Третье плавание ДЖ. Кука 11 страница

Вторник, 10 июня. Ночью были шквалы с дождем, а к утру ветер переменился и подул от S и SO; прояснилось. На рассвете выбрали якорь и пошли к берегу, не встречая помех, так как мели были ясно различимы и их легко можно было обойти. Туземцы показывали нам путь в гавань, а король метался вокруг кораблей в своем каноэ, и около нас было множество маленьких каноэ. Два таких каноэ не могли своевременно освободить дорогу королю, и он протаранил их с таким равнодушием, как будто имел дело с кусками дерева.

Среди многочисленных гостей, явившихся на корабль, был Отаго, который очень помогал мне во время моего первого посещения этих островов в предыдущем плавании, и некто Тубоу, в те времена состоявший в дружбе с капитаном Фюрно ⁸⁷. Каждый из них привез по свинье и немного ямса в знак дружбы, и я не поскупился на соответствующие ответные дары.

В 2 часа п.п. мы, наконец, прибыли на нашу желанную стоянку — весьма уютное место, представляющее собой бухту, которую на SO ограничивает берег Тонгатабу, а с O и NO два маленьких острова ⁸⁸. Здесь мы отдали якорь на глубине 10 саженей, на илистом дне на расстоянии 1/3 мили от берега.

Вскоре после высадки я направился на берег в сопровождении Омаи и нескольких офицеров. Король ждал нас на пляже и провел в небольшой дом, расположенный на опушке леса. Перед домом была красивая большая лужайка. Этот дом, как сказал мне вождь, предоставлялся нам на все время нашей стоянки, и о лучшем обиталище нельзя было и мечтать.

Вскоре перед домом собралось довольно много туземцев, и они кружком уселись на лужайке. Был принесен корень кавы; его положили перед вождем, и он распорядился разделить этот [137] корень на части, а затем мужчины и женщины, получившие свои доли, принялись жевать эти кусочки, сплевывая жвачку в общий сосуд, и таким образом напиток был приготовлен. Одновременно принесли жареную свинью и две корзины печеного ямса; все это разделили на десять порций, которые были розданы определенным персонам, но я не знаю, на сколько человек приходилась каждая порция. Одна из них досталась королевскому брату, одна осталась без назначения, но, так как это была наилучшая доля, я полагаю, что ее оставили для самого короля. Напиток был предложен присутствующим, но король, видимо, не имел желания его отведать. Первую чашу, предназначенную для него, он приказал передать одному туземцу, сидевшему близ него, вторую взял сам, третью вручил мне, и я передал ее Омаи, так как здешний способ приготовления этого напитка не возбуждал у меня жажды. Прочие чаши получили некоторые из присутствующих здесь людей по указанию лица, ведавшего раздачей кавы.

Кубок был поднесен также брату короля, который сразу же удалился, захватив с собой и закуску. Так поступали и другие, вероятно, потому, что они не должны были пить и есть в присутствии короля, но были тут люди куда более низкого ранга, которые пили и ели в его присутствии ⁸⁹.

Необходимо отметить, что четвертая часть присутствующих располагала либо напитком, либо кушаньем, но кое-кто получил и то и другое. Я полагаю, что те, кто получил только пищу, относились к числу домочадцев короля. Слуги, которые раздавали яства и каву, делали это сидя, точно так же сидя они передавали угощение королю и всем прочим людям.

И хотя это был наш первый визит и многие из присутствующих нас никогда прежде не видели, никто нам не докучал, и все происходило в совершеннейшем порядке.

Перед возвращением на корабль мне показали несколько ям, или прудов, с пресной водой. По крайней мере, так эту воду угодно было островитянам называть. Только в одном водоеме вода была сносной, но ее там было мало, и сам водоем лежал далеко от берега.

Среда, 11 июня. Утром я отправился на остров Пангимауду [Пангаймоту], у которого была наша якорная стоянка, так как мне сказали, что там есть вода. Меня провели к маленькому пруду, довольно приличному, и после его очистки мы начали брать здесь воду для кораблей. Поскольку я намерен был простоять довольно долго, я приказал переправить скот на берег и выставил там караульную команду — отряд морской пехоты во главе с офицером. На берег перевезли приборы для обсерватории, и м-р Кинг занялся ее устройством, и ему я поручил наблюдение за другими работами: по моему приказанию на берег свезены были для починки паруса, и партия людей была направлена для [138] заготовки дров и досок для корабельных надобностей. Канонирам обоих кораблей было велено вести на берегу торговлю с туземцами, которые стекались со всех сторон со свиньями, ямсом, кокосовыми орехами и пр.

Таким образом, наш маленький пост стал похож на ярмарку, а на кораблях толпилось столько народу, что на палубе не было живого места.

Финоу свою резиденцию устроил около нас, и если он уже не играл роль главного деятеля, то все же оставался человеком влиятельным и зажиточным и продолжал дарить нам свиней и все прочее, и подобно королю он едва ли не каждый день преподносил нам нечто существенное. От других влиятельных людей мы узнали, что имеется еще некто Маривагги [Маралиуаки], как нам объяснили, отец Фаттафи Полахо, и именно этот человек был первой персоной на острове, а мы не были почтены визитом с его стороны, потому что он был очень стар ⁹⁰.

Некоторые островитяне давали нам понять, что этот человек был важнее всех вождей, которых нам довелось видеть; по крайней мере, так толковал такие сообщения Омаи. Судя по рассказам об этом вожде, его было бы желательно повидать, и я в конце концов убедил короля Фаттафи сопровождать меня в его резиденцию.

Четверг, 12 июня. Соответственно мы рано утром отправились в дорогу. Меня сопровождал в своей шлюпке капитан Клерк, и я взял с собой Омаи и нескольких офицеров. Мы обошли бухту и направились к одному из островов, ее образующих, а затем вступили в широкий залив, который тянулся на целую лигу, и высадились близ резиденции великого человека.

Но сразу же после высадки мы узнали, что он отправился к кораблям. Я заподозрил, что это сообщение ложное и что он ушел, не желая с нами встречаться. После недолгого пребывания на острове я не без разочарования возвратился на корабль, где выяснил, что Маривагги не было и никто не ожидал его прибытия. Впоследствии выяснилось, что Омаи (будучи нашим переводчиком, он часто вводил нас в заблуждение или, точнее говоря, обманывался сам, не понимая островитян) совершил большую ошибку, из-за которой мы и не застали Маривагги. А он был, без сомнения, более великим вождем, чем Фаттафи Полахо.

Я очень сожалел, что так мало пробыл здесь, в этом очаровательном селении, расположенном на берегу бухты. В нем жило большинство великих людей острова; у каждого там был свой дом посреди небольшой плантации, и при доме — жилища для слуг и прочего люда. Плантации были окружены очень красивыми изгородями, в которых обычно имелся лишь один вход — дверь, запиравшаяся изнутри на деревянную щеколду, так что, прежде чем войти на плантацию, надо было постучать, чтобы [139] получить разрешение на вход от ее владельца. Между плантациями были проложены общественные дороги и узкие тропинки, и, таким образом, плантации одна с другой не смыкались. В значительной своей части плантации были засеяны травой, причем это делалось, видимо, скорее с декоративной, чем с какой-нибудь иной целью. Но вряд ли хоть одна из них обходилась без кавы — корня, из которого туземцы приготовляют их излюбленный напиток. Некоторые плантации были засажены всеми произрастающими на острове культурами, но я заметил, что такие участки принадлежали лицам невысокого ранга. Здесь были большие здания близ главных дорог, причем эти дома оставались неогороженными и перед ними простирались широкие лужайки, на которых росла мягкая трава. Эти дома, как мне разъяснили, принадлежали королю и, по-видимому, находились в общем пользовании. Скорее всего это были места здешних общественных собраний.

При первой нашей высадке нас проводили в один из таких домов, где разместили согласно местным обычаям, а затем тут же собралось множество людей, которые расселись перед нами полукругом, и никто из них без нашей на то воли к нам не приближался.

Пятница, 13 июня. Около полудня Маривагги, о котором мы так были наслышаны, явился к нам со значительной свитой, состоящей из людей всех рангов.

После полудня группа наших людей отправилась в сопровождении Финоу к нему в гости. Мы застали его в окружении множества людей обоего пола, причем все они сидели вокруг огромного, длиной не менее 40 ярдов, куска материи, расстеленного на земле. Председательствовал старый вождь Тубоу, которого в отличие от другого человека, его тезки, я буду называть старым Тубоу. Сперва, взяв в расчет, сколь почетно место, которое занимал Тубоу, мы приняли его за Маривагги, но затем это заблуждение рассеял Финоу, который усадил нас рядом с этим вождем. И Маривагги, и старый Тубоу имели весьма почтенный вид, и оба были седы.

Встреча с двумя видными вождями была неожиданной; я захватил с собой подарок лишь для одного вождя и был вынужден теперь разделить этот дар. Но и половинная доля оказалась довольно значительной, и оба вождя остались в высшей степени удовлетворенными.

Накануне моего ухода кусок материи был свернут, и его мне преподнесли с порцией кокосовых орехов.

Суббота, 14 июня. Утром старый Тубоу отдал мне визит на борту корабля. Он также посетил капитана Клерка. Поскольку вчерашний подарок был скудным, я возместил свой промах, вручив старому Тубоу новый дар. Одновременно Маривагги посетил наших людей на берегу, и м-р Кинг показал ему все, что [140] там имелось. Наш скот привел Маривагги в восхищение, и на короткое время его внимание привлекла наша пила. Около полудня возвратился из места, где мы оставили его вчера, король, и с ним прибыл его сын, мальчик лет двенадцати ⁹¹. Я отобедал в обществе короля, и, хотя его сын присутствовал при этом, ему не дозволено было сесть за стол. Редкий день обходился без королевского визита в течение всего нашего пребывания здесь. Это было очень для нас удобно, так как в его присутствии никто не мог сидеть за столом и немногим разрешалось находиться в кают-компании. Когда же он или Финоу отсутствовали, мелкие вожди, пользуясь случаем, присаживались к столу или заполняли кают-компанию, так что без всякого удовольствия я вынужден был обедать в их обществе.

Король скоро примирился с нашими способами приготовления пищи, но я полагаю, что он пристрастился обедать со мной не из-за наших яств, а из-за наших напитков, ибо от стакана вина он никогда не отказывался и прикладывался к бутылке точно так же, как и большинство людей, и от этого очень веселел.

Воскресенье, 15 июня. Утром 15-го я получил весточку от старого Тубоу. Он сообщал, что хочет меня видеть на берегу, и я, взяв с собой Омаи, отправился туда.

Мы увидели, что он подобно древнему патриарху расположился в тени дерева, а у ног его расстилался во всю длину большой кусок материи. Вокруг него сидели люди респектабельного вида. Он пожелал, чтобы мы сели рядом, и сказал Омаи, что материя, а также пучок красных перьев и примерно дюжина кокосовых орехов предназначаются мне. Я поблагодарил его за эту милость и пригласил на корабль, так как не захватил с собой ответных даров,

Омаи ушел: я послал его за Полахо, и вскоре прибыл Финоу; он сообщил мне, что меня желает видеть юный Фаттафи, сын Полахо. Я покинул Тубоу и вместе с Финоу направился к королевичу, который восседал вместе с Омаи. Под ними была циновка тонкой работы, а у их ног расстилалась более грубая, и длина ее достигала 76 ярдов при ширине 7,5 ярда.

По одну сторону этой циновки находился большой боров, по другую лежала куча кокосовых орехов. Вокруг сидело довольно много туземцев, и среди них были Маривагги и другие особы первого ранга.

Меня пригласили занять место рядом с принцем, и Омаи сказал мне, что король поручил мне передать следующее: он со мной в дружбе, а поэтому желает, чтобы к нашему союзу присоединился и его сын, в знак же этого я должен принять предназначенный мне дар.

Я очень охотно согласился на эту просьбу, а так как время было уже обеденное, то я пригласил принца и всех здесь [141] собравшихся на борт, и среди моих гостей были Маривагги, старый Тубоу и Финоу. Их сопровождало три или четыре вождя менее высокого сана и две представительные старые леди первого ранга.

На Маривагге было новое одеяние из куска материи, к краю которого было прикреплено шесть маленьких пучков красных перьев. По всей видимости, это одеяние назначалось мне в дар, поскольку на борту он сразу же снял его и отдал мне, а для меня это был ценный подарок, так как на нем были красные перья.

Я вручил всем гостям такие подарки, какие, по-моему мнению, могли им больше всего понравиться. Когда обед появился на столе, ни один из моих гостей не сел со мной рядом и никто из них не стал пить и есть, и они не отведали ни кусочка. Все для них было табу — понятие весьма широкое, но в общем означающее какой-либо запрет.

После обеда и осмотра корабля, в котором принимали участие все гости, я проводил их на берег, и, как только подошла шлюпка, Финоу и кое-кто из туземцев мгновенно высадились, за ними последовал юный Фаттафи. Однако их позвал Маривагги, после чего он, старый Тубоу и одна из древних леди почтили юного принца такими же знаками уважения, какие полагались самому королю. Тогда принцу было дозволено удалиться, а все старцы сели в поджидавшее их каноэ и отправились в место своего отдохновения.

Маривагги и старый Тубоу — братья, они люди очень состоятельные и, видимо, пользуются большим фавором среди островитян. Маривагги — отец Финоу и Тубоугеитоа и тесть короля. Стало быть, он дед юного Фаттафи ⁹².

Высадившись на берегу, я застал короля в его доме в окружении островитян, и он сразу же преподнес мне большую свинью и ямс. В сумерки пришла новая партия туземцев; рассевшись кругом, они принялись петь под аккомпанемент бамбуковых барабанов, трех длинных и двух коротких, и, как уже упоминалось, музыканты ударяли этими барабанами об землю. Кроме того, было еще два барабана, которые лежали рядом на земле, и один из них был расщеплен или разбит. Из этих барабанов музыкант извлекал звуки, ударяя по ним двумя палками. Они спели три песни, после чего я ушел, но, как мне говорили, празднество продолжалось до 10 часов вечера. Для освещения использовались листья дерева варра; я до сих пор не знал, что они употребляются для этой цели.

Понедельник, 16 июня. 16-го утром, посетив наших работников на берегу, я с м-ром Гором отправился на прогулку по острову. Ничего особенного мы не увидели; заметили, что там и здесь женщины занимались выделкой материи, но об этом я упомяну в другом месте. [142]

На обратном пути мы встретили Финоу и взяли его и еще одного юного вождя на борт; они отказались от еды во время обеда, сославшись на то, что соблюдают табу-аву [тапу а ваи]. Однако, осведомившись, как была приготовлена пища, и узнав, что, когда свинина и ямс жарились и пеклись, вода не употреблялась, оба гостя сели за стол и поели с большим аппетитом, а когда узнали, что в вине нет воды, приложились и к вину. Отсюда я предположил, что по тем или иным причинам им на какое-то время запрещено пользоваться водой или, что еще вероятнее, им не по нраву та вода, которой мы пользуемся, так как мы брали ее из того места, где они моются. Нам не первый раз пришлось столкнуться с людьми, соблюдавшими табу-аву, но, в чем заключается этот обычай, мы сколько-нибудь точно дознаться не смогли.

Вторник, 17 июня. 17-го был день, на который Маривагги назначил большую хейву (или празднество), пригласив на это зрелище нас.

Песни и пляски начались около 11 часов и продолжались до 3 или 4 часов; в них участвовали две группы, причем в каждой из них было 100 мужчин и юношей, принадлежавших к самому высокому сословию этого острова.

По ту и другую сторону площадки, на которой происходило это празднество, лежали кучи палок и плодов ямса, украшенные различными видами маленьких рыбок. То были дары, предназначавшиеся мне и капитану Клерку от Маривагги.

Ямс принесли сюда утром, и каждые два плода были насажены на палку длиной около 6 футов, и эти приношения были нагромождены самым авантажным образом, причем палки составляли три четверти общей массы, так что трудно сказать, что для нас представляло большую ценность — ямс, предназначавшийся в пищу, или палки, которые можно было пустить в ход как топливо. Что же касается рыбы, то вид ее радовал глаз, но не обоняние: она смердила невыносимо, поскольку ее выдерживали для этого случая два или три дня.

Вечер прошел в песнях и плясках. Танцевали “круговой” танец, в котором участвовали мужчины и женщины. Финоу ради такого случая нарядился в английские одежды, но добавил по крайней мере десяток или дюжину бус, которые он надел на шею. Он был главным действующим лицом в этом представлении. Впрочем, даже сам Маривагги некоторое время исполнял обязанность барабанщика. Я уже говорил, что здешние барабаны представляют собой полые куски дерева или бамбука различной длины. Музыканты [пропуск]... танца, и стояли лицом, а вокруг них сидели по вытянутому овалу мужчины, которые пели и хлопали руками на протяжении всего представления. То же делается и в “круговом” танце, с той разницей, что певцы сидят по кругу, а танцоры образуют второй круг большего радиуса, причем [143] происходит это так, что трудно заметить, как образуется новый круг, и порой перестройка совершается во время танца.

В этих танцах, вероятно, больше вариаций, чем нам казалось, но они создают впечатление однообразия, и поэтому островитяне не могут приспособиться к нашим танцам, а мы — к их пляскам. Рисунки м-ра Веббера дают отличное представление об этих зрелищах и показывают, как располагаются их участники, но ни пером, ни кистью нельзя описать и воспроизвести всех построений и движений, которые при этом совершаются, а они, как я уже прежде говорил, легки и изящны, некоторые же просто великолепны.

В целом все представление проводится в таком порядке, который трудно ожидать в столь значительных собраниях: ведь во время хейвы по соседству с нами в радиусе примерно в 0,25 мили находилось, по меньшей мере, десять или двенадцать тысяч человек.

При таком скоплении народа обычно бывают и люди, расположенные к разным бесчинствам, и мы постоянно были начеку. Наше внимание и все наши стремления были направлены на то, чтобы уберечься от воровства, а крали туземцы везде и самым наглым и дерзким образом, и не было вещи, которой бы они не пытались у нас стащить. Тем не менее, так как толпа была огромной, я не разрешил караульным стрелять, опасаясь, что пострадают не воры, а невинные люди.

Был случай, когда в полдень туземцы попытались стащить якорь на “Дискавери”, и им удалось бы это сделать, если бы лапа якоря не зацепилась за вант-путенс, который свешивался с борта. Они никак не могли освободить якорь руками, а с талями им обращаться не приходилось.

Никаких насилий они не чинили, если не считать случая с одной из наших коз. Островитяне перебили у этой козы плечевую кость, и животное вскоре околело. Пострадали при этом сами туземцы, так как эту козу я намерен был оставить на острове, чего не знал человек, который искалечил ее.

Среда, 18 июня. Рано утром 18-го произошло событие, которое наглядно свидетельствовало об одном из здешних обычаев. Один туземец проник из своего каноэ на раковину корабля и украл там оловянную миску. Его заметили, поймали и его каноэ подвели к борту. Три старухи, сидевшие там, принялись оплакивать этого человека и изо всей силы били себя в грудь и в лицо, не уронив при этом ни единой слезинки. Такой способ выражения чувств объясняет, почему у многих на щеках имеются шрамы: во многих случаях туземцы наносят себе раны таким же инструментом и таким же способом, как это делается у таитян.

Маривагги явился за подарками, и перед ним морские пехотинцы проделали свои упражнения, а вечером был устроен [144] фейерверк для всех вождей и великого множества народа; зрителей это представление удивило и обрадовало.

Король присутствовал на нем; ни один человек не сидел позади него, так как никому не дозволено было находиться за спиной короля или сидеть впереди него.

Перед королем был расчищен проход в толпе, так что никто не находился между ним и местом, где был устроен фейерверк.

Опасаясь, что при склонности к хищениям островитяне посягнут на наш скот, так как думают, что я его не оставлю здесь, я счел необходимым распределить среди них нашу живность, тем самым дав им понять, каковы мои намерения на этот счет.

Четверг, 19 июня. С этой целью вечером я собрал перед нашим домом всех вождей, и там же находился весь скот. Королю Фаттафи я дал молодого английского быка и телку. Маривагги получил капского барана и двух овец, а Финоу — коня и кобылу. Так как об этом было известно еще вчера, при раздаче присутствовало большинство окрестных жителей. Омаи было велено сказать им, что животные вытерпели многомесячное плавание и были доставлены сюда ценой больших хлопот и при значительных издержках, а поэтому их нельзя убивать до тех пор, пока они не расплодятся в достаточной степени, а островитянам следует помнить и внушить это своим детям, что скот достался им от людей из Британии. Омаи разъяснил туземцам, каковы должны быть правила ухода за скотом, хотя я, зная его, не слишком был убежден, что он знает в этом толк.

Поскольку я был намерен передать островитянам этих животных и другой скот до выхода в море, я пожелал, чтобы каждый из вождей выделил одного-двух человек для ухода за животными. Наставлять этих людей должны были наши моряки, что позволило бы местным жителям лучше освоиться с уходом за животными.

Король и Финоу послали людей, но ни Маривагги, ни старый Тубоу этого не сделали. Маривагги не направил людей на корабли, а старый Тубоу вообще не был на раздаче, однако хотел быть и находился где-то поблизости. Ему я собирался дать коз, барана и двух овец, которых теперь передал королю. Вскоре выяснилось, что все не довольны тем, что им было дано.

Пятница, 20 июня. Об этом можно было судить по тому, что сегодня рано утром исчез один из наших козленков и пропали два индюка. Надо было спешно узнать, что с ними приключилось, и вернуть их, а поэтому я тут же захватил три каноэ, которые находились у борта корабля, а затем направился на берег, где застал в нашем доме короля, его брата, Финоу и других вождей. Я сразу же взял их под стражу и дал им понять, что не выпущу до тех пор, пока нам не будут возвращены и козленок, и индюки, и все прочие похищенные вещи. [145]

Это сообщение на первый взгляд произвело на них не слишком большое впечатление, но они заверили меня, что все похищенное, будет возвращено, как я того желаю, после чего без малейших признаков смущения уселись пить каву.

Вскоре мне принесли топор и железный клин. Одновременно вооруженные люди начали собираться у дома, но наши стражники двинулись на них и их рассеяли, и я приказал вождям, чтобы они отдали распоряжение никому больше не появляться здесь. Они подчинились моему приказу. Я пригласил их на борт корабля отобедать со мной, на что они охотно согласились. Правда, некоторые не желали, чтобы король отправился на корабль, но он встал и заявил, что пойдет первым, и в результате все направились на корабль. Я задержал их на борту до 4 часов, а затем проводил на берег; вскоре нам принесли козленка и одного из индюков, а другого обещали возвратить на следующее утро. Я поверил этому обещанию и освободил обоих вождей и задержанные мною три каноэ.

После этого я отправился с Омаи на прогулку. Я хотел поглядеть, что делают островитяне, собравшиеся у нашего лагеря. Было время трапезы, и я убедился, что она у них скудновата. Удивительного в этом ничего не было, так как весь свой ямс и прочую снедь они сбыли нам и им и в голову не приходило сходить домой и пополнить свои запасы.

Наша стоянка находилась на мысе, земли которого не обрабатывались, и жилья в собственном смысле этого слова не было в радиусе полумили от нас; можно было ожидать, что при таком стечении пришельцев дома здешних жителей будут переполнены. Этого не случилось, и пришельцы жили возле нас таким образом, как будто в окрестностях не было ни единого человека. Ютились же они под временными навесами, в тени деревьев и в кустах. Пострадали от этого кокосовые пальмы: их ветви срезались для шалашей, предназначенных вождям. Во время прогулки мы увидели с полдюжины женщин, которые собрались для общей трапезы. Двух женщин кормили их товарки, и нам объяснили, что они соблюдают табу-мати [ тапу-мати ]. При дальнейших расспросах выяснилось, что одна из женщин два месяца назад обмывала мертвое тело вождя, и по этой причине она не могла прикасаться руками к пище в течение пяти месяцев. Другая женщина то же самое проделала с трупом вождя менее высокого ранга, и на нее распространялся такой же, но менее длительный запрет. В другом месте мы видели еще одну женщину, соблюдающую этот обычай; она помогала обмывать тело того же вождя.

Суббота, 21 июня. Рано утром на борт пришел король, чтобы пригласить нас на празднество, которое он был намерен. Устроить сегодня. Он побывал в руках брадобреев, которые [146] вымазали его голову красной краской, так что его волосы темно-каштанового цвета теперь сильно порыжели.

После завтрака я отправился с ним на берег и увидел, что люди вождя работают не покладая рук в двух местах, устанавливая, таким образом, как здесь показано 00 00, четыре очень длинных столба на расстоянии около 2 футов один от другого. Пространство между столбами затем было заполнено ямсом, а чтобы все это сооружение не развалилось под тяжестью корнеплодов, столбы связывались друг с другом и веревки охватывали их с промежутком в 4 фута. Когда ямс был загружен до высоты шестов, к ним привязали новые жерди, надставив старые, и так продолжалось, пока высота кучи не достигла 30 футов или даже оказалась чуть больше. На одну кучу положили двух жареных свиней, на другую — живую свинью, а еще одну свинью привязали за ноги к жердям на половине высоты этой кучи. Любопытно было видеть, с какой ловкостью туземцы нагромождали эти кучи. Наши матросы, если бы им была поручена такая работа, сказали бы, что без плотников тут обойтись нельзя, а плотники использовали бы не менее дюжины различных инструментов, по крайней мере, сто мер гвоздей, и помимо всего затратили бы на эту постройку много дней, тогда как островитяне со всем управились за считанные часы. Впрочем, моряки подобно земноводным животным абсолютно беспомощны на суше.

Островитяне сверх того на всех сторонах площадки нагромоздили и другие кучи ямса и плодов хлебного дерева и ко всему этому добавили черепаху и большое количество превосходной рыбы. Все собранное здесь король подарил мне, и это, пожалуй, превзошло то, что я получил от Финоу на острове Хаппи.

После полудня нам показали два или три [пропуск]... танца, после чего человек с дубинкой в руках сплясал с удивительной ловкостью арлекинский танец. Вечером мы, как обычно, провели время, созерцая пляски и слушая песни, причем в этом представлении принимал участие король, одетый на английский манер. Чтобы быть вместе с островитянами, я отобедал на берегу с королем, который, однако, ничего не ел и не пил, так как по его просьбе к обеду была приглашена женщина, а она как мы об этом узнали позже, по своему рангу превосходила самого короля. После обеда она подошла к королю, и тот руками коснулся ее ног, после чего она удалилась.

Он немедленно сунул пальцы в стакан с вином, а затем ему откланялись все приближенные этой женщины. Это был единственный случай, когда король воздавал почести особе еще более высокого ранга. [147]

По его желанию я устроил фейерверк, однако по вине некоторых его организаторов с “Дискавери” он доставил нам мало удовольствия и совершенно не удался.

Поскольку других развлечений ни одна из сторон предложить не могла, а любопытство толпы было так или иначе удовлетворено, большая часть островитян на следующий день покинула нас. Однако воры нас не оставили, их, несомненно, ободрила беспечность наших людей, и то и дело у нас что-либо исчезало.

Воскресенье, 22 июня. Сегодня после двухдневной отлучки возвратилось несколько офицеров, которые без моего ведома и разрешения совершили прогулку по острову. Они взяли с собой мушкеты и всю амуницию и ряд иных предметов военного снаряжения, коими не преминули воспользоваться туземцы, встречавшиеся нашим странникам во время этой экскурсии. Все это было чревато дурными последствиями, ибо по возвращении наши люди при посредстве Омаи нажаловались королю. Король же, не зная, какие шаги я предприму, и опасаясь худшего, куда-то скрылся, и его примеру последовал Финоу, так что с нами не осталось ни одного вождя и ни одного представителя власти. Всем этим я был крайне недоволен и сделал Омаи выговор за его предательство; это так на него подействовало, что он решил привести своего друга Финоу и к вечеру осуществил это намерение. Финоу вернулся лишь после того, как его убедили, что я ничего не предприму для возвращения вещей, похищенных у наших джентльменов. Эта моя декларация воодушевила и короля, который также вернулся, но только на следующий день.

Понедельник, 23 июня. Оба вождя совершенно резонно просили меня, чтобы я их заранее предупреждал в тех случаях, когда кто-либо из наших людей собирается на прогулку по острову. Вожди могли бы тогда направлять с ними верных людей и отвечать за безопасность наших джентльменов.

Я по опыту убедился, что если соблюдать такое правило, то можно обеспечить безопасность наших людей и их собственности не только среди этих островитян, но у обитателей любой другой части света. Хотя я и не проявлял заботы о похищенных вещах, все они благодаря Финоу были нам возвращены, за исключением одного мушкета и несущественных мелочей малой ценности. К этому времени мы получили также похищенного у нас индюка и большую часть инструментов, украденных у наших работников.