2020-10-11
91
Но нас больше всего поразило, когда вышли две соблазнительные девицы и без лишних церемоний начали боксировать с таким же искусством, как мужчины. Схватка продолжалась не более полминуты, и одна из женщин потерпела поражение; зрители приветствовали победительницу таким же образом, как и мужчин. Мы выразили неудовольствие этой частью спектакля, что, однако, не помешало выступить следующей паре. На этот раз дрались ретивые девицы, и они, вероятно, основательно исколотили бы друг друга, если бы их не разняли две старые женщины, вмешавшиеся в схватку.
Все эти поединки происходили среди толпы, в которой насчитывалось по меньшей мере 3000 человек, и стороны сражались с величайшим тактом, хотя участники соревнований получали такие удары, которые были ощутимы и после битвы.
Когда это представление окончилось, вождь сказал мне, что плоды и прочие подношения с правой стороны предназначены Омаи, а все, что лежит слева (там было примерно 2/3 даров) вручается мне. Он объяснил мне, что я могу взять на корабль все, что заблагорассудится, и нет нужды выставлять какую-либо охрану, ибо не пропадет ни единый кокосовый орех. Это подтвердилось на деле, потому что я оставил все даренное на месте и возвратился обедать вместе с вождем на корабль, когда же я послал за дарами на берег, то убедился, что решительно ничего не пропало.
А этими подношениями мы нагрузили четыре шлюпки, и они далеко превосходили все, что когда бы то ни было я получал в дар от других индейских государей. Я воспользовался пребыванием вождя на борту и так основательно отблагодарил его, что он по возвращении на берег послал мне новый дар: две большие свиньи и много материи и ямса.
Вторник, 20 мая. Финоу выразил желание посмотреть на экзерциции морской пехоты, и, желая отблагодарить его, я приказал нашим солдатам собраться на берегу утром 20 мая. После того как они провели разные маневры и дали несколько залпов, вождь в свою очередь развлек нас совершенно новым зрелищем. Это было нечто подобное пляске, исполненной юношами и именитыми мужами, но это зрелище было так не похоже на все то, что доводилось мне видеть в любой из частей света, что я не в силах даже описать то, что увидел здесь. В этом представлении может участвовать любое число танцоров, в данном же случае в нем принимало участие 105 человек, и у каждого в руках был инструмент, по форме напоминающий весло, длиной в 2,5 фута, с маленькой рукояткой и тонким “пером”, так что он был очень легким, и большинство таких инструментов отличалось прекрасной выделкой.
Этими инструментами участники представления выделывали [126] многочисленные и разнообразные “росчерки”, и каждый такой взмах требовал особого положения корпуса и особых его поворотов. Сперва танцоры построились в три ряда, и, проделывая различные повороты, каждый из них передвигался на новое место, так что те, которые были сзади, оказались затем впереди. В какой-либо определенной позиции никто долго не оставался, и перемещения были весьма быстрыми. Вся масса то вытягивалась в один ряд, то образовывала полукруг, то выстраивалась в одну шеренгу, то перестраивалась в две колонны, и, когда последнее построение было завершено, один из его участников вышел вперед и сплясал передо мной танец арлекина, после чего это представление закончилось. Музыкальное сопровождение осуществлялось двумя барабанами или, точнее, двумя полыми обрубками, по которым били двумя палками. Мне не показалось, что ритм танца определялся музыкой или зависел от нее, главную роль играла песня, которая исполнялась так, что создавалось впечатление, будто поет один голос. Песня была музыкальной и гармоничной, и все движения были настолько точны, что вся масса танцоров действовала, словно один человек.
По нашему единодушному мнению, это представление было бы встречено в любом европейском театре с всеобщим одобрением, и так велико было наше наслаждение этим зрелищем, что мы пришли к убеждению: островитяне превзошли нас.
У них ни один наш музыкальный инструмент, за исключением барабанов, не пользовался успехом, но они не считали, что наши барабаны лучше их собственных. И здесь, и на других островах редко удостаивались внимания и французские рожки.
Чтобы оставить у островитян лучшее представление о наших зрелищах, я приказал подготовить фейерверк и с наступлением темноты при большом стечении народа показал его вождю. Кое-что не удалось, но в общем фейерверк соответствовал тем целям, с которыми он был устроен; и особенно понравились наши ракеты, они поразили всех сверх меры и решительно склонили чашу весов в нашу пользу.
После фейерверка Финоу подготовил новое представление с музыкой, песнями и пляской. Люди, сидевшие вокруг нас, спели песню, в которой мы не поняли ни единого слова. Музыканты находились внутри этого круга, и их единственными инструментами были два длинных бамбуковых обрубка. Нижним концом они ударяли об землю, извлекая из инструмента глухие, утробные звуки. Музыканты держали свои инструменты почти вертикально, верхний конец этих трубок был открыт, а нижний закрыт в месте межузлия. Спустя короткое время в круг вошли женщины, одетые более празднично, чем обычно, и, исполняя танец, присоединили своп голоса к голосам певцов. Представление продолжалось целых полчаса, а затем две старые женщины [127] (они находились на противоположных позициях и, видимо, управляли всем кругом), танцуя, вывели в колонне по две всех женщин из кольца и выстроили их перед вождем; на этом танцы и все вообще представление закончились.
И мужчины, и женщины в унисон с песней делали различные движения руками, прищелкивая пальцами, и эти звуки, видимо, играли существенную роль во всей оркестровке. Голоса были удивительно музыкальны, а все движения — изящны и исполнены достоинства, быть может, за некоторым исключением: кое-какие жесты, вероятно, вызвали бы неодобрение в английском театре. Однако и эти малочисленные действия отнюдь не носили излишне вольного характера, а лишь усиливали общее впечатление многообразия, которое было поистине удивительным: как песни, так и танцы сопровождались множеством всевозможных приемов.
Среда, 21 мая. Утром я совершил прогулку по острову и нашел, что он прекрасно возделан и превращен в сплошную плантацию, которая содержится в отличном состоянии; здесь произрастают различные корнеплоды и плодовые деревья, и к этому я добавил маис, дыни и пр., посеяв семена этих культур.
Все плантации кругом огорожены, и между ними тянутся общественные дороги.
Вернувшись к обеду на борт, я застал у самой кормы корабля большое каноэ. В нем находился Латулибула [Латунипулу], который, как мы установили, был королем Тонгатабу, когда я в предыдущем плавании посетил этот остров. Он восседал в своем каноэ со всей важностью, к которой его обязывал высокий сан, и я никак не мог уговорить его подняться на борт. Туземцы называют его арики, то есть король. Я никогда не слышал, чтобы так обращались к Финоу, поэтому заподозрил, что этот вождь вовсе не король.
Латулибула оставался под кормой до вечера, а затем вернулся на один из островов. Финоу в это время был на корабле, но вожди не обращали друг на друга ни малейшего внимания.
Четверг, 22 мая. Ничего существенного сегодня не произошло, если не считать кражи, совершенной туземцами. Они похитили кусок смоленой парусины и некоторые другие вещи, находившиеся на палубе. Кража тут же была обнаружена, воров преследовали, но чуть запоздали с этим. Я потребовал от Финоу, чтобы похищенное было возвращено. Он отослал меня к Эаурупе, тот кормил меня обещаниями, но ничего так и не было сделано.
Пятница, 23 мая. Утром 23-го, когда мы собирались сняться с якоря, чтобы покинуть остров, Финоу и его премьер-министр Тапа подошли к кораблю на каноэ и сообщили, что собираются направиться на остров Ваувау [Вавау], лежащий в нескольких днях плавания от Хаппи, к северу от него, чтобы [128] добытьтам красные перья для Омаи, ибо им было известно, как высоко эти перья ценятся на Таити. Финоу сказал, что вернется через четыре-пять дней, и пожелал, чтобы я задержался до его возвращения, после чего он проводит меня на Тонгатабу.
Я решил, что мне представляется благоприятная возможность ознакомиться с островом Ваувау, и предложил Финоу отправиться туда вместе с нашими кораблями, но он явно не одобрил это предложение и постарался меня отговорить, утверждая, что на Ваувау нет ни гаваней, ни якорных стоянок.
Поэтому я согласился подождать Финоу здесь, и он немедленно удалился.
Суббота, 24 мая. Сегодня наше внимание на некоторое время привлекло усердно распространявшееся туземцами сообщение о корабле, подобном нашим судам, который отдал якорь на рейде Аннамоки. Это известие тем более казалось достоверным, что говорилось, будто Тубоу, вождь этого острова, поспешил к месту стоянки корабля, чтобы принять пришельцев. Все это было угодно сообщить распространителям упомянутой вести, и мы потому уверовали в нее, что накануне Тубоу нас покинул.
Чтобы заручиться дополнительными сведениями, я вместе с Омаи направился на берег, желая разыскать человека, который первым принес с Аннамоки известие об этом корабле. Мы нашли его в доме вождя, и Омаи задал ему вопросы, которые я считал нужным задать этому человеку. Судя по его ответам, в истинности этого сообщения не приходилось сомневаться. Но вскоре один довольно именитый вождь, нам уже известный, прибыл с Аннамоки и заявил, что никакого корабля там нет и не было с тех пор, как мы покинули этот остров. Человек, который распространял прямо противоположное известие, исчез, и мы его уже больше не видели. В общем, вся эта история была сплошной выдумкой, но, с какой целью это было сделано, предположить трудно; быть может, для того, чтобы мы ушли с одного острова на другой.
Воскресенье, 25 мая. Сегодня во время прогулки мне случилось зайти в дом, где женщина лечила глаза слепого ребенка.
Они были очень воспалены и подернуты тонкой пленкой. Она пользовалась инструментом, который представлял собой две тонкие деревянные палочки, и орудовала им так, что из глаз шла кровь. Когда я вошел, она почти уже закончила операцию, так что мне почти ничего не удалось увидеть.
В этом же доме другая женщина брила ребенку голову зубом акулы, вставленным в обломок палки, причем сперва она смачивала волосы тряпкой, окуная ее в воду. Эта операция не причиняла ребенку никакого беспокойства, хотя волосы сбривались с неменьшей чистотой, чем это можно было сделать нашими [129] бритвами. Я испробовал этот инструмент и нашел, что он действует весьма успешно. Однако мужчины бреют здесь бороды двумя раковинами: одну из них они подставляли под волос, а другой соскребали бороду. Таким манером они брились весьма чисто, но эта операция довольно долгая и, несомненно, болезненная; здесь есть люди, для которых бритье — это специальность, и часто можно было видеть наших моряков, пользующихся услугами этих брадобреев, тогда как наши брадобреи брили вождей, приходивших на корабль.
Понедельник, 26 мая. Видя, что нам либо не приносят припасов, либо доставляют их очень мало, я решил переменить место нашей стоянки и выждать там до прибытия Финоу. Соответственно утром 26-го мы вступили под паруса и направились на S вдоль полосы рифов у этого острова; глубины были 13 — 14 саженей, дно песчаное. Однако кое-где мы обнаружили мели, некоторые из них были замечены по бурунам, некоторые — по более светлой окраске воды, некоторые удалось выявить лотом. В 2 часа 30 минут п.п., пройдя мимо ряда этих мелей и видя, что перед нами их еще больше, я вошел в бухту, образованную южной оконечностью острова Лефуга и северной оконечностью острова Улева, и там отдал якорь на глубине 17 саженей. Дно песчаное, кое-где скальное. “Дискавери” стал на якорь только на закате, он сел было на мель, но сошел с нее без какого бы то ни было ущерба для себя.
Как только мы стали на якорь, я отправил для промеров бухты м-ра Блая, а сам в сопровождении м-ра Гора высадился в южной части Лефуги, чтобы осмотреть местность и отыскать пресную воду. В воде мы, собственно говоря, не нуждались: все бочки у нас были полны, но мне говорили, что тут вода куда лучше, чем в любом другом месте. И я лишний раз убедился, что здешние люди не знают, что такое хорошая вода.
Нас привели к двум источникам, и в обоих вода оказалась скверной, причем туземцы заявили, что лучшей здесь нет. Близ южной оконечности острова, на его западном берегу, мы встретили искусственный холм, созданный в отдаленные времена, о чем можно было судить по большим деревьям, которые на нем росли. Я полагаю, что в высоту он достигал 40 футов, а вершина его имела в диаметре 50 футов. У подошвы холма стоял камень, должно быть отсеченный от коралловой скалы. Высота его была 14 футов, ширина 4 фута, толщина 2,5 фута, и находившиеся здесь туземцы сказали нам, что он наполовину ушел в землю Они называют этот камень Тангата (человек) или Арики (король) и говорят, что и камень, и холм созданы были их предками в память о своем короле, но, когда это произошло, сказать не могут. [130]
С наступлением ночи мы возвратились на борт, и одновременно вернулся м-р Блай, который, промеряя глубину бухты, нашел, что она составляет 14—20 саженей и что дно песчаное и местами скальное. Это место лучше защищено, чем то, где мы стояли раньше, но между ними есть еще одно место, которое лучше и старого, и нового.
Острова Лефуга и Улева разделяются полосой коралловых рифов, которые обнажаются при низкой воде, так что в это время с одного на другой остров можно перейти, не замочив и ног. Остров Улева голый, а Лефуга плодородный, и на Улеве нет ничего, кроме низких деревьев и кустарника, причем он совершенно необитаем.
Вторник, 27 мая. На рассвете я дал сигнал поднять якоря, так как надеялся найти проход к Аннамоке в юго-западном направлении среди лежащих под этим румбом островов. С этой целью я послал на шлюпке штурмана промерить дно перед кораблями. Но прежде чем мы вступили под паруса, ветер стал неустойчивым, и искать проход к Аннамоке было небезопасно, пока не будут обследованы эти места или не подует устойчивый ветер. Поэтому я остался на месте и дал штурману сигнал, вызывая его на борт, а затем послал его и штурмана “Дискавери”, каждого на своей шлюпке, обследовать проходы на возможно большем расстоянии в течение дня и приказал им возвратиться на борт до наступления ночи. Весь день дул неустойчивый ветер, сопровождавшийся шквалами и дождем. Около полудня под корму подошло большое каноэ, и среди сидящих в нем индейцев был (как они нам сообщили) Фаттафи Полахо [Фатафехи Палахо] — король всех островов. Мы имели основание сомневаться в этом, но они настаивали на своем, и я впервые узнал, что Финоу вовсе не был королем 81. Поскольку в мои расчеты входило воздание почестей здешним великим людям, вне зависимости от их титулов, да и к тому у меня была склонность, я спустил шлюпку, чтобы доставить короля на борт, так как выяснил, что он этого хочет. Он захватил с собой мне в дар двух отличных жирных свиней (хоть и не столь дородных, как сам король, ибо мы еще не встречали столь тучных и пухлых детин). Это был степенный и смышленый человек, и он осматривал корабль и разные необычные для него предметы с вниманием, не свойственным туземцам, и настойчиво допытывался о разных вещах, и в частности о том, что “привело нас на эти острова”.
Когда он удовлетворил свое любопытство осмотром скота и всего прочего, что было на палубе, я пригласил его в кают-компанию. Кое-кто из его спутников возражал против этого, говоря, что в таком случае люди будут ходить над его головой, что совершенно недопустимо 82. Тогда я попросил Омаи сообщить им, [131] что это неудобство будет устранено, ибо я отдам приказ, чтобы никто не смел находиться в той части палубы, которая перекрывает кают-компанию.
Вряд ли, однако, визит в кают-компанию состоялся бы, если бы сам вождь не пренебрег церемониалом и не спустился вниз, причем, кроме меня, никто с ним туда не пошел.
И он, и сопровождающие его особы проявили немало стараний, чтобы убедить нас, что королем был именно этот вождь, а не Финоу, ибо он смекнул, что мы в этом сомневаемся, и на подобную мысль его навел Омаи, который был заметно огорчен, что существует еще более великий человек, чем его друг Финоу. Впрочем, Финоу теперь стал уже Омаи — друзья поменялись именами. Вождь сел с нами обедать, но ел он мало и еще меньше пил. После обеда он попросил меня и Омаи проводить его на берег. Омаи от этого уклонился, но я отправился с вождем в своей шлюпке, предварительно вручив ему такие дары, которые могли бы обеспечить его дружбу и имели бы в его глазах наибольшую ценность; к тому же они были неожиданными. У места высадки, прежде чем выйти из шлюпки, он приказал, чтобы принесли двух свиней и уложили их в шлюпку. Вождя перенесли на берег на доске, подобной носилкам, а затем он прошел к маленькому дому, расположенному близ берега и предназначенному, по-видимому, для странствующих вождей. Он уселся и предложил сесть мне; его приближенные, не очень многочисленные, сели с нами, образуя полукруг перед домом. Одна старуха села позади или точнее рядом с вождем, и в руках у нее было опахало, которым она отгоняла от него мух.
Перед вождем были расставлены разные вещи, которые островитяне выменяли у нас на кораблях, и он все эти предметы рассмотрел, спрашивая, что было за них дано взамен, и явно был доволен торговыми операциями своих подданных.
Затем он приказал все возвратить, за исключением стеклянной фляги: ее он оставил себе. Люди, которые приносили эти вещи, сперва низко кланялись вождю, затем клали перед ним эти предметы, поднимались и отступали назад, и они придерживались такого же порядка, забирая вещи; я заметил, что никто не говорил с вождем стоя.
Я оставался с вождем, пока его не начали покидать некоторые из сопровождающих лиц. При этом они склоняли головы до самых подошв повелителя, касаясь их внешней и внутренней стороной пальцев обеих рук 83. Другие туземцы, не сидевшие в кругу, казалось, только за тем и приходили, чтобы засвидетельствовать вождю свое уважение к его особе, и безмолвно удалялись прочь, Я был совершенно очарован соблюдаемым этикетом, ничего подобного мне не доводилось видеть даже у куда более цивилизованных народов. [132]
Когда я вернулся на борт, штурман уже возвратился и доложил, что по крайней мере в тех местах, где он был, имеются и якорные стоянки, и проход для кораблей, но к S и SO видно много мелких островов, мелей и рифов. Взяв в расчет, что в тех местах плавание сопряжено с известным риском, я счел за благо возвратиться тем же путем, каким мы сюда пришли, и хотел выйти на следующее утро.
Среда, 28 мая. Однако утром ветер, крайне неустойчивый, отошел далеко к S.
Фаттафи Полахо, или король, как я теперь буду называть его, рано утром явился на борт и вручил мне один из своих головных уборов, сделанных из красных перьев или, лучше сказать, крытый ими. Такие головные уборы наши люди искали везде, зная, что они очень высоко ценятся на Таити. Но хотя за них предлагали весьма высокую цену, никто не хотел с ними расставаться, так что, очевидно, они и здесь были не в меньшем почете, и никому на кораблях не удалось их добыть, исключая капитана Клерка и Омаи. Эти шляпы или, скорее, колпаки делаются из хвостовых перьев тропических птиц, а красные перья попугаев либо накладываются на эту основу, либо вплетаются в нее 84. Эти шляпы имеют форму полукруга и привязываются ко лбу. Радиус полукруга примерно 18—20 дюймов. Лучшее представление о них дает портрет Фаттафи Полахо кисти Веббера, на котором этот король изображен в одном из таких колпаков.
Вождь пробыл на корабле до вечера и затем удалился, но его брат (его также звали Фаттафи) и один или два островитянина всю ночь провели на борту 85.
Четверг, 29 мая. На рассвете я поднял якорь и при ветре от ONO направился на W, желая возвратиться тем же путем, каким сюда пришел. Нас сопровождало несколько каноэ, и в одном из них был Фаттафи-король. Поднявшись на борт, он, прежде всего, спросил, где его брат и те люди, которые на ночь остались на корабле. Выяснилось, что они остались без его разрешения, и король сделал им выговор, употребив весьма резкие слова; у виновников из глаз текли слезы, хотя все они были люди не менее чем тридцатилетнего возраста. Впрочем, король разрешил им остаться с нами снова, и его брат, и пять королевских приближенных застряли у нас на борту.
Нас посетил также один вождь, прибывший из Тонгатабу. Звали его Тубоугейтоа [Тупоутоа] 86. Поднявшись на борт, он тут же отослал свое каноэ и заявил, что желает с пятью своими спутниками остаться на ночь на корабле. Таким образом, моя кают-компания оказалась переполненной гостями, но в этом, пожалуй, и заключалось единственное неудобство: как-никак они привезли с собой много съестных припасов. Впрочем, принимая у них дары, я старался тут же их отблагодарить. [133]
Около 1 часа п.п. ветер от O сменился свежим ветром от SSO. Мы теперь шли на SSW или держались более южного румба, лавируя на ветер. К 8 часам мы дошли до северной оконечности острова Фодуа и всю ночь лавировали короткими галсами.
Пятница, 30 мая. На утро мы направились к острову Каллафанга, где, по словам наших друзей, была якорная стоянка. В 1 час п.п. мы сделали промеры у подветренного, или северо-западного, берега острова. Глубина в 0,5 мили от берега 40 саженей, но подводный склон был крутой, и дно скальное, а с подветренной стороны тянулась цепь рифов. Все эти обстоятельства были неблагоприятны, и мы направились к острову Огоду в надежде найти якорную стоянку, но переход к Каллафанге [Лофанга] занял столько времени, что, прежде чем нам удалось отыскать стоянку, наступила ночь.
Суббота, 31 мая. 31-го на рассвете я направился к проходу между Огоду и рифами, или скалами, лежащими к западу от этого острова, но, подойдя ближе, установил, что везде вокруг нас глубины были ничтожными; пройти дальше мы не могли, и поэтому я обошел рифы, взяв на SW. В этом направлении мы шли до 11 часов, пока я, убедившись, что мы ничего не достигнем, идя на ветер и опасаясь потерять из виду острова, имея на борту столько туземцев, повернул и направился обратно в надежде на более благоприятный ветер. Мы подошли к Фодуа и всю ночь лавировали между этим островом и островом Огоду под зарифленными марселями и фоком. Ветер был свежий, со шквалами и дождем, и мы все время были в небезопасном положении. Я находился на палубе до 12 часов, а затем передал вахту штурману, наказав ему держаться так, чтобы избегать опасностей, подстерегавших нас со всех сторон.
Воскресенье, 1 июня. Но сделав галс на N, а затем повернув к S, мы по причине небольшой перемены ветра оказались снесенными на ветер больше, чем того ожидали. Вследствие этого корабль едва не наскочил на маленький песчаный островок, окруженный рифами. К счастью, когда это случилось, наши люди тотчас же сделали поворот, и все обошлось, потому что большинство из них было на своих постах. Этот маневр был проведен разумно и очень быстро, благодаря чему корабль был спасен. “Дискавери” шел за нашей кормой и избежал опасности. Однако подобные испытания — неизбежный удел каждого кто совершает открытия.
Все эти обстоятельства так напугали наших пассажиров, что многие из них выразили горячее желание вернуться на берег как только рассвело, я спустил шлюпку и отправил их на Огоду, приказав офицеру, который их сопровождал, после высадки проверить глубину у рифа, протянувшегося от этого острова чтобы [134] найти якорную стоянку. Меня утомило это хождение между островами и мелями, и я решил дойти до места, где можно будет, наконец, стать на якорь. Пока шлюпка отсутствовала, мы попытались провести корабль между песчаным островом и Огоду в надежде, что там окажутся умеренные глубины и можно будет отдать якорь, но встретили противное приливное течение, что заставило нас прекратить эту попытку и стать на якорь на глубине 50 саженей, имея песчаный остров по пеленгу OtN на расстоянии 1 мили.
Мы простояли здесь до 4-го числа, и за это время нас несколько раз посетили король Фаттафи и Тубоугейтоа, приходили люди с соседних островов, желая с нами потолковать, хотя постоянно дул очень свежий ветер.
Для промера проходов между островами, которые могли бы вывести нас на O, был послан штурман, а я совершил высадку на Огоду, чтобы осмотреть этот остров и обследовать мели и рифы вокруг него. Я прошел через весь остров и убедился, что северная часть его низкая, а почва состоит из смеси песка и чернозема. Южная часть высокая, почва — красная песчаная глина, камней нет, и вся земля возделана. Есть там в низинах пруды с грязной водой, и вода эта более или менее солоноватая.
Среда, 4 июня; четверг, 5 июня. 4-го в 7 часов д.п. мы подняли якорь и направились к Аннамоке при свежем ветре от OSO и на следующее утро стали на якорь почти в том же месте, где уже однажды его отдавали. Я высадился на берег и убедился, что местные жители рьяно трудятся на своих полях, выкапывая ямс, чтобы затем доставить его на рынок. Поля здесь были отлично возделаны, и мы за железные изделия получили много ямса.
Прежде чем вернуться на борт, я посетил места, где были посажены дыни и другие [европейские] растения и с прискорбием убедился, что большая часть урожая была уничтожена маленькими муравьями, но посаженные мною ананасы находились в прекрасном состоянии.
Пятница, 6 июня. Около полудня прибыл на Ваувау Финоу. Он сказал, что несколько каноэ, которые были нагружены свиньями и другими припасами и вышли с этого острова вместе с ним, погибли во время последней бури и все бывшие на них люди утонули. Однако, поскольку этот печальный рассказ не произвел никакого впечатления на индейцев, я не поверил Финоу. Конечно, такое могло произойти потому, что от острова дул сильный ветер, так что король и другие люди на Огоду не решились выйти в море, чтобы навестить нас, и пожелали, чтобы я ждал их на Аннамоке, из-за чего я и отдал там якорь вторично. [135]
Суббота, 7 июня. На следующее утро прибыл король и те островитяне, которые прежде не могли к нам добраться из-за противного ветра. Я в это время был с Финоу на берегу и оставил последнего, чтобы принять короля. Короля я застал сидящим в центре круга, образованного сравнительно небольшим числом туземцев. Но по мере того как приходили новые гости отдать ему почести, круг быстро расширялся.
Затем пришел Финоу и сел среди прочих, и между ним и королем состоялся короткий разговор, сути которого никто из нас не понял, и меня не удовлетворило объяснение Омаи. Но зато мы теперь окончательно убедились, кто из этих двух вождей наибольший: я пригласил их обоих на обед, но за столом сидел только Фаттафи, а Финоу изъявил ему покорность — так, как это здесь принято, и вышел из кают-компании. Это подтвердило слова Фаттафи, который нам прежде говорил, что Финоу не имеет права есть и пить в его присутствии.
Воскресенье, 8 июня. В 8 часов д.п. мы подняли якорь и направились к Тонгатабу при слабом ветре от NO; нас сопровождало 14 или 15 каноэ под парусами. Финоу был приглашен принять участие в этом переходе; он предпочел корабль своему каноэ, а двое его приближенных вели нас к месту самой хорошей якорной стоянки. Мы шли, так же как и все каноэ, на StW по компасу и в 5 часов п.п. увидели два маленьких острова по пеленгу W примерно в 4 лигах. Наши лоцманы называли эти острова Хунга Хаппи [Хунга Хаапаи] и Хунга Тонга. Они лежат в широте 20°36' S в 10 или в 11 лигах от западной оконечности Аннамоки по пеленгу SW 46°. Мы шли тем же курсом до 2 часов д.п., когда, приметив впереди несколько огней и не зная, горят ли они на берегу или в каноэ, пошли в крутой бейдевинд и стали лавировать короткими галсами вплоть до рассвета, а затем направились на StW.
Понедельник, 9 июня. Сразу же после этого увидели несколько мелких островов впереди, а дальше за ними показались острова Миддельбург и Тонгатабу. В это время глубина была 25 саженей, а на дне — коралловые обломки и песок. Глубина постепенно уменьшалась по мере того, как мы приближались к островкам, которые лежали у северо-восточного берега Тонгатабу. По указаниям наших лоцманов мы держали на середину острова и на наиболее широкий разрыв между мелкими островками, который промеривался с наших шлюпок, шедших впереди корабля.
Нас неприметно сносило на большую отмель, на которой сидели бесчисленные коралловые скалы, погруженные на различную глубину. Невозможно было держаться в стороне от них, все наши старания не могли предотвратить столкновения с каким-нибудь из этих рифов, и в равной мере эту участь испытал “Дискавери”, который шел вслед за “Резолюшн”. К счастью, корабли [136] лишь слегка задели рифы и не получили никаких повреждений. Повернуть, не навлекая на себя еще большей опасности, мы не имели возможности, так как мы шли фордевинд, и нельзя было стать на якорь, ибо в этом случае сразу были бы перетерты якорные канаты. Только и оставалось, что идти вперед, и к этому нас побуждали не только советы туземцев, но и то обстоятельство, что ближе к берегу становилось глубже.
Чтобы доведаться об этом поточнее, мы отдали якорь на том месте, где не было рифов, и я послал штурманов для промеров. Вскоре после того как мы отдали якорь — а это произошло около полудня, — к кораблям прибыло несколько каноэ, и люди в них, равно как и оба наших лоцмана, заверили нас, что дальше глубины возрастают и дно свободно от подводных скал. Эти сведения подтвердились, когда примерно в 4 часа п.п. с шлюпок были даны сигналы, что найдено хорошее место для якорной стоянки.
Туда мы и направились и до наступления темноты отдали якорь на глубине 9 саженей; на дне был чистый песок.
