Б) Умозаключение и эмпатия

Но как вообще возможно, чтобы наши переживания, соотно­сящиеся предположительно с конкретными другими, приво­дили нас к убеждению в их существовании? В современной литературе на этот счет господствуют две теории: теория умо­заключения, или аналогии, и теория эмпатии, которая претен­дует на решение не только эмпирической проблемы (см. выше ad 4), но и проблемы трансцендентальной (см. выше ad 3)²⁵. Теория умозаключения утверждает, что мы открываем для себя мышление других людей в процессе рассуждения по аналогии, выводя из «выразительных» телесных жестов другого его со­стояние разума, которое, как мы предполагаем, аналогично нашему состоянию разума (открывающемуся во внутреннем опыте), когда мы выполняем «тот же самый» жест. Другая те­ория заключает в себе предположение, что эго обретает веру в психическое существование других, благодаря процессу эмпа-тического вчувствования во внешние проявления тела друго­го. Сторонники первого учения превозносят убедительность своей гипотезы, которая, по их мнению, дает надежное дока­зательство существования альтер эго, тогда как теория эмпа-тии ведет лишь к слепой вере в него. Защитники теории эмпа-тии в ответ на это говорят, что у нас есть еще и слепая вера в существование наших прошлых переживаний, которые явля­ются не более чем «образами» нашей памяти, и что, более того, мы не можем даже выйти за рамки слепой веры в существова­ние внешнего мира.

Критика Шелером обеих теорий идет в двух направлениях. Во-первых, он доказывает внутреннюю непоследователь-

ность каждой из них; во-вторых, показывает, что обе они ба­зируются на одной общей ошибке. Аргументы Шелера против теории умозаключения можно сжато представить следующим образом: (1) Животные, маленькие дети и первобытные люди, у которых явно отсутствует способность к умозаключению по аналогии, тоже убеждены в существовании своих собратьев и схватывают выразительные проявления психической жизни другого. Более того, Кёлер, Штерн, Коффка, Леви-Брюль до­казали, что экспрессивное проявление есть подлинный опыт этих существ и что всякое обучение ведет к расколдованию мира, а не ко все большему его одушевлению. (2) Если ис­ключить наблюдение за собой в зеркале и т.п., мы знаем свои телесные жесты по ощущениям, движениям и положе­ниям своего тела, тогда как жесты других даны нам прежде всего как оптические явления, лишенные какой-либо анало­гии с нашими кинестетическими ощущениями. Следователь­но, всякое умозаключение по аналогии с жестами других уже предполагает психическое существование других и даже наше знание их переживаний. (3) Кроме того, мы предпола­гаем одушевленное существование животных, например, птиц и рыб, чьи выразительные жесты совершенно отличны от наших. (4) Теория умозаключения скрывает в себе логи­ческую ошибку, которая называется quaternio terminorum. Единственно логически правильным было бы умозаключение, что там, где существуют выразительные телесные жесты, ана­логичные моим, мое Я должно было бы существовать еще раз, а это привело бы к удвоению моего потока сознания. Непо­нятно, как – избегая очевидного quaternio terminorum – таким умозаключением могло бы быть установлено другое Я, отлич­ное от моего собственного.

Теория эмпатии, в свою очередь, не есть объяснение про­исхождения знания нами других, а всего лишь гипотеза, объяс­няющая причину нашей веры в существование другого. Было бы чистой случайностью, если бы тело другого, которому мы приписываем наши эмпатические чувства, и в самом деле было одушевленным. Ведь истолкование жеста другого как эк­спрессии может быть лишь следствием, но не доказательством его существования. Вдобавок к тому, эта теория грешит тем же quaternio terminorum, что и теория умозаключения, и в лучшем случае могла бы привести к допущению, что мое Я существу­ет дважды или несколько раз, но никак не к тому, что суще­ствует другое Я.

210

211

Однако вся эта критика оставляет в стороне основную ошиб­ку обеих гипотез, а именно, следующие предположения: (1) что первым, что дано каждому из нас, является собственное Я; и (2) что первое, что мы можем схватить в другом человеческом существе, есть явленность его тела вместе с его движениями и жестами. Обе теории полагают как самоочевидное, что эти ут­верждения истинны и что лишь на этой убежденности базиру­ется наша вера в существование других Я. Но тем самым обе теории недооценивают всю сложность самовосприятия и пере­оценивают сложность восприятия мышления других людей.

Первое утверждение, согласно Шелеру²⁶, заключает в себе идею, что каждый может мыслить только свои мысли, чувство­вать только свои чувства, и т.д., и что сей факт конституирует для него индивидуальный субстрат «Я». Однако единственно самоочевидной здесь является тавтология, что если бы такой субстрат был однажды предположен, то все мысли и чувства, мыслимые и чувствуемые этим «Я», принадлежали бы этому субстрату. С другой стороны, мы, несомненно, сознаем как свои собственные мысли, так и мысли других людей, испыты­ваем наряду со своими чувствами чувства других людей, при­нимаем или отвергаем волю других. Существуют даже ситуа­ции, когда мы не можем отличить, является ли нашей или чужой та и иная мысль. В таком случае переживание дано нам без какой бы то ни было метки, указывающей на тот индиви­дуальный поток сознания, которому оно принадлежит. Этот факт Шелер считает очень важным. Разумеется, любой опыт принадлежит Я, и это Я есть с необходимостью индивидуаль­ное Я, которое не просто конституируется взаимосвязью своих переживаний, но и присутствует в любом из этих пережива­ний. Однако какому именно индивидуальному Я принадлежит переживание, будь то наше собственное или переживание дру­гого, не определяется с необходимостью и в подлинном смыс­ле самим возникающим переживанием. Напротив, поток пере­живаний протекает вне зависимости от различия между Моим и Твоим и содержит в себе в перемешанном и недифференци­рованном виде мои переживания и переживания других. В этом потоке постепенно образуются водовороты, которые втя­гивают в себя все больше и больше элементов этого потока и атрибутируются одновременно разным индивидам. Шелер²⁷ идет даже еще дальше. Опираясь в своих выводах на результа­ты, достигнутые современной детской психологией, показав­шей, что открытие ребенком собственной индивидуальности

является относительно поздним событием, он утверждает, что сначала человек живет скорее «в» переживаниях других людей, нежели в своей индивидуальной сфере²⁸.