Подход научного сообщества к насилию в африканских вооруженных конфликтах

Сексуальное насилие всегда было неизменным спутником войны: сквозь время, пространство, в различных культурах. Тем не менее, об этой «изнанке» военного времени предпочитали умалчивать правительства, армии и – до недавнего времени – СМИ. Благодаря усилиям феминистов насилие над женщинами должно быть «выведено на свет», изучено, о нем должно быть написано, и оно должно быть признано глобальной проблемой и осуждено как преступление против человечества. [136]

Демократическая Республика Конго была избрана в качестве кейса ввиду того, что пример насилия в войне в данном государстве – один из самых ярких и современных. Понять ситуацию в ДРК сложно без понимания конфликтов в соседних государствах. После геноцида в Руанде в 1994 году поток беженцев хуту хлынул в ДРК (Восточное Конго), в связи с чем конфликт получил региональное распространение.[137] В 1998 приказ президента Кабилы членам вооруженных формирований Уганды и Руанды покинуть ДРК спровоцировал новую «войну 8-ми иностранных армий»,[138] повстанческих вооруженных формирований и «Маи-маи»(конголезских бойцов сопротивления).[139] Второй конфликт получил название «мировой войны в Африке», так как общее число жертв составляло около 5,4 миллионов, самое высокое после Второй мировой. Война официально завершилась мирным договором в 2003 году, однако боевые действия продолжались вплоть до 2010 года. В 2009 году Руанда и ДРК договорились о совместной работе по роспуску Демократических Сил Освобождения Руанды(FDRL), которых признали в наибольшей степени ответственными за насилие в конфликте.[140] В итоге предпринятые меры, напротив, привели к эскалации насилия. Ситуация несколько улучшилась после демократических выборов в 2006 году, однако международное сообщество продолжало характеризовать регион как «нестабильный, с периодическими вспышками насилия, конфликтогенный».[141] Количество изнасилованных женщин исчислялось десятками тысяч. Наблюдателями Совета по Правам Человека ООН отмечается особая жестокость насилия в ДРК,[142] сопровождающегося множественными психологическими и физическими травмами, а также заболеваниями типа ВИЧ/СПИД. Несмотря на усилия международного сообщества и незначительный прогресс, насилие по–прежнему остается инструментом ведения войн и виктимизации женщин: причем как в военное, так и в мирное время.

Насилие над женщинами было частью любой войны в истории[143] и не ограничивается определенными вооруженными силами, армиями, государствами и регионами. Относительно недавние конфликты в бывшей Югославии, Руанде и ДРК продемонстрировали новую тактику ведения войны-смещения театра военных действий с линии фронта на тела женщин через массовое насилие. Только с момента теоретизации насилия оно стало рассматриваться, как оружие или средство ведения боевых действий. Исторически, до Первой мировой войны, дефиниция насилия не включала гендерной специфики, оно рассматривалось, скорее, как «неприятный побочный эффект войны»,[144] нежели как инструмент вооруженных конфликтов или преступление против человечества. Гендерно-нейтральная лексика, используемая в конфликтологии и теории международных отношений, не акцентировала внимания на том факте, что женщины особым образом подвергаются дискриминации в условиях войны.[145]

Дебаты по данной проблеме обострились в последние двадцать лет, и политолог-феминистка Нэнси Фарвелл объясняет повышенное внимание общественности к ней двумя серьезными изменениями: во-первых, использованием насилия как тактики ведения войны в глобальном масштабе, вне зависимости от региона, культуры, вооруженной группировки и ее направленности, во-вторых, в связи с этим, рассмотрение насилия как «политически обоснованной тактики», нежели как «побочного продукта войны». [146] Тем не менее, большинство теоретиков феминизма полагают, что насилие происходит из установленной в обществе системы доминирования и подчинения, которая не только допускает, но и поощряет различные преступления насильственного характера,[147] что в большей степени роднит насилие мирного времени с насилием в вооруженных столкновениях, нежели дифференцирует эти виды. Исследователь Рэдфорд определяет насилие как «сексистский терроризм», обусловленный ненавистью и презрением к женскому полу.[148] А, следовательно, как и терроризм, является международной угрозой безопасности. Тем не менее, не стоит забывать, что насилие над женщинами в военных конфликтах совершается не только исходя из их гендерной принадлежности, но и на основании расовой, этнической, племенной, классовой, межгосударственной вражды, а также их принадлежности к определенным движениям или группировкам.

Систематическое насилие в качестве средства ведения войны применяется в следующих целях: 1) нарушение сексуальной целостности и репродуктивного потенциала женщины наравне с нападками на силу, честь и устойчивость внутреннего сообщества; 2) принуждение женщин, принадлежащих к другой этнической, конфессиональной, идеологической группе к возвращению на их родину или уходу с данной территории; 3) запугивание мужчин с вражеского стороны (своего рода, акт психологического террора),[149] 4) поддержание «боевого духа» внутри собственной группы, укрепление групповой идентичности.[150] «Обезличивание» женщин, отношение к ним, как к «вещи», «предмету» нацелено на подавление самосознания, механизмов торможения (сдерживания) и провокацию агрессивного поведения.[151] Серийное изнасилование также служит ритуалом «братания», «единения», самоидентификации группы мужчин как «гетеросексуальных братьев с ярко выраженным мужским началом».[152] Наконец, насилие в военных конфликтах направлено на подавление морального духа стороны-оппонента в целом.[153] В последнем случае, это может являться довольно эффективным инструментов, ввиду символической связи целостности женского тела с целостностью групповой идентичности, безопасности женщины с безопасностью группы.[154] Насилие служит средством «деморализации» противника, своего рода «разоружения сознания».

Одной из ключевых целей насилия в войнах может выступать провокация чувства стыда, дискредитация имиджа вражеской стороны, общественная стигматизация жертв насилия. В большинстве сообществ женщины играют главную роль в защите «чести и достоинства сообщества», путем соблюдения себя в чистоте до вступления в брак, таким образом, сексуальное насилие является фактором разрушения еще и нравственно-культурной идентичности сообщества.[155] Многие женщины подвергаются насилию или издевательствам в присутствии своих родственников или соседей, с целью отчуждения их от ближайшего окружения и дестабилизации психики всех объектов данного деструктивного процесса, формирование из женщины индивида, «неподходящего» для замужества и материнства (как с позиций физиологии, так и с точки зрения общественного мнения). Насилие используется в качестве нападения на «мужскую честь и достоинство», служит подтверждением их неспособности защитить женщин своей группы.[156]

Помимо средства ведения прямого вооруженного конфликта, насилие может использоваться как инструмент геноцида или массового уничтожения. Подобные случаи известны в бывшей Югославии (в частности, Боснии): насилие использовалось как элемент «этнических чисток» и принудительной депортации враждебного народа, а также подрыва «репродуктивного потенциала» враждебной группы, приравненного к массовым убийствам.[157] Согласно «логике геноцида» определенные группы должны быть вытеснены/уничтожены, и эта цель достигается «атакой на репродуктивный потенциал». Таким образом, женщины подвергаются насилию: 1) как часть вражеской группы, 2) как символ продолжения рода, нравственной чистоты и групповой консолидации, 3) как наиболее уязвимая группа населения, посредством физического насилия над которой можно осуществлять психологическое насилие над противником в целом.

Важным аспектом проблемы является самопрезентация и презентация жертв и случаев изнасилования в СМИ, научной и публицистической литературе. Знание о факте изнасилования существует, но замалчивается индивидуальный опыт его жертв, они «растворяются» в дискурсе о последствиях вооруженных конфликтов, а насилие подается публике как «естественный и неизбежный побочный эффект войны».[158] В то время, как женщины вынуждены молчать, мужчины могут поделиться опытом совершения в их отношении подобного преступления-и рассматриваться, по–прежнему, как «носители гетеросексуального и маскулинного начал».[159] Причины молчания женщин лежат на поверхности: страх перед повторением данного акта, стыд, с ним сопряженный, попытка защитить собственную психику от будущих травм, сохранить собственную и фамильную честь[160]. Мнения исследователей-феминистов по поводу «публичности личного» разделились. Так, например, социолог Венди Браун полагает, что «озвучивание правды не вырывает жертву насилия из пут молчания, но формирует собственно «идентичность жертвы», которую будут стремиться подчинять».[161] С ней спорит ее коллега, Карин Мардороссиан, утверждая, что коллективное повествование о совершенном насилии делает очевидным тот факт, насколько устойчивым социальным конструктом и далеко не индивидуальным актом является изнасилование.[162]

Отношение исследователей-феминистов к защите женщин в дискурсе международного права довольно скептическое. Джулия Мертус, например, утверждает, что обе стороны процесса – защита и обвинение – фокусируются на самих актах насилия, в то время как сами женщины-жертвы из процесса исключаются. Открытость судебного процесса с участием пострадавшей женщины не означает ее последующего признания».[163] В подтверждение тезиса Мертус можно привести пример Руанды, ЮАР и ДРК, где публичные судебные заседания заменялись специальными закрытыми слушаниями, в целях защиты женщин от насилия и запугивания в будущем. Присутствие женщин на публичных заседаниях является также формой насилия, так как закрепляет за ними ярлык «жертвы» и не позволяет восстановить групповую и индивидуальную идентичность.[164] Несмотря на это, некоторые активисты настаивают на упразднении подобных средств правовой защиты. Данная ситуация порождает еще один узел противоречий, своего рода дилемму безопасности: что даст женщинам большие гарантии защиты-сообщение о насилии широкой аудитории с целью его дальнейшего предотвращения или сокрытие информации во избежание психологического насилия и стигматизации в сообществе-вопрос по–прежнему открыт.

В международном гуманитарном праве термин «насилие как преступление против человечества» стал использоваться в процессе Международных Уголовных Трибуналов по Югославии и Руанде. После Югославского Трибунала Советом Безопасности "посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение, изнасилование, [и] принуждение к беременности" стали рассматриваться в качестве дополнительных нарушений, люди, совершившие которые могут быть привлечены к ответственности «за преступления против человечности».[165] В отчете Совета Безопасности использованы гендерно нейтральные термины, но указано, что женщины страдают от насилия в больше степени, чем мужчины. Этот факт повлиял на формирование более четких правовых рамок в отношении данного преступления и оставил международному сообществу меньше шансов для его игнорирования. Затем широкое освещение Югославской войны в прессе, где насилие подавалось как «преступление против человечности» сделало свой вклад в прекращение молчание и увеличение осведомленности политиков и общества о насилии в войне.