Трансценденция и отрицание

Когда мы говорим о трансценденции, то речь идет о производстве чего-то качественно другого. Социальное абсолютно неестественно. Его структура никогда не может быть выведена из естественных (при­родных) структур. То, что подвергается транс-формации, действительно меняет форму.

Но эта неестественность не означает отсутствия связи с природой, абсолютное отделение от нее. Напротив, неестественность общества поддерживается конкретным видом связи с природой — связью через практику. В практике труда природный мир присваивается человече-

ТЕЛО И СОЦИАЛЬНАЯ ПРАКТИКА

скими существами и преобразуется как в физическом отношении, так и в смысловом. В практиках сексуальности и власти, а также при опре­деленных видах труда (например, при уходе за ребенком или больным) объектом практики выступает само человеческое тело.

Природные, или досоциальные, качества объектов, разумеется, важны для практик, которые на них направлены. Мы не предлагаем кофе дереву и не пытаемся рисовать опилками. Мы также не ожида­ем, что человек с мужским набором хромосом родит ребенка. Дефект редукционистского подхода в том, что при нем эти качества счита­ются детерминантами практики, а это ставит дело с ног на голову. Источником практики является человеческая и социальная стороны взаимодействия. Практика обращена на природные качества объектов, включая биологические характеристики тел. От нее исходит социальная детерминация. Связь между социальными и природными структурами носит характер практической релевантности, а не каузации.

Так, человек с мужским набором хромосом в социальной практике может выступать и иногда выступает в качестве женщины. Но этот чело­век не может родить ребенка. Когда Кесслер и Мак-Кенна показывают первичность приписывания гендера, то это как раз и иллюстрирует пред­ставление о практической релевантности. Оно описывает, как конкретно некоторые особенности тела приспосабливаются и преобразуются по­средством практик, связанных с познанием и пониманием.

Когда мы говорим, что практика обращена на природные качества объектов, то это не нейтральное понятие. То, что производится в резуль­тате практики, не тождественно тому, что было до практики. Качества объектов изменяются, будь то куски дерева или человеческие существа. Куски дерева превращаются в стул, человеческое существо влюбляется, приходит в ярость или получает образование. Преобразующая объект практика отрицает то, что имеется на входе, для производства чего-то нового. Это отрицание и подавление являются основаниями историзма. Ведь продукты практики не выпадают из времени, а сами становятся основанием для новой практики. Согласно характеристике этого про­цесса, данной чешским философом Карелом Косиком, практика имеет длительность благодаря продуктам и следствиям этой практики.

 

110

111

ГЛАВА 4

Теперь мы можем охарактеризовать сильную нередукционистскую связь между биологическим и социальным. Социальные практики, которые формируют гендерные отношения, не выражают природные модели и не проходят мимо них. Скорее они отрицают природные модели путем практического преобразования. Это практическое пре­образование представляет собой длящийся исторический процесс. Его материалом являются как социальные, так и биологические продукты предшествующей практики, новые ситуации и новые люди.

Можно сказать, что репродуктивная биология историзируется через
гендер. Все это верно, но предложенная формулировка останется слабой,
если не будет дополнена еще одним представлением. Говоря более точно,
репродуктивная биология выступает объектом социальной практики
в ходе исторического процесса, который мы называем гендером, т.е.
такого процесса, который отрицает как свои биологические материалы,
так и социальные.                                                ,.

Эта идея не является ни экзотичной, ни оригинальной. Гейл Рубин, например, говоря о системах родства, которые, с точки зрения редук­ционистов, выражают биологические императивы, замечает следующее:

Система родства — это не список биологических родственников. Это система категорий и статусов, которые часто противоречат дей­ствительным генетическим связям.

Рубин подчеркивает культурный аспект различий между полами:

Мужчины и женщины, конечно, отличаются друг от друга. Но не настолько, насколько отличаются день и ночь, небо и земля, инь и ян, жизнь и смерть. В действительности в системе природы мужчины и жен­щины ближе друг к Другу, чем каждый из них к чему-то еще — скажем, к горам, кенгуру или кокосовым пальмам...Гендерная идентичность — далеко не выражение естественных различий. Гендерная идентичность, если она основана на противопоставлении полов друг другу, является подавлением природного сходства...

Сказанное вполне справедливо для гендерных отношений в нашем обществе. В текстах о половых ролях почти всегда содержится фраг-

ТЕЛО И СОЦИАЛЬНАЯ ПРАКТИКА

мент о внешней гендерной типизации людей (sex-typing), в котором говорится о том, как мужчина или женщина должны наряжаться и при­чесываться, идя на вечеринку. Ирвинг Гофман в своей книге «Генде-ризованная реклама» («Gender advertisements») добавляет еще две позиции в этот набор: взаимное расположение людей в пространстве и поза. Сторонники идеи взаимной дополнительности в теории по­ловых ролей интерпретируют эти параметры поведения и внешнего вида как социальные маркеры естественного различия. Якобы именно это различие заставляет нас одевать девочек в пышные юбочки с обор­ками, а мальчиков — в шорты и проч. Но весь этот маскарад внушает сомнения. Если различие естественно, то зачем нужно так тщательно его подчеркивать? Ведь гендерная типизация одежды, грима и аксессуаров действительно избыточна и навязчива. Иногда она приобретает фан­тастические масштабы. Никто не может усомниться в женственности молодой матери. Однако открытые платья и халатики для молодых мам, рекламируемые, например, британской торговой сетью «Материнская забота» («Mothercare»), — это какая-то феерия женственности, вы­плескивающаяся через край оборками, бантами, кружевами, лентами и т.п. Если сопоставить этот наряд с тем, каково приходится молодой женщине, ухаживающей за младенцем, то становится очевидным, что подобный наряд абсолютно нефункционален.

На самом деле социальные практики не отражают естественные различия посредством этих особых маркеров гендера. Практики фор­мируют структуру символов и интерпретацию различий, которые за­частую приводят к значительному их преувеличению или искажению. Как отмечает Рубин, социальное подчеркивание различий отрицает природное сходство. Если более внимательно посмотреть на социальную организацию гендера, то становится видна поразительная регуляр­ность отрицаний, преобразований и противоречий. Мужчины-гомо-сексуалы — социально определяются как женоподобные, а женщины-гомосексуалы как мужеподобные, хотя фактически ни телесных, ни физиологических различий между гомосексуалами и гетеросексуалами не существует. Практики найма на работу и оплаты труда, которые дис­криминируют женщин на том основании, что они несут ответственность за воспитание детей и потому якобы не могут быть хорошими работни-

 

112

113

ГЛАВА 4

ТЕЛО И СОЦИАЛЬНАЯ ПРАКТИКА

 

ками, базируются на идее о том, что все женщины являются матерями маленьких детей. Тогда как на самом деле большинство из них таковы­ми не являются. Девочки в раннем подростковом возрасте в среднем сильнее и физически более развиты, чем мальчики их возраста. Тем не менее именно в этом возрасте общество прилагает колоссальные усилия, чтобы поставить их в зависимость от мальчиков и научить мальчиков бояться. Для того чтобы поддерживать патриархатную власть в широких масштабах, необходимо конструирование гипермаскулинного идеала твердости и доминирования. Ирония этой ситуации в том, что образ маскулинности, формирующийся в результате такой стратегии, не имеет ничего общего с реальным обликом большинства мужчин. Примерно так же обстоит дело с образами внешней красоты женщин.

В то же время есть и еще одно отрицание. Представители каждого пола чрезвычайно отличаются между собой по росту, физической силе, выносливости, ловкости и проч. Как уже отмечалось выше, распреде­ления внутри половых групп значительно пересекаются. Социальные практики, при которых женщины и мужчины конструируются как отличные друг от друга категории, превращают среднее различие в ка­тегориальное (например, когда говорится, что мужчины физически сильнее женщин) и тем самым отрицают основную модель различия, существующую скорее внутри полов, чем между полами.

Для понимания этих парадоксальных процессов чрезвычайно по­лезно понятие различия между уровнями практики, проведенное Жан-Полем Сартром в его книге «Критика диалектического разума». Био­логическая дифференциация полов в репродуктивном процессе — это предзаданное человеку обстоятельство: мужчина не может родить ребенка, маленькому ребенку нужно грудное вскармливание и т.п. По­добным обстоятельствам соответствует ограниченный набор практик и следствий, который Сартр относит к практико-инертному типу. Лю­ди могут быть объединены в логически примитивные категории через внешнюю логику, логику, которая им предзадана и которая помещает их в параллельные ситуации (Сартр называет это сериальностью). Такова очередь людей на автобусной остановке или аудитория радиопередачи. Однако это не те гендерные категории, с которыми мы сталкиваемся в своей жизни. На самом деле практики половой репродукции часто до-

114

вольно далеки от тех социальных ситуаций, в которых гендер конструи­руется и поддерживается. Например, детям гендерные формы поведения начинают прививаться задолго до того, как они вступают в репродук­тивный возраст или даже начинают понимать, что такое репродукция. Существуют другие, более сложные уровни практики. Для перехода на них необходимо отрицание предыдущего уровня практики. Так, для конструирования социальной категории «мужчина» или «женщина», обладающей общей идентичностью и интересом, необходимо отрицание сериальной дисперсии, характерной для совокупности параллельных ситуаций, сформированных биологическими категориями. Это проис­ходит в процессе практик, которые создают и утверждают солидарность людей одного пола или какой-то группы в рамках данного пола.

Эта социальная солидарность — новый факт, который ни в коей мере не вытекает из биологической категории. Следовательно, она может быть построена самыми разными способами, которые зависят от исторического контекста. Именно так может возникнуть новый тип солидарности, новая организация гендера. Типы мужественности и женственности могут быть перестроены при изменении истори­ческого контекста, и новые их типы могут стать господствующими. Вполне возможно даже возникновение новой гендерной категории, например в наши дни появилась категория транссексуал, подобно тому как в XIX веке возникла категория гомосексуалист. Подобное развитие не может быть теоретически объяснено, если за основу гендера берется понятие естественного различия. Оно может быть объяснено только в том случае, если принимается во внимание значение противоречия.

Следовательно, в таких парадоксах, как чрезмерное преувеличение различий посредством социальных практик вроде создания и ношения одежды и дополнений к ней в виде украшений, аксессуаров и грима, есть своя логика. Они являются частью постоянных усилий общества, на­правленных на поддержание социального определения гендера, усилий, необходимых именно в силу того, что логика биологии и инертная прак­тика, ей соответствующая, не могут поддерживать гендерные категории.

Переход на второй уровень практики, согласно некоторым классиче­ским формулировкам, происходит и на уровне психодинамики гендера. Например, объяснение мужского протеста как ключевой структуры

115

 

 

ГЛАВА 4

ТЕЛО И СОЦИАЛЬНАЯ ПРАКТИКА

 

мотивации у Альфреда Адлера основано на том, что маленький ребенок в какой-то момент обнаруживает физический факт, связанный с его телом, а именно его органическую неполноценность по сравнению с дру­гими. Это осознание своего тела, однако, трансцендируется в процессе психологического развития, при котором в порядке сверхкомпенсации формируется желание доминировать, жажда власти. О том, что при этом действительно имеет место трансценденция, свидетельствует тот факт, что, когда ребенок вырастает, данная психологическая структура сохра­няется несмотря на то, что исчезают физические условия ее формирова­ния. То же самое можно сказать и о страхе кастрации в психодинамиче­ской теории Фрейда. Этот страх, возникающий в результате крайнего неравенства сил между ребенком и родителем, сохраняется в сознании человека и в его взрослом состоянии, когда этого неравенства уже нет. Создание нового факта в процессе трансцендентной практики ни в коей мере не исключает тело, биологию воспроизводства, телесное различие или физический опыт. Если эта связь разрывается, то это приводит к подавлению, подобному тому, которое осуществляется при патриархатной идеологии, определяющей менструацию как нечто непристойное и как то, что нельзя упоминать, и потому устраняющей часть женского опыта из языка. Учет телесного опыта не обязательно приводит к редукционизму. При практической трансценденции тело, так сказать, переносится на следующий этап взаимодействия. Оно остается присутствующим элементом, а на самом деле выступает в ка­честве фермента социального порядка вещей, сформированного более сложными социальными процессами. Даже когда физические условия какого-то социального процесса изменяются, например по мере взрос­ления ребенка, описанного психоаналитиками, тело остается экраном, на который проецируются хорошо отрепетированные драмы власти и страха. Истерические симптомы вроде парализованной конечности — это классические случаи такой проекции, но кроме них весьма распро­странены депрессии и другие расстройства психической деятельности. Противоречие между телом и развивающейся практикой — это длящийся факт в самой сексуальности. При половом акте только самый неопытный, эмоционально скованный или испуганный человек всегда следует простой телесной логике от сексуального возбуждения к за-

вершению акта. Существуют удовольствие и напряженность в попытке замедлить непосредственную реакцию тела, изменить ритм, предаться исследованию. Можно доставить удовольствие своему партнеру или партнерше, действуя вопреки динамике своего собственного желания и подчиняя его желанию своего партнера или партнерши. Так узнаёшь о том, как живет другое тело, которое не заключает в себе твое жела­ние или твою потребность. Так чрезвычайно сложное с точки зрения практической организации сооружение сексуальных отношений осно­вывается на структуре напряжений и противоречий. Именно в этом смысл соединения двух людей, который отличен от механического со­прикосновения двух тел.