Русов Николай Николаевич 126 15 страница

5) Научно-философского кружка при мне не было, и поэтому я, естественно, никогда не был его руководителем.

6) С ЗЕНКОВЫМ Леонидом Евлампиевичем я не знаком. С БАУТИНЫМ Николаем также не знаком. С АЛЕКСЕЕВЫМ, толстовцем, также не знаком.

7) С ЛОБОДОЙ Натальей Митрофановной также не знаком. Видел ее на пароходе, называли там, что это ЛОБОДА, но кто называл — не знаю.

8) Мое отношение к религии. Я не принадлежу ни к какой религиозной школе, секте, церкви, но я не назвал бы себя материалистом. Мне симпатично то, что я представляю себе как первоначальное христианство, и среди русских революционеров, бакунистов, я встречал таких, которые могли сочетать большую революционность с религиозностью, в частности некоторые представители кружка долгушин- цев, они мне очень симпатичны. Существующие всякого рода церковные организации я считаю идущими совершенно вразрез с моим мировоззрением.

Протокол мною прочитан, записан с моих слов.               Н.Проферансов

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 6, л. 468-468об]

ПОКАЗАНИЯ ПРОФЕРАНСОВА Н.И. 03.09.30 г.

В развитие моих показаний о моем политическом мировоззрении.

Принципиальная установка моя такова, что мне чужда идея какого-либо насильственного переворота. Я думаю, что выход из всех экономических и других затруднений, которые переживает наша страна, может быть найден путем превращения существующих рабочих организаций (профсоюзов) в организации действительного рабочего самоуправления и путем развития колхозов и сельскохозяйственных коммун на началах абсолютной добровольности и хозяйственной целесообразности. Я думаю, что сами правящие сферы под влиянием уроков истории будут сами расширять сферу самодеятельности рабочих организаций и таким образом осуществится рабочее самоуправление. Я считаю, что в современной политике, поскольку преобладает инициатива сверху, создаются условия, чрезвычайно затрудняющие экономическое возрождение страны. Для того чтобы страна возродилась, считаю необходимым абсолютное устранение нажима сверху. Советский строй считаю лучшим из всех возможных до установления анархического общества.

Сам я анархист-коммунист, примыкаю к этому течению приблизительно с 1920 г., до того времени я был анархистом-синдикалистом. В анархических федерациях никогда не состоял, т.к. не встречал такой организации, в которую считал бы возможным для себя вступить. Моя эволюция из синдикалистов в анархисты-коммунисты произошла путем моего собственного анализа окружающей действительности и отчасти под влиянием П.А.КРОПОТКИНА, с которым я встречался в 1918 г. В царское время я вел синдикалистскую нелегальную работу в Москве и одно время издавал рабоче-синдикалистский журнал-еженедельник «Мир» (в Москве). В 1917 г. написал брошюру по синдикализму, до Октябрьской революции вышла она легально, называлась «Стачка, рабочий союз и синдикализм». При сов-власти в 1918 г. в Москве был редактором ежедневной газеты «Рабочая жизнь». Позже никакой анархической работы не вел.

В Москве из анархистов я более или менее близко знаком с БОГОМОЛОВЫМ Николаем Константиновичем. Он бывший секретарь ВФА. Приблизительно в 1923 г., точно не знаю, познакомился я с ним примерно к этому времени, должно быть, в Кропоткинском Комитете. Знаком также с КРОПОТКИНОЙ (вдовой П.А.КРОПОТКИНА), она также анархистка. Затем с БОРОВЫМ Алексеем Алексеевичем — с ним знаком еще до революции, также анархист. Встречался раньше с анархистом ХАРХАРДИНЫМ, примерно в 1919-20 гг. Знаком с СОЛОНОВИЧЕМ Алексеем Александровичем. С ним познакомился примерно в Октябрьскую революцию. Затем встречался с ним до 1926 г. После не виделся, просто не приходилось. Главным местом встречи с анархистами был Кропоткинский Комитет. Последние года три там не бывал в силу своей занятости. Других анархистов, более или менее близко знакомых, у меня там не было.

Протокол мною прочитан, записан с моих слов.               Н.Проферансов

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 6, л. 470-471]

ПОКАЗАНИЯ ПРОФЕРАНСОВА Н.И. 04.09.30 г.

По существу заданных вопросов показываю:

1) Категорически отрицаю, что я вводил ЧАГУ в какую-либо организацию, в частности в Орден тамплиеров-розенкрейцеров. В 1926 г. в Москве он у меня действительно был, заходил на Хлебный переулок, 9, кв. 12, — но по чисто личным вопросам.

2) Мистической литературы я никогда ему никакой не давал.

3) В Москве живу на Хлебном, 9. Семья живет — Арсеньевский [пер.], 28-273. На Хлебном я живу с 1923 г. сначала потому, что не мог поселиться с семьей, а потом разошелся с ней фактически в 1923-24 гг., а юридически в 1929 г. Теперь я живу один от новой семьи потому, что не успел обменять комнату. Второй раз я женат с декабря 1929 г.

4) Розы и креста у меня нет, крест есть у меня, лежит в столе, у жены висит на стенке, но без розы, никакой розы у меня или у жены нет.

5) В дополнение к моим показаниям о моем мировоззрении. Приблизительно с 1910—12 гг. я перестал быть материалистом и когда стал анархистом, то не считал, что для анархиста обязательно быть материалистом. Я считал и считаю, что в социализме и анархизме сущностью их являются требования, которые общи с требованиями первоначального христианства, именно — общечеловеческая солидарность и любовь к каждому человеку. Первоначальное христианство привлекает меня также тем, что отрицает собственность, государственную власть и стоит за экономическое равенство. В связи с этим я стал думать, что задачей анархистов в условиях советской действительности является пересмотр старого отношения к религиозным проблемам, обоснование синтеза анархического мировоззрения и мировоззрения первоначального христианства и обоснование новой философии анархизма — осуществление в жизни таких учреждений, которые бы вытекали из этого синтеза (анархии и религии).

Мне представляется это возможным в результате длительной работы (в течение десятилетий) над просвещением в этом духе народных масс. Под такими учреждениями я мыслю всякого рода союзы, артели, коммуны, создаваемые на принципах религиозно-философского анархизма. Я не считал невозможной такую работу в современных условиях, считаю, что дальнейшее укрепление советского строя создает условия, еще более благоприятные для такого рода работы. Основываясь примерно на существовании толстовских коммун, я думаю, что в таких коллективах можно вести анархическую работу и духовно-просветительную. Считаю, что в последние годы анархизм переживал в нашей стране некоторый кризис вследствие того, что советская власть осуществила и осуществляет ряд экономических мероприятий в направлении социализма, отсюда для анархистов вытекала необходимость идти по одному из следующих путей: либо присоединиться к ВКП(б), либо превращаться в обывателей и выходить из общественной жизни, либо пытаться найти новые основы для своего мировоззрения в такой форме, как я излагаю.

Протокол мною прочитан, записан с моих слов.               Н.Проферансов

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 6, л. 473-474]

ПОКАЗАНИЯ ПРОФЕРАНСОВА Н.И. 13.09.30 г.

Допрошенный по существу заданных вопросов, показываю:

1. По вопросу о моих взглядах на текущую политику партии и власти в нашей стране:

а)             коллективизация. Самый процесс коллективизации вызывает мое сочувствие, поскольку крестьянское население относится к нему сознательно и может осуществлять коллективизацию на началах добровольности. Политика партии, поскольку в ней проявляется тенденция к поддержке главным образом добровольной коллективизации, мне представляется правильной;

б)            другие крестьянские кампании (хлебозаготовки, выселение кулачества и пр.). В области хлебозаготовок мне представляется правильным разрешение этого вопроса в усилении нормальных экономических взаимоотношений между городом и деревней. Усиление потока товаров из города в деревню дало бы возможность ослабления политического и административного нажима в области хлебозаготовок. Считаю, что сейчас это возможно. Выселение кулачества вызывает мое отрицательное отношение. Я считаю, что необходимо организовать экономическое положение деревни так, чтобы экономическими методами освободить деревню от кулака. К экономическим мерам я отношу организацию бойкота кулака, усиление с/х кооперации, профессиональную организацию батраков. Таким образом, кулак был бы лишен своей экономической базы, а отсюда и политического влияния. В дальнейшем, если бы кулак идеологически шел навстречу колхозу, он мог быть перечислен в бедняки и принят в колхоз. Если бы шел против них — на него можно было бы воздействовать методами административного порядка;

в)            индустриализация. Не будучи экономистом по специальности, я думаю, что в наших условиях индустриализация — великое и необходимое дело. И вместе с тем я считаю, что в стране, в которой огромное население является крестьянским, с моей точки зрения, вся индустриализация должна быть приспособлена к интересам с/х большинства населения, т.е. развитие промышленности, перерабатывающей продукцию с/х, и промышленности, представляющей для с/х товары и машины.

2. По вопросам о положении в нашей стране интеллигенции. Советская власть готовит свою новую интеллигенцию. Отсюда процесс вытеснения старой интеллигенции. Положение этой старой интеллигенции я считаю безнадежным даже в тех случаях, когда эти интеллигенты хотят добросовестно работать с соввластью. Те условия, в которых приходится работать интеллигенции в стране, чрезвычайно тяжелые. В той сфере, в которой я работал, становится работы все меньше, т.к. новое поколение вытесняет старых беспартийных интеллигентов. Призывы к интеллигенции со стороны правительства ничего не дают. Социальные отношения в стране таковы, что старой интеллигенции все равно приходится уходить.

3. По вопросу об отношении соввласти к другим бывшим политическим партиям. Те партии, которые пытаются повернуть назад, к капитализму, не вызывают во мне никакого сочувствия. В отношении анархистов — я сторонник их легализации в нашей стране. Если бы легализировать анархистов, они повели бы работу критики, были бы в оппозиции, дружественной к пролетариату, и вели бы культурно-просветительскую в духе анархизма работу и в городе, и в деревне. Думаю, что это принесло бы пользу советской власти.

4. По вопросу о возможности нелегальной анархической у нас работы и моем отношении к этому. Нелегальную анархическую работу у нас считаю возможной и допустимой, не в духе подготовки свержения советского строя, а в духе культурнопросветительном, т.е. мирную пропаганду анархических идей всякими способами, какие представятся, т.е. словом, письмом и прочее в этом роде. Сейчас можно мыслить эту работу только в виде подготовительного периода для ознакомления общества с нашими анархическими идеями. Считаю также возможным насаждение в нашей действительности коммун и коллективов анархического характера в духе толстовских коммун. В результате длительной работы в этом направлении возможно установление в нашей стране анархического общества. Нелегальная пропаганда этих идей, с моей точки зрения, должна быть в искусстве, музыке, литературе, философии, вообще во всех областях жизни. Если бы была нелегальная анархическая организация с такими идеями, я бы в нее вступил.

5. В дополнение к моей автобиографии. После революции я бывал на Северном Кавказе, в Пятигорске, с 1920 по 1921 г. семья жила в Кисловодске; затем с 1922 г. по

1923 г. жил в Батуми, работал лектором в [неразб.] партшколе, на Коммунистических курсах и в Народном университете. Отдыхал в Кисловодске в 1926, 1927 и

1929 гг. В Хосте — в 1928, в Мацесте — в 1930. В 1925 г. был в Ленинграде, все остальное время жил в Москве.

Знакомых у меня по Кисловодску не было; в Пятигорске были — ВИНОГРАДОВ Николай Глебович, сейчас живет в Ленинграде, заведует театром, профессор ОГИЛЬВИ, живет в Пятигорске, затем ФРОЛОВ, товарищ председателя горного общества, живет в Пятигорске, в Батуми инженер ТАТАРИНОВ Владимир Валерьянович, ХРУЦКИЙ, начальник Особого отдела, где сейчас — не знаю. Других не помню. В Ленинграде, кроме дочери Ирины Николаевны АВРАМЕНКО, никого нет. Бывшая жена, Ефросиния Михайловна ВАСИЛЬЕВА, живет в Москве, работает библиотекаршей чертежей на электрозаводе. Мою теперешнюю жену зовут Юлия Митрофановна ПРОФЕРАНСОВА. Не работала нигде. Женат с декабря 1929 г.

6. В Москве я работал с 1923 по 1926 г. помощником ученого руководителя и хранителем кабинета Института Маркса-Энгельса. С октября 1926 г. и до ареста — в редакции Большой Советской Энциклопедии техническим редактором. За это время я жил в д. 9 по Хлебному переулку, кв. 9, затем в кв. 12, где сейчас значусь живущим. Семья моя со мной там не жила. В другой квартире не жил.

7. О моих взаимоотношениях с ЧАГОЙ Я.Т. С ЧАГОЙ Яковом Трофимовичем я познакомился в 1921 г. в Пятигорске, в Народном университете. Я им заинтересовался как человеком с большой эрудицией в области сектантских движений, типом интеллигента, живущего в народе. Встречался с ним со времени нашего знакомства тогда, когда бывал на Кавказе в 1926, 1928, 1930 гг. Один раз он был у меня в Москве. Говорили мы обычно о сектантстве, по ряду религиозных вопросов и о его прошлом. Я его неоднократно убеждал писать книгу о его жизни. Он мне иногда писал в ответ на мои письма, когда приходилось ехать на юг. По религиозным и мистическим вопросам он мне никогда не писал, за исключением одного случая, когда он мне написал о группе «свободных пятигорских христиан». В связи с чем это было — сейчас не помню. Очевидно, я его расспрашивал об этом. Какой-либо рукописной литературы я ему не пересылал. Давал только один раз в 1930 г. книжку «Антитезы».

8. По вопросу об Ордене тамплиеров и розенкрейцеров. По вопросу об этом Ордене заявляю, что только один раз, в 1928 г., в Кропоткинском музее слышал о том, что в Москве у арестованных анархистов спрашивали об Ордене тамплиеров. Больше о нем (т.е. Ордене) никогда ничего не слышал. Сам я в нем не состоял, это утверждаю категорически. В какой-либо другой нелегальной организации также не состоял.

Протокол мною прочитан, записан с моих слов.               Н.Проферансов

Поправка: Слышал об Ордене в 1926 г., а не в 1928.

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 6, л. 479-481]

ПОКАЗАНИЯ ПРОФЕРАНСОВА Н.И. 18.09.30 г.

В изменение моих показаний сообщаю: весной этого года ко мне домой заходил вместе с БОГОМОЛОВЫМ Николаем Константиновичем ЛАДЫЖЕНСКИЙ Николай Алексеевич побеседовать на оккультные темы. В эту беседу у меня создалось впечатление, что он, т.е. ЛАДЫЖЕНСКИЙ, искал встречи с людьми, которые бы открыли ему возможность получения магического знания. Он говорил, что ищет знаний, которые бы дали ему в руки тайные силы природы. Повторял несколько раз: «Вы сами знаете, чего я ищу». Я ему со своей стороны указывал, что такого знания у меня самого нет и, с моей точки зрения, представляется гораздо более ценной работа над тем, что бы улучшило социальную жизнь человечества. Это и было основное содержание нашего разговора. Отдельных фраз я не помню. Ушел от меня ЛАДЫЖЕНСКИЙ определенно недовольным. По просьбе БОГОМОЛОВА я дал ЛАДЫЖЕНСКОМУ письмо к ЧАГЕ Якову Трофимовичу личного характера о содействии при устройстве ЛАДЫЖЕНСКОГО в Сочи. Письмо я адресовал Я.Т.ЧАГЕ.

ВОПРОС: Почему ЛАДЫЖЕНСКИЙ пришел именно к вам с вопросом о том, как получить высшие и тайные знания?

ОТВЕТ: Я думаю, что это была идея БОГОМОЛОВА, который знает, что я занимаюсь вопросами духовной культуры. В связи с этим он и привел ко мне ЛАДЫЖЕНСКОГО.

ВОПРОС: Было ли в письме к Я.Т.ЧАГЕ указано, что ЛАДЫЖЕНСКИЙ интересуется такими же, как и вы, вопросами?

ОТВЕТ: Нет, не было.

ВОПРОС: Почему письмо было адресовано ДЕШЕВОЙ Н.З.?

ОТВЕТ: Письмо было адресовано Я.Т.ЧАГЕ. Я не хотел говорить об этом раньше, т.к. не хотел лишний раз компрометировать БОГОМОЛОВА, т.к. я считаю, что когда в поле зрения ОГПУ находятся люди, то всякие связи с ними компрометируют людей, с ними связанных.

Протокол мною прочитан, записан с моих слов правильно. Н.Проферансов

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 6, л. 483-483об]

ПОКАЗАНИЯ ПРОФЕРАНСОВА Н.И. 29.09.30 г.

В Нижнем Новгороде я никого не знаю. Упомянутые фамилии БАШКИРОВА, ВЛАДИМИРОВА и РАЕВСКОГО[42] — не знаю, не слышал. Ни к какому ордену отношения не имею и в таковом не состоял. БОГОМОЛОВА я знаю, знаком с ним как с анархистом, встречался я с ним в Кропоткинском Комитете, и бывали друг у друга дома. СОЛОНОВИЧА я знаю много лет, около 12 лет, бывал у него на квартире и он у меня. Встречался также в Кропоткинском музее. БЕМА я знаю несколько лет, встречался с ним в Кропоткинском музее, состоит ли он в Ордене — я не знаю. УЙТ- ТЕНХОВЕН И.Н. я знаю, кажется, по работе в Энциклопедии, куда она заглядывала по каким-то делам. Встречался я с ней очень редко, бывал у нее один-два раза. Состоит ли она в Ордене — не знаю. С полной категоричностью заявляю, что ни в каком Ордене не состою и к нему никакого отношения не имею.                                                                                                           Н.Проферансов

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 6, л. 485] говорил с ним по вопросам теории анархизма. Но никаких попыток приобщить ЧАГУ к какому-либо анархическому кружку или группе я не делал, потому что вообще такой работы не вел. Летом 1926 г. я был недели две в Красной Поляне, где видел ЧАГУ. Мы совершали с ним прогулки по горам. В 1928 г. осенью я жил в Хосте, принимал ванны в Мацесте, несколько раз мы виделись с ЧАГОЙ, беседовали. Беседы с ним касались вопросов религиозного характера, сектантства, в частности течения так называемых «добролюбцев». Я его расспрашивал о мировоззрении хлыстов, бе- лоризцев и других сектантских групп. Когда ЧАГА был в Москве, мы с ним вместе пошли на публичное заседание в Вегетарианском обществе, посвященное Л.Н.Толс- тому. Н.З.ДЕШЕВУЮ я впервые увидел в Красной Поляне в 1926 г. Ни на какие религиозные и политические темы я бесед с ней не вел.    Н.Проферансов

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 6, л. 484]

В КОЛЛЕГИЮ ОГПУ заключенного в Бутырской тюрьме подследственного Николая Ивановича ПРОФЕРАНСОВА (кам. 71, кор. 16)

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу Коллегию ОГПУ при решении вопроса обо мне учесть мою революционную работу при старом режиме. В 1902-04 гг. я вел социал-демократическую пропаганду среди учащихся, ремесленников и рабочих г. Тулы. В октябре 1904 г. я был арестован в Варшаве при попытке провезти за границу письма тульской с.-д. организации. Был привлечен к делу Тульского комитета РСДРП и просидел в тюрьме 6 месяцев. Процесс был ликвидирован революцией 1905 г. В лето 1905 г. был пропагандистом в Димиевском районе Киева, принимал участие в событиях 1905 г. в Москве. В дни декабрьского восстания строил баррикады в районе Владимиро-Долгоруковской улицы. Многократно был под обстрелом, участвовал, в частности, в защите баррикады на углу Садовой и Владимиро-Долгоруковской улиц у аптеки Рубановского. В 1906 г. в моей комнате помещался штаб военной организации РСДРП. В 1907 г. я и жена моя, Ефросинья Михайловна ПРОФЕРАНСОВА, работали в нелегальной типографии военной организации в Балканском переулке возле Сухаревки, печатали газеты «Казарма» и «Солдатская жизнь». В 1908-09 гг. я вел революционную работу в Замоскворецком районе и на Прохоровской мануфактуре, в связи с чем в марте 1909 г. был арестован и предан суду Судебной Палаты. До суда и после него просидел год в Таганке. В 1912 г. издавал в Москве рабочий еженедельник «Мир».

В этот период московским Охранным отделением ко мне был приставлен специальный провокатор Адриан ЗЕМСКОВ. В феврале 1917 г. я был в числе солдат-революционеров 1-й запасной артиллерийской бригады в Москве, заявивших о переходе артиллерии на сторону революции. В июле 1917 г. был редактором газеты «Солдат-гражданин», проводил в редакции большевистскую линию. Ушел из редакции, когда эсеры и меньшевики временно получили в ней перевес. В октябрьские дни был секретарем Благуше-Лефортовского районного Совета и принимал участие в военной работе и всех событиях этого периода. Летом 1918 г. по поручению Совета пробрался через фронт в район, занятый чехословаками возле Чистополя, где были расположены московские детские колонии, с целью передать деньги оторванным от Москвы колонистам. Выполнил поручение и затем вынужден был бежать от словаков за 15 минут до ареста, за которым последовал бы мой расстрел.

В связи с теперешним моим делом я категорически заявляю, что, несмотря на расхождения мои с коммунистами в области миросозерцания, я по-прежнему стою на платформе международной пролетарской революции. Я категорически заявляю, что за все эти годы не вел никакой устной политической работы, направленной против советской власти, не написал против нее ни одной строчки, не распространял анархической литературы. Симпатии мои к анархизму были платоническими и теоретическими. Следствие не установило и, по существу, не могло установить, чтобы я получал от каких-либо лиц или коллективов какие-либо политические директивы или давал такие директивы кому бы то ни было.

В русском революционном движении и мне принадлежит некоторая доля усилий и страданий. Полагаю, что эта доля значительно перевешивает факты, которые действительно могут быть вменены мне в вину в настоящем моем деле. Поэтому я прошу Коллегию ОГПУ мое дело прекратить и отпустить меня на свободу.

27 декабря 1930 г.                                                                  Н.Проферансов

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 6, л. 487-488]

РУСОВ Николай Николаевич

(1884 —после 1942)

Русов Николай Николаевич родился в 1884 г. в г. Серпухове, в семье бухгалтера. В 1916 г. он закончил историко-филологический факультет Московского университета, затем учился в Алексеевском военном училище в Москве. 15.08.19 г. добровольно вступил в Красную Армию, в ПУР, и по 1922 г. служил в разных военных частях и политотделах лектором и инструктором. Демобилизовался в 1922 г. С тех пор работал как литератор; в последнее время — сотрудник редакции журнала «Совхоз». К моменту ареста разошелся с первой женой, Софьей Васильевной Никитиной, с которой осталась дочь Татьяна, 1916 г. рожд.; вторая жена — Стрижкова Клавдия Тихоновна; сестры — Анна Николаевна Русова и Ольга Николаевна Разумова.

За время советской власти был арестован дважды. Первый раз — в октябре

1919 г. за участие в Федерации анархистов (считал себя анархистом с 1904 г.); находился в заключении около двух месяцев. Второй раз — 20.06.27 г. На допросе от 27.06.27 г. Н.Н. Русов показывал:

«В 1920 г. состоял в Московском союзе анархистов около года. После этого ни в каких федерациях не состоял. Мои политические убеждения в настоящее время — анархо-индивидуалист. Из анархистов я знаю Борового, Алексея Солоновича. В сборнике, печатавшемся издательством «Голос Труда» в память 50-летия Бакунина, напечатана моя статья о славянстве и анархизме за моей фамилией. Кто принимал участие в сборнике — не знаю. Я дал статью по приглашению Борового, который дал мне тему. Кроме того, мною написана по анархизму книга критики анархизма, «Андрей Белый и социал-демократия» в журнале «Перевал» за 1907 г., № 10; в газете «Анархия» статья «Кропоткин и Штирнер», «Толстой против Толстого», «О Надсо- не» и ряд статей по эстетике; «Бакунин как образ» в сборнике о Бакунине и славянофильстве. В 1920 г. в клубе на Тверской, 19, читал лекции по искусству. Ко всякой нелегальной анархической деятельности я отношусь отрицательно, т.к. я против какой-либо деятельности, могущей принести тот или иной ущерб советской власти. В случае нападения на советскую власть со стороны международной буржуазии я, безусловно, буду бороться за советскую власть.

Вообще я никакого отношения к анархическому движению не имею, а лишь интересуюсь анархизмом в его историческом развитии. Репрессии, применяемые сов- властью к анархистам, ведущим работы против соввласти, или так или иначе причиняющим соввласти вред, считаю правильными. В 1922—1923 гг. я читал свои повести и лекцию «Борьба иерархов на развалинах Русской церкви» в Свободной трудовой церкви в Юшковом переулке, возглавляемой Соколовым. Показания правильны, мною прочитаны. Н.Н.Русов [ЦА ФСБ РФ, Р—16233, л. 6об — 7]».

Последнее обстоятельство — лекция в Свободной трудовой церкви, — по-видимому, и вызвало арест Русова в 1927 г., поскольку в своем заключении следователь Белышев подчеркнул, что «материалами дела причастность гр. Русова к церковным организациям не установлена», на основании чего полагал дело прекратить, а Русова освободить.

Третий раз Русов был арестован в ночь с 11 на 12 на своей квартире. При обыске были изъяты рукописи, документы, переписка, а он сам помещен в Бутырскую тюрьму. Но уже 16.09.30 г. после одного допроса Русов был освобожден, дав, как замечено, «письмо в печать о разрыве с анархизмом». Постановлением Коллегии ОГПУ

13.01.31 г. по делу «Ордена Света» дело Н.Н.Русова было прекращено, однако для него и этот кратковременный арест обернулся драмой, поскольку уже в декабре 1930 г. он обратился к уполномоченному 1-го отделения СО ОГПУ В.М.Сазонову с письмом следующего содержания:

Москва 57, 2-й Таракановский, 8 Николай Николаевич Русов Уважаемый товарищ Сазонов!

1-го декабря сего года Тройка ЦК по чистке Совнархоза при ЦК РКИ СССР под председательством тов. ЖУКА подтвердила решение ЦК РСФСР о снятии меня с работы по 1-й категории. Таким образом, я получаю «волчий паспорт» по обвинениям или вполне необоснованным, или вполне мною разъясненным только за то, очевидно, что я еще в 1917 году издал брошюру в защиту анархизма, от которого давно отказался. Это чудовищно несправедливо в отношении человека, безупречно служившего в Красной Армии и в Сельхозгизе, никогда не мыслившего и не совершившего ничего антисоветского даже в качестве анархиста, уже прошедшего основательную чистку в Союзе писателей и, наконец, полностью выяснившего свои убеждения и свою работу Вам 16.10.30 г. Я решительно морально потрясен таким результатом и не могу поверить, чтобы в Советском Союзе было возможно подобное пренебрежительное отношение к честному советскому писателю и гражданину, который сам отказывается от своих неправильных убеждений и с великой готовностью начал служить делу социалистического строительства в редакции журнала «Совхоз».

Отменить решение Тройки имеет право нарком или замнаркома РКИ СССР. Я ходатайствую через Вас перед ОГПУ представить настоящие соображения в вышеуказанные инстанции в целях полной отмены постановления Тройки или нового пересмотра моего дела.

Преданный Вам                                                                               Н.Н.Русов

10.12.30 г.

[ЦА ФСБ РФ, Р-33312, т. 7, л. 506-506об.]

Дальнейшая судьба Н.Н. Русова неизвестна, кроме того, что он был еще жив в 1942 г. (Сообщение Н.А.Богомолова).

ПОКАЗАНИЯ РУСОВА Н.Н. 15.09.30 г.

В 1919 г. при аресте мне никакого обвинения не предъявлялось, а по моим соображениям, он был связан с взрывом в Леонтьевском переулке. Арестован я был в Свердловске, во время службы в 3-й армии, освобожден по ходатайству Политотдела и после продолжал служить в армии до 1922 г. В 1927 г. был арестован и через две недели освобожден тоже без предъявления обвинения. Сидел полторы недели или неделю без допроса. Допрос касался международного положения об отношении моем к соввласти в связи с анархизмом. Знаю ли я что-либо о подпольной деятельности и как к ней отношусь? А затем о церковной организации «Свободная трудовая церковь», секретарем которой я был в 1924 г. Организация была разрешена правительством. От анархизма я отошел, и вообще интерес к анархизму у меня пропал в 1924-25 гг. под влиянием изучения марксизма, главным образом сочинения В.И. Ленина «Государство и революция». Сейчас никаких связей, теоретических и практических (организационных), с анархизмом и анархистами не имею. Деятельность анархистов против советской власти, если таковая деятельность существует, безусловно, осуждаю как вредную для социальной революции. Из анархистов я был знаком с БОРОВЫМ, БАРМАШЕМ, РОГДАЕВЫМ, СОЛОНОВИЧЕМ, ГОРДИНЫМ,

АСКАРОВЫМ, МЕДЫНЦЕВЫМ, ХУДОЛЕЕМ, ПАВЛОВЫМ Н.И. (еще его фамилия ПЕТРОВ). Всех их знаю с 1905 г. и по эпоху 1918—19 гг. С тех пор встречался редко и случайно. Мне известно, что БОРОВОЙ, БАРМАШ, РОГДАЕВ высланы. Знаю это от жены РОГДАЕВА, являющейся дальней родственницей моей первой жены. Знаю, что СОЛОНОВИЧ является теософом или антропософом, но конкретных данных о его деятельности не имею. С ним в этом году встречался раза два на улице, но разговоров на анархические темы не вели. Обещался я к нему как-нибудь зайти, но до сих пор не удалось. На квартире у СОЛОНОВИЧА бывал году в 1924—25. Разговор был по вопросу внутренней борьбы между разными анархическими фракциями в Кропоткинском музее, в результате которой победа оказалась на стороне мистиков. Тогда из музея вытеснили БОРОВОГО и других, считающих анархизм с мистикой несовместимым. В этом разговоре я являлся только слушателем, но высказал свое мнение, что наследство Кропоткина мистикам ни в коем случае не должно принадлежать, т.к. сам Кропоткин был позитивистом и натуралистом. Моей оценкой СОЛОНОВИЧ остался недоволен.

Мистикой, оккультизмом, теософией, учением йогов я интересовался в 1911-12 г. по литературе, но никогда ни в каких обществах, ни в тайных, ни в явных, не участвовал. В настоящих условиях советской действительности эти учения я считаю идеологически вредными, но думаю, что по своему отвлеченному малодейственному и философски запутанному содержанию таковые серьезного успеха у трезвой трудящейся массы иметь не могут. Борьбу соввласти с подпольной пропагандой вышеуказанных течений, а также анархизма, считаю правильной.