Масштабы гендерной политики

(с. 349—354). О значениях термина «политика» в социальных науках см.: MacKenzie (1967). Нет «общего» исследования гендерной политики в сфере государства (in and around the state); некоторые частные при­меры приведены в Главе 6. О гендерной политике на рынке труда и на рабочем месте см.: O'Donnell (1984); Game and Pringle (1983); Eardley et al. (1980). Гендерные политики в сфере культуры формулируются для множества специфических контекстов см., например: Easlea (1983). О понятии семейной политики см.: Morgan (1975). Репродуктивные политики.исследуются в работах O'Brien (1981) и Sayers (1982); об эротике и сексуальных ярмарках см.: Laurett (1970). О политиках со­циальных движений см. ниже.

Феминизм рабочего класса

(с. 358—364). Цитата из Дэвис приводится по: Davies (1978, р. 7—8); о дру­гих свидетельствах из британского контекста см.: Reeves (1913) и Rice (1939). Австралийское исследование, обсуждаемое в тексте, следовало бы сравнить с американским, проведенным Лиллиан Рубин (Rubin, 1976);

 

372

373

 

 

ГЛАВА 12

последнее, в свою очередь, необходимо соотнести с политической моби­лизацией женщин из рабочего класса на ранних стадиях американской истории — см., например: Dancis (1976).

Движения за освобождение: их рождение и преобразование

(с. 365—373). Радикальный феминизм принял название «Движение за освобож­дение женщин» в конце 1960-х годов, отчасти для того, чтобы отделить революционную перспективу от «градуализма»¹ и компромиссов ли­берального феминизма, отчасти — чтобы провести различие между феминистскими приоритетами и задачами «левых мужчин» (the «male Left»). Движение включило в себя направления, впоследствии опреде­ляемые как «социалистический феминизм», «культурный феминизм», «экофеминизм». Термин «радикальный феминизм», возможно, был бы более подходящим, но в 1970-х годах он был «присвоен» весьма специфическим, чрезвычайно сепаратистским направлением внутри движения за освобождение женщин, стремившимся отделить себя от социалистического феминизма. Аргумент Эллен Уиллис (Ellen Willis) о том, что за более узким использованием термина скрывается уход от радикализма первых женских освободительных движений, имеет под собой основания.

Лучший общий анализ движения за освобождение женщин, который мне при­ходилось встречать, см. в: Coote and Campbell (1982); о ранних стадиях развития в Соединенных Штатах см.: Willis (1984); о предпосылках см.: Segal (1983). Об истории движения за освобождение геев см.: в Великобритании — «Gay Left Collective» (1980); в Соединенных Штатах — D'Emilio (1983); в Австралии — Thompson (1985). Данные о составе участников британской конференции Кампании за равенство гомосексуалов (СНЕ) приводятся по: Lumsden (1984). О «движении за освобождение мужчин» см.: Hanisch (1975) — «против»; Бристоль­ская мужская антисексистская конференция (Bristol Anti-Sexist Men's Conference, 1980) — за; Lyttleton (1984) — «осмысленно смешанная» позиция.

¹ Градуализм — учение о постепенности в социальных преобразованиях, рефор­мизм. — Прим. ред.

Глава 13 НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

Настоящий момент

Гегель придумал, а Маркс популяризировал способ схематической интерпретации истории, при котором выделяются исходная стадия развития общества, диалектически необходимые ступени его развития и кульминация — этическое государство, бесклассовое общество. Есть искушение проанализировать историю гендерных отношений, при­менив ту же самую схему. В результате такого анализа возникает пред­ставление о первобытном матриархате, который был разрушен мужчи­нами, захватившими власть и установившими патриархатное общество, в недрах которого в настоящее время созрела феминистская революция. Или можно выдвинуть идею о том, что социальное подчинение женщин вытекает из их места в биологической репродукции и потому было тех­нически необходимо, когда рождаемость была высокой, производитель­ность труда — низкой, а жизнь — короткой. Сейчас же это подчиненное положение может быть ликвидировано, так как технический прогресс освободил женщин от необходимости тратить всю жизнь на то, чтобы нянчить младенцев.

Если следовать подобным схемам, то настоящее время — это куль­минация исторического процесса, иначе говоря, тьма перед рассветом, а вся предшествующая история должна трактоваться как своего рода подготовительный этап для настоящего. Промежуточные этапы, на ко­торых осуществлялась дискриминация, были, конечно, омерзительны, но в каком-то смысле исторически необходимы: в их недрах смогло со­зреть благое общество. Значительная доля современных нам мерзостей

375

ГЛАВА 13

может быть также оправдана тем, что в недрах истории формируется социальное благо.

Гегелевский подход соблазнителен: он позволяет придать достойный вид угнетению настоящего времени, осмысленность прошлому и пер­спективу преображения будущему. Но в нем есть что-то параноидаль­ное. Настоящее время, в которое мы живем, — это не в большей мере исторически необходимое развитие, чем любое возможное будущее. Оно является результатом человеческой практики, а не результатом действия механизма — космического, логического или биологического. Это означает, что патриархат, сексизм и угнетение полов никогда не были исторической необходимостью. Каждое общество могло ликвидировать все это независимо от того, каков был уровень его технического разви­тия. Точно так же на любой ступени общественного развития могло быть упразднено классовое неравенство. Изменение уровня технологии озна­чает не возможность изменения гендерных отношений, а иные следствия этих изменений. Например, если женщины и мужчины начинают вместе заботиться о детях в сельскохозяйственном обществе при отсутствии научно разработанных методов лечения, то это приведет к последствиям совершенно иного рода, чем общая забота о детях в современном городе с низким уровнем рождаемости.

Итак, мы живем в мире, доставшемся нам от наших предков, кото­рым не удалось ликвидировать гендерное неравенство. Вывод состоит в том, что наши дети тоже, возможно, будут жить в таком мире. Конец гендерного неравенства ни в коей мере не является неизбежным. Это видели некоторые феминистские критики идеи об осуществлении ре­волюции посредством выращивания детей в пробирке, т.е. о том, что технологизация процесса биологического воспроизводства человека освободит женщин от императивов тела и социального подчинения, или идеи положить конец угнетению гомосексуалов путем ликвидации половых различий. Нет гарантии, что новые репродуктивные техноло­гии окажутся под контролем женщин и что они вообще будут находить­ся под каким-либо демократическим контролем. На самом деле есть основания ожидать чего-то прямо противоположного, если принять во внимание быстрое развитие генной инженерии, поддерживаемое круп­ным бизнесом и государством, и технологии оплодотворения in vitro,

 

НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

развиваемые технократами-специалистами в области медицины. Вполне вероятно, что нас ждет обновленный высокотехнологичный патриархат.

Таким образом, настоящий момент — это не кульминация, а точка выбора. Цель анализа должна заключаться в лучшем понимании струк­туры выбора и коллективных проектов, возникающих в результате этого выбора.

Возникновение движения за освобождение женщин и движения за освобождение геев отражает кризисные тенденции общего рода и пред­ставляет собой абсолютно новый по своей глубине исторический этап критики гендерного порядка и программы его преобразований. Эти темп и глубина гендерной политики и сила теории открывают воз­можность немыслимых ранее сознательных преобразований общества и личности. Тем не менее движения за освобождение не обладают со­циальной властью, необходимой для продвижения этих преобразований дальше, чем пределы ограниченных социальных сред. И в определенном смысле в результате своей внутренней эволюции они ушли от проекта общей структурной реформы и переключились на проблемы выжива­ния, оставив в стороне проблемы, связанные с общими кризисными тенденциями.

Другие составляющие общего проекта преобразования общества и личности, в особенности феминизм рабочего класса и антисексистская политика мужчин-гетеросексуалов, находятся в дисперсном состоянии. Гегемония авторитарной маскулинности, гарантированная если не рели­гией, то наукой, была нарушена. Но ослабление целостности гендерного порядка привело также и к раздробленности оппозиции. При отсут­ствии объединяющей практики эта раздробленность может усиливаться.

Если бы было достигнуто некоторое объединение социальных сил на основе прогрессивной программы, то по крайней мере в богатых капиталистических странах и странах Восточного блока современные социальные и материальные технологии позволили бы сделать выбор в пользу следующих коллективных решений. Деторождение в жизни женщины могло бы быть превращено в достаточно короткий эпизод, социально эквивалентный тому месту, которое зачатие, поддержка беременной жены или подруги и уход за ребенком занимают в жизни мужчины. Мы располагаем знаниями и ресурсами, достаточными для

 

376

377

ГЛАВА 13

того, чтобы, распределив заботу о детях и домашние обязанности опре­деленным образом, достичь необходимого баланса между эффективно­стью и приватностью. Значительное число мужчин и женщин может позволить себе не производить потомства, и это не создаст угрозу депопуляции. Свободный выбор форм катексиса становится доступен всем. В эпоху компьютеризированного производства, автоматической обработки информации и механизированного сельского хозяйства никакие средние физические или психологические различия между полами не могут повлиять на эффективность производства. Поэтому полная ликвидация полового разделения труда не приведет ни к каким экономическим жертвам. Гегемонная маскулинность больше не является коллективным ресурсом в борьбе за выживание, на самом же деле она несет в себе общую угрозу. Мы можем отказаться от социальной иерар­хии маскулинностей и вместе с ней — от определения утрированной фемининности.

Ситуация в остальном мире иная, и у нас нет оснований ожидать, что западные паттерны гендерных отношений послужат универсальной моделью. Я знаю так мало о положении в третьем мире, что воздержусь от каких-либо конкретных комментариев. Но мне ясно одно: мир представляет собой внутренне связанный социальный порядок, и это относится к динамике гендера, как и к другим структурам. Глобальная перестройка полового разделения труда служит признаком этой связан­ности. Не исключено, что низкотехнологичные методы установления равенства гендерных отношений возникнут главным образом в бед­ных странах. Такое развитие способна сильно подтолкнуть передача ресурсов, возможная благодаря гармонизации гендерных отношений в богатых странах.

Стратегии

Если подобное мироустройство можно осуществить на практике, то какими должны быть способы его осуществления? В недавней истории гендерной политики использовались две общие стратегии, которые можно назвать интенсивной и экстенсивной.

НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

Я уже упоминала попытки построить в рамках социальных сетей, задействованных в радикальной политике последних двух десятилетий, домохозяйства и гендерные отношения, основанные на глубоком равен­стве. Сюда относятся, во-первых, попытки найти способы установления равенства в сфере экономических ресурсов и доступа к власти, позво­ляющей принимать решения. Обычно это сделать трудно, поскольку в условиях гендерно структурированного рынка труда у мужчин гораздо больше возможностей зарабатывать. Иногда самое большее, что может быть достигнуто, — это некая гарантия экономической почвы для жен­щин, например когда собственность оформлена на имя жены, а не на имя мужа. Во-вторых, сюда относится реорганизация отношений между детьми и взрослыми, которая должна переломить огромное множество институциональных и культурных механизмов, определяющих, что уход за маленькими детьми — дело женщин. В-третьих, сюда входит перестройка полового характера и сексуальности, которую нужно осу­ществлять на ходу, в контексте привязанности к третьим лицам и ужас­ных терзаний по поводу верности и достоинства. Этот процесс иногда воспринимается как выдергивание собственных волос пучок за пучком с помощью плохо отлаженной механической машинки. Неудивительно, что очень многие люди отказались от этой попытки и что те, кто все-таки ее предпринимает, крайне неохотно говорят об этом. Вероятно, важно сделать этот опыт более публичным и более кумулятивным. Не менее важно найти способы выражения его позитивных сторон: обре­тения сил и энергии, радости общения с детьми, удовольствия от любви между равными.

Попытка создания отдельных зон освобождения (liberated zones), как иногда называется подобная практика, может буквально означать освоение некоего физического пространства. Общее требование феми­нистских групп в рамках определенных институтов состоит в выделении какого-то помещения для женщин. Кризисные центры для беженок и женщин, подвергающихся насилию, часто действуют по принципу от­сутствия доступа в них мужчинам. Однако если говорить на более общем уровне, то зона свободы — это социальное пространство, конкретный институт или его часть, социальная сеть или просто группа людей, вну­три которых достигнуто равенство полов, ликвидирован гетеросексизм и поддерживаются антисексистские практики.

 

378

379

ГЛАВА 13

Проблемы поддержания такой зоны похожи на проблемы других анклавов. Они требуют постоянного приложения сил для их сохране­ния. Когда дело состоит в радикальном отступлении от общей социаль­ной практики, как это бывает в случае серьезных попыток достижения равенства полов, уровень необходимой энергии оказывается весьма высоким. Люди устают от постоянных собраний, мониторингов и взаим­ной критики. Эгалитарные практики постоянно наталкиваются на иерар­хическое вмешательство извне. Пример такой ситуации — общество людей, придерживающихся радикальных методов оздоровления. Когда в такой группе есть врач, получивший профессиональное медицинское образование, спонсоры этого общества и многие пациенты относятся к нему как к главе обычного медицинского центра. Подобные вопро­сы могут регулироваться, но для этого необходимо приложение массы сил, времени и терпения в преодолении напряженностей. Необходимо делать какие-то уступки и договариваться по поводу сугубо бытовых вопросов. Один из таких постоянно возникающих бытовых вопросов — уборка помещений, так как зоны освобождения быстро захламляются. Однако перечисленные издержки стоят того, чтобы на них пойти, ведь осуществление всех этих стратегий приносит три полезных резуль­тата. Прежде всего надо сказать, что устанавливаются основания для политики более широкого масштаба. Например, марши и митинги не случаются сами собой: должны быть люди, которые их собирают; люди, которые садятся на телефон и распространяют информацию; люди, которые рисуют плакаты и организовывают места для хранения этого инвентаря. Кроме того, зоны освобождения могут генерировать энер­гию, помогая людям ощутить грядущий социальный мир, т.е. создавая то, что Шейла Роуботам в своей книге «По ту сторону разделенное™» («Beyond the fragments») назвала политикой создания прообразов. Сестринство среди активистов феминистского движения, солидарность, возникающая в движении за освобождение геев, желание делиться с дру­гими, возникающее в общих домохозяйствах, — это реальные опыты, и они играют роль в понимании того, что цели политических действий имеют практический характер.

И, наконец, есть еще и личностное измерение этих процессов. Ра­дикальная политика часто требует сверхчеловеческой энергии и может привести к внутреннему опустошению человека; иногда она предполага-

НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

ет сверхчеловеческую добродетель и может привести к разочарованию. Критики феминизма радостно отмечают, что феминистки, добившиеся власти, ведут себя столь же грубо, сколь и патриархатного склада мужчи­ны, — и, разумеется, некоторые из них так и поступают. И точно так же некоторые участники движения за освобождение геев бывают эгоистич­но настроены и слепы по отношению к проблемам других, а некоторые мужчины-гетеросексуалы, выступающие против сексизма, не способны полюбить овощи или маленьких детей. Относительно свободная зона позволяет работать над решением этих проблем путем развития полити­ки личности, обсуждавшейся в Главе 10. Она может также обеспечивать прямую поддержку тем, кто в ней нуждается. Основной ресурс ради­кальной политики — это ее активисты. Политическая практика может требовать большой отдачи, она иссушает и способна нанести большой ущерб человеку, который ею занимается. Каждодневная борьба против сексистски настроенных деловых людей или бюрократов — не для сла­бонервных. Поэтому важно найти пути сохранения и восстановления человеческих ресурсов.

Этот вопрос актуален для всех форм радикализма, но гендерная политика отличается уникальным уровнем личностной вовлеченности. Ломать гендерную систему означает в определенном смысле освобож­даться от того, что наиболее важно для собственных чувств, и внедряться в странные и плохо объяснимые места социального пространства. Самая старая претензия, предъявляемая феминисткам: они стремятся превра­тить женщин в мужчин, а мужчин в женщин. В каком-то смысле это так. Реформа разделения труда должна привести к тому, что женщины будут заниматься теми вещами, которые традиционно считаются мужскими. Тем не менее такого рода переворачивание ролей, обычно пропаганди­ровавшееся в начале 1970-х годов, оказалось неадекватной стратегией. Участники феминистского движения также попытались — и не просто по тактическим соображениям — придерживаться качеств и практик, традиционно считавшихся женскими. Но им пришлось совершать маневренные пересечения традиционных гендерных границ полового характера и разделения труда, а в той мере, в какой бисексуальность за­рекомендовала себя как сексуальная практика, — и пересечения границ структуры катексиса.

 

380

381

ГЛАВА 13

НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

 

Некоторым теоретикам проникновение в то пространство, которое можно назвать приграничной областью, показалось основной стра­тегией. Фернбах и Мьели настаивают на гендерной неоднозначности гомосексуальности. Чодороу и Диннерстайн используют психоаналити­ческие аргументы для доказательства важности равного участия мужчин в уходе за маленькими детьми. Антисексистское движение мужчин, по крайней мере его более радикальное крыло, попытавшись очистить маскулинность от ее связи с иерархией, быстро стало движением за феми­низацию ((feminism), примкнув тем самым к радикальному феминизму. Граница, как и зона, является пространственной метафорой, и, воз­можно, слишком жесткой для применения к динамическим процессам. Наверное, можно выразить мою мысль точнее, если сказать, что прак­тика, связанная со многими вопросами гендерной политики, требует вживания в социальные противоречия, связанные с гендером. Иногда полезнее усилить противоречие, чем пытаться его разрешить. Проблема с моделью андрогинии, обсуждавшейся в Главе 8, состоит не в идее, что женские и мужские качества могут сочетаться в одном человеке, — эта идея отнюдь не нова. Проблема состоит в идее, что их сочетание каким-то образом разрешает напряжение между ними. Но может произойти и наоборот.

Внутренняя политика левых, отчасти связанная с зонами освобож­дения, описанными выше, имеет другое стратегическое значение. По­пытка создать эгалитарные домохозяйства и несексистскую среду для детей является единственной формой прогрессивной гендерной поли­тики, в которой активно участвует значительное число мужчин-гетеро-сексуалов. Следовательно, она представляет собой своеобразную лабо­раторию, в которой разрабатываются модели альянса между группами, обычно разделенными гендерной политикой.

Движение за освобождение геев — другая такая лаборатория. На­пряженность, существующая между женщинами и мужчинами в го­мосексуальной политике, о которой говорилось в Главе 12, реальна и пока не устранена. Учитывая это обстоятельство, можно сказать, что существование движения в течение пятнадцати лет — с его взлетами и падениями — представляет собой существенное достижение. Опыт дискуссий и компромиссов между его участниками, объединенные

 

и параллельные акции и коллективные празднования — это, вероятно, самая сложная практика кооперации между женщинами и мужчинами, которая до сих пор существовала в рамках радикальной перестройки гендерных отношений.

Две эти формы движений способствуют формированию более общей стратегии альянсов, т.е. экстенсивной стороны гендерной политики. Многие, а то и большинство кампаний феминисток и активистов-геев проводились вместе с людьми, не входившими в их ряды. Внешнее окружение задействуется потому, что необходимы массовость, доступ к разным слоям населения, деньги или технические навыки. В риторике движений эти обстоятельства обычно не фигурируют, поскольку в ней делается акцент на противопоставленности остальному миру и при­писывании всех достижений собственной решимости и силе женщин или геев. Политические причины подобного характера риторики до­статочно очевидны, но подобная установка осложняет обсуждение того, что, собственно, происходит в гендерной политике, и часто производит впечатление, будто альянс или внешняя поддержка не приветствуются.

Можно привести такой пример: реформа права, связанного с гомо­сексуальностью, предполагает лоббирование министров и членов пар­ламента, работающих в комитетах по выработке партийных платформ, дискуссии с полицией, связь с группами, работающими по проблеме гражданских свобод, кропотливую работу с симпатизирующими юрис­тами, научными работниками и журналистами. Большинство их не являются геями или публично не признаются в том, что они геи. Еще одним примером служит введение курсов женских исследований в уни­верситетах, которое предполагает совместную работу с методическими комиссиями, обсуждающими учебные программы, получение поддерж­ки от руководства, распоряжающегося деньгами или преподавательски­ми кадрами, поддержку других преподавателей в распределении учебной нагрузки, организацию аудиторий, инвентаря, оборудования, поддержку лаборантов и секретарей, библиотечных работников и проч. Большая часть этих задач требует кооперации и труда многих людей, которые не являются ни феминистами, ни даже женщинами.

Эти альянсы обычно устанавливаются на какое-то ограниченное время. Публичная сторона гендерной политики за последние два деся-

 

382

383

ГЛАВА 13

тилетия похожа на лоскутное одеяло, составленное из отдельных кампа­ний. Местные движения и альянсы возникают в ответ на какие-то кон­кретные задачи, такие как создание медицинского центра, организация демонстрации в День памяти солдат Австралийского и Новозеландского армейского экспедиционного корпуса, организация дня лоббирования в здании парламента и проч. Существует тенденция распада таких групп после решения конкретной задачи. Предпринимались попытки создать постоянные формальные организации. К числу наиболее успешных попыток относятся, например, Национальная организация женщин в Соединенных Штатах или Кампания за равенство гомосексуалов в Ве­ликобритании. Обе эти организации обеспечили основания для альянса в контексте политики групп давления с целью проведения правовых реформ и достижения других подобных целей. Однако если говорить о широком спектре гендерной политики, то существование постоянных организаций не стало ее характерной чертой. Устойчивость движений за освобождение женщин и за освобождение геев — весьма значительная и в том, и в другом случае — обусловлена не формальными структура­ми, а тем, что участники многих кампаний и члены многих сетей — это пересекающиеся множества, и тем, что внутри этих множеств ведутся постоянные внутренние разговоры.

В либеральных капиталистических странах политика такого рода могла бы продолжаться бесконечно. Там достаточно высокий уровень толерантности и достаточная периодическая поддержка движений. Благодаря этому возможно устойчивое политическое присутствие феминисток и геев на уровне групп давления. Но для осуществления проекта преобразования гендерного порядка необходимо что-то более фундаментальное. И это вопрос объединения большинства, поддержи­вающего гендерное равенство, и вопрос сохранения этого объединения в течение длительных периодов времени.

Подобные надежды вынашиваются уже давно, хотя основная тенден­ция как в политике геев, так и в политике феминисток — отказ от этих надежд. Объединение основных сил важно в том случае, если процесс социального изменения начинает сознательно контролироваться. Как уже говорилось в настоящей книге, структуры не могут быть перенесены на новый, более высокий уровень без изменений низовых практик. Но объединение большинства общества не падает с неба. В его создание

НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ

нужно вложить много сил. Оно должно осуществляться вопреки правя­щей власти, на основании радикальной программы равенства, и поэтому нам нужно ясное понимание социальной динамики, которая способна сделать его возможным.

Кризисные тенденции, обсуждавшиеся в Главе 7 и составляющие предпосылку объединения основных политических сил, также спо­собствуют преодолению главного структурного препятствия. Лев на тропинке в данном случае — это исчисление интересов. Если данный гендерный порядок характеризуется тем, что мужчины обладают со­циальными преимуществами, а женщины такими преимуществами не обладают, то основная структурная реформа идет вопреки интересам мужчин. Даже подчиненные формы маскулинности в каком-то смысле причастны к социальным преимуществам, которыми обладают доми­нирующие формы маскулинности. Как сказал об этом Майк Броукер, «Пусть я и голубой (queer), но зато я — мужчина». Если принять во внимание, сколь значительно число женщин, приобретающих богатство, престиж и другие преимущества благодаря браку или родству или благо­даря своей утрированной фемининности, то может показаться, что мы обречены на вечное большинство, выступающее за патриархат.

Но это исчисление интересов не является окончательным по двум причинам. Во-первых, интересы не только эгоцентричны, но и реля­ционны. Например, у отца ребенка могут быть интересы, связанные с мужскими социальными преимуществами, но он еще может быть заинтересован в благополучии детей, а половина детей — это девочки. Практики, выражающие интересы, могут строиться скорее вокруг ин­тересов детей, нежели вокруг гендерной категории. Этому способствует кризис полового разделения труда в сфере заботы о детях. Во-вторых, даже эгоцентричные интересы могут быть неоднозначными или разно­направленными. В литературе по мужским движениям неверно указы­валось, что движение мужчин за освобождение преследует те же самые цели, что и движение женщин, но верно говорилось о напряженности, издержках и проблемах, связанных с гегемонной маскулинностью как достаточно распространенным опытом. Кризисные тенденции в струк­турах власти и катексиса могут способствовать увеличению такой внут­ренней разнонаправленности интересов.

 

384

385

ГЛАВА 13

Достаточно ли далеко зашли кризисные тенденции в гендерном по­рядке, чтобы обеспечить базу для формирования большинства общества, приверженного глубокой структурной реформе? Это, вероятно, ключе­вой стратегический вопрос, стоящий перед радикальными политиками. Он включает комбинацию интенсивных и экстенсивных стратегий; первая из них служит для определения направлений и оценки степени реалистичности преобразований, а вторая — для наращивания мускулов движения. Данная комбинация до сих пор не была реализована. Пред­посылки ее реализации сильнее, чем где бы то ни было, ощущаются в сфере полового разделения труда; здесь приходят в голову кризис представления о семейном заработке (family wage), кризис в системе ухода за детьми и изменение взглядов на отцовство, неспособность ли­беральной политики равных возможностей решать проблемы массовой безработицы среди молодежи. Тем не менее основная энергия радика­лизма движения сосредоточена в других областях. Если радикальному большинству общества, выступающему за гендерную справедливость, суждено материализоваться, то оно материализуется не в форме масс людей, которые соберутся под уже вышитые и высоко поднятые зна­мена. Для сплочения этих сил потребуется болезненное преодоление некоторых слабых сторон современного радикализма.