Использование насилия в войне в качестве элемента публичного спектакля в международных отношениях

Насколько бы ни были страшны реальные события, многие исследователи и СМИ стараются создать им еще более устрашающий имидж. Насилие подается как «акт беспрецедентной жестокости». К актам насилия над женщинами прибавляется каннибализм, убийство детей, пытки, используется терминология «варварские кампании».[176] Медиа называют насилие в ДРК «убийственным безумием»,[177] госпожа Клинтон, кандидат в Президенты кампании 2016 года – «злом в самой низменной форме».[178]

В документальном фильме «Священный страх»[179] режиссер Велкроу Риппер рассказывает о самых страшных страницах истории, включая в данный перечень Руанду, Аушвиц и Нагасаки. Существует тенденция освещения самых экстремальных форм насилия, таких как расчленение тел, в том числе детских, поедание младенцев, в том числе публичное, акции массового «ритуального насилия».[180] Возникает новый парадокс: чем более отталкивающим является преступление и его зрелище, тем более привлекательны они для создания медиаспектакля, основанного на сенсациях. Хорошим примером в данном случае может служить нашумевшая «история Марты»,[181] описанная в специальном репортаже актера Бена Аффлека для «ЭйБиСи Найтлайн», а также сайта некоммерческой благотворительной организации «Излечим Африку».[182] Чаще всего медиа говорят об ужасах насилия в присутствии семей, вырывая их из контекста – не приводят цифр, фактологических данных, фамилий и должностей жертв. Фильмы снимаются как элемент развлекательной индустрии для массового потребления, построенной на сенсациях, по древнеримскому принципу «хлеба и зрелищ», а не доносят до аудитории посыл о масштабности и серьезности угрозы, например, «Великое молчание: насилие в Конго» (2007),[183] «Люмо» (2007)[184] фильм по репортажам Британской Гуманитарной миссии (2009).[185] Тем не менее, молчание превращается в «спектакль» тогда, когда это выгодно западным державам, пока их правительства не заняты защитой собственных стратегически значимых интересов[186].

3.4. Сокрытие фактов насилия как фактор размывания индивидуальной и групповой идентичности.

Идентичность любого индивида состоит из совокупности идентичностей: классовой, расовой, национальной, профессиональной, этнической и так далее. Этническая, расовая и классовая идентичности – то, что чаще всего остается без внимания при описании насилия в военное время в ДРК. Доклад Британской Гуманитарной миссии – едва ли не единственный документ, который обращается к проблеме этничности, но даже в нем нет утверждения, что женщины становились жертвами насилия ввиду принадлежности к определенным этническим группам.[187] Таким образом, нивелируется важность этнического фактора в самих военных конфликтах, поскольку насилие – лишь составная часть целого. Классовый вопрос так же редко обсуждается в конфликтах, но может упоминаться в комментариях на тему частоты нападений в сельской местности или вреда некоторых видов профессиональной деятельности конголезских женщин: например, в докладах «Врачей без границ» указывается, что почти половина женщин становится жертвами насилия во время проведения полевых работ[188]. Согласно отчетам наблюдателей Совета по правам человека, занятость в сфере торговли также делает женщин уязвимыми.[189] ООН попыталась оказывать помощь женщинам путем строительства специальных бездровяных печей, но сфера нападения на женщин была перенесена с дорог и полей в их собственные жилища, причем нападения совершались как днем, так и ночью.[190] Игнорирование классовых и этнических проблем имеет последствия для гуманитарного вмешательства, направленного на прекращение насилия в военное время и защиту женщин.

Вопросы гендера также часто искажаются в дискуссиях о насилии: игнорируется возможность совершения данного преступления в отношении любой группы лиц, вне зависимости от биологического пола.[191] Совершение насилия над мужчинами замалчивается еще в большей степени, поскольку самим жертвам стыдно признавать себя потерпевшей стороной данного типа преступлений. Только в трех документах присутствует упоминание подобных инцидентов, наиболее подробное – в докладе «Международной Амнистии» от 2009 года.[192] Мужчины боятся огласки, полагая, что это приведет к увеличению числа жертв, которые повторят их судьбу.

Замалчивание фактов повседневного, домашнего насилия еще менее способствует улучшению ситуации: женщины терпят различные формы насилия практически ежедневно, даже доклад Британской Гуманитарной миссии отмечает его рост в 2010 году.[193] Зачастую нельзя определить, являлось ли насилие актом гражданского или же военного принуждения. Во время осуждения насилия, замалчивается проблема проституции – женщины продают себя ввиду крайней нищеты, за убежище, еду или небольшие деньги.[194] Должна быть подвергнута более тщательному анализу структура экономики ДРК – военного и мирного времени, в целях улучшения уровня жизни населения: этот процесс потребует больших усилий, нежели просто контроль за уровнем насилия, а также обеспечит женщин ресурсами для противостояния насилию, как в повседневной жизни, так и в период проведения военных кампаний.

Экономические проблемы и борьба за ресурсы – еще одна достаточно значимая причина возникновения и эскалации конфликтов, и собственно насилия в этих конфликтах. Здесь уместно упомянуть «богатый эксплуатирующий Север» и «бедный эксплуатируемый юг», проблему «центра и периферии» по Валлерстайну.[195] В докладе Миссии ООН по ДРК[196] «В чем значимость ДРК» содержится список причин, по которым страна может быть интересна международному сообществу, равно как и прекращение в ней войны – в частности, это список «неиспользованных» природных ресурсов. Согласно документу, экономика, а не права человека должны стать «ведущей силой глобального интереса». Настаивает на более тщательном анализе экономических причин и Британская Гуманитарная миссия, которая связывает борьбу за природные ресурсы с военными преступлениями, в число которых насилие входит.[197] Связывают акты насилия и с торговлей минералами: целью массовых убийств и изнасилований становится доступ к местам добычи природных ресурсов, а также поиск «бесплатной рабочей силы» с помощью методов принуждения.[198] «Насилие – военное преступление, которое «подогревается» жадностью потребителей», - пишет Гудвин. Роль торговли минералами долго замалчивалась ведущими акторами мировой политики: Совет Безопасности ООН связал периодические вспышки вооруженного насилия в Конго с нелегальной торговлей ресурсами только в 2008 году.[199] Тем не менее, до сих пор ООН умалчивает о роли международного сообщества и «вкладе» так называемой «легальной» торговли ресурсами в проблему эскалации насилия в ДРК.[200]

Отчет «Поле битвы-женское тело: война, насилие, травматизация в Восточной ДРК»[201] демонстрирует «недостаток политической воли и интереса международного сообщества к войне в ДРК». Даже гуманитарная продуктовая помощь или организация программ для женщин и детей, связанных с военными действиями или ролями некомбаттантов, терпят провалы, поскольку национальные правительства полагают, что подобная помощь нацелена «не на прекращение страданий, а лишь на их продление». Программа Развития ООН пообещала создать программу по изменению существующих стратегий и более активному вовлечению женщин в принятие политических решений, но конкретные действия за данным обещанием не последовали[202]. «О насилии часто говорится, но виновные не несут наказания», - констатирует уже упомянутый ранее исследователь Гудвин.[203]

Несмотря на построение довольно обширного и междисциплинарного гендерного дискурса, как на национальных, так и на международном уровне, до сих пор наблюдается недостаток политической воли к прекращению насилия в ДРК (и созданию позитивного прецедента для других государств «третьего мира»).