А. А. Солонович. Критика материализма (2-й цикл лекций по философии) 1 страница

Документы архивно-следственных дел, хранящихся в архивах ФСК РФ, дают представление об Ордене и его деятельности в целом, знакомят с людьми, входившими в рыцарские кружки (отряды), позволяют понять их умонастроения, увидеть характеры, но оставляют в стороне все то, что питало их жизнь, деятельность, формировало их судьбы: лекции по истории философии, религии, культуре, легенды, которые они выслушивали на орденских собраниях и содержание которых обсуждали, а также многое другое, что по большей части оказалось утерянным или уничтоженным органами ОГПУ.

Всё ли?

Меня не покидает надежда, что из недр секретных архивов бывшего ОГПУ- НКВД-НКГБ-МГБ-КГБ будущим исследователям духовных движений в России удастся получить хотя бы часть рукописей, изъятых у репрессированных, которые откладывались в специальном рукописном фонде этого заведения. О существовании такого обширного хранилища, куда на протяжении десятилетий поступала изымаемая в процессе обысков рукописная и печатная литература по оккультизму, философии, тайноведению, а наряду с ней и собственные сочинения мистиков и оккультистов, свидетельствуют случайно сохранившиеся в некоторых архивно-следственных делах расписки, а также факты отказа в возвращении потомкам репрессированного изъятых у него рукописей под предлогом их все еще «секретности». Между тем, открытие подобных секретных фондов, представляющих в настоящее время исключительный научный и культурологический интерес для изучения и развития отечественной духовной мысли, могло бы послужить толчком к изменению в лучшую сторону того религиозно-философского брожения, которое наблюдается сейчас не только в России, но характерно и для всего остального мира, особенно если вспомнить, что именно Россия в первой четверти XX века обозначилась в качестве ведущего центра мировой культуры духа.

Напомню один только факт. Так, на протяжении всего последнего столетия развитие европейской философии (подразумевая под этим традиции, а не географию) происходило в русле, предопределенном именно русскими философами прошлого (В.С.Соловьев) и начала нынешнего века (Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, В.В.Розанов, П.А.Флоренский, Л.Шестов и др.). Влияние этих мыслителей на своих современников и (теперь это можно утверждать) на последующие поколения оказалось тем более важным, что они, по существу, впервые вывели философию нового времени из тупика позитивизма, показав возможность ее дальнейшего развития на пути сближения и взаимопроникновения (оплодотворения) современной науки и мистики - того самого направления, которое в первую очередь подвергалось преследованию в советской России.

Но если сохранность этих бесценных фондов в архивах бывшего ведомства политического и идеологического сыска все еще остается под вопросом, то гораздо большую надежду оставляют перспективы поисков в государственных и частных собраниях.

Одной из таких счастливых находок стало открытие второго цикла лекций

А.А.Солоновича, известного под названием «Критика материализма», посвященного основам анархо-мистицизма, который он читал на протяжении 20-х гг. в орденских кружках тамплиеров и, видимо, в подготовительных (к Ордену) кружках студенческой молодежи, интересовавшейся теорией анархизма и вопросами идеалистической философии. Его задачей было противопоставить традиции идеализма (гностицизма в его современном преломлении) тому вульгарному материализму, курс которого студенческая молодежь была обязана изучать во всех учебных заведениях СССР. Этот цикл лекций, как можно полагать, перепечатанный в свое время

В.Н.Любимовой, проходившей по делу «Ордена Света», по ряду упоминаний в тексте должен был предваряться циклом «Элементы мировоззрения» и предшествовать третьему циклу лекций, целиком посвященных восточной философии. Несмотря на то, что части курса обозначены «главами», стиль изложения и отдельные лакуны, содержавшие слова и обрывки фраз, свидетельствуют, что перед нами стенографическая запись, не подвергавшаяся серьезной авторской правке. Открытие машинописи в фонде анархиста А.А.Борового (РГАЛИ, ф. 1023, оп. 1, ед. хр. 949), арестованного и высланного из Москвы летом 1929 г., позволяет датировать данный экземпляр временем не позднее начала 1929 г., когда произошел окончательный разрыв между А.А.Боровым и А.А.Солоновичем, т.е., скорее всего, периодом 1924-1925 гг., временем наиболее активной лекторской и орденской деятельности Солоновича.

Удастся ли в последующем разыскать тексты остальных двух циклов, покажет время, хотя вполне возможно, что они точно так же ожидают своего открытия и лежат неопознанными в уже описанных чьих-то фондах в государственных архивохранилищах. Что же касается данного цикла, то он, как мне представляется, играл в начальных кружках анархо-мистиков такую же роль, как легенды - в «рыцарских» кружках более высокого плана. Знакомясь с этим текстом, можно заметить, что он совсем не легок для восприятия, требует обширного комментария, но в данном случае я считал своей обязанностью его возможно скорейшее опубликование в том виде, как он дошел до нас, полагая, что им смогут детально заняться уже специалисты- философы, тогда как моей задачей было дать своего рода «ключ» к пониманию того, о чем шли споры на допросах между подследственными и следователями и какие доводы использовал А.А.Солонович, переводя политические устремления анархической молодежи на стезю строительства личности и служения обществу.

А.Л.Никитин

КРИТИКА МАТЕРИАЛИЗМА Глава 1-я.

Я начну с того, что является источником марксизма, начну с Гегеля. Для Гегеля весь мир, все бытие, было проявлением мирового духа, становлением этого мирового духа в бытии. Мировой дух проявлял себя, и в этом процессе проявления он как бы противопоставлял себя самому себе и, таким образом, сам себя познавал. Процесс становления мирового духа был поэтому процессом самопознания мирового духа, самопознаванием его. Процесс этот по существу - процесс, происходящий в сознании, хотя бы в сознании мирового духа.

Как же происходил этот процесс? Он происходил так: мировой дух как бы мыслил, и его мысли, его идеи были в то же время вещами-бытием. И если мы подойдем к этому процессу с точки зрения мирового духа, то ведь только он один своим космическим сознанием, своими «мыслями существовал». Он был один и в процессе мышления как бы говорил с самим собою. Он вел с самим собою беседы, и его речь- монолог превращалась в процессе осознавания им самим в диалог с самим собою. В диалоге с самим собою он выявлял свое собственное бытие.

Как происходит диалог? Если мы возьмем Платона, посмотрим его диалог, его диспутирующий диалог, то увидим, что диалог развивается таким образом: один из спорящих утверждает какое-нибудь положение; его противник указывает положение противоречащее; происходит спор, а в результате спора они приходят к заклю- чению, которое включает в себя все, что было верного и у одного из спорящих, и у другого. Если мы назвали положение одного - тезисом, другого - антитезисом, то полученный результат будет называться синтезом. Мировой дух говорил сам с собою, он высказывал мировые космические мысли, которые и были «бытием». Это бытие становилось, оно происходило из мышления мирового духа. Это мышление развивалось диалектически. Таким образом, и то бытие, которое выявлялось в становлении, в процессе мышления мирового духа, происходило диалектически.

Процесс развертывался, становился, и в этом процессе мысли мирового духа развертывали свое содержание, выявляли то, что в этих мыслях заключалось. Это развертывание мысли можно было назвать эволюцией. Ибо развертывание и значит «эволюция». Эволюция была раскрытием того внутреннего содержания, которое было в мыслях мирового духа, и мы могли бы сказать, что мировые мысли носили в себе потенцию (возможности) действительности. Эти возможности были как бы завернуты, скрыты в этих мыслях, и они развертывались в бытии. Мир становился.

Совершенно ясно, что диалогический процесс, процесс диалектический, есть процесс прежде всего логический. Совершенно ясно и то, что само понятие противоречивости есть понятие логическое. Мы не будем иметь никакого представления о противоречивости, если уйдем из логики. Понятия противоречивости нигде больше нет, кроме как в логике. Мы не можем сказать, что понятия «вперед» и «назад» противоречивы; мы не можем сказать, что противоречивы понятия «тепло» и «холод», потому что они не исключают друг друга, существовали и могут существовать друг с другом. Противоречивость есть существенно логическая категория, и как таковая она присуща диалектическому процессу. Так как логика неразрывно связана с мышлением, то данный процесс есть сугубо процесс мышления. Процесс диалектики есть и только и может быть процессом сознания, происходящим в сознании же.

С этой точки зрения совершенно ясно, что всякая идея, которая мыслилась мировым духом, включала в себя свое содержание, и это содержание мыслилось в этой идее. Процесс эволюции есть становление содержания, и имеет тот смысл, что то, что раньше только мыслилось, приобретало бытие: мыслимое становилось сущим. Этот переход и назывался эволюцией. Так, с точки зрения Гегеля, происходил процесс развертывания, эволюции мира, совершавшийся во времени. А так как это был процесс логический, то Гегелю действительно удалось в гениальной концепции соединить логику и время.

Само по себе время не имеет никакого отношения к логике, навсегда застывшей и раз навсегда данной. «А» есть то-то и то-то; «А» не есть «Б»; человек смертен. Это положения раз навсегда данные, никакого отношения ко времени их точность и ложность не имеют. Таким образом, процесс исторический, который был эволюцией, и логика оказываются связанными вместе. Этот логический процесс нахождения истины был Гегелем как бы проецирован во времени. Его можно формулировать так: логические положения находятся вне времени. Выводы, которые можно сделать из этих логических предпосылок, тоже находятся вне времени, но переход от посылок к следствиям развертывается.

Истина становится, истина творится в истории, - так учил Гегель. Из этого вытекало то знаменитое положение Гегеля, что разумное - действительно, ибо то, что мыслил мировой дух, становилось действительностью и, стало быть, то, что происходило из разума, делалось действительным. Отсюда вывели, что все сущее разумно, а стало быть, всякая гадость, подлость, раз она суща, то разумна. Сущее есть лучшее из того, что есть, ибо оно разумно. Наша вселенная есть лучшая из вселенных, и хотя, может быть, и возможна другая вселенная, но она только будет.

В раздумьях мирового духа мировой дух становится над нами, а мы оказываемся только мыслями мирового духа, и когда дух приходит к какому-либо заключению, то совершаются те или другие события. Отсюда следует фатализм и оправдание того, что есть. Другими словами, из этого гегельянство выводило оправдание порядков данного социального строя. Так, правое крыло гегельянства оправдывало германскую реакцию, и Гегель даже носил название официального мыслителя германской консервативной дворянской группы. Но в то же время в Германии развился колоссальный протест против этих порядков, ибо эти порядки были невыносимы, так как все немецкие князьки и царьки невероятно угнетали народные массы.

Большая часть немецкой интеллигенции выросла на протесте против этих порядков, и когда она встретилась с гегельянством как апофеозом оправдания этой действительности, то она почувствовала, что нужно отбросить все то, что дается как вывод правым гегельянством. Нельзя жить с оправданием мерзости. Вы знаете Белинского, который, став гегельянцем, оправдал русскую действительность, и вы помните, как против этого протестовал Бакунин, что повело к тому, что Белинский отказался от своих положений. На кого же было опираться? В Германии интеллигенция в знак протеста против этой философии обратила свои взоры на революционную Францию, где прошла революция, прошла и реакция, но традиция невольно заставила обратить свои взоры к тому, кто подготовил эту революцию. А там были энциклопедисты-материалисты, и к ним обратились взоры интеллигенции Германии.

Материализм, который был дан в примитивной форме Гольбахом, Ламетри и другими, немецкая интеллигенция, воспитанная на таких мыслителях, как Кант, Шеллинг, Фихте, Гегель, применить не могла; она не могла с таким философским багажом опереться на вульгарный французский материализм, не пересмотрев его обоснования. Нужно было что-то делать, как-то его переработать. И вот начинаются попытки, отказавшись от прежних выводов гегельянской философии, сохранить основу, данную Гегелем, которая кажется существенной и необходимой. Для этого, казалось, нужно было отбросить идеализм, отбросить мирового духа, но сохранить диалектику, ибо она говорила о процессе развертывания, стало быть, она говорила о том, что на смену старому, скверному, должен прийти другой, противоположный прежнему строй, новый блаженный строй. На Гегеле основана была отныне идея революции, и гегельянство становится теперь образцом хорошего тона в революционных кружках.

Представителями этой революционности стали взгляды материалистов Франции, которым была придана обработка чисто гегельянская. На этом создается вся эпоха, революционная эпоха, в главном подготовившая 1848 год. На этом воспитался и Белинский, и Бакунин, и целый ряд других - на объединении, с одной стороны, Гегеля, а с другой - французских материалистов. В Германии этот процесс растянулся чуть ли не на сто лет, оттуда перешел к нам, и мы повторяем его, так как революция у нас прошла ту же школу. К сожалению, мы граничим не прямо с Францией, а с Германией, и все, что мы получаем, мы получаем из вторых рук. Так мы получали германских царьков и жандармов, и германский социализм, и германскую идеологию, и эта идеология была идеология Гегеля и французских материалистов.

Гегель как таковой, благодаря известным особенностям, впитан был социалистической мыслью, а материализм, кроме того, и либеральной мыслью. Отсюда два течения: материалистическо-либеральное и марксистско-диалектический социализм. Теперь нам нужно посмотреть, чему же учил материализм.

Материализм учил совершенно грубым, наивным представлениям о материи как одной основе мира, как одной мировой субстанции. Этот материализм был протестом против нелепостей официального мистицизма в лице протестантской и католической церквей, которые заключили союз с государством и в этом союзе служили самой ужасающей реакции. Материализм, который бил по идеализму, бил и по официальному церковному мистицизму, являвшемуся врагом даже самого ничтожного слуги либерализма. И в то время как религии в устах официальных ее представителей, в то время как идеализм в устах чиновнической, реакционно настроенной интеллигенции говорили о мирах иных и фантастикой иных миров прикрывали ложь и мерзость окружающего, материализм говорил: не смотри на миры иные и не надейся на них; здесь ты должен устроить свою жизнь, и если ты не вырвешь из рук сильных хотя бы мизерного счастья, то его больше никогда не получишь.

В этом сила материализма. Это он говорил обездоленным, париям, о том, что они также имеют право на счастье; он был революционен, ибо он говорил тем обездоленным массам, которыми помыкали, которых эксплуатировали и которых он звал к свободе, равенству и братству. Вот почему революционная германская интеллигенция схватилась за материализм. Так создалось новое гегельянство - Фейербаха, Штирнера, Маркса, Штрауса.

Что же дается в этой новой гегельянской философии? Там пытаются, взяв от Гегеля его диалектический метод и идею развертывания, в то же время создать основание им в материи, откинуть мирового духа. И вот Фейербах пишет свои книги, где он по-своему, чисто материалистически истолковывает старое древнее положение, высказанное еще Фалесом, а потом Парацельсом, что «человек есть то, что он ест». У Парацельса это звучало так, что человек не одним хлебом живет, а целым рядом мыслей, переживаний; он есть то, чем он питается физически, душевно и духовно. У Фейербаха это выразилось грубо материалистически, так как сюда было присоединено и старое средневековое положение, формулированное Локком: нет ничего в разуме, чего не было бы в чувстве. Все это дало возможность обосновать материализм и придать ему более благородный вид, чем у материалистов Франции.

Перейдем к Марксу.

Маркс отбросил мирового духа и на его место поставил материю. Он говорил: «Гегель поставил мир на голову, а я его перевернул и поставил на ноги». Материя в процессе историческом как бы развертывается. Это процесс диалектический. В процессе материя эволюционирует, прогрессируют ее формы, и в человеческом обществе прогресс выявляется в том, что самые основные потребности суть потребности материальные. Они представляют собой базис, а среди второстепенных причин, среди «надстроек», особенно важны научные надстройки, т.к. здесь материальные потребности создают силы производственные, они разбивают общество на группы, от них зависит разделение людей в зависимости от занимаемых ими мест в производстве. Эти группы суть те классы, о которых говорится в Коммунистическом манифесте.

Коммунистический манифест начинается словами: «История доныне существующего общества есть история борьбы классов». Один класс борется с другим, отрицает его, становится на его место, но берет от него то, что ценно для жизни, и таким путем от тезиса одного класса, через антитезис другого история идет к синтезу, который снова становится тезисом, и т.д. Так диалектически совершается развертывание, так в процессе истории совершается развертывание человеческого общества. Отсюда вытекает, конечно, необходимость революции, и Марксу казалось, что одним этим он доказал необходимость тех или других общественных форм. Он поставил эти формы как обоснованные закономерностью, он создал науку истории и научный социализм.

Если мы позволим себе углубиться в эту концепцию, то нас поразит следующее: представим себе, как мыслилась материя в то время, да мыслится и теперь. Ее мыслили в виде атомистическом, но если принять эту точку зрения, если принять, что всё суть атомы и их комбинации, то вещи различаются постольку, поскольку могут различаться комбинации из этих атомов. В каждый следующий момент вещи, которые суть только комбинации атомов, переходят в другие вещи - в другие комбинации атомов. И так как материи не присуще сознание, а присуща протяженность, то диалектически процесс здесь невозможен, ибо не может одна комбинация противоречить другой - это бессмыслица.

Если взять комбинацию атомов в круге, например, или в треугольнике, то первая от второй не могут отличаться по принципу противоречивости, ибо могут существовать рядом, никакого противоречия здесь нет. Если нет никакой возможности прицепить к материи - к комбинации атомов - понятие противоречивости, значит, когда мы говорили о диалектическом процессе, приставляя его к материи, мы совершали явную нелепость, ибо категории диалога и монолога не могут быть приложимы к материи. Кроме того, процесс эволюции совместим только с теми положениями, которые связаны с раскрытием процесса перехода из мира небытия в мир бытия, в мир действительности. Но комбинация атомов не может развертывать ничего, что не заключается в ней, ибо комбинация атомов круга не эволютивнее, чем комбинация атомов, расположенных по треугольнику. Это нелепо - сопоставлять понятие эволюции и материи. Мы можем сказать, что были одни комбинации атомов, а потом получились другие, никакого понятия о развертывании вложить сюда нельзя. Но когда впоследствии пытались вместо понятия эволюции подставить понятие прогресса, что не одно и то же, ибо прогресс - это «идти вперед», а эволюция - «развертывание», то совершили новую нелепость, и когда, с одной стороны, создавали понятие об эволюции в научном социализме, а с другой - понятие прогресса в либерализме, то говорили ряд нелепостей.

Когда Михайловский и Лавров пытались создать формулу прогресса, они пытались найти хоть какой-нибудь смысл в самом по себе бессмысленном представлении о процессе, о «ходе вперед», без указания, что считать «передом» и что «задом». Отсюда они пришли к субъективному методу в социологии. Для меня прогрессом является, когда человек превращается в обезьяну, а для другого - наоборот. Где же тот судья, который мог бы рассудить, кто прав и кто не прав? Это понятия субъективные.

И так как Лавров и Михайловский не могли по традиции отказаться от предрассудков материализма, то им пришлось исправлять и придать какой-то новый смысл старым положениям. Но ясно, что ни понятие прогресса, ни понятие эволюции не приложимы к материи. К комбинациям мы можем подходить как угодно, но почему одно должно быть следствием другого - совершенно неизвестно. Ту же окружность я могу сжать и разделить как угодно и любую фигуру могу назвать прогрессирующей в любую другую. Нелепо предприятие придать материи свойство, которое присуще сугубо только духу. Таким образом, мы видим, что ни диалектика, ни эволюция, ни прогресс никакими имеющими смысл путями не могут быть сопоставлены с материей; что же касается путей бессмысленных, то сопоставление делаются, но так как в последнем случае ищут не истины, а власти, то не все ли равно, чем одурманить массы; что ни бессмысленнее, то и лучше - гипноз тем сильнее, чем нелепее его содержание... Так марксизм превращается в орудие массовой гипнотизации и в качестве такового становится в руках демагогов «теорией массового действия» и «философией истории».

Понятие эволюции заключает в себе представление о чем-то, чего еще нет, но что будет, что станет, что становится, чего еще нет в бытии, но что существует в возможности вместе с необходимостью своего собственного проявления. Из небытия оно развертывается в бытие. Таков, например, процесс прорастания семени. В семени дано в возможности все растение, и это растение вырастает из семени, проходя определенные фазы, необходимо обусловленные в своей последовательности. Можно сказать, что в семени перед нами все растение, ибо из данного семени разовьется только определенное растение. Это растение суще уже теперь, тут же, где и семя, но семя суще в бытии физической действительности, а растение суще в бытии какой-то другой действительности, и только со временем «станет» бытием в той же физической действительности, как и семя.

Ничего подобного нет и быть не может в случае материальных атомов, ибо там мы имеем только комбинации пространственно расположенных атомов, т.е. конфигурации атомов. Данная конфигурация может быть переведена в другую конфигурацию только силами внешними по отношению к самой конфигурации, и притом так, что никакой внутренней, непосредственно данной зависимости между двумя конфигурациями указать невозможно. Конфигурация не может развертываться из другой конфигурации, она может только «деформироваться» в другую конфигурацию. Если конфигурация «А» деформируется в конфигурацию «Б», то пока существует конфигурация «А», конфигурация «Б» еще не существует, ибо «А» может деформироваться с таким же успехом в конфигурации «В», «Г», «Д» и т.д., тогда как из данного семени может вырасти только определенное растение, и никакое другое.

Только что приведенные примеры важны нам не сами по себе, а лишь поскольку они оттеняют смысл понятия эволюции как таковой. Если существует только материя, то действительность едина, нет перехода от одной действительности в другую, а стало быть, нет и становления, нет и эволюции.

То же можно сказать и в случае признания за единую субстанцию субстанции духовной, и потому чистый материализм и чистый идеализм не могут достигнуть до представления об эволюции: у материалистов эволюции нечего развертывать, а у идеалистов некуда развертывать. Точно так же не могут чистый идеализм или чистый материализм достигнуть до представления о прогрессе, так как и тут, и там невозможно определить «перед» и «зад». Таким образом, мы видим полную несостоятельность марксизма в этих основных его пунктах, но, переходя к дальнейшему исследованию, мы отнюдь не предрешаем тех выводов, к которым можем прийти в положительной стороне настоящей работы.

Чистый идеализм, как и чистый материализм не историчны, т.к. для первого существует только вечность, а для второго - только миг. Идеализм считает реально существующим только то, что существует вечно, что существовало, существует и будет существовать. Значит, все дано сразу и раз навсегда: исторического процесса быть не может. Материализм считает реально существующим только то, что существует в данный момент, ибо прошлое уже не существует, а будущее еще не существует: исторического процесса также быть не может, ибо иначе пришлось бы признать, что бытие рождается из небытия, из ничего. Пришлось бы признать, что причины бытия лежат в небытии, т.е. что в небытии есть что-то, что определяет бытие, значит, небытие не есть небытие, но “что-то», то есть бытие. Но последнее противоречит первому, и мы приходим к заключению: материализм и история - представления несовместимые.

Но поскольку в условиях исторического момента, соответствующего эпохе образования идей «исторического материализма», историчность и материализм казались неизбежными основами революционности, а последняя была необходима, как воздух, для задыхавшихся от невероятной реакции масс, то «революционных дел мастера» наскоро набросали в котел народного недовольства все, что было попроще, погрубее, и сварили кашу марксистского миросозерцания, которой и до сих пор кормят умственных младенцев, забывая, что рано или поздно скажутся последствия питания лебедой и мякиной, что народ потребует настоящей пищи и наступит колоссальное банкротство.

В наше время мы присутствуем при этом банкротстве. Строить жизнь на белиберде невозможно, белибердой ее можно только разрушать. Так, марксизм не смог выдержать даже роли «нас возвышающего обмана» и, оказавшись обманом, в высшей степени унижающим и угнетающим рабочие массы, сделал дело ослепления этих масс, чтобы под конец пасть, «и падение его было великое», ибо оно выразилось в полном подавлении Великой Русской Революции.

Глава 2-я

Всякое познание, поскольку оно хочет быть познанием рациональным, принуждено оперировать логикой. Логика есть тот аппарат, то орудие, с помощью которого это познание совершается. В вопросе познания мы можем указать два момента: 1) субъекта познания и 2) объекта познания, - того, кто познает, и то, что познается. Мы будем называть этого субъекта и объект «гносеологическими», от слова «гно- зис» - познание, знание.

Значит, происходит процесс познания между гносеологическим субъектом и гносеологическим объектом.

Гносеологический субъект познает гносеологический объект, и это совершается путем логическим и в логических формах. Как только мы стали говорить о гносеологическом субъекте и объекте и о процессе познания, так сейчас же мы вступили в область относительного познания, но поскольку есть познание относительное, постольку в этом познанном совершается и утверждается какое-то отношение между субъектом и объектом познания. Это познание может совершаться, только если произошло разделение на субъекта и объект познавания. Пока этого разделения не произошло, не может быть и самого акта познания. Так, формы нашего познания предъявляют определенные требования к реально совершающемуся процессу познания. Мы не можем утверждать существования познания, если нет этого разделения, а если оно есть, это значит, что субъект и объект познания существенно различны между собой.

Представим себе, что человек радуется, представим себе, что его радость чрезвычайно сильна, что его радость охватила его целиком. Тогда, поскольку человек радуется, он не может познавать, ибо в процессе радования вместе сливаются и субъект, и объект; радующийся человек, поскольку он радуется, не есть познающий субъект, но только он стал познающим, он перестал радоваться или же если продолжает радоваться, то субъект познания, рождающийся в нем, отличен от субъекта, испытывающего радость. В человеке в этот момент как бы возникают два «Я», ибо не может человек в одно и то же время и радоваться, и познавать, так как радость уничтожает и поглощает субъекта и объект познания, а существование познания требует резкого отграничения субъекта от объекта, т.е. одно с другим несовместимо. Точно так же, если человек испытывает боль, то, поскольку эта боль его поглощает, он не есть познающий человек; поскольку же он начал познавать эту боль, он выделил себя как гносеологического субъекта, противопоставляя субъекту испытываемую боль, как объект.

Из этого следует, что если мы направим процесс нашего познания на самый акт нашего познания, то мы должны будем сказать, что в этом смысле и наше самопознание не может быть рациональным или, если оно рационально, оно не есть самопознание, ибо если бы в процессе самопознания мы познавали бы самих себя и свое познание рационально, то это значило бы, что субъект и объект разделены, а в данном случае мы как раз утверждаем их единство. Таким образом, если мы хотим говорить о самопознавании серьезно, хотим понимать, а не играть словами, для того, чтобы познать совершившийся акт познания, нужно что-то большее, чем рациональное познание. На плоскости же рационального познания мы можем опознать не самих себя, а свои атрибуты, как тело среди других тел, как испытывающее или делающее существо, но не можем себя познать в процессе самого познания как познающее существо. Из этого следует, что если я познаю себя телесно, то мое «Я», тот гносеологический субъект, который познает боль, не есть мое тело и не может быть построен из переживаний этого тела.

Если я познаю свои душевные стороны, свои эмоции, если я познаю себя как существо радующееся и как существо мыслящее рационально, то я, как гносеологический субъект, выделяюсь из плоскости душевного и прихожу к гносеологическому субъекту духовного порядка. Если бы я смог и здесь продолжить свое познание о процессе самопознавания, то я бы мог подняться и над духовной своей стороной, как требует представление о познании. Но последнее заключение было бы неверно, потому что когда я познаю себя как существо радующееся, страдающее и т.д., то я познаю себя и как существо познающее и в этом познании, как существо познающее, я сам познаюсь не рационально, и, стало быть, к нерациональным познаниям я не могу применить тех категорий, которые применимы только к познаниям рациональным. К познанию иррациональному неприменимы категории субъекта и объекта, но везде, где эти категории есть, мы будем иметь рациональное познание.