Репрезентация, ментальная репрезентация

(mental representation; mcntalc Rcpr;iscntationcn) - ключевое понятие ' когнитивной науки, относящееся как к процессу представления (ре-презентации) мира в голове человека, так и к единице подобного  представления, стоящей вместо чего-то в реальном или вымышлен­ном мире и потому замещающей это что-то в мыслительных процес­сах. Последнее определение указывает на знаковый или символиче­ский характер Р. и связывает исследование Р. с семиотикой [Jorna 1990: 17 и ел.], т.е. заставляет предположить существенность для дан­ной единицы не только ее содержания, но и способа ее представления в психике человека.

Первый период в истории когнитивной науки был особенно тесно связан с полемикой о том, в какой форме «существуют» Р. в памяти человека и о каких типах Р. может идти речь при их описа­нии. Деятельность с использованием ментальных или внутренних структур долго описывалась в психологии как имеющая дело с от­раженными языковыми (вербальными) структурами. Признание Р. другого типа - образных - было связано с именем А.Пейвио, в мно­гочисленных работах которого была выдвинута теория двойного кодирования мира; см. [Paivio 1971; 1986]. Согласно Пейвио, все Р. могут быть расклассифицированы на картиноподобные (когда для представления чего-то используются картинки, образы, рисунки, схемы и т.п. - ср., например, Р. в голове знакомых нам лиц и предме­тов и даже целых сцен) и языкоподобные (это все Р. языковых единиц - слов, их частей, предложений, клишированных конструкций и т.п., но, главное пропозиций). В настоящее время говорят поэтому либо об аналоговых Р. (тех, которые сохраняют свое подобие оригиналу) и Р. пропозициональных (имеющих аргументно -предикативную структуру) или пропозициональноподобных (aussageartige), причем есть и мнение о том, что именно пропозициональная форма хране­ния знаний является главной [Pylyshyn 1984], но это мнение разделя­ется далеко не всеми когнитологи (см., например, об особой роли этих единиц [Eckardt 1993: 161 и ел.; ср. также [Felix, KanngieBer, Rickheit 19902: 17] и др.). Пропозициональным структурам (репрезентациям) нередко приписывается при этом роль связующего звена между вербальными и невербальными репрезентациями, - они считаются устанавливающими связи между разными когнитивными системами или модальностями (зрением, слухом и т.п.) и языковым их выражением. Таким образом, наряду с классификацией Р. по спо-

                                

                                                                                                                                                    157

                                                                                                         

 

 

собу их представления (образному или вербальному) вводится также представление о «модальных» и «амодальных» Р.К первым относятся все представления о наших ощущениях (зрительных, слуховых, так­тильных и пр.), а ко вторым - все символические, вербальные Р. По мнению Р.Джекендоффа, все эти Р. могут быть выведены и выводятся на один уровень - уровень ментальных репрезентаций, уровень кон­цептуальной структуры [Jackendoff 1993i: 17; 1984: 54], где информа­ция, полученная по разным каналам - сенсорная, моторная и т.п., оказывается сопоставимой с информацией вербальной. Модально-специфические Р. сохраняют перцептуальные характеристики ото­бражаемого в мозгу предмета, процесса, явления [Schwarz 1992: 90 и ел.]. Интересно, что согласно экспериментальным данным, получен­ным впервые С.М.Косслиным, ментальные операции с образными Р. аналогичны тем, которые совершаются с вербальными P. [Kosslyn 1980]. По всей видимости, переход от одних к другим тоже не пред­ставляет никаких трудностей [Badecker 1991; Canseco-Gonzalez et al. 1990].

Иногда различают также просто аналоговые Р., в большей или меньшей степени редуцированно изображающие фрагменты мира, и символические, условные, поскольку считается, что Р. - это особые когнитивные модели объектов и событий, воспроизводящие лишь часть сведений о них, иногда сведенную до конвенционального ми­нимума [Rickheit, Strohner 1993: 15-17]. Понятие Р. указывает на то, что существует нечто репрезентируемое и нечто репрезентированное. Согласно такому взгляду, язык - особая репрезентационная система, ибо он тоже кодирует в знаковой форме нечто, стоящее за его собст­венными пределами. Слова и прочие языковые единицы - эти языко­вые репрезентации - активизируют поэтому те сущности, знаковыми заместителями которых они являются, - они возбуждают в памяти человека связанные с ними концепты [Anisfeld 1984: 7 и ел.].

Совокупность Р. образует то, что называется памятью, а по­этому и в ней различают словесную и образную, или эпизодическую (событийную) память; совокупность вербальных Р. называют мен­тальным лексиконом, и, наконец, совокупность всех концептуальных Р. (т.е. смыслов и аналоговых, и символических репрезентаций) име­нуется концептуальной системой, или же концептуальной моделью (картиной) мира. Всеми признается, что так или иначе все указанные объединения тесно связаны с системами хранения знаний и языком, а, следовательно, входят в число явлений, подлежащих исследованию в семантике. Вместе с тем связи между концептуальными и языковы­ми единицами понимаются по-разному, а разные версии когнитивизма во многом определяются пониманием в них самих ментальных репрезентаций (ср. [Жоль 1990: 173-176]; ср. также различение кон­цептуального и семантического уровней в работах М.Бирвиша).

 

 

Особое значение в анализе Р. придается их генезису и проис­хождению у отдельного человека в онтогенезе. Когнитологи до сих пор спорят о том, с чего начинается формирование Р. и каково то исходное состояние психики, которое характеризует родившегося и вступающего в мир человека - tabula rasa или же некие врожденные предпосылки для образования Р. или, наконец, уже сложившаяся врожденная система таких Р. Ярким представителем своеобразной компромиссной точки зрения по этому вопросу был Ж.Пиаже, вы­двинувший идею о постепенном складывании разных типов Р. по стадиям - сперва сенсомоторной, затем образной и позднее всего -языковой; см. подробное изложение в [McShane 1991: 95 и ел.]; см. также [Fodor 1975; 1983].

Несмотря на множество исследований по когнитивному разви­тию ребенка вопрос о том, как возникают «первые» Р. и как из более простых Р. рождаются более сложные (ведь не могут быть у младен­ца и школьника одинаковые представления даже достаточно про­стых объектов и событий), до сих пор не вполне ясен, и адекватная теория Р. пока отсутствует [McShane 1991].

В одной из последних концепций по поводу Р. выдвинута идея о том, что Р., исследование которых послужило поводом для сближе­ния разных наук (психологии, философии, моделирования искусст­венного интеллекта, нейронаук и формальной семантики) в рамках единой когнитивной парадигмы знания, до сих пор не получили аде­кватного освещения из-за того, что рассмотрению подвергались изолированные аспекты этого феномена. Добиться единой теории Р. можно, по мнению Дж. Динсмора, связывая ментальные репрезента­ции с процессами понимания языка и черпая о них сведения из фак­тов обработки языковых данных на трех уровнях. Главная мысль Динсмора заключается в том, что как только человек начинает вос­принимать языковое сообщение, он должен построить модель того содержательного (ментального) пространства, в пределах которого он будет оперировать далее с текстом (так, чтобы не возбуждать всей ментальной системы Р.). Дистанция между языковыми единицами и их коррелятами в ментальном пространстве не должна быть очень велика, поэтому они должны обеспечить легкий доступ к менталь­ным Р. В то же время языковые единицы «беднее» их ментальных партнеров и более богатые ментальные Р. служат интерпретаторами описываемой реальности. Ни символические модели мозга, ни кон-некционистские модели по отдельности не смогли объяснить, как действует человек с такими Р., которым нет соответствий в объек­тивной действительности - с планами, убеждениями, интенциями, но о существовании которых мы должны говорить, поскольку в языке может идти речь и о них. Они просто существуют в других менталь­ных пространствах, и при восприятии речи их область активизиру­ется человеком так же, как и область реального мира. Это все озна­чает, что в теории Р. должны быть пересмотрены взгляды на то, что именно репрезентируют Р., а также и те модели, которые описывают организацию Р. Часть такой организации была описана в терминах

159

 

ассоциативных сетей, часть - в терминах коннекционизма, наконец, часть - в терминах фреймов, скриптов и сценариев. Но все эти опи­сания охарактеризовали лишь отдельные аспекты когниции с помо­щью ментальных Р. Наступило время объединить и синтезировать эти попытки, представив более глобальную картину функциониро­вания Р. в еще большем разнообразии их форм и типов [Dinsmore 1991].

Е.К

     РЕФЕРЕНЦИЯ (reference; Referenz; reference) -«отнесен­ность актуализированных (включенных в речь) имен, именных вы­ражений (именных групп) или их эквивалентов к объектам действи­тельности (референтам, денотатам)» [Арутюнова 1990: 411]; «соотнесение высказывания и его частей с действительностью - с объектами, событиями, ситуациями, положениями вещей в реальном мире (и даже не обязательно в реальном, поскольку высказывание может относиться к миру сказки, мифа, фильма)» [Падучева 1984: 291]. Р. является одной из важнейших предпосылок для оценки вы­сказывания как истинного или ложного [Арутюнова 1976: 179]. Так, отсутствие референта в реальном сегодняшнем мире у имени Нынеш­ний король Франции подлежащего предложения Нынешний король Франции лыс, является причиной того, что это высказывание не явля­ется ни истинным, ни ложным. Возникая с индивидуальными и каж­дый раз новыми референтами, Р., как правило, появляется только в момент продуцирования речевого акта [Падучева 1984, с.291]. Ис­ключение составляют т.н. вечные предложения, по [Quine 1960, с. 193], не содержащие дейктических элементов (Дважды два - четыре, Земля - шар), которые соотнесены с действительностью сами по себе. В зависимости от того, насколько Р. зависит от речевого и/или нерече­вого контекста, говорят о денотативном статусе соответствующего именования; см. [Падучева 1984: 293], ср. [Арутюнова 1976: 189; 1980; 1990; Лебедева 1984]. Историю и оригинальную трактовку понятия см. также [Степанов 1981; 1985].

В отличие от имени, предложение как сложная сущность имеет, по [Бенвенист 1965: 448], одновременно смысл (поскольку несет смы­словую информацию) и референт (поскольку соотносится с соответ­ствующей ситуацией). Успех общения зависит от того, обладают ли люди общими референтами: даже если смысл высказывания понятен, а референт неизвестен, коммуникация не имеет места. С другой сто­роны, имеет место двукратная Р. [Бенвенист 1974: 89], см. также [Уфимцева 1980: 73]: словесный знак возникает, чтобы обозначать, узнавать, идентифицировать предметы, и затем входит в состав вы­сказываний, чтобы интерпретировать их смысл.

 

160

Но и части именований (входящих в предложения), обладают различными классами Р. Так, Е.С.Кубрякова указывает, что, не зная конкретного значения слова дождевик, мы не можем догадаться, идет ли речь о грибе или виде одежды, но мы можем угадать, что речь идет о чем- то, связанном с дождем. Производные слова обла­дают Р. опосредованно, «через установление той или иной связи между данным предметом действительности и другими» [Винокур 1959: 421], причем «значение слова с производной основой всегда определимо посредством ссылки на значение соответствующей пер­вичной основы» [там же]. Такая отсылочная разновидность называ­ется двойной Р.: к миру (действительному или вымышленному) и к лексикологической системе языка [Кубрякова 1980: 87].

В центре теории Р. вопрос о Р. как когнитивной операции, в которой используются отношения между языком (или, шире, систе­мой символов) и объектами в мире. Поскольку искусство слова и искусство вообще участвуют в формировании представлений о мире и о человеке - носителе когниции, - теория Р. не может обойти мол­чанием метафорическое, экспрессивное и фиктивное употребления речи, не может заниматься только фактическим и описательным в употреблении языка [Elgin 1983: 5].

По [Schneider 1994: 68], есть два подхода к трактовке отноше­ний между именами собственными и дескрипциями (описаниями) ихреферентов:

- дескрипции являются источником Р. (Стросон, Серль);

- дескрипции задают только значение для имен, а Р. задается самими этими именами собственными (Фреге, Расселл, в ослаблен­ном виде также Виттгенштейн).

Спектр соответствующих теорий Р. можно условно классифи­цировать следующим образом - ср. [Runggaldier 1985: 340]:

1. Р. как идентификация [Strawson 1974; Dummett 1991; Frege 1892; Geach 1980];

2. P. как отношение выполненности, или удовлетворения усло­вий [Tarski 1952; Quine 1990],

3. Р. как жесткая десигнация ([Kripke 1980; Donnellan 1990;Putnam 1990].

Однако теории Р. развивались не по этому признаку, а в соот­ветствии с диалектическим принципом [Katz 1979: 103-104; Donnellan 1990: 202; Parret 1980: 79-80; Searle 1971: 3-5]:

1. Тезис - классическая теория (Фреге, Черч [Church 1964], К.Льюис, [Lewis 1971], Карнап [Карнап 1959; Searle 1958]): значение является основой для использования слова говорящим, имеющим в виду некоторый предмет. Употребляя имена собственные, человек знает необходимые и достаточные условия правильного применения имени [Donnellan 1990: 202].

Теории соответствия исходят из того, что значение - отноше­ние между символами языка и некоторыми референтами, от этого                                                                                         161

 

 

языка не зависящими [Gamut 1991: 1]. Есть два варианта «референциальной» теории значения, состоящей в отождествлении значения символа с его P. [Elst 1982: 23]: значение

- просто то же, что и Р.;

- отношение между носителями значения и носителями Р.

Для обеих разновидностей затруднения возникают из-за суще­ствования слов, не обладающих вообще никакой Р. (союзы, частицы и т.п.). Кроме того, в такой теории в принципе невозможен семанти­ческий анализ предложений, взятых вне конкретной ситуации. А ведь одно и то же предложение может менять свою Р. в зависимости от обстоятельств употребления.

В «классический» период споры шли о соотношении истинно­сти высказывания с уместностью Р. имен, в таком высказывании фигурирующих. Так, Б.Расселл [Russell 1905] полагал, что в значение высказывания Нынешний король Франции лыс входит презумпция Во Франции есть король.

Кроме того, в отличие от Фреге, Расселл и «ранний» Виттген­штейн отвергали разграничение между смыслом и Р., считая, что отношение между словами и миром гораздо сложнее. Позже Дж.Серль [Searle 1958] объявил отказ от этого разграничения ошиб­кой. Фреге утверждает, что определенные описания указывают на предметы в силу своего смысла. Расселл же считает бессмысленным сам вопрос о таком соотнесении, утверждая, по существу, что ни определенные дескрипции, ни обычные имена собственные (которые он считает замаскированными или сокращенными определенными дескрипциями) не обладают вообще никакой Р.: они не обладают значением «в изоляции», а предложения с ними должны анализиро­ваться по образцу предложений с сочетаниями типа нынешний король Франции. Существенны только предикаты, логические константы и выражения типа имеется, нечто, ничто, все, что угодно и т.п., не относящиеся к какому-либо конкретному предмету.

Но как слова привязаны к миру, если определенные дескрип­ции и имена собственные не обладают Р.? Расселл отвечает так: есть класс выражений - логически собственные имена, которые просто замещают сущности, в чем и состоит их единственное значение. Наиболее полно этот подход реализован в «Трактате» Виттгенштей­на: «Имя означает объект. Объект есть значение имени» [Wittgenstein 1922: 3. 03]. Элементарное предложение - простое нанизывание имен. А поскольку предложения, по Виттгенштейну, представимы в логи­ческом виде как элементарные предложения (оцениваемые как ис­тинно или ложно) с логическими коннекторами, - именно эти имена и играют главную роль в соотнесении слов с вещами в мире. В отли­чие от списка имен, предложение дает «картину» факта. Разные спо­собы организации предложения соответствуют разным таким кар­тинам. Если существует факт, соответствующий картине, предложе­ние истинно, в противном случае ложно. Итак, организация слов в

162

предложении дает картину того, как вещи организованы в мире. Позже Виттгенштейн отказался от этой концепции [Wittgenstein 1953]: ведь если значение имени - объект, за ним стоящий, тогда, уничтожив объект, мы должны, по идее, уничтожить и значение име­ни, что абсурдно. Кроме того, любое изменение мира можно пере­дать словами, - а в картинной теории это исключено.

Критикуя теорию Расселла, Стросон [Strawson 1950] разграни­чил референтное употребление определенных дескрипций от аскрип­тивного. Этим вводятся критерии, связанные с миром концептуали­зации, общих для тех, кто употребляет один и тот же язык, - что связано с общими у собеседников знаниями, желаниями и ожидания­ми. Таким образом трактуются предложения типа: Кто считает, что Ширак - нынешний король Франции?

Областью референтов является контекст, знание которого предпослано употреблению термина. По [Strawson 1950], этот рефе­ренциальный контекст является презумптивным, т.е. не входит в утверждение говорящего. Утвердительное выражение может быть осмысленным, даже не будучи истинным или ложным; истинностная оценка высказывания есть следствие выполненности соответствую­щих пресуппозиций (презумпций существования референтов у имен, употребленных в этом высказывании): если эта презумпция не вы­полнена - выражение не выражает ни истину, ни ложь, но тем не

менее осмысленно.

Доннеллан [Donnellan 1966], различая референтные и атрибу­тивные употребления, тоже считал недостаточным задание условий истинности для описания Р. определенных дескрипций. Ведь можно спросить, без риска быть неправильно понятым, находясь в некото­ром королевстве: Король уже во дворце? - даже если все вокруг зна­ют, что на троне - самозванец.

2. Антитезис - критика «классической» теории: теперь сомне­ваются в том, что значение включает критерии уместного употреб­ления. Крипке и Патнам показывают, что классическая теория не позволяет отличить аналитическую истинность от истинности «случайной», вызванной случайными обстоятельствами [Donnellan 1990: 202]. Как осуществить Р. к имени Фалес предложением Фалес считал, что все является водой, но не умея отличить Фалеса от дру­гих людей? Теперь утверждают, что единственной функцией имен собственных является Р. к их носителям: обыденные имена собствен­ные прямо относятся к тому, что к ним отнесено, без опосредования смыслом, значением и т.п. (теория прямой Р.).

В теории Расселла обычное имя собственное считалось сокра­щенным вариантом некоторой определенной дескрипции, однознач­но задающей референта. Оппоненты же приводят контрпримеры типа: Существует ли Аристотель? Такое предложение не равносиль­но вопросу Существует ли учитель Александра Македонского? [Linsky 1977: 110-111]. Одной попыткой спасти «классическую» теорию бы-                                         163

 

 

ла Серлевская «теория пучков» (cluster theory) [Searle 1958]: истин­ность предложения зависит от истинностной оценки пучка бытую­щих мнений об Аристотеле. Оппоненты возражали: многие расхожие мнения об Аристотеле ложны, но это не говорит о неудачной Р. в указанном примере [Linsky 1977: 110-111].

Так возникла каузальная теория Р. (Доннеллан, Крипке, Пат­нам), только на первый взгляд укладывавшаяся в «каузальную» па­радигму объяснения [Davis 1983: 1]. В этой теории знание каузаль­ных отношений возводится к первоначальной «церемонии называ­ния» (baptismal ceremony) и считается основой для употребления слова. Представители этой концепции [Wettstein 1986: 201] стремятся учесть при объяснении Р. законы употребления языка - в частности [Linsky 1977: xv], пытаются ответить на вопрос о том, каково логиче­ское представление отрицательных предложений существования типа Пегас не существует.

Каузальная теория P. [Kripke 1972; Putnam 1975] (позже Пат­нам отказался от нее) состоит во взгляде на Р. по крайней мере неко­торых именований как на функцию их истории. Употребление имени собственного Моисей или обозначений типа вода связано с челове­ком, впервые введшим именование в наш язык, и зависит от намере­ния, сопровождавшего это нововведение. Это означает принятие социальности языка: употребляя термин, мы пытаемся не просто идентифицировать референт, но и соответствовать нормам именова­ния в обществе. В этом смысле Р. является историческим, а не просто эпистемическим, отношением. Однако это-то и создает проблемы для каузальных теорий Р. Ведь становление понятий (концептуализации) в истории общества протекает при участии факторов, которых про­сто не обязан знать обычный носитель языка. Да и как можно поло­житься на творца термина, в новых условиях, особенно употребляя термин расширительно [Elgin 1983: 11-13]?

Как объясняет эта теория Р. к несуществующему? Путем ука­зания на отношение между употреблением выражения и референтом дескрипции, приравниваемой по функции имени собственному, т.е. «поясняющей» это имя собственное. Если, исходя из значения деск­рипции, мы заходим в тупик в поисках корней Р. данного имени, значит референта у имени нет [Donnellan 1970: 356]; ср. [Travis 1981: 744].

Каузальная теория не монолитна, можно выделить следующие различия в трактовках [Schneider 1994: 112-113]. Крипке и Девитт видят каузальные корни Р. в самом объекте; Доннеллан оставляет вопрос открытым, просто говоря об истории зарождения конкретно­го именования, отвлекаясь от механизма изменения именования и значения:

- Крипке считает, что акт первичного крещения соотнесен с актами последующего употребления имени через посредство комму­никативной цепи, сохраняющей Р. неизменной;

164

- Доннеллан рассматривает каузальность скорее исторически:
референт имени при конкретном употреблении - индивид, прояс­
няющий зарождение термина как бы с точки зрения всеведущего

наблюдателя;

- Девитт [Devitt 1990] говорит о каузальных сетях, возникаю­
щих при передаче «способности к Р.» по ходу употребления имени;
см. также [Devitt, Sterelny 1987].

Критики полагают, что не все классы слов трактуются одина­ково удачно [Unger 1983: 1]; не учитываются прагматические свойст­ва употребления выражений и сопровождающие это употребление психологические состояния [Schwarz 1981: 142-143], рассматриваются не проблемы употребления имен, а отношения между теориями, не имеющие отношения к сути P. [Elgin 1983: 11-13].

3. Синтез - в частности, «неоклассическая теория» [Katz 1979],
в центре внимания которой       объяснение Р. на основе

«семантической компетенции» говорящего, включающей разнород­ные факторы. Развивается этот взгляд с применением понятий тео­рии речевых актов в рамках лингвистического описания, где [Elgin 1983: 17] реферирование считается действием говорящих, а не выра­жений. Р. - элементарный (речевой) акт, входящий в более крупный речевой акт - вопроса, утверждения, приказа и т.п. Теория Р. как теория употребления языка связана с целевыми установками - и в употреблении конкретных имен, и в смысле всего дискурса. Теперь устанавливают, как употребляются выражения, обладающие Р. в конкретном контексте, и как, при удачной Р., меняются модель мира говорящего в ментальности слушающего, а модель мира слушающе­го - в ментальности говорящего [Kronfeld 1990: 2-9].

Отношение между словами и миром существует не в вакууме, а связано с интенциональными действиями говорящих, использующих конвенциональные средства (слова и предложения) в соответствии с правилами употребления этих средств. Если реферирование (осуществление Р.) - действие, осуществляемое посредством произне­сения выражения с некоторым значением на основе правил употреб­ления, то ясно, что оно может быть неудачным в тех же отношениях, что и действия вообще: Р. к королю Франции может быть столь же неудачной, что и попытка ударить его [Searle 1971: 3-5].

в.д.

РЕЧЬ, РЕЧЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (speech activity) - хотя, ес­тественно, указанные феномены широко изучались как в лингвисти­ке, так и в психологии речи, лишь с возникновением когнитивной науки и генеративной грамматики как определенной ее лингвистиче­ской части они стали исследоваться с новых позиций - как извест­ный и специфический вид обработки информации (см. обработка

165

языковой информации) и потому как весьма сложный и весьма важ­ный когнитивный процесс. Включая передачу и получение информа­ции, закодированной языковыми средствами, требуя определенных приемов вербализации складывающегося замысла в актах порожде­ния речи и, напротив, извлечения смысла из поступающего речевого высказывания в актах его понимания, этот когнитивный процесс проявляет яркую зависимость от условий его осуществления и от того, между какими партнерами он протекает. Понимание сложно­сти этого процесса во всех аспектах его реализации требовал и от ученых, его характеризовавших, «вторжения» в самые разные облас­ти лингвистики и психологии, социологии и прагматики, нейролин­гвистики и логики. Необходимость такого «вторжения» была осоз­нана прежде всего в психолингвистике и, начиная со второй полови­ны 60-х гг., уже можно говорить о выдвижении первых моделей по­рождения и восприятия речи, которые имели когнитивный характер, т.е. учитывали ментальные состояния говорящего и слушающего, его языковые и неязыковые знания, когнитивную подоплеку речевого поведения людей и разные формы его проявления.

История этого психолингвистического этапа в описании по­рождения и восприятия речи, а также история выдвижения моделей этих процессов в период формирования трансформационно- генеративной модели неоднократно описана - ср. [Леонтьев 1969; Тарасов 1987]; преодолены, несомненно, и многие недостатки этих моделей, постоянно подвергавшихся ревизии за время существования генеративного направления и его собственной эволюции. Сложились основные типы моделей Р.Д. - интеракциональные и автономные. Серьезному обсуждению подверглись идеи модулярности мозга и возможности представить всю Р.Д. как симультанную или же сукцес­сивную работу отдельных модулей, о числе и характере которых дебаты не прекращаются; ср. подробнее [Rickheit, Strohner 1993; Schwarz 1992; Frazier 1989; Tanenhaus 1989]. Предлагавшиеся модели все более принимали формализованный характер, будучи рассчита­ны прежде всего на их использование и/или верификацию на компь­ютерах. Но представляемые в этом виде модели (с их процессорами, базами знаний, парсерами и пр. техническими деталями), приобретая все большую «машинную» ценность, теряли другое свое качество -восстановление психологически реалистической картины того, как осуществляется Р.Д. с ее постоянным круговоротом процессов гово­рения и слушания, порождения и восприятия речи. Возможно именно поэтому модели Р.Д., создаваемые в недрах отечественноей науки, оказывались столь отличными от моделей, предлагавшихся за рубе­жом.

Поскольку идеи трансформационной и генеративной грамма­тик встретили в отечественной науке достаточно критическое к себе отношение, как и положение о языке как порождающем устройстве (в математическом понимании понятия порождения), сама проблема порождения речи (порождения как реального процесса производства

 166

 

речи) начинает решаться отлично от генеративистов (см. Порожде­ние речи). Опираясь на традиции отечественной психологии и учи­тывая накопившийся к началу 80-х гг. опыт исследования, ученые предлагают новые гипотезы о том, как протекает процесс порождения речи, какие этапы он включает, какие механизмы ока­зываются вовлеченными в эту деятельность. Появляются первые описания порождающей деятельности именно в ее когнитивном ас­пекте - см. [Кацнельсон 1984; Кубрякова 1984; 1986; 1991], и с этой точки зрения критически осмысляются предлагавшиеся ранее моде­ли.

Нельзя не отметить в этой связи того огромного вклада, кото­рый был сделан по существу в зарождающуюся когнитивную науку отечественными исследованиями по психолингвистике, так - позднее - и по когнитивной лингвистике. Хотя в 60-е и 70-е гг. ученые и не употребляли, возможно, вошедших у нас в обиход позднее когнитив­ных терминов, настаивая на определении речевой деятельности как РЕЧЕМЫСЛИТЕЛЬНОЙ, они совершали ее познание именно с когнитивной точки зрения и тем самым стояли у истоков когнитив­ной науки. Нельзя не упомянуть в этой связи таких исследователей, как А.А.Леонтьев, М.Ф.Зимняя, И.Н.Горелов, Б.Ю.Норман, Л.В.Сахарный, А.А.Залевская и А.К.Клименко, которые в своей дея­тельности опирались на богатейшее наследие трудов Л.С.Выготского и А.Р.Лурия, А.Н.Леонтьева и Н.И.Жинкина, а также их многочисленных учеников. А.А.Леонтьев, справедливо подчеркивая самобытность и оригинальность отечественной психо­лингвистики, перечисляет отличительные черты теории Р.Д., разви­ваемой у нас в стране; см. подробнее [Тарасов 1987: 95 и сл.].

В отличие от генеративных моделей, в описаниях порождаю­щей деятельности человека в отечественном языкознании уделяется основное внимание членению потока сознания, организации пропозиций и способам их вербализации, поискам необходимых средств номинации для объективации замысла речи, соотнесению всех возникающих в этом процессе ментальных структур с их языко­выми аналогами.

К началу 90-х гг. исследования по порождению речи приобре­тают все более выраженный когнитивный характер, а задача созда­ния реалистических моделей производства речи формулируется как одна из центральных задач теоретической лингвистики. В отечест­венном и зарубежном языкознании сейчас накоплен достаточный опыт для создания оригинальных моделей порождения речи и моде­лирования разных аспектов речевой деятельности, выполненных в русле когнитивной парадигмы [Кубрякова 1991] или же, по крайней мере, принимающих во внимание ее несомненные успехи; ср. [Кибрик 1987]. При этом становится ясным, что процессы восприятия речи не являются зеркальным отражением процессов, имеющих место при  167

 

 

порождении речи, а, в свою очередь, крен в пользу исследования восприятия речи в зарубежном языкознании привел к определенным пробелам в изучении порождения как реального производства речи. Другой кардинальной особенностью Р.Д. является симультанность фаз процессов порождения, да и восприятия речи [ван Дейк, Кинч 1988: 163], поэтому о фазах или этапах порождения речи можно го­ворить только условно, имея в виду возможность параллельной их реализации [Frazier 1989; McCawley 1980: 170]. Симптоматично, что Е.С.Кубрякова, описывая разные модели порождения речи, их осо­бенности и точки соприкосновения, специально выделяет как «наиболее значимую» модель порождения, в которой все основано на симультанном взаимодействии номинации и предикации [Кубрякова 1986: 129; Sampson 1980]. Следует отметить также важ­ность понимания номинации и предикации как основных процессов порождения речи. В модульных концепциях порождения и воспри­ятия речи также предполагается, что соответствующие процедуры могут в некоторой степени протекать параллельно и налагаться друг на друга во времени [McCawley 1980: 170]. Одно из основных допу­щений когнитивной модели состоит в том, что для процессов пони­мания и порождения текста характерно достаточно сложное взаимо­действие информации, поступающей от разных уровней. Семантиче­ская интерпретация не обязательно должна осуществляться только после завершения синтаксического анализа [ван Дейк, Кинч 1988: 163].

Еще одним свойством протекания речи является эквифиналь­ность процессов порождения речи [Кубрякова 1986], т.е. достижение одного и того же результата вербального воплощения ментальных репрезентаций разными путями. Так, ментальная репрезентация (внутреннее слово), от которого начинается внешнее речевое выска­зывание, может оказаться предикатом или одним из аргументов. Далее «от внутреннего слова могут протянуться "ниточки" к буду­щему предикату, но могут - и к субъекту высказывания, к его актан­там и его сирконстантам» [Кубрякова 1986: 133].

Еще одной важной особенностью когнитивной модели является взаимодействие различных типов знаний, активизируемых в этих процессах. Сегодня такую базу знаний считают включающей, по крайней мере: 1) языковые знания, в том числе знания граммати­ки и словаря, знания об употреблении разных единиц и правилах их комбинаторики; знания принципов речевого общения, иллокутивных сил отдельных речевых актов, знание различных типов текстов и условий их использования; 2) неязыковые знания (знания о мире): знания о событиях, состояниях, действиях и процессах, адресате и т.д. [Viehweger 1987: 331-332; ван Дейк 1988: 164; Петров, Герасимов 1988: 7; Кубрякова 1991₂: 9].

Ю.П.

168

СЕМАНТИЧЕСКИЕ СЕТИ (semantic nets; semantische Netze) -с помощью этого понятия описывается одна из моделей хранения знаний в памяти человека. В своей простейшей форме она представ­ляет собой ассоциативную организацию связей, точки пересечения которой называются узлами. Каждый узел мыслится как представ­ляющий, или репрезентирующий определенный концепт, поэтому С.С. именуются нередко концептуальными сетями или сетями кон­цептуальных зависимостей. Любой узел может быть связан с любым количеством других узлов (в зависимости от сложности фиксируемо­го им понятия) [Скрэгг 1983: 230]; ср. [Норман 1979]. «Вынутый» из своего окружения, отдельный узел может быть изображен в виде определенным образом разветвленного графа, что позволяет отра­зить иерархию связей в С.С. С каждым узлом С.С. в долговременной памяти человека связаны, таким образом, ассоциативно с ним вместе возбуждаемые сведения (другие концепты), что придает С.С. свойст­во, которое Дж.Андерсоном именуется индексированием через поня­тие: если мы устанавливаем место соответствующего понятия (структуры знания) в памяти, мы одновременно вытаскиваем из па­мяти и все известные нам в связи с ним сведения или факты [Залевская 1985: 165].

Разработка понятия С.С. и моделей ассоциативной сетевой ор­ганизации памяти принадлежат в их компьютерном представлении М.Куильяну. Они были задуманы как программы ответа на вопрос, ибо считалось, что на некоторые вопросы человек отвечает и/или реагирует почти молниеносно, а это значит, что доступ к подобным знаниям очень прост и что некоторые концепты явно ассоциируются с другими (зеленая... трава, твое имя?-...); ср. [Ellis, Hunt 1993: 171 и сл.]. С.С. Куильяна была иерархически организованной сеткой ассо­циативно связанных концептов. Модель позволяла объяснить выво­димость знаний, непосредственно в сетке не зафиксированных (если канарейка - это птица, то возбуждение репрезентирующего ее поня­тия позволяет установить, что она обладает перьями, клювом, крыльями и т.п., ибо связанный с этим концептом в вершине графа концепт птицы содержит знания об указанных признаках [Collins, 1972].

С.С. указывали на простейшие типы отношений между кон­цептами, типа «А есть (представляет собой) В» (A IS а В) или «А имеет В» (A HAS В) или, наконец «А находится в отношении к В», «А связано с В» (A R В), что графически может быть отражено ду­гой, связывающей А и В. Сети получили название семантических именно благодаря тому, что они указывали на наличие значения отношений между концептами, а минимальной единицей информа­ции оказывалась тройка ARB: информация, - указывал Скрэгг, -существует в самих отношениях [Скрэгг 1983: 232].

Популярность С.С. объяснялась в итоге тем, что они указыва­ли на то, что способствует сохранению знаний в памяти человека, на

169

 

 

конец лингвистами. Наиболее очевидными чертами естественных категорий признаются сегодня четыре: 1 - отсутствие в их дефини­циях указания на обязательные, необходимые и достаточные при­знаки; 2 - кластеризация пересекающихся признаков; 3 - разные степени репрезентативности отдельных ее членов; размытость гра­ниц [Geeraerts 1988; Cruse 1990].

Е.К.

СКРИПТ (script) - в концепции [Schank, Abelson 1977] - один из типов структур сознания, вид фрейма, выполняющего некоторое специальное задание в обработке естественного языка [Lehnert 1980: 85]: привычные ситуации описываются С. как стереотипные смены событий. Большинство С. усваивается в детстве, в результате прямо­го опыта или сопереживания при наблюдении над другими людьми: мало кто лично участвовал в ограблении банка, угоне самолета или в пытках и т.п., - но из книг, телевидения и кино почти все примерно представляют себе, как это делается, т.е. обладают соответствующи­ми С.

Теория С. описывает автоматичность, характерную для дейст­вий человека, когда сознание (которому не все подконтрольно) от­влекается от второстепенных мысленных событий. Имеет место по­стоянное внутреннее напряжение, эксплицитная проверка содержа­ния интенций или мнений, а также постоянное стремление к само­контролю [Audi 1988: 23].

Первоначально С., планы и т.п. рассматривались всего лишь как структуры данных, удобные для умозаключений, осуществляе­мых по ходу реконструкции причинно-следственных отношений, лежащих в основе какого-либо повествования. Но затем появилась надежда на то, что таким же образом можно моделировать память и обработку текста [Schank 1982: 456; Schank, Abelson 1977], С. пред­ставления рассказов. Так, рассказ о культпоходе в ресторан можно представить через указание на С. «ресторан». Действие проглотить мы запомним, если поймем, что проглатывание обычно встречается именно в С. ресторан. По ходу чтения рассказа накапливаются мно­жества значений С., но запоминать нужно только необычные, вы­дающиеся новые сведения, а не стереотипную информацию. С. РЕС­ТОРАН (омар, Джон, «Метрополь») достаточен для того, чтобы воспроизвести простенькое повествование о том, как Джон ел омара в ресторане «Метрополь», - если, конечно, дополнительно к этому указанию о значении параметров при С. «ресторан» не даны еще необычные детали. С. считались разновидностью «схемы» (в смысле когнитивной психологии), проявляющими формальное и функцио­нальное сходство с понятием «поведенческий контекст» [Kruse 1986: 136]. С. может одновременно представлять и когнитивную репрезен-

172

тацию такого контекста, и план, по которому можно учитывать этот контекст в своем будущем поведении [Kruse 1986: 136]. Важным свой­ством С. является повторяемость слотов, ролей, единиц и т.п. [Jones 1977: 116], входящих в структуры текстообразования.

В более поздней концепции С. не приравниваются структурам долговременной памяти [Schank 1982: 459]. Скриптоподобные пред­ставления строятся по мере необходимости на основе общих струк­тур более высокого уровня, по определенным правилам относитель­но конкретной ситуации, взятой на трех уровнях памяти: на уровнях события, ситуации и намерения. Иногда события запоминаются в терминах структуры самого высокого уровня. Базисными единицами памяти являются сцены - кирпичики С. [Schank 1982: 464]. С. полу­чаются, когда сначала сообщается об одном событии, а потом на этот рассказ накладывается другое повествование, усиливающее области согласия и констатирующее противоречия [Schank 1982: 464].

Позже пришли к определению С. как набора ожиданий о том, что в воспринимаемой ситуации должно произойти дальше [Schank 1990: 7]. Многие ситуации в жизни можно проинтерпретировать так, как будто участники этих ситуаций «играют» свою роль, заранее заготовленную в «тексте» некоторой пьесы. Официантка следует роли официантки, клиент - роли клиента. Жизненный опыт означа­ет часто знание того, как поступать и как другие поступят в кон­кретных стереотипных ситуациях. Это знание и называется С. Была выдвинута гипотеза, что размышление и вообще мышление человека представляет собой применение некоторого С. Мы живем, следуя своим С., или предписаниям. Чем больше мы знаем, тем в большем числе ситуаций мы чувствуем себя комфортно, т.е. способны эффек­тивно играть разные роли. В большинстве случаев мышление - поиск имеющихся С. и сличение со старыми (готовыми) имеющимися, а не порождение новых идей и вопросов. Но С. не дают полных ответов.

В конце 1970-х гг. терминология теории С. широко использо­валась не только в работах по искусственному интеллекту, но и в полуформальном анализе дискурса [Manktelow, Over 1990]. Так, счи­талось, что С. участвуют в образовании сложных синтаксических структур (в частности, сложноподчиненных предложений) и в таксо­номиях. Внутренняя структура С. связана с «риторическими преди­катами» [Rhodes 1977: 50] (в смысле [Grimes 1975]): С. задает ритори­ческую структуру текста, костяк которой отражает смену «риторических предикаций», соответствующих семантическим от­ношениям между обычными предикациями текста. Минимум С. со­ставляют действующие лица и сюжет. Варьируясь по сложности, С. могут быть очень простыми - состоять исключительно из простой предикатно-аргументной структуры, - и очень сложными, представ­ляя конфигурацию циклов, теорий, симфоний и т.п. Сюжеты могут быть не только повествовательными (дающими развертывание ли-

173

 

нии рассказа), но и локационными (описывающими реорганизации в пространстве или времени), логическими (показывающими линию размышлений), процедурными, увещевающими и т.п.

Один С. связан со стереотипизированной серией других С. с общими для них участниками - деятелями [Abelson 1981; Schank, Abelson 1977]. С. позволяет понимать не только реальную или опи­сываемую ситуацию, но и детальный план поведения, предписывае­мого в этой ситуации [Bellezza, Bower 1982: 2]. Есть центральные и зависимые С., иерархизованные и связанные между собой. Все эти события группируются в сцены [Bellezza, Bower 1982: 2]. Разные люди (как показано в большом числе исследований) довольно единообраз­но отвечают на вопрос о том, какие события составляют данный С. [Bower 1979; Graeser et al. 1979]. Информация, подходящая для акти­вированного С., понимается (схватывается) [Bellezza, Bower 1981; Den Uyl, Ostendorp 1980] и вспоминается быстрее [Anderson et al. 1978; Bransford, Johnson 1972; Graeser et al. 1980], чем та, которая для него нерелевантна. Активированный С. - обычный источник абер­рации памяти [Bower 1979].

Работая со С., человек заполняет пробелы. Недоконкретизиро­ванные события, лица и объекты обрастают деталями или врисовы­ваются в ситуацию целиком, так что интерпретатору бывает трудно вспомнить, что он знал ранее и что вывел логически [Bellezza, Bower 1982: 3]. Активация С. влияет на удельный вес различных типов вни­мания.

в.д.

чем-либо, полностью укладывающемся в эти ожидания и само собой разумеется. Впрочем, часто - из стилистических или иных соображе­ний - мы говорим о вполне обыденных и очевидных вещах, чтобы подчеркнуть эту обыденность. Это обстоятельство объяснимо тем, что сама обыденность является для нас неожиданностью: удивитель­ным для говорящего является то, насколько закономерен ход разви­тия вещей в мире, ср. [Dahl 1976: 46]: мы стремимся указывать на изменения и умалчиваем о том, что неизменно. Пересказывая же содержание С.З., мы только стремимся активизировать это знание для собеседника, удостовериться, что он «дышит одним воздухом с нами»; см. [McCawley 1979].

С.З. - не то же, что общее знание (common knowledge). Общее знание - то, что собеседники знали еще до конкретного акта обще­ния в силу общности культурного фона, образования и т.п. С.З. -знание, выработанное ими по ходу конкретного акта общения с це­лью дальнейшего использования в конкретном эпизоде, для эконо­мии времени и усилий при интерпретации речи [Kreckel 1981: 25].

Выделяются два типа С.З. [Hinds 1985: 7-21]:

- С.З. о мире, его устройстве, о фактах и связанных с ними по­
следствиях, позволяющие выбирать реальную интерпретацию из
множества потенциальных;

- метаязыковое С.З. - о конвенциональном и единообразном
употреблении символов и знаков в языковой сообществе; этот тип
С.З. сильно варьируется от индивида к индивиду.

В.Д.

 

СОВМЕСТНОЕ ЗНАНИЕ vs. ОБЩЕЕ или РАЗДЕЛЕННОЕ ЗНАНИЕ (shared knowledge vs. common knowledge; gemeinsames Wissen vs. allgemeines Wissen; connaissance communale vs. connaissance commune) - знание, общее для автора и интерпретаторов дискурса; оно лежит в основе понимания текста [Brown, Yule 1983: 58-60] и релевантно для установления референции имен. В силу принципа локальности (предписывающего не рассматривать более широких контекстов, чем это непосредственно необходимо), при восприятии текста интерпре­татор опирается на локальные контексты - т.е. тот минимум, за пре­делами которого начинается полная неопределенность в трактовке имен, понятий и предикатов. Главной целью при этом является по­лучение достаточно определенной интерпретации. Слыша предложе­ние Закрой дверь, мы ищем ближайшую к нам дверь; если она уже закрыта, мы не ищем других дверей где-то еще. Этот принцип локаль­ности является частным случаем принципа минимальных усилий при когнитивной переработке. Другой принцип - принцип аналогии - ожи­дание того, что общающиеся люди обладают аналогичными ожида­ниями относительно хода событий, а потому не будут говорить о

174

СОЗНАНИЕ (consciousness; Bewußtsein) - особое свойство та­кой высокоорганизованной материи, как мозг; отличительная ха­рактеристика человека как разумного существа, способного не толь­ко чувствовать и рассуждать, но и говорить об этих мыслях о ощу­щениях; способность переживать и осознавать окружающую дейст­вительность, воспринимать ее, останавливать внимание на опреде­ленных объектах внешнего или внутреннего мира, возможность кон­тролировать поступление информации и оперировать ею в ходе мыслительной и вербальной деятельности, наконец, способность знать что-то и т.п.

Характеризуя это понятие, надо указать прежде всего на то, что в современной философской и когнитивной литературе понятие сознания, разума, интеллекта и мышления часто употребляются не­дифференцированно и что неразличение этих понятий и даже их прямое отождествление носит постоянный характер. Это относится и к переводам на русский язык терминов mind и consciousness. Следует, по всей видимости, признать, что для подобного неразличения суще-

175

ствует немало оснований как потому, что содержание всех указан­ных понятий частично пересекаются и налагаются друг на друга, так и потому, что жесткое их противопоставление отчасти невозможно. отчасти же - в работах неспециального характера - оно лишено осо­бого значения. Оба термина (сознание и интеллект) относятся к обо­значению форм высшей нервной деятельности, оба - к обозначению психических, ментальных систем и когнитивных способностей человека, а также - к отражению его активной познавательной дея­тельности и восприятию мира и т.п. И все же в определенном отно­шении и чисто интуитивно указанные понятия различаются; так, скорее сознание представляет собой определенное состояние человека, скорее сознание включает представления о чувствах, эмо­циях и ощущениях человека (хотя тоже, конечно, в репрезентирован­ном их виде), скорее сознание развивается под влиянием мышления и, следовательно, следуя эволюции интеллекта и т.п. Не случайно поэтому, что одни ученые настаивают на Том, что вопрос о сознании надо решать в первую очередь как вопрос об осознании мира (awareness) или же как вопрос о соотношении сознания и материи, а другие - как вопрос о соотношении сознания и мышления или даже как вопрос о соотношении сознательного и бессознательного и т.п.; см. также [Chafe 1994].

Интересно в то же время отметить, что современных ученых характеризует разное отношение к самой проблеме сознания, ибо если одними исследователями утверждается невозможность решения этой проблемы как выходящей за пределы когнитивных способно­стей человека, то другими, напротив, она считается одной из наибо­лее существенных проблем не только философии, но и для предста­вителей самих разных конкретно-научных дисциплин - от нейрофи­зиологов до культурологов; ср. [Иванов 1994: 82] и [Horgan 1994: 94].

Хотя соотношение понятий сознаний, разума и мышления в когнитивной науке понимается по-разному, сближение позиций можно отметить в том факте, что все указанные три феномена неиз­менно изучаются по их связям с языком и что в эволюции всех трех феноменов детерминирующим фактором считается возникновение и/или развитие языка. У истоков такого рассмотрения стоял, несо­мненно, Н.Хомский, который в предисловии к расширенному изда­нию книги «Язык и мышление» [Language and mind] - впервые она была опубликована в 1968 г. - писал, что собранные им работы соз­даны на пересечении лингвистики, философии и психологии, а «их главное назначение состоит в том, чтобы показать, как в общем до­вольно специальное изучение структуры языка может способство­вать пониманию человеческого разума»; см. [Хомский 1972: 6-7, 85]. По крайней мере, - писали составители сборника о разуме, - одна программа когнитивной науки ясна: когницию следует изучать в облике лингвистики (см. [Bever, Carroll, Miller 1984: 12]) или, как ут­верждал Г.Харман, «язык - главный топик в когнитивной науке.

176

Частично это происходит потому, что язык отражает познание, вы­ступая как основное средство выражения мысли, так что изучение языка - это косвенное изучение познания. Возможно также, что язык воздействует на познание, ибо влияет на то, какие есть у нее или у него понятия и какие мысли придут в голову ей или ему» [Harman 1.988: 259]. См. также [Pinker 1992: 381; Видинеев 1989: 28 и сл.; Клике 1983; Leiber 1991: особ. 152].

Е.К.

СТЕРЕОТИП (stereotype) - стандартное мнение о социальных группах или об отдельных лицах как представителях этих групп. С. обладает логической формой суждения, в заостренно упрощающей и обобщающей форме, с эмоциональной окраской приписывающего определенному классу лиц определенные свойства или установки, -или, наоборот, отказывающего им в этих свойствах или установках. Выражается в виде предложения типа [Quasthoff 1973: 28] Итальянцы музыкальны, Южане вспыльчивы, Профессора рассеянны, Женщины -это эмоции. Подобные высказывания описывают стереотипные пред­ставления, «расхожие истины», свойственные некоторой группе -носительнице культуры [Quasthoff 1978].

В лингвистических и социально-психологических концепциях С. трактуется как форма обработки информации и состояния знаний [Woods 1973: 39]. Функции С. [Quasthoff 1989: 40]:

- когнитивная - генерализация (иногда чрезмерная) при упо­
рядочении информации - когда отмечают что-либо бросающееся в
глаза. Например, при усвоении чужой культуры на занятиях ино­
странным языком приходится одни С. (регулирующие интерпрета­
цию речи) заменять другими;

- аффективная - определенная мера этноцентризма в межэтни­
ческом общении, проявленная как постоянное выделение «своего» в
противовес «чужому»;

социальная   разграничение «внутригруппового» и

«внегруппового»: приводит к социальной категоризации, к образо­ванию социальных структур, на которые активно ориентируются в обыденной жизни.

Важную роль играет ориентация по национальному признаку, в наибольшей степени выражаясь (для стороннего наблюдателя, по крайней мере) как предрассудки с наибольшей остротой реализуемые при межэтническом общении [Dijk 1984: 37].

Параметры С. [Quasthoff 1989: 46]:

1. Степень необходимости в обыденной жизни: очень необхо­димые в быту, на одном полюсе, противопоставлены тем, которые обладают деструктивным зарядом.

177

2. Степень незакостенелости и изменяемости, гибкости в смене
перспектив.

3. Содержание С.: отрицающее (а потому агрессивное) проти­
вопоставлено утверждающему (безобидному).

С. ассоциируются с концепцией Х.Патнема, который [Putnam 1975] пытается с помощью этого понятия решать проблемы семанти­ки, представленной как психологическая (а не чисто лингвистиче­ская) теория [Welsh 1983: 397; Cariou 1990]. Значение в этой концеп­ции не равно интенсионалу: иначе говоря, не все, что входит в зна­чение слова или предложения, связано с необходимыми и достаточ­ными условиями истинности высказывания. Вместо этих условий фигурируют следующие два понятия:

- отношения кооперации между членами языкового сообщест­
ва, иногда называемые «добропорядочными референциальными на­
мерениями» [Welsh 1983: 398],

- минимальная языковая компетенция, характеризуемая зна­
нием обязательных характеристик некоторого конкретного стерео­
типа.

Например, слово вода характеризуется синтаксически как имя осязаемой массы, семантически - как естественный вид «жидкость», С. воды - «бесцветна», «прозрачна», «безвкусна», «утоляет жажду»; экстенсионал же воды - вещество с определенной и широко извест­ной химической формулой.

Знание экстенсионала не входит в языковую компетенцию, а фиксируется частично знаниями соответствующих специалистов, а частично (когда наука умалчивает о предмете) - природой самого предмета. Общение с помощью имен предметов бывает успешным, когда мы обладаем добропорядочными намерениями совершить ре­ференцию: т.е. намереваемся использовать конвенциональные тер­мины (для указания на то, к чему они обычно относятся).

Общие свойства С. таковы [Dahlgren 1978: 64]:

1. Признаки и атрибуты, содержащиеся в языковых стереоти­
пах, используются говорящими для оценки отнесенности предметов к
тому или иному классу на основе семейного сходства.

2. Разные типы терминов обладают фундаментально различ­
ными языковыми С. Цветообозначение основано на перцепции: тер­
мины базовых цветов базируются на конкретных зрительных образ­
ах с различными аспектами восприятия, более сложные же термины -
на более абстрактном представлении, более близком к картинам, чем
к словам. Термины, характеризующие социальные роли, связаны с
осознанными мнениями.

3. Для каждого типа термина можно предсказать заранее, ка­
кой тип признаков будет включен в семантическую компетенцию.
Признаки восприятия для цвета, типичное поведение - для обозна­
чений живого мира, функциональное предназначение - для артефак­
тов, социальные функции, место на социальной шкале, типичные

черты или типичное поведение и доход - для терминов социальной

сферы.

См. также: [McKay, Stem 1979; Tannen 1994; O'Sullivan 1989;

Harras 1986; Bock 1990].

В.Д.

СХЕМА (schema; Schema; schema) - способ представления опе­рациональной информации. В когнитивной психологии понятиями оперируют как структурами, упорядочивающими поток входящей и исходящей информации. Когнитивно перерабатываемые внешние сигналы (восприятия, ощущения) и внутренние возбуждения (представления о собственных импульсах к действию, чувства и т.п.), в своей временной последовательности составляют этот поток соз­нания. Конструирование понятий привносит в него порядок, так что сходные вещи отделяются от несходных. В результате получаются С. (в других терминологиях: когнитивные структуры, концепты). Поня­тия же упорядочиваются в «иерархии понятий», структуры знаний и скрипты, являясь не столько результатом, сколько факторами упоря­дочения при обработке информации [Schönpflug 1987: 56].

Термин С. заимствован из работы [Bartlett 1932]. Особенно часто к нему прибегают в компьютерном моделировании, исполь­зующем старую нотационную традицию для изображения отноше­ний между концептами в виде графа. Так, представление о концепту­альных графах уже издавна развивается как семантическая репре­зентация для естественного языка [Sowa 1983: 29]. Самая ранняя раз­новидность, названная «экзистенциальным графом», была изобрете­на Ч.С.Пирсом (о чем см. [Roberts 1973]), взамен линейной нотации символьной логики, по образцу изображения молекулярных соеди­нений в органической химии, что облегчало формулировку правил логического вывода. В языкознании Л.Теньер [Tesninre 1959] исполь­зовал близкую по духу нотацию в рамках грамматики зависимостей. В компьютерной форме идея воплощена в виде сетей в концепциях [Ceccato 1961] и [Masterman 1961]. В системе LUNAR интерпретации сложных элементов строилась в результате рекурсивного процесса заполнения слотов в некоторой С., определяемой определенными правилами, оперирующими порциями дерева представления предло­жения [Woods 1978: 25]. Под разными именами - «граф концептуаль­ной зависимости» [Schank, Tesniere 1969], «сети структурного насле­дования» [Brachman 1979], нотация в виде графов стала одним из самых распространенных способов представления знания. Общая структура такого «концептуального графа» называется при этом С. (часто в качестве синонимов при этом употребляются: фрейм, скрипт, МОР, сценарий). Причем С., представляющие свойства некоторого

 

178

179

типа концепта, «наследуются» всеми разновидностями этого концеп­та. (Об истории термина С. в философии см. [Richir 1983: 179]).

По мнению некоторых ученых, мир, в той мере, в какой он во­обще воспринимаем и воспроизводим, представляет собой «функцию», реализацию схем интерпретации, а потому он зависит от нашей интерпретации. Мир может истолковываться в результате употребления знаков, систем понятий и символов, также зависящих от интерпретаций. [Lenk 1993: 55-85]. Вслед за Кантом можно ска­зать поэтому, что мы структурируем мир того, что в принципе вос­принимаемо, «мир явлений». Границы интерпретации являются од­новременно и границами воспринимаемого мира. Интерпретирова­ние же - когнитивный процесс, в результате которого получаются частично осознаваемые структуры, состоящие из сигналов и их сово­купностей. Для получения этих структур используется когнитивные конструкты, называемые С., которые служат для того, чтобы кон­кретные переживания и действия соотнести с ментальными репрезен­тациями (общими понятийными рамками, в которых единичные яв­ления сводятся к общим и опознаваемым).

В этой связи можно говорить о «С. ситуации» (в иных терми­нологических системах - о «логической форме» высказывания), за­дающей соотношения между участниками и обстоятельствами опи­сываемой ситуации. Часть элементов такой формы при этом бывает недоопределенной - представлена «переменными» величинами. Че­ловек обладает алгоритмом переработки языковой формы в фор­мальную, называемую «С. ситуации» и подаваемой на вход в семан­тическую интерпретацию. Интерпретация высказывания должна отвечать всем требованиям, налагаемым той С., которая описывает­ся «ситуацией высказывания» [Fenstad et al. 1987: 1-3]

Главным признаком С. является наличие в ней постоянного каркаса, заполняемого переменными, и возможность одной С. опи­раться на другие (подсхемы или подпроцедуры) [Lenk 1993: 100-101]. Когнитивная прагматика оперирует правилами, понятиями, страте­гиями и С., оказывающимися в этом отношении инструментами для быстрой и функциональной обработки информации [Dijk 1981: 222].

Понятие С. используется при моделировании интерпретации текста [Gumperz 1982: 21]. Понимание характеризуется как выявление обобщающих и стабильных схем («теорий») на основе соотнесенных между собой конкретных наблюдений («данных») [Chafe 1994: 10]. О понятии нарративной схемы в описании дискурса см. [Ludi 1991: 198], [Digueur 1993: 9-10].

Прилагается понятие С. и к описанию собственно языковых сущностей:

- в типологии [Talmy 1991: 480-482] - при определении типа языка на основании того, как в нем выражается схематическое ядро концептуализации событий (например, самим глаголом или сателли­том глагола);

180

- в описании механизмов усвоения языка: гипотеза о врожден­ной С. объясняет единообразие, специфику и детализированность структуры грамматик, конструируемых человеком, усвоившим язык [Chomsky 1972: 174]. Конечно, вряд ли все люди рождаются с совер­шенным знанием некоторого конкретного языка, скажем, английско­го. Гипотеза о врожденном схематизме заключается в предположе­нии, что каждый человек рождается с совершенным знанием универ­сальной грамматики - некоторого фиксированного схематизма, ис­пользуемого при усвоении конкретного языка. [Chomsky 1972: 192];

см. нативизм;

- в формальном описании семантики языка; напр. [Rieser 1980: 537], когда языковое значение приравнивается совокупности: интен-сионал (частично определенная функция, дающая экстенсионалы) плюс стереотип (представление мнений). В таком понимании значе­ние зависит от говорящих, контекстов и фонового знания говоряще­го.

                                                                                                   В.Д.

СЦЕНАРИЙ (scenario; Szenarium; scenario) - разновидность структуры сознания (репрезентации), одно из основных понятий концепции М.Минского. С. вырабатывается в результате интерпре­тации текста, когда ключевые слова и идеи текста создают тематиче­ские («сценарные») структуры, извлекаемые из памяти на основе стандартных, стереотипных значений, приписанных терминальным элементам. Индивидуальные утверждения, находимые в дискурсе, приводят к временным представлениям (соответствующим понятию «глубинной структуры»), быстро перестраиваемым или усваиваемым по ходу работы над разрастающимся С. Уровни сценарной структу­ры [Minsky 1980: 16]:

1. Поверхностно-синтаксический фрейм - обычно структуры
вида «глагол + имя». Отвечает, среди прочего, конвенциям о пред­
ставлении предложных конструкций и о порядке слов.

2. Поверхностно-семантический фрейм: значения слов, привя­
занные к действию. Это квалификаторы и отношения, связанные с
участниками, инструментами, траекториями движения и стратегия­
ми, с целями, следствиями и попутными эффектами.

3. Тематические фреймы - С., связанные с топиком, деятельно­
стью, портретами, окружениями.

4. Фрейм повествования - скелетные формы типичных расска­
зов, объяснений и доказательств, позволяющие слушающему сконст­
руировать полный тематический фрейм. Такой фрейм содержит кон­
венции о том, как может меняться фокус внимания, о главных дейст­
вующих лицах, о формах сюжета, о развитии действия и т.п.

181

Понятие С. используется для объяснения случаев речевого не­доразумения [Hinds 1985] и для представления знания [Sowa 1983].

В.Д.

УНИВЕРСАЛЬНАЯ ГРАММАТИКА (universal grammar; universale Grammatik; grammaire unirerselle) - теория языка, предла­гающая систему принципов и параметров, непременно составляю­щих свойства всех языков. В качестве теории биологической способ­ности человека У.Г. порождает гипотезы не только о структуре язы­ка, но и о последовательности его усвоения и о заполнении его па­раметров [Flynn, O'Neil 1988: 9]. По [Chomsky 1993: 1-2], язык составляет часть естественного мира, а грамматика конкретного языка является своеобразной теорией этого языка. У.Г. - общая тео­рия языков и выражений, ими порождаемых; это теория исходного состояния компонента языковой способности как когнитивного ме­ханизма, не совпадающего с концептуальным компонентом и с сис­темой прагматической компетенции. У.Г. задает класс возможных языков, в частности, свойства символьных репрезентаций и процеду­ры построения - «вычисления», в результате которых эти репрезен­тации конструируются. С другой стороны [Chomsky 19882: 411], У.Г. - одновременно система принципов, а также связанных с ними пара­метров и механизмы их