2020-09-28
127
В лирике Катьки Растягаевой не возникает вопроса «Зачем я пишу?», который мучал поэтов 1970-х гг. Пока современные поэты, пишущие на удмуртском языке, задают себе этот вопрос, находят ответ и транслируют его с помощью поэзии, Растягаева будто вовсе не ищет никакой ответ. Поэзия существует сама по себе, проходя через нее насквозь, почти не касаясь узнаваемых удмуртских реалий, не считая имени Италмас в стихотворении «Италмас в этот вечер снова пошла к реке...» (италмас — удмуртское название купальницы европейской, желтого цветка, являющегося символом Удмуртии). Героиня стихотворения — застывший во времени миф, олицетворение республики и ее постепенного духовного умирания.
И река каждый вечер топит ее венки,
Наполняя ладони илом, а тиною — позвонки.
И по тонким прозрачным венам ее распростертых рук
Полумертвые рыбы к полуживым плывут.
<...>
Италмас в этот вечер снова идет к реке,
Рассыпаясь прахом, как желтые пятна в ее венке. [1, с. 28]
И сама Италмас умирает, рассыпается прахом к концу стихотворения, и ее венок из цветков италмаса. Кроме этого, с удмуртскими поэтами ее роднит наличие заговорных мотивов. Ее лирическая героиня пишет о том, насколько хрупок внутренний мир личности, как холоден и беспощаден внешний мир ко всем проявлениям искренности.
|
|
|
«Liebe, liebe», – доносится со двора. Убирайтесь, поздно.
Где же ленточки ваши?
Где же косы?
Либо что это все – любовь? [1, c. 34]
Рефрен «Любовь. / Любовь», проходящий через все стихотворение, с одной стороны, выполняет сакральную функцию, с другой, напоминает, как пробуют новое слово, пытаясь дойти до его сути, понять значение. Героиня — молодая учительница, сама недавняя школьница, сохранившая в себе непосредственность и не понимающая, «как мы выросли так, что как будто не вырастали». Она смотрит с вниманием на своих юных учеников, одергивая себя «отпусти. / видишь, они умеют уже любить, / они уже знают, куда идти» [1, с. 27].
Повторы, напоминающие детские считалки, также рассыпаны по «Поэме шара». Во-первых, это конечно повторение и трансформация фразы «шар вращается» от части к части: «шар вращается заводной», «шар вращается не нами», «шар вращается не зря» и т.д. Во-вторых, это повторы внутри самих частей, например:
— Это просто?
— Слишком просто.
И всегда бывает поздно.
— Если поздно, то не рано?
— Если рано, то не рана.
<...>
Разбежались по делам,
Разделились пополам.
Разделились пополам:
Ты не тут и я не там. [1, c. 31]
Кроме прочего, «Поэма шара» — еще один пример крупной формы, произведения, разбитого автором на несколько частей и содержащего в себе сквозной сюжет. И при этом, едва ли не единственного в Альманахе, для которого сам автор определяет жанровую принадлежность. От части к
|
|
|
части Растягаева меняет ритм и размер, ссылаясь на известные детские считалки и песенки («Встаньте, дети, встаньте в круг», «Будет резать, будет бить / Все равно ему любить»), заканчивая каждую отсылку положением о состоянии пресловутого шара.
Напротив, большое место проблема поиска национальной идентичности занимает в творчестве Дарьи Нестеровой, ее автор исследует в стихотворении «Мне говорят, во мне существует русский...» Не в силах разобраться в своей национальной принадлежности самостоятельно, лирическая героиня прибегает к помощи сторонних наблюдателей, которые, однако, не облегчают ее поиски, а, наоборот, опровергают любое ее заявление.
Когда говорю, что полька,
твердят: «Не надо! Поляком был дед,
да и тот уже был не твой».
<...>
Когда говоришь, что русский,
в ответ: «Наверное, но что-то
ты не типичный, как будто и не похож». [1, с. 95]
Каждое высказывание рассматривает в отдельной строфе, а непонимание подчеркивает ломающимся ритмом и сбивающейся рифмой (или вовсе ее отсутствием: «С удмуртским хуже — широкие скулы / давно никого и ничем уже не удивят»). Лирическая героиня — это жертва глобализации («идешь такой гражданин планеты»), для которой становится важно примкнуть к определенному народу, определенной общности, чтобы избежать одиночества. Разрыв с многонациональными корнями она переживает также через отторжение от языка («И мог говорить бы, наверное, на всех языках, / но в устах один»). Здесь эту обреченность автор подчеркивает на формальном уровне, выводя двустишие в отдельную строфу и резко обрывая вторую строку. Ближе к концу героиня смиряется с тем, что не может четко причислять себя к какому-то определенному народу, признавая себя как общность различных наций («во мне существуют все») и соглашаясь на более широкие категории:
Думаешь: «Европеец, и то уж ладно.
Славянин — спасибо уж и на том». [1, с. 95]
И тем не менее, отдельно выделяет внутри себя «удмуртское» («Просто кто-то еле заметный, тусклый / но бесконечно нужный и видный мне»). Автор также делает акцент на особенностях удмуртского менталитета и замечает: пока в душе героини «без конца воюют» все нации, стремясь занять главенствующее место, «удмурт без конца тоскует <...> затем, что есть ему, что сказать». Отдельно стоит упомянуть и тот факт, что в самом начале стихотворения автор говорит о сущностях внутри героини не как об отдельных личностях, а о целых народах, со всеми стереотипными и обобщенным чертами: не «во мне существует удмурт» или «во мне существует поляк», а «народ удмуртский / и польский». Тем сильнее подчеркивается тоска одного отдельного удмурта в конце стихотворения, который, как и лирическая героиня, по сути, потерял связь со своим народом и остался в одиночестве.
Особое место в лирике Нестеровой занимает проблема творческого самоопределения, роли поэта в мире, которые раскрываются в стихотворениях «Ленин в церкви (сон)» и «Горбатые». Первое решено в ироническом ключе: героиня подходит к статуе Ленина в церкви, чтобы задать ключевой для нее вопрос: «Как в равенство душу с телом / <...> / мне надобно привести?» [1, с. 93] На это статуя отвечает одним словом: пиши. Героиня не понимает, что писать, о чем и для кого, но не получает ответов — так же, как не знает ответов на эти вопросы и автор. Для Нестеровой природа поэтического дара — иррациональна («— Пишу, потому что Ленин / когда-то меня просил» [1, с. 94]).
В более серьезном ключе решено стихотворение «Горбатые», в котором автор раскрывает, насколько труден единственно возможный путь поэта. Об этом говорит один только выбор лексики, поэзия — это «ремесло», которое буквально приходится «тащить». Да, героиня не могла обрести спокойствие в принадлежности к определенной нации, но нашла его в принадлежности к людям определенной профессии («„Вы сутулые“, — говорят нам» [1, с. 97]) Но в этом для нее нет ни счастья («На горбу не вывезешь даже счастья»), ни света («А снаружи что же теперь, темно?»), ни посмертного облегчения: горб не исправить в могиле, да это и не нужно уже омертвевшему телу, а потому останется только «по-тихому / в безднах своих тонуть». Для Нестеровой поэзия — ремесло, обстоятельства, которые не под силу исправить даже смерти; поэт вынужден жить и работать в навязанных условиях без каких-либо поблажек и преимуществ, ведь его потуги ничего не значат.
|
|
|
Таких, говорят, исправляет могила,
но что в гробах?
Какая там, к черту, сила!
Один лишь страх. [1, c. 97]
Поэзия — своего рода дефект; в ней нет ничего, что могло бы сделать поэтов «предсказуемыми, прямыми / простыми, как три-два-раз». Поэт обречен быть с «извилинами» и «изгибами» до конца своих дней. Для кого это нужно, зачем? Почему поэт пишет вообще? Для Нестеровой это вопросы без ответа, о роли самой поэзии она не говорит ни слова: поэт должен писать просто потому, что он поэт; потому, что он таким создан. Другого выбора у него нет.
Потому что нет ничего,
что исправит горбатых нас.
Что поэта сделает проще,
на три-два-раз. [1, c. 97]
И нет ничего удивительного в том, что горб-поэзия для автора закономерно рифмуется с гробом («А снаружи что же теперь: / извилины и горбы, / ничего не значащие потуги, / а в последующем гробы?»)
Такая вольность в обращении с формой и структурой стихотворения, его организацией — далеко не открытие последних лет, но сильнее всего популяризируется последние 15–20 лет благодаря сетевым поэтам и сетературе вообще, яркими представителями которой являются, например, поэтессы Ах Астахова или Сола Монова. Стремление к динамизации формы текста как одну из ключевых особенностей современной поэзии, например, выделяет Н. А. Фатеева: так поэты пытаются «преодолеть единообразие и статичность визуальной, звуковой и ритмико-синтаксической формы стихового ряда и этим достичь его семантической и стилистической многомерности» [тут]. На трансформацию структуры поэтического текста в интернете влияет и форма бытования, и те трансформации, которым подвержены прочие тексты, и циклы прозаизации и поэтизации, разворачивающиеся последние 20 лет. Впитав традиции силлабо-тоники и верлибров, поэзия от герметичной поэзии для посвященных стала двигаться в сторону описания распространенных человеческих эмоций, привычных и общеизвестных исторических контекстов, старалось воздействовать на все органы чувств. В поэзии Удмуртии самым ярким поэтом такого рода стала Анна Глухова.
|
|
|
Она стоит несколько особняков от других поэтов в подборке, что объясняется определенной позицией в литературе. Проблему определения своей позиции и репутации в литературе региона описывала И. Кадочникова в статье «Поэт в Удмуртии: литературная репутация и региональная идентичность», объясняя, что сильное влияние на это оказывает само отношение автора к региональному локусу и литературной жизни региона. И если одни авторы соотносят себя с региональным контекстом и выступают в качестве создателей регионального контекста (как С. Жилин в примере автора статьи или, к примеру, А. Шумилова среди поэтов в подборке Альманаха), другие — намеренно отказываются от участия в литературной жизни региона, отзываясь о нем как о провинции и стремясь вписаться в общероссийский контекст, минуя региональный (как В. Шихов). Наконец, третий вариант, по версии Кадочниковой — это автор, включенный в общероссийскую литературную среду посредством виртуальных коммуникаций и стремящийся сформироваться как «известный писатель» через сайты и соцсети, виртуальные литературные проекты, общение с редакторами литературных порталов и журналов, но при этом подчеркивающий свою региональную идентичность на уровне творчества (как А. Корамыслов).
Как нам кажется, А. Глухова воплощает именно третью модель, но несколько вывернутую наизнанку: безусловно, она включена в общероссийский литературный контекст и стремится к репутации «известного писателя», повторяя путь становления таких авторов, как Вера Полозкова и Серафима Ананасова, которых Глухова отметила как любимых поэтов современности. Однако она никак не подчеркивает свою региональную идентичность на уровне творчества, как и В. Шихов. Однако тот же Шихов сознательно исключил себя из всей литературной жизни региона, не появляясь на мероприятиях, не общаясь с коллегами по цеху и проч. В то время, как Глухова в литературную жизнь Удмуртии вовлечена: входит в состав музыкально-поэтического проекта «Стихи на окнах подъезда №8», выступает на поэтических вечерах и презентациях и т.д. Если всех остальных авторов Альманаха можно охарактеризовать, как несущих свои ценности вовне, стремящихся популяризировать поэзию Удмуртии среди жителей России, то, можно сказать, что Глухова, наоборот, стремится популяризировать современную общероссийскую мейнстримную поэзию с узнаваемыми интонациями, синтаксическим строем и эмоциональным тоном среди жителей Удмуртии.
Как заметила все та же Кадочникова, ее произведения, относящиеся к сетевой поэзии, ставят перед собой задачу «максимально пронзительно сказать о трагичности бытия современного человека, оказавшегося в условиях духовного кризиса». Стоит признать, что Глуховой это удается, учитывая количество подписчиков в ее группе «ВКонтакте». В этом анализе мы прежде всего остановимся на ее способе структурной организации поэтического текста, который характерны для всех поэтов, входящих в подборку Альманаха.
Прежде всего это сохранение точности ритма при вариативной длине строк и специфический формат — своего рода дневник, рассказ от первого лица, который в абсолютном большинстве случаев представляется скорее персонажем, чем воплощением автора:
то, что я видел, не помещалось в карты,
не имело формы и формулы,
явленной ординаты,
пахло мятой, терялось среди морей одинокой шхуной.
у него был ларец, и ключ его был латунным,
орнамент лунным,
а клад простым:
предел святости — не считать себя
ни апостолом, ни святым. [1, с. 113]
Кроме этого, для автора так же характерна разбивка стихового полотна на строфы по смысловому принципу, который уже упоминался нами при анализе других поэтов, и намеренная разбивка отдельных строк. Чаще всего этот прием возникает в конце стихотворений, подчеркивая авторскую мысль и подсказывая читателю, как именно нужно читать эти стихи. Например, стихотворение «Гора» завершается таким замедлением темпа, подчеркивающим синтаксически через парцелляцию и обостряющимся после рядов однородных членов в длинных строках.
лучше быть серым камнем, чем человеком,
не искать, не бежать, не любить, не верить,
не считать, как камни мои, потери.
чтоб не чувствовать.
просто вдыхать просторы.
а вокруг
только горы,
горы. [1, с. 101]
Также зачастую смысловой центр стихотворения или какой-либо неожиданный поворот концентрируется в последних двух-трех строках стихотворения, которое может быть даже грамматически связано с предыдущими строками, оставшимися в предыдущей строфе.
и лишь в титрах абсурд абсурдов был б сразу прерван:
твое имя бы появилось
одним
из первых. [1, с. 110]
Этот прием возникает даже в тех произведениях, где весь остальной строй стихотворения подчинен каким-либо формальным правилам. Среди других авторов к нему прибегают, например, Растягаева («Италмас в этот вечер снова идет к реке, / Рассыпаясь прахом, как желтые пятна в ее венке» [1, с. 28] или «Все танцует и поет. / Шар вращается не зря» [1, с. 31]), Шумилова («другой язык, молочный, / во мне течет еще» [1, с. 52]), Бражник («Нам с солнцем / друг без друга никак нельзя» [1, с. 77]), Кадочникова («Так, на день седьмой творенья / Всех вернул без исключенья» [1, с. 121]) и др.
Также явно выделяется тенденция так называемой «новой сюжетности», чья эстетическая особенность предопределяется духом времени и выражается не столько говорением от первого лица вообще, сколько рассказыванием истории разными людьми на разные голоса. Общероссийские примеры такого рода поэзии мы находим у А. Родионова и Ф. Сваровского, в творчестве А. Глуховой самый явный пример — «Liebe Martha», рассказанное от лица нацистского солдата, лежащего в окопе под Сталинградом.
Кроме того, в творчестве Глуховой также поднимается проблема самоопределения, пусть и несколько опосредованно. В стихотворении «Если бы о моей жизни снимали фильм...» героиня подчеркивает: из ее жизни не получилось бы «ни голливудской комедии, ни блокбастера». Ее путь — скорее драма, наполненная символами, кочующими из стихотворения в стихотворение и отражающие реальные интересы поэта: звездное небо, горы, одиночество на вершине. В стихотворении «Гора» лирическая героиня, уставшая от человеческих страстей вообще и неудачной любви в частности, стремится отгородиться от мира («я не чувствую боли от их ударов. / я гора» или стихотворение «я астроном...») Речь Глуховой предельно метафорична, а поэтическая форма становится намного важнее содержания в лучших традициях Серебряного века. Что еще ее отличает, так это связь с темой путешествий: в своих стихотворениях Глухова перемещается от Сталинграда до Чикаго, от Земли до Альфа Центавры, пишет о тропах, ведущих в горы, поднимается «к небу со дна реки». Даже в стихотворении «Гора», превращаясь в гору, ее герой продолжает движение, но уже внутреннее (развитие мысли, что может и не может гора, наблюдение за движением природы — «я гора. / у меня родники по венам...») С этим движением, например, явно перекликается упомянутая нами в самом начале «Плацкартиада» Завгороднего.
Тот же мотив повторяется в творчестве Татьяны Репиной, которая уезжала из Ижевска в Петербург, а потом в Польшу (из которой, впрочем, вновь вернулась в Петербург, закончив университет). Особенно интересно, что два текста на эту тему («Поезд Тересполь–Брест» и «Дом или остановка») открывают и закрывают ее авторскую подборку в Альманахе, выстраиваясь в сюжет о поиске поэта своего места в мире.
Как уже было отмечено в исследовании о территориальной идентичности в отражении творчества Т. Репиной [26], на протяжении своего творческого пути поэтесса сначала пыталась вырваться из Ижевска (это видно в эпитетах с негативной коннотацией: «ослепший город», «пыльная лужа», «трамвайный холод», «ночь сумасшедшая»). Затем, после переезда в Санкт-Петербург героине точно так же хочется вырваться из Санкт-Петербурга; она постепенно оказывается в ситуации кризиса территориальной и национальной идентичности. В стихотворении «Счетчик» Репина даже замечает: «мы из тех, кто не едет куда-то, / кто едет — откуда» [1, с. 147] Так актуализируется ее постоянное стремление вырваться в какое-то другое пространство, максимально далекое от привычного. Для нее отъезд — все равно что выход за пределы планеты («у нас такая большая страна, / что тебя провожают, как астронавта» [1, с. 147]).
Поэтому так интересно для рассмотрений стихотворение «Поезд Тересполь–Брест», которым открывается подборка этого автора. В нем наиболее ярко представлен авторский взгляд на проблему национальной идентичности, которая осознается героиней именно в тот момент, когда она покидает родину и сталкивается с проблемой территориальной идентичности — «Нет, я не еду в Россию». Ответа на следующий за этим вопрос «А едешь куда?» героиня дает только в первый раз, но он чисто формальный («Из Тересполя в Брест») — такой же формальный, как и ответ незримого собеседника: «хм… смело». На недвусмысленное «Беларусь шелестит каштанами. / приглашает и ждет», героиня также не реагирует, а отвлекается на происходящее в вагоне, останавливаясь на обрубленном и фатальном «кто-то пьет». Когда тот же вопрос «А едешь куда?» повторяется в конце стихотворения, лирическая героиня не дает ответа: она не чувствует привязанности к определенной стране или городу, точке на карте — у нее «перемешаны города. / раскиданы по клеткам тела». Только повторяется мысль «у меня в животе удмурты. / у меня безголосие живота».
По сути, поэт оказывается лишен самого главного — языка (чуть выше на эту же тему: «у меня безъязычие. / безголосие живота»); рядом с этими строками — метафоры: перечисляются вещи, лишенные своей сути — «кот без хвоста», «сито без решета». Впрочем, мы склонны считать, что фраза «у меня в животе удмурты. / у меня безголосие живота» указывает не на осознанный отказ от территориальной привязанности к Удмуртии, а на особенности менталитета нации: связь с Удмуртией в героине еще живет, но проявить себя она не может — маленькие удмурты молчат. Сам факт того, что героиня, находясь по пути из Польши в Белоруссию (из Тересполя в Брест), вспоминает о своих корнях, родине, находящейся довольно далеко, говорит о сохранении этой привязанности в сердце, которое автор «везет контрабандой». Тем более, что в одном из интервью Репина прокомментировала эти строки следующим образом: «Все равно, куда бы ты ни поехал, ты носишь маленькую Удмуртию с собой, и она незримо влияет на все, что ты думаешь о мире». [43] Несмотря на нацеленность автора на общероссийский поэтический контекст, в своих произведениях она добавляет локальные приметы местности (специфическое удмуртское блюдо, центральные улицы Ижевска), как в стихотворении «Карантин»:
не ешьте перепечи,
не ходите по Пушкинской,
покиньте Удмуртскую [1, с. 149]
Здесь для автора важнее потеря связи не с Удмуртией, а скорее с Россией вообще и потеря родного, русского языка. В тот же период, в который создается стихотворение «Поезд Тересполь–Брест», Репина переезжает из Санкт-Петербург в Польшу и пишет другое стихотворение со следующими сроками:
язык умирает, когда умирает его носитель.
во мне умирает русский, дайте той смерти срок. [19, с. 34]
Потому нам кажется логичным обозначить потерю территориальной идентичности с Россией, национальной идентичности Репиной как русской по национальности. Также интересна аналогия: в Нестеровой, не уехавшей за пределы России, русский «существует», а в Репиной — умирает. В любом случае, на протяжении всего творческого пути автор пытается найти свое место в мире и пространство максимального творческого воплощения.
Именно проблема территориальной идентичности обостряется в творчестве Репиной сильнее всего. Увлекшись постоянными переездами из города в город и из страны в страну (и косвенной популяризацией космополитизма), Репина сталкивается с чувством бездомности, которое реализуется в стихотворении «Дом или остановка». Оно завершает подборку конкретного автора и весь Альманах в целом.
знаешь, как чувствует себя тот, кто уезжает?
кто всегда уезжает?
который год уезжает?
и ни один из покинутых городов не возражает,
даже если бы возражал,
то как он ему помешает?.. [1, c. 151–152]
Герой постоянно меняет место жительства, каждый раз проходя через знакомый цикл. От привычного быта в одной съемной квартире, которая даже не ощущается героем как дома («он тщательно моет чашку в чужой квартире»), через привычные ритуалы перед переездом (дарение вещей, которые не получится увезти, подношения от знакомых, чужих и близких, пожелания счастливого пути) — к такому же быту в новой локации, столь же чужой и незнакомой:
посмотри,
как рождаются новые стены под стук колес,
и он моет чашку с неведомой гравировкой. [1, с. 151]
И даже влюбленность «в суетливость чуда», которую чувствует герой во время переезда, разбивается о сухую морзянку, лежащую в центре его мироощущения: «это дом? остановка? / дом или остановка?..» И на эти вопросы лирический герой не может себе ответить, зато к концу предложения формулирует ответ на те, что поставлены в открывающих строках стихотворения. Что чувствует тот, кто уезжает?
он все думает, как же прекрасно было бы встретить того,
кто возражает.
кто обязательно помешает. [1, с. 152]
Формально — речь о городе, который бы зацепил, остановил, возразил и помешал переезду (перекличка со второй строфой). В смысловом плане — скорее о человеке, который остановил череду переездов и остановил навязчивое биение морзянки «дом или остановка», пусть даже этот человек — сам автор. Композиционно стихотворение замыкается в кольцо.
Так поиск национальной и территориальной идентичности, а потом и отказ от нее, приводит Репину к чувству одиночества и неприкаянности. Эти смыслы, перекликающиеся с ощущениями других молодых авторов, приводят к мысли о драме всего молодого поколения и назреванию духовного кризиса в условиях глобализации, который можно пережить, лишь осмыслив данность как ценность.
Заключение
В данной работе была предпринята попытка анализа структурно-семантических особенностей современной поэзии Удмуртской Республики, выявления основных тем и проблем, которые формировались в литературе Удмуртской Республики на протяжении XX века под влиянием различных исторических и внутрилитературных факторов, описания трансформации этих проблем в творчестве современных русскоязычных и удмуртскоязычных авторов, выявления часто повторяющихся приемов в современной поэзии Удмуртии, соотносимых с литературным наследием региона и современное общероссийской традицией. Для исследования был подобран материал, содержащий ряд разноплановых авторов, интересных не только современному научному сообществу Удмуртской Республики, но и исследователям за ее пределами — а именно, Альманах современной поэзии Удмуртии, выпущенный Штабом современной поэзии «ПоэтUp» в 2018 году и составленный редколлегией в соавторстве с филологами, критиками и самим поэтами, представленными в книге.
В рассмотренном нами корпусе текстов были представлены стихотворения, написанные как на русском языке, так и на удмуртском языке. Для преодоления языкового барьера использованы подстрочники, переводы на русский язык, сделанные авторами удмуртских стихотворений, переводы третьих лиц и — где необходимо — переводы и пояснения автора исследования.
Автором исследования были отобраны основные исторические события, оказавшие влияние на литературу Удмуртской Республики или отразившиеся в тех или иных поэтических текстах, а также кратко описаны особенности менталитета удмуртского и русского народов, дающие ключ к пониманию некоторых особенностей проблемы национальной идентичности; обозначается значимость многоязычия для региона и связанные с этим проблемы. На примере творчества В. Шихова было показано зарождение и укоренение темы города и постепенное вытеснение природно-пейзажного кода из лирики 1970–2000-х гг., а также описаны особенности проявления урбанистических мотивов. Тема города является одной из основных для современных поэтов Удмуртии, а потому ее генезис так важен для исследования и осмысления.
В ходе анализа творчества авторов Альманаха с акцентированием внимания на общих темах, особенностях композиции и сопоставлении полученных результатов с особенностями поэтики авторов прошлого исследования мы выяснили, что в современной удмуртской региональной поэзии преобладают:
· проблема национальной идентичности отдельно для удмуртскоязычных и русскоязычных авторов;
· проблема территориальной идентичности и ее взаимосвязь с проблемой национальной идентичности;
· городское пространство в лирике, трансформация образа города и расширение «ижевского текста» различными мифопоэтическими элементами в продолжение традиции В. Шихова;
· изменение отношения к природно-пейзажному коду;
· насыщение текстов специфическими маркерами региона (топонимами, культурными явлениями, элементами удмуртского языка в русскоязычных стихотворениях);
· развитие общероссийских традиций в формальной организации текста.
Также было обнаружено, что тексты, написанные авторами из Удмуртской Республики, имеют схожие черты, вне зависимости от языка написания или национальной принадлежности автора. Поэты, так или иначе, обращаются в своих текстах к описанию одних и тех же реалий (район, местоположение, архитектурные особенности), используют схожие приемы для передачи чувственных состояний, акцентирования тех или иных аспектов и смыслов, а также для смысловой организации тексты. Также схожи авторские впечатления от столицы Удмуртской Республики, Ижевска, как от города, удаленного от цивилизованного мира, в чем-то захолустного, но провоцирующем чувство ностальгии. Осознавая разнообразие выбранных авторов, разницу их эстетических установок, можно сделать вывод, что схожие темы и приемы находят свое отражение в творчестве всех современных авторов Удмуртской Республики, а не только тех, что представлены в Альманахе.
Это дает основание полагать, что поиск национальной и территориальной идентичности, и общая неприкаянность авторов приводят к мысли о драме всего молодого поколения и назреванию духовного кризиса в эпоху повсеместной глобализации. Как нам кажется, пережить его можно, но лишь осмыслив данность как ценность.
Список литературы
1. Альманах современной поэзии Удмуртии: выпуск 1. — Ижевск, 2018. — 176 с.
2. Альманах современной поэзии Удмуртии: выпуск 2. — Ижевск, 2018. —176 с.
3. Анфиногенов Б. В. Критика этнофутуризма в Удмуртии // Финно-угорский мир. 2015. №3. Режим доступа: http://csfu.mrsu.ru/arh/2015/3/74-77.pdf (дата обращения: 12.04.2020)
4. Арзамазов А. А. Между реальностью, мифом и вымыслом: образ Ижевска в удмуртской поэзии 1990-х годов // Труды Карельского научного центра Российской академии наук. 2014. №3. С. 114–119. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/mezhdu-realnostyu-mifom-i-vymyslom-obraz-izhevska-v-udmurtskoy-poezii-1990-h-godov (дата обращения: 10.04.2020)
5. Арзамазов А.А. Удмуртская поэзия второй половины 1970 – начала 2010-х годов: человек, природа, город. / А.А. Арзамазов; науч. ред. Т. Г. Владыкина; УИИЯЛ УрО РАН. — Ижевск, 2015. — 336 с.
6. Арзамазов А. А. Феномен визуального в современной удмуртской поэзии (на анализе творчества П. М. Захарова). — Ижевск: Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН, Удмуртский государственный университет, 2010. — 231 с.
7. Белых С. К. История народов Волго-Уральского региона. — Ижевск, 2006. — 129 с.
8. Брейнингер О. Шалость удалась // Дружба народов. 2019. №12. Режим доступа: https://magazines.gorky.media/druzhba/2019/12/shalost-udalas.html (дата обращения: 27.04.2020)
9. Бусыгина Л. В. Современная иноязычная экспансия сквозь призму творчества Кузебая Герда // Ежегодник финно-угорских исследований. 2014. С. 47–58.
10. Виленкин В. Я. В сто первом зеркале. — М.: Советский писатель, 1990. — 336 с.
11. Владыкин В. Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. — Ижевск: Удмуртия, 1994. — 384 с.
12. Герд К. Лёгетъёс. — Ижевск: типогр. Государ. Обл. Из-ва «Удкнига», 1931. — 226 с.
13. Гоголев А. П. Какая разница. Режим доступа: https://vk.com/@poetup-kakaya-raznica (дата обращения: 14.06.2019)
14. Гоголев А. П. Дружеский пост в поддержку Альманаха современной удмуртской поэзии. Режим доступа: https://vk.com/wall-140278321_2519 (дата обращения: 14.06.2019)
15. Гоголев А. П. Проверочные слова. — Сарапул: МУП г. Сарапула «Сарапульская типография», 2015. — 374 с.
16. Домокош П. История удмуртской литературы. — Ижевск: Удмуртия, 1997. — 448 с.
17. Душенкова Т.Р. Ксенофобия или толерантность удмуртов (на примере концепта «чидан») // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2014. Т. 2, № 2. С. 79–83.
18. Душенкова Т. Р. Неомифологизм в удмуртской поэзии середины 1990-х годов: Очерк поэтической интерпретации. — Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2013. — 168 с.
19. Зимина М. Г. Эти вечные темы...: стихи / Маргарита Зимина. — Ижевск: Удмуртия, 2005. — 143 с.
20. Зимина М. Г. «...а музыка осталась...»: стихи. – Ижевск: КнигоГрад, 2012. – 122 с.
21. Иванов В. В. К семиотическому изучению культурной истории большого города // Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 4: Знаковые системы культуры, искусства и науки. — М.: Языки славянских культур, 2007. С. 165–179.
22. Удмуртский поэт Богдан Анфиногенов: «Людей нужно увлечь чужой культурой» // Финно-угорская газета. Режим доступа: http://fugazeta.ru/udmurtskij-poet-bogdan-anfinogenov-lyudej-nuzhno-uvlech-chuzhoj-kulturoj/ (дата обращения: 15.06.2019)
23. История Удмуртии: конец XV — начало XX века / М. В. Гришкина и др.; под ред. К. И. Куликова. Рос. акад. наук, Урал. отд-ние, Удмурт. ин-т истории, яз. и лит. — Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2004. — 549 с.
24. Кадочникова И. С. «Дайте мне… что-нибудь повращать»: о поэтическом языке Андрея Гоголева в контексте автометаописательной поэтики // Восточно-европейский научный вестник. 2017. №3. С. 68–72.
25. Кадочникова И. С. «Ижевск, молодость, современность». Режим доступа: https://vk.com/@poetup-izhevsk-molodost-sovremennost (дата обращения: 06.06.2019)
26. Кадочникова И.С. Кризис территориальной идентичности в отражении Т. Репиной // Вестник Удмуртского университета. 2017. Т. 27, вып. 5. С. 742–754.
27. Кадочникова И. С. Поэт в Удмуртии: литературная репутация и региональная идентичность // Уральский филологический вестник. Серия: Русская литература XX-XXI веков: направления и течения. 2019. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/poet-v-udmurtii-literaturnaya-reputatsiya-i-regionalnaya-identichnost (дата обращения: 23.04.2020)
28. Кадочникова И.С. Проблемы территориальной идентичности в лирике М. Зиминой // Уральский филологический вестник. Серия: Русская литература XX-XXI веков: направления и течения. 2013. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/problema-territorialnoy-identichnosti-v-lirike-m-ziminoy (дата обращения: 03.05.2020)
29. Камитова А. В. Образный мир Кузебая Герда: оригинал и переводческая интерпретация. — Ижевск, 2006. — 192 с.
30. Камитова А.В. Рожденный на рубеже веков: о трагическом сознании в творчестве Кузебая Герда // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Филология. Журналистика. 2015. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/rozhdennyy-na-rubezhe-vekov-o-tragicheskom-soznanii-v-tvorchestve-kuzebaya-gerda (дата обращения: 30.04.2020)
31. Корамыслов А. Песни мудехара. – СПб. 2014. — 60 с.
32. Кузнецов А. С позиции «прокурора» // Литературный журнал «Луч». Режим доступа: http://litluch.ru/obzor-literaturyi/s-pozitsii-prokurora/ (дата обращения: 12.06.2019)
33. Кузнецов Н. С. Из мрака... — Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 1994. — 496 с.
34. Кузьмин Д. От составителя / Нестоличная литература: поэзия и проза регионов. Режим доступа: http://www.litkarta.ru/projects/nestolitsa/about/ (дата обращения: 29.04.2020)
35. Национальный состав населения Удмуртской Республики. Режим доступа: http://worldgeo.ru/russia/lists/?id=33&code=18 (дата обращения: 14.04.2020)
36. Никитина Э. В. Этноменталитет удмуртов. Режим доступа: http://national-mentalities.ru/diversity/nacionalnopsihologicheskie_osobennosti_etnosov_rossii/povolzhe/etnomentalitet_udmurtov_e_v_nikitina/ (дата обращения: 03.05.2020)
37. Никуда этот мир не исчезнет… Поэзия Удмуртии. Избранное. — Ижевск: Шелест, 2015. — 254 с.
38. Оки А. Чыртывесь: кылбурьёс = Ожерелье: стихи / сост., вступ. статья А. Ермолаева. Ижевск, 1998. — 150 с.
39. Пантелеева В. Г. Национально-семантические особенности стиля Флора Васильева: автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. фил. наук (специальность ВАК РФ 10.01.02) — Москва, 1999. — 10 с.
40. Пантелеева В. Г. Удмуртская поэзия и перевод. Анализы, интерпретации, комментарии. — Ижевск, 2016. — 247 с.
41. Пантелеева В. Г. Удмуртская поэзия рубежа ХХ-ХХI вв.: жанрово-стилевые и образные модификации // Studia Litterarum. 2019. Т. 4, №1. С. 286–309.
42. Петров А. Н. Удмуртский этнос: проблемы ментальности. — Ижевск: Удмуртия, 2002. — 144 с.
43. Программа «Точка зрения»: Т. Репина // Радио России. Режим доступа: https://vk.com/audios-57918241 (дата обращения: 05.05.2020)
44. Ратникова Е. За рамки журнала, за пределы Москвы // Октябрь, 2011, №9. Режим доступа: https://magazines.gorky.media/october/2011/9/za-ramki-zhurnala-za-predely-moskvy.html (дата обращения: 29.04.2020)
45. Репина Т. Монография. Пишет один человек. — Ижевск, 2013. — 126 с.
46. Сахарных Д. М. О периодизации истории удмуртской письменности // Седьмая научно-практическая конференция преподавателей и сотрудников УдГУ, посвящённая 245-летию г. Ижевска. — Ижевск, 2005. С. 63–65.
47. Серова М. В. Мифопоэтическое и социально-историческое в художественном мышлении В. Шихова. // Академический час. Вып. 3. Ижевск, 2014. С. 139–153.
48. Серова М. В., Кадочникова И. С. Проблема культурно-исторической идентичности в литературе Удмуртии. — Ижевск, 2014. — 181 с.
49. Серова М. В., Кадочникова И. С. Проблема художественной индивидуальности в литературе Удмуртии. — Ижевск: Шелест, 2016. — 180 с.
50. Сидорова М. Ю., Липгарт А. А. Грамматика современной русской поэзии: линеаризация и синтаксические техники // Мир русского слова. 2018. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/grammatika-sovremennoy-russkoy-poezii-linearizatsiya-i-sintaksicheskie-tehniki (дата обращения: 27.04.2020)
51. Соловьев В.С. Три силы. Публичная лекция. Режим доступа: http://www.vehi.net/soloviev/trisily.html (дата обращения: 14.04.2020)
52. Степанов Е. Современная поэзия: тенденции начала XXI века. // Дети Ра. 2008. №9. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ra/2008/9/st20.html#3 (дата обращения: 12.06.2019)
53. Трубина Е. Г. Город в теории: опыты осмысления пространства. — М.: Новое литературное обозрение, 2011. — 520 с.
54. Фатеева Н.А. Заметки о том, как научиться понимать современную поэзию // Мир русского слова. 2008. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/zametki-o-tom-kak-nauchitsya-ponimat-sovremennuyu-poeziyu/ (дата обращения: 23.04.2020)
55. Федорова Л. П. Первые страницы женского письма в удмуртской литературе // Ежегодник финно-угорских исследований. 2018. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/pervye-stranitsy-zhenskogo-pisma-v-udmurtskoy-literature (дата обращения: 22.04.2020)
56. Федотов М. Вöсь: кылбуръёс. — Ижевск: Удмуртия, 1991. — 143 с.
57. Шадрихина И.А. Потерянная сакральность. Несколько слов о современной русской поэзии // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2013. Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/poteryannaya-sakralnost-neskolko-slov-o-sovremennoy-russkoy-poezii (дата обращения: 15.04.2020)
58. Шибанов В. Сквозь призму культурной травмы. Режим доступа: http://litrossia.ru/item/9851-viktor-shibanov-skvoz-prizmu-kulturnoj-travmy/ (дата обращения: 11.04.2020)
59. Шихов В. Руны: вторая книга стихов. — Ижевск, 2005. — 122 с.
60. Шкляев А. Г. Литература Удмуртии. Режим доступа: https://web.archive.org/web/20160313132427/http://shklyaev.ru/public/udmliteratura_obzor.htm (дата обращения: 25.04.2020)
61. Шумилов Е. Ф. Город на Иже, 1760-2000: историческая хроника с прологом и эпилогом в 2-х томах, повествующая о славных традициях и драматической истории столицы Удмуртии. // Ин-т истории и культуры народов Приуралья при Удмурт. гос. ун-те. — Изд. 2-е, доп. и перераб. — Ижевск: Свиток, 1998. — 399 с.
