что было воспринято им в его непосредственном, чув­ственно-созерцательном опыте. По мысли Э.Тульвинга [Tulving 1972; 1983], такое восприятие всегда связано со временем, тогда как семан­тическая память существует как бы безотносительно к нему. Не ис­ключено, впрочем, что и эта - вторая - оппозиция достаточно услов­на: обе разновидности П. взаимодействуют друг с другом и жестко не разграничены [Hunt, Ellis 1993: 198]. Семантическая П. определя­ется как П. о значимой для человека информации, как структуриро­ванная определенным образом и постоянно пополняемая система хранения знаний о мире и языке [Kintsch 1977: 284]. Исследование этого типа П. есть одновременно анализ проблем знания и его ре­презентации, и активно обсуждаемый вопрос о единицах этого зна­ния связывает исследования с вопросами о фреймах, скриптах, сце­нариях и пропозициях. Интересно отметить, что нередко задаваемый в связи с этими единицами вопрос о том, являются ли они формами хранения знаний или же формой извлечения знаний - ср. [Залевская 1985: 169], вряд ли оправдан: именно потому, что приобретаемые человеком знания упорядочиваются в более крупные и, по всей ви­димости, различные структуры, доступ к этим структурам, как и поиск их в речемыслительной деятельности, упрощается и способст­вует, естественно, их «извлечению». Думается, что есть основания считать, что сложившиеся в голове человека структуры очерчивают область активации единиц, необходимых как при порождении, так и при восприятии речи, так что сама концепция расширяющейся или распространяющейся активации (см. [Collins, Loftus 1975: 407 и ел.]) может быть пересмотрена именно за счет определения границ акти­вации, налагаемых возбужденным фреймом или сценарием. Они кла­дут пределы ассоциациям и препятствуют возбуждению «лишних» цепочек связей.

Другой важной проблемой семантической П. является вопрос о соотнесении хранящихся в ней репрезентаций с тем, что находится за ее рамками. Разнообразие их типов объясняется адаптивной струк­турой когнитивной системы в целом. В то же время оно, несомненно, отражает и тот факт, что часть репрезентаций фиксирует отнюдь не только реальные объекты внешнего мира, но и такие сущности, как верования, мнения, планы, оценки, модели поведения и т.п. Так, скрипты отражают скорее именно последовательности определенных действий, а не репрезентации каких-либо вещей; ср. [Shank 1983; McShane 1991:320].

Еще одной (третьей) оппозицией является противопоставление кратковременной и долговременной П., осуществленное впервые последовательно Д.Бродбентом в 1958 г., но систематически исследо­ванное лишь в 60-е гг.; см. [Леонтьев 1969: 184-185]. Несмотря на то, что основания противопоставления этих видов П. считались шатки­ми, термины продолжают использоваться, лишь иногда заменяясь близкими им по содержанию терминами оперативная П. или П. в

                                                                                                                  117

 

 

текущем режиме и т.п. Представления о кратковременном хранилище и долговременном хранилище неких структур сохранены и в концеп­ции Р.Аткинсона [Аткинсон 1980]. Его концептуальное хранилище, выделяемое в составе долговременного хранилища, близко понятию концептуальной системы, а используемые им понятия физических и концептуальных элементов входа - понятиям смыслов.

Распространено мнение о том, что исследование П. должно проводиться не только с точки зрения представленных здесь единиц (начиная от признаков и кончая сценариями) и устанавливающихся между ними связей (в первую очередь - ассоциаций разного типа) и т.п., но и с физиологической и нейробиологической точек зрения. Нельзя создать адекватную теорию П., «отбрасывая физиологиче­ские представления о деятельности мозга» [Лебедев 1985: 27]. Нейро-иауки, широко используя данные о патологии мозга и применяя экс­периментальные методики, уже внесли свой существенный вклад в исследование П.; ср. [Психологические и психофизиологические ис­следования речи 1985; Нейропсихология: разд. III]. Представляется, что именно в изучении П. когнитивная наука, имеющая междисцип­линарный характер, может достичь больших результатов, соединяя в единой теории П. ее биологические основания и все ее разнообраз­ные функциональные характеристики.

Е.К.

ПАРАМЕТРИЗАЦИЯ (parametri/ation; Parametrisierung; paramctrisation) - одно из основных понятий концепции исследова­ния языка как идеализированной системы человеческой когниции («минималистская программа») в рамках подхода «принципов и параметров» к универсальной грамматике по Н.Хомскому [Chomsky 1994: 1-2]: у языков нет ни правил, ни конструкций (типа пассивных, относительных предложений и т.п.) в обычном смысле слова, все эти понятия - изобретения исследователей. Есть универсальные принци­пы и конечный набор выборов того, какие возможности (значения параметров) допустимы для конкретного языка. В этой концепции универсальная грамматика представляется как система подтеорий, каждая из которых обладает своим набором параметров, по кото­рым варьируются реальные языки [Chomsky 19862: 2].

Такой подход - не простое стремление выявить систему пара­метров языка; ср. [Franks 1982: 151], а радикальный отход от прежне­го генеративистского взгляда на язык как на набор правил и конст­рукций [Grewendorf 1994: 387-388]: по Хомскому, вместо этого теперь постулируются общие принципы языковой способности и конечный набор параметров. Конкретный язык задается выбором значений для параметров. В результате можно вывести свойства венгерского язы-

118

 

 

ка при одной настройке параметров и суахили - при другой. Грам­матические процессы рассматриваются не как результат специальных правил, порождающих конкретные явления, а как след­ствие взаимодействия различных автономных принципов [Ch.Bhatt

1990: 12].

Исходной идеей этого подхода была мысль [Chomsky, Lasnik 1977: 430-431], что универсальная грамматика включает теорию маркированности и что есть теория ядра грамматики с ограничен-ными выбором средств и выразительностью, основанная на очень небольшом наборе параметров. Системы, совпадающие с таким «ядром», представляют собой «немаркированный случай» с малым (или даже нулевым) отклонением от немаркированности. Реальный язык задается в результате фиксирования параметров этой «ядерной» грамматики (core grammar), которая покрывает большин­ство конструкций языков.

Позже, в развитие этой идеи, было предположено [Chomsky 1981: 7-9], что «ядерная» грамматика является результатом парамет­ризации универсальной грамматики, которая характеризует исход­ное состояние человека, еще не владеющего никаким реальным язы­ком. Параметры устанавливаются опытным путем, в соответствии с системой предпочтений и логических отношений между параметрами «ядерной» теории. Именно этим путем и отражается маркирован­ность в «ядерной» грамматике. Но трудно ожидать, чтобы реальные языки, диалекты и идиолекты очень близко соответствовали систе­мам, получаемым в результате одной такой параметризации. Это было бы возможно только в идеально однородном речевом коллек­тиве. Скорее всего по ходу усвоения языка происходит модификация полученной «заготовки» языка, когда те или иные ограничения ос­лабляются под действием аналогии, что-то добавляется и уточняется

и т.д.

      В «ядерной» грамматике правило можно считать совокупно­стью различных измерений: одни относятся к ядру и немаркированы, другие - к периферии и маркированы [Hirschbuhler, Rivero 1981: 592]. Периферийные измерения налагают дополнительные ограничения на ядро: только подмножество допустимого для немаркированных из­мерений может быть в действительности порождено грамматикой конкретного языка. Периферия «подправляет» грамматику там, где та порождает неправильно построенные цепочки. По [Rutherford 1984: 3], именно «ядерная» грамматика позволяет объяснять явления языковой интерференции; см. [Rutherford ed. 1984]. Иначе говоря, «ядерный» язык появляется в результате фикси­рования параметров подтеорий универсальной грамматики [Chomsky 1986?: 2]. По [Chomsky 1988г: 379], в результате эмпириче­ских исследовании обнаружилось, что можно ограничиться очень скромным репертуаром типов правил, выводимых из очень общих принципов и сравнительно мало варьирующихся – подверженных

                                                                                            

                                                                                              119

 

 

 параметрической вариации. Универсальная грамматика поэтом) может быть определена как система принципов, параметрически довольно мало варьирующихся. Грамматика как система правил устанавливается в результате настройки параметров - параметриза­ции. Так, в английском и испанском глагол и предлог идут перед объектом, а в японском - после (нет предлогов, а есть послелоги). Выбор того, где находится вершина - в начале или в конце состав­ляющей - как раз связан с параметром, по которому языки варьиру­ются. Но сами конфигурации остаются в остальных отношениях неизменными во всех языках. В результате же параметризации уни­версальная грамматика «проецирует» систему правил непосредст­венно составляющих на конкретный язык. Параметры - своеобраз­ные переключатели на корпусе сложного механизма, обладающего богатой структурой, скрытой от внешнего наблюдателя. Варьирова­ние же языков - результат не только лексических различий, но и раз­личной параметризации общих принципов [Rappaport 1987: 475].

С параметризацией может быть связано и понятие прототипа [Seller 1993: 115-117]. Прототип подвергается оптимизации по тем или иным параметрам, относительно определенной функции, а по­тому из прототипизации вытекает определенная параметризация: прототипизация есть результат оптимального набора выборов на основе выбора из множества параметров. Параметр - скалярное упорядочение выборов, отражающее пределы варьирования, а пото­му соответствует некоторому инварианту. Варьирование по некото­рому параметру характеризуется отношением маркированности: биполярным (маркировано немаркировано) или непрерывным (возрастание - убывание маркирования относительно двух полюсов). Прототипизация связана с иерархией уровней категоризации и П.: с подчиняющим, базисным и подчиненным. Области приложения понятия П.:

1. Грамматическое описание, особенно в рамках 1^енеративной грамматики, в которой универсальная грамматика рассматривается как совокупность неизменных принципов, встроенных в каждый язык и покрывающих грамматику, звуки и значения языка [Chomsky 19882: 410-411], набор подсистем, одна из которых отвечает за зна­чение, другая - за конструирование словосочетаний в предложении, третья - за отношения между существительными и местоимениями и т.д. [Chomsky 1988 к 457]. При традиционном описательном взгляде каждый язык должен описываться по-своему, в соответствии с его собственной природой, без оглядки на структуру близкородственных языков. Теперь же предполагается, что близкородственные языки, при адекватном анализе, должны проявлять важное общее ядро ба­зисных свойств структуры, что сказывается как одинаковая их П. [Clements 1991: 58]. В этой же терминологии пытаются также объяс­нить, как усваиваются знания о варьировании языка [Jaeggli, Safir 1989: 1].

120

В области фонологии [Harris 1994: 271-272] учитывается то, что главная роль фонологических репрезентаций - в задании систе- мы адресации для лексического хранения и поиска. Каждый язык использует только часть возможных способов такой адресации, что я конечном итоге предопределяется параметризацией фонологии. Фонологические различия между разными языками проявляются в трех формах:

- систематические различия, отражающие расхождения в настройке параметров,

- различия в выборе из ограниченного набора результатов деривации, допустимых конкретными комбинациями настройки пара­метров и универсальными ограничениями,

- специфические различия в фонологической информации кон­кретных лексических единиц.

2. Типологическое исследование. Параметры связывают воедино различные, иногда очень разнородные свойства языка [Obenauer, Zribi-Hertz I992: 13-14]. Напр., допустимость в языке нулевого под­лежащего (pro-drop parameter) связана с богатой словоизменитель­ной глагольной системой; см. также [Gleitman et al. 1989: 186-187]. Другие параметры [Geisler 1982: 16]: направление отношения детер­минирования (главное предшествует подчиненному или следует за ним в предложении), степень синтетичности языка, выделенность категории (в предложении выделено подлежащее или выделен то­пик), интонационные свойства (баритонная vs. окситонная интона­ция). Эргативность предложения также можно рассматривать как результат взаимодействия нескольких различных параметров, свя­занных, в частности, с устройством категорий падежа, определенно­сти/специфичности. Эти свойства логической формы отражены па­раметрами синтаксиса [Jelinek 1993: 15]. В той же степени, в какой расстановка различных параметров взаимообусловлена, можно го­ворить и о степени типологической несамопротиворечивости (consistency) конкретного языка. Та или иная настройка по конкрет­ному параметру определяет в конечном итоге общее взаимодействие модулей универсальной грамматики, а потому и предопределяет спектр явлений, которых можно ожидать в данном языке. Гибкость концепции параметризации связана с идеей обусловленного варьи­рования разных подсистем языка.

3. Усвоение языка. Достаточно сравнительно небольшого коли­чества параметров для того, чтобы охватить огромное количество типологически различающихся языков, а само усвоение языка заключается в параметризации небольшого количества позиций [Gleitman et al. 1989: 186-187]. Универсальная грамматика ограничи­вает набор допустимых гипотез, генерируемых человеком при изуче­нии языка (родного или неродного) [Flynn, O'Neil 1988: 9-18]. Уни­версальные когнитивные механизмы усвоения языка, по [Bates et al. 1988: ix], можно объяснить не только через набор характеристик               121

 

 

когнитивной переработки (что позволяет открывать свойства усваи­ваемого родного языка, - переходить от универсального содержания к универсальным механизмам переработки), но и в терминах на­стройки параметров. При усвоении языка на основе универсальной грамматики главную роль играет теория маркированности которая Chomsky 1981: 7-9] задает структуру предпочтения для параметров и позволяет расширить «ядерную» грамматику за счет маркированной периферии. При отсутствии данных по поводу конкретного пара­метра человек, усваивающий язык, выбирает немаркированный спо­соб настройки, - в отсутствие следующих трех видов данных:

- позитивных (напр., наблюдаемый жесткий порядок слов не­
правильные глаголы, расширяющие маркированную периферию);

- прямых отрицательных данных - исправления со стороны
языкового коллектива; ср. [Wexler, Culicover 1980];

- косвенных отрицательных данных - если какие-либо сравни-­
тельно простые выражения не зафиксированы по ходу усвоения язы­-
ка там, где их естественно ожидать, то они исключаются и из грам-
матики.

Порядок возникновения структур по ходу усвоения языка в общем соответствует системе маркированности, однако процессы «созревания» могут иногда допускать определенные немаркирован­ные структуры в поле зрения человека только на сравнительно позд­них этапах усвоения языка; может сказываться и фактор относи­тельной частотности и т.д.

Варьируется не только универсальная грамматика, но и про­цедуры усвоения языка; ср. «гипотезу преемственности» [Pinker 1984] Принципы также имеют свойство «созревать». На некоторых этапах развития они просто недоступны для ребенка и проявляются только позже, но не выучиваются, т.е. не возникают в результате того что у ребенка появляются новые данные. Такое созревание интеллекта аналогично биологическому созреванию человека [Borer, Wexler

1987:123-124]

4. Патология речи. Например [Ouhalla 1993: 3], явление аграм-
матизма для концепции параметризации существенно, поскольку
демонстрирует различия в нарушениях между функциональными и
лексическими категориями. В результате аграмматизма структура
предложения обеднена, а функциональные категории (союзы и со­-
юзные слова, вспомогательные глаголы, артикли, местоимения
флексии, связанные с согласованием, временем, падежом и т.п.) отсутствуют вовсе. Из этого следует, что функциональные категории составляют автономный компонент - модуль - универсальной грам­матики, обладающий своим набором настраиваемых параметров

5. История языка. Например [Lightfoot 1991: ix-x], на настройке
параметров не сказываются свойства придаточных предложений
вложенных в состав более крупных структур. Именно поэтому диа­-
хроническое развитие языка не связано с переанализом сложных

122

структур. Морфология играет важнейшую роль при настройке син­таксически существенных параметров: утрата богатой падежной системы и разрушение глагольных классов в др.-англ. были основной причиной для перенастройки параметров, приведшей к современно­му англ.

6. Описание различных манифестаций языка, в частности [Lillo-Martin 1991: 1], языка глухонемых.

Критика концепции:

1. По [Radford 1990: 8-14], этот подход имеет скорее методоло-­
гическое, чем эмпирическое значение. Напр., неизвестна природа
ранней грамматики - есть только неясные намеки на то, что пара­
метры (но какие?) могут оставаться неустановленными до тех пор,
пока ребенок не накопит достаточный лингвистический опыт
(причем неясно, когда это происходит и какой опыт достаточен),
фактор же созревания (непонятной природы) может задержать дей-­
ствие других параметров (но неясно, каких именно и насколько).

2. Неясно, как должны выглядеть при усвоении языка фунда-­
ментальные процедуры выявления морфем в потоке звуков и иден-­
тификации одних последовательностей морфем как глаголов, других
- как существительных и т.д. [Gleitman et al. 1989: 187].

3. Неясна техника установки параметров [Lightfoot 1993: 190].

4. Затруднения представляет и такой «детский вопрос» [Verrips
1990, с. 11 -14]: почему усвоение языка занимает так много времени,
если оно состоит всего лишь в фиксации небольшого числа парамет-­
ров на основе простых данных? И почему дети идут сходным путем
при усвоении языка? Исследователи отвечают на эти вопросы, беря
на вооружение следующие дополнительные гипотезы (просто пере­-
носящие ответ в другую область):

- преемственность: лексическое усвоение [Clahsen 1986], иерар­-
хия параметров [Roeper 1987; Weissenborn 1990]. Универсальная
грамматика доступна ребенку с первых же стадий усвоения языка.
Отличие от взрослой грамматики не связано с различиями в универ­-
сальной грамматике: детские грамматики полностью соответствуют
универсальной;

- взросление, или созревание - модулей, принципов [Borer,
Wexler 1987], уровней репрезентации: некоторые части универсаль­
ной храмматики не доступны ребенку в начале усвоения языка и
должны дозреть независимо от остальных факторов. Усвоение языка
сопоставимо с ростом зубов и усвоением навыков ходьбы: у каждого
нормального ребенка рано или поздно вырастут зубы, и он научится
ходить и говорить, однако должно пройти некоторое время, чтобы
получили развитие эти органы или возможности. Хотя дети разви­-
ваются индивидуально, относительный порядок созревания один.

В.Д.

123

 

  

 

 

ПОНИМАНИЕ (understanding, comprehension; Verstehen, Ver-standigung; comprehension, entendement) - когнитивная деятельность (разновидность речевой деятельности), результатом которой являет­ся установление смысла некоторого объекта (обычно текста или дис­курса).

С когнитивистской точки зрения, все многообразие концепций П. в современной лингвистической, психологической и философской литературе, взятых на фоне классического наследия теорий языка и речи, можно свести к девяти группам, в которых тематизирована одна из задач П., решаемая одним из модулей когнитивной системы человека [Демьянков 1983; 1989]. Элементарная процедура, выпол­няемая в рамках каждого модуля, условно называется интерпретаци­ей. Можно выделить следующие модули П.:

1. Использование языкового знания. Переменные характеристи-­
ки, присущие индивиду в рамках данного модуля: степень уверенно-­
сти в знании языка высказывания (не всегда адекватная реальной
компетентности в данном языке) и степень «языковой закрепленно­-
сти». В последнем отношении противопоставляются следующие по-­
люса: жестко установленный код, исключающий какие-либо новые
знаки, - и совершенно неизвестный интерпретатору язык. Реальное
понимание совершается на одной из промежуточных ступеней.

2. Построение и верификация гипотетических интерпретаций.
Понимая речь, мы не ждем, пока закончится предложение, чтобы
начать его анализировать: П. параллельно линейному восприятию
речи. В силу этого, сложные отношения между членами структуры
(высказывания, дискурса и т.п.) подаются в «сплющенном виде»,
линеаризированно. Адекватное П. связано в рамках этого модуля с
распознаванием истинных иерархий в высказывании, с переосмысле­-
нием ранее сказанного и понятого, а также с выстраиванием интер­-претаций по шкале правдоподобия. Чем дольше мы «общаемся» с
автором, тем легче понимание в этом модуле, переменными характе­-
ристиками которого являются привычность и скрупулезность
(глубина логических выводов, см. инференция).

3. «Освоение» сказанного. По высказыванию строится модел-ь­
ный мир, для чего используются исключительно внутренние ресурсы
интерпретатора, а не элементы чужого внутреннего мира. Модель­-
ный мир может существовать параллельно внутреннему миру интер­-
претатора (моментальному срезу внутренней его жизни), а иногда и
полностью заполнять этот внутренний мир, когда читатель с голо­
вой уходит в перипетии книги. Связи, устанавливаемые в этом мо-­
дельном мире, позволяют в различной степени легко и оперативно
его резюмировать и достраивать, используя создаваемое попутно
«поле напряжения», отражающее иерархию его элементов. П. бывает
в различной степени реалистичным (или, наоборот, фантастичным),

 

124
а контраст модельного мира и внутренней жизни интерпретатора бывает по-разному острым.

4. Реконструкция намерений автора, в двух направлениях:

- установление того, что имеется в виду и, возможно, выраже-­
но неадекватно (напр., из-за слабой компетентности в языке, нетре­-
нированности в выражении чувств и т.п.),

- распознавание стратегического замысла автора.

В обоих случаях выстраивается микротеория интерпретатора о намерениях (целях и мотивах) автора, см, интенция. Характеризо­вать П. можно с точки зрения «осгранснности» (минимальной, когда интерпретатор стремится посмотреть на вещи глазами автора) и степени теоретичности, глубины.

5. Установление степени расхождения между внутренним и мо­-
дельным мирами. Легкость понимания определяется не только коли­-
чеством средств, затрачиваемых на ею достижение, но и задачами общения: чисто количественная сторона, определяемая «расходами» языковых средств (со стороны автора) на достижение понятности - рентабельность П. - определяет и границы терпимости к неточно­
стям выражения, а также к трудностям освоить сказанное. Задача интерпретатора в рамках данного модуля сродни с ведением карто­теки.

6. Установление связей внутри модельного и внутреннего миров:
конструируется поле напряжения в рамках модельного и внутреннего
миров (на результат решения этой задачи опирается третий модуль).
Такие отношения по-разному осознаются, «высвечиваются», в кон­-
кретной интерпретации. В граничных случаях связи могут быть либо
вне основного фокуса внимания- либо в самом этом фокусе. Соот­-
ветственно, различаются переменные фон и фокус П. Фон создается в
результате вложения с модельный мир неосознанных презумпций
гаггерпретатора.

7. Соотнесение модельного мира с непосредственным восприяти­ем действительности. Такие знания меняются обычно, а не изредка. Данный модуль характеризуется переменной лабильностью, под­вижностью презумпций интерпретатора как индивида. В отличие от пятого модуля, здесь интерпретатор задается вопросом о том, соот­ветствуют ли истине сведения в его картотеке.

8. Соотнесение с линией поведения. «Невысказанный» и «высказанный» ответы - только два из множества возможных видов направленности П.; к другим видам относятся: проявление интерпре­татором (в своей речи) знания обсуждаемого вопроса, способность запомнить смысл обращенных к интерпретатору реплик и возможность задавать вопросы. Продуктивность П. как переменная характеристика этого модуля состоит в степени переплетения различных   направленностей в рамках одного и того же акта интерпретации.

                                                                                                   125

9. Выбор «тональности», или «ключа», П.: поскольку при П. модули взаимодействуют, необходим их мониторинг, соотнесение их. «Ключ» "П. обеспечивает целостность результата, определяет взаи­модействие модулей на протяжении отдельного эпизода П., который может быть более или менее продолжительным. Так, на разных эта­пах проникаясь согласием и симпатией к собеседнику, интерпрета­тор может обретать большую или меньшую мотивацию понять его и простить неадекватности в использовании речевых средств и т.д. Настройка различных модулей (несмотря на то, что модули «работают» независимо друг от друга) обычно гармонична, что яв­ляется следствием работы именно данного модуля, переменная ха­рактеристика которого - степень устойчивости, постоянства то­нальности на протяжении некоторого временного отрезка.

Взаимодействие названных модулей П. допускает повторение в решении одних и тех же задач, параллелизм операций и диссонанс различных модулей, несовместимость или гармонию «стилей пони­мания» (как частного случая когнитивного стиля человека), прису­щих или не присущих конкретной личности. П. можно определить, кроме прочего, как оценочный метатермин для процесса и результа­та взаимодействия этих модулей: особенно когда говорят о достиг-нутости П., о полном или неполном П. и т.п.

Интерпретируя выражение, мы обращаемся к языковым зна­ниям, получаем модельный мир, включенный в рамки нашего внут­реннего мира, с одной стороны, и реконструируемого внутреннего мира автора речи, с другой. Так устанавливаются и (гипотетические) замыслы автора. Модельный мир мы сопоставляем с собственным внутренним миром, в разной степени нами же осознаваемым. Мо­дельный мир, собственный внутренний мир и запас знаний коррек­тируются в результате соотнесения между собой. Результат этого соотнесения ориентирует нас как в речевых, так и в неречевых дейст­виях. Интерпретационные операции - когнитивные процедуры - вы­глядят как построение и верификация гипотез- предвосхищений. Взаимодействие модулей и их «настрой» определяют различные то­нальности П., регулирующие, в свою очередь, дальнейшее П. («инерция» тональности может быть большей или меньшей).

В.Д.

ПОРОЖДАЮЩАЯ СЕМАНТИКА (generative semantics; gene­rative Semantik; semantiquc generative) - одно из направлений теории трансформационных порождающих грамматик (главным образом в конце 1960-х - середине 1970-х гг.), ставившее своей целью построить модель языка по схеме «от значения к тексту» и «от текста к значе­нию».

126

П.С. была одновременно частным методом грамматического описания и общеметодическим подходом. В известном смысле [Galmiche 1975: 185] П.С. довела до логического завершения идеи и методы трансформационной порождающей грамматики. Поэтому, по [McCawley 1979: 3], вряд ли П.С, можно охарактеризовать как «контрреволюцию» по отношению к хомскианской революции (вопреки мнению, высказанному в [Dougherty 1976]). Кроме того [McCawley 1980: 167-175], «П.С.» не следует принимать как термин с четким значением, чтобы не создавать иллюзию, будто есть только очень небольшое количество принципиальных положений, по кото­рым это направление отличается от других.

Как частный метод грамматического описания П.С. отпочко­валась от стандартной генеративной модели [Chomsky 1965] и отли­чалась от нее в следующих моментах [McCawley 1973] (критику кон­кретных синтаксических положений см. также [Newmeyer 19762]):

1. Семантические структуры в П.С. имеют ту же формальную природу, что и синтаксические структуры, а именно, выглядят как деревья непосредственно составляющих с метками; нетерминальные метки узлов также появляются и в поверхностной структуре. Поэтому [Newmeyer 1976i: с.506] П.С. можно охарактеризовать как «неавтономный синтаксис»: глубинные синтаксические структуры являются одновременно и семантическими структурами.

2. Вследствие этого - отказ от понятия глубинной структуры и от разграничения между трансформациями и правилами семантиче­ской интерпретации. Устанавливается единая система правил, соот­носящих семантическую структуру с поверхностной через промежу­точные этапы, являющиеся в одинаковой степени семантическими и синтаксическими. «Трансформационные» правила могут начать работать над еще не завершенной семантической структурой, так что весь «генеративный потенциал» заключен в семантическом, а не синтаксическом компоненте [Anderson 1968; Chafe 1967; LakofT 1968;
McCawley 1968; McCawley 1973] (см. [Lyons 1970: 137]).

3. Правила, необходимые для установления значения предло­жения, также определяют и грамматичность предложения вообще. Поэтому понятие осмысленности предложения в П.С. отождествля­-
лось с синтаксической правильностью (грамматичностью) его.

4. Грамматика порождает не множество поверхностных струк­тур, а множество дериваций и состоит из деривационных ограниче­ний, т.е. ограничений на комбинации элементов в семантической и в поверхностной структурах, а также на то, в чем могут различаться различные этапы деривации друг от друга.

Как методический подход П.С. сочетала в себе несколько идей, позже нашедших свое продолжение в иных концепциях:

1. Лингвистика может оперировать семантическими данными с помощью тех же методических приемов и столь же систематично, что и фонетическими [Chafe 1971: 1]. Противоположный взгляд

127 

 

 

(особенно в постблумфилдианском структурализме) состоял в том, что семантические соображения обладают всего лишь эвристической ценностью. Иногда даже [McCawiey 1980: 167-175] П.С. характери­зуют как «антисинтаксис».

2. Введение элементов и структур формальной логики в лин­гвистическую репрезентацию языковых выражений. Была предложе­на концепция «естественной логики», в которой лексическим едини­цам соответствуют логические предикаты или конфигурация этих предикатов в дереве непосредственно составляющих. Например, кау-зировать прийти может заменяться в результате лексической транс­формации на лексему привести. Такой прием, названный лексической декомпозицией, стал использоваться и за пределами П.С. [Marantz 1985: 154], напр., в интерпретатнвной семантике [JackendofF 1976]. Некоторые контроверзы в области логической семантики между П.С. и интерпретирующей семантикой остались актуальными и сегодня (напр., соотношение логического и языкового в семантической ре­презентации при трактовке области действия кванторных слов [Parteeetal. 1990:334]).

3. Положение о самодостаточности предложения для установ­ления значения: вся информация, требуемая для интерпретации предложения, должна, на каком-либо уровне, быть представлена в языковой структуре этого предложения. Это приводило к громозд­ким семантическим репрезентациям, столь типичным для работ по П.С. [Derwing 1980: 180]. В частности, в рамках семантической репре­зентации стремились отразить и все прагматические аспекты значе­ния, т.е. то, что не связано непосредственно с логической истиной или ложностью высказывания (пресуппозицию, топик, тип речевого акта, подразумевание и т.п.). Однако неясным было, как конечная репрезентация может охватить все потенциально существенные прагматические условия, связанные с высказыванием предложения [Gazdar 1980:50].

П.С. была предвозвестником когнитивистских концепций се­мантики, таких как когнитивная грамматика Дж.Лакоффа и Г.Томпсона, см. [LakofT 1987: 582-583]. Недостатки П.С. как эмпири­ческой теории, преодолеваемые в рамках когнитивной лингвистики: П.С.

- оперировала формальным аппаратом трансформационного
синтаксиса, бессильного в случае конструкций типа синтаксических
амальгам;

- зависела от теории классических синтаксических категорий и
не отражала прототипических эффектов в синтаксисе, а также не
отражала семантической основы синтаксических категорий;

- оставляла без внимания явления синтаксической иконично-­
сти и полисемии;

128

- была объективистской семантикой, т.е. опиралась на поня-тия логической формы в смысле теории моделей, а потому не была в состоянии объяснить природу базисных семантических категорий.

К факторам, ускорившим уход со сцены П.С. как направления, относятся:

1. П.С. претендовала на то, чтобы стать полной теорией человеческой когниции, апеллировала к понятиям намерения, эмоционального состояния, внутренней жизни и т.п. Но между заявкой и реализацией была огромная дистанция. Удачного распределения задач в рамках П.С. произвести не удалось [Thompson 1977: 652-653].

2. Представители П.С. подспудно считали, что описываемые явления слишком разнородны, а потому не следует ожидать глобальных объяснений в языкознании [Chomsky 1982: 44-46].

3. Падение П.С. ускорил типичный для нее нарочито несерьезный стиль подачи данных, необычный для академических сочинений, особенно отразившийся на заглавиях публикаций, на названиях правил и ограничений, а также в примерах на английском языке.

Этот стиль соответствовал юношескому энтузиазму (средний возрастпоследователей П.С. был меньше тридцати лет), импонировал студенческой аудитории, но в рамках академических традиций воспринимался как оскорбление хорошему вкусу. Те, для кого английский язык не был родным, далеко не всегда понимали до конца смысл формулировок, изобиловавших сленгом и требовавших слишком [ глубокого знания американской культуры [Newmeyer 1986i: 136-137].

В.Д.