Третье плавание ДЖ. Кука 13 страница

Вскоре появился принц в сопровождении четырех или пяти человек, и все они уселись вблизи или, скорее, позади шалаша, после чего пришли 12 или 14 женщин первого ранга. Они шествовали попарно, и каждая пара несла кусок материи длиной примерно 2 или 3 ярда. Женщины подошли к принцу, сели перед ним и затем стали обертывать его этими полотнищами, после чего поднялись, в том же порядке отошли в сторону и уселись поодаль от принца, слева от него.

Спустя некоторое время пришел король; впереди него попарно шествовали четверо мужчин, и он уселся по левую сторону принца, примерно в 20 шагах от него. Вскоре три группы туземцев, в каждой из которых было 10 или 12 человек, вышли из толпы, перебежали через площадку, на один момент присели, а затем таким же образом вернулись на старое место.

Между тем процессия, о которой выше упоминалось, приблизилась к нашему мораэ. Если судить по тому, что ее долго не было видно, она описала изрядный круг. Но прежде чем процессия появилась, принц и люди, сидевшие с ним у шалаша, повернулись лицом к нам и спиной к мораэ. Процессия вошла на нашу площадку и проследовала справа от принца, причем ее участники пали ниц на траву, а свою ношу, то есть жердочки, о которых я уже упоминал, они разложили вокруг принца. Затем все они встали и удалились, а потом сели вдоль передней стороны площадки. В течение всего этого времени три человека, сидевшие рядом с принцем, произносили какие-то речи, состоящие из обрывочных фраз. После этого туземец, сидевший впереди, завел речь и при этом то и дело подходил к жердочкам, принесенным участниками процессии, и ломал их. Как только этот человек закончил свою речь, все разошлись, и нам было предоставлено право идти куда вздумается. Некоторые из нас отправились на корабль, но я остался с двумя или тремя спутниками, чтобы поглядеть на [158] конец этой церемонии, которая, однако, закончилась лишь на следующий день.

На площадке остались шалаш и жердочки, которые принесли участники процессии. Когда толпа разошлась, я подошел к этим жердочкам и увидел, что к каждой из них привязаны по две-три маленькие палочки, и нам все время твердили, что эти палочки — молодой ямс; некоторые наши джентльмены почему-то полагали, что эти палочки являются символическими изображениями глаз, но из объяснений островитян нам стало ясно, что они служат эмблемами упомянутых корнеплодов.

Около 7 часов был приготовлен ужин, а состоял он из рыбы и ямса; мы могли получить также и свинину, но не отважились заколоть большую свинью, которую король предоставил нам для этой цели. Король ужинал с нами и так основательно нагрузился брэнди с водой, что отправился ко сну навеселе. Мы провели ночь в одном помещении с королем и его приближенными.

Среда, 9 июля. Примерно в час или два ночи островитяне проснулись и около часа провели в беседе, а затем снова легли спать. Все, кроме короля, поднялись на рассвете и отправились в неизвестном мне направлении. Вскоре пришла женщина, одна из тех, которые обычно его сопровождали, и спросила, где король. Я указал, где он спит, и она сразу же села у его ног и стала барабанить сжатыми кулаками ниже спины. Если это делалось для того, чтобы продлить его сон, то такая операция явно не удалась, потому что король проснулся, но продолжал лежать. У туземцев есть странный обычай: когда король отправляется ко сну, две или три женщины, обычно из числа тех, которые его обслуживают, принимаются бить и похлопывать его кулаками ниже спины и по бедрам, и, когда одна из этих женщин устает, на смену ей приходит другая, и эта процедура длится всю ночь. На первый взгляд кажется, что подобная операция никак не может соответствовать той цели, для которой она делается, но это первое впечатление ошибочно, ибо оказывается, это похлопывание вызывает очень приятное ощущение ¹⁰².

Мы с Омаи отправились навестить принца, который покинул нас вчера перед вечером. Он жил не с королем, а в своем собственном или, по крайней мере, для него отведенном доме, расположенном на некотором расстоянии от резиденции его отца. Мы застали его в кругу мальчиков и юношей, а позади принца сидели старик и старуха, которым, видимо, было поручено обслуживать его. В доме принца было довольно много мужчин и женщин, видимо его слуг, которые выполняли различные работы в его многочисленных апартаментах.

От принца мы возвратились к королю, который к этому времени уже встал и был окружен разными людьми, преимущественно стариками. После того как был приготовлен большой сосуд [159] кавы, принесли жареную свинью и с пылу горячий ямс, большая часть которого досталась на нашу долю или, точнее, на долю нашей шлюпочной команды, потому что туземцы по утрам едят очень мало, но зато охотно пьют каву.

Затем я отправился на прогулку и посетил других вождей, причем всех их застал за утренними возлияниями. Возвратившись к королю, я отыскал его в небольшой хижине. Он спал, а две женщины похлопывали его ниже спины. Примерно в 11 часов ему принесли рыбу и ямс, который, судя по всему, был выварен в кокосовом молоке. Умяв большую порцию, он снова отправился спать, а я направился к принцу и преподнес ему ткань, бусы и пр. Ткани я принес ему достаточно, чтобы полностью его нарядить, и он тут же облачился в нее. Затем он пошел показаться отцу, после чего провел меня к своей матери, которая сидела в окружении 10 или 12 весьма респектабельных женщин. Здесь принц сменил одежды; он подарил мне два куска местной материи. Время подошло к полудню, и, согласно уговору, мы отправились во “дворец” обедать; нам подали двух свиней и ямс, причем мне пришлось разбудить короля, чтобы он разделил с нами сервированные для нас яства. Ему принесли две рыбы и моллюсков. Именно из этих блюд, я полагаю, и должен был состоять его обед. Он угостил нас рыбой и сам основательно поел.

После обеда нам сказали, что вскоре начнется церемония, и запретили выходить. Я, однако, решил больше не подглядывать из-за забора, а присоединиться, если это будет возможно, к участникам церемонии. С этой целью я выбрался наружу и направился к мораэ. Встречные туземцы неоднократно уговаривали меня возвратиться, но я не обращал на них внимания, и им, приходилось пропускать меня. Подойдя к мораэ, я увидел, что по обе стороны дороги, ведущей к этому месту, сидит много туземцев. Несколько человек сидело на краю площадки, а два туземца поместились в самой ее середине, лицом к мораэ. Когда я подошел к тем, кто находился у дороги, меня пригласили сесть рядом, что я и сделал. Близ меня лежали связки кокосовых листьев, привязанные к каким-то носилкам. На все вопросы об этих предметах мне отвечали, что эти предметы — табу.

Число туземцев непрерывно возрастало, и все они шли из одного и того же места. Время от времени кто-нибудь из собравшихся обращался к вновь прибывшим с короткой речью, в которой часто повторялось слово “арики”, а на языке островитян так именуют короля. Речь одного из туземцев вызвала общий смех, а других ораторов встречали всеобщими овациями. От меня неоднократно требовали, чтобы я удалился, и когда они убедились, что я не тронусь с места, то посоветовали мне обнажить плечи, как это сделали все окружающие. Я выполнил эту рекомендацию, после чего мое присутствие их уже больше не смущало. [160]

Так я просидел целый час, и за это время не произошло ничего достойного упоминания. Затем принц, женщины и король, подобно тому как это было вчера, вступили на площадку, и, как только король уселся, три группы туземцев принялись бегать взад и вперед. Затем два человека, сидевшие в центре площадки, произнесли короткие речи и проповеди, после чего люди, находившиеся по соседству со мной, перебежали к навесу, где находился принц с тремя или четырьмя его приближенными.

Меня в известной степени опекал один туземец, который с усердием оказывал мне различные услуги. При его посредничестве я занял место, которое позволило бы мне увидеть решительно все, если бы только меня не принуждали сидеть подобно благонравной девице с потупленным взором. Вскоре, так же как и вчера, явилась процессия; ее участники несли на плечах шесты, обвитые в средней части кокосовыми листьями. Эти шесты туземцы, как и накануне, бросали на землю. За первой процессией последовала вторая, и ее участники несли корзины, сплетенные из пальмовых листьев. Обычно в таких корзинах здесь перетаскивают разную снедь. Вторую процессию сменила третья; люди, принимавшие в ней участие, были вооружены рогатинами, к концам которых были привязаны рыбки разных сортов.

Корзины сложили у ног старика, которого я счел главным жрецом. Он сидел по правую руку от принца под навесом. Он брал корзины в руки и произносил короткие речи, или проповеди, а затем ставил корзины на землю, заменял их новыми, снова твердил те же речи и так действовал до тех пор, пока все корзины не прошли через его руки.

Рыбу, привязанную к рогатинам, подносили двум туземцам, сидевшим по левую руку от принца. В руках они держали зеленые ветви. Первую рыбу они положили слева, вторую — справа, а когда им поднесли третью, видный мужчина, который сидел позади этой пары, протянул руку и схватил рыбу; одновременно за нее уцепились оба его передних соседа. Такая же борьба шла за всех прочих рыб, причем, поскольку передние находились в более выгодном положении, заднему туземцу доставались лишь отдельные куски, а он стремился их удерживать во что бы то ни стало. Эти куски он бросал назад, себе за спину, а передняя пара свою долю откладывала поочередно то налево, то направо.

Наконец случайно или по уговору задний туземец выхватил целую рыбу и сделал это так, что обоим его соперникам не довелось к ней прикоснуться. И тогда вся толпа тихо произнесла слово ма ре аи [малие], что значит “очень хорошо” или “отлично сделано”. По-видимому, они совершили все, что можно было от них ожидать, ибо на оставшуюся рыбу (ее было немного) они уже не обращали никакого внимания. Рыба и корзины точно таким же образом, как вчерашние жердочки и палочки, были [161] затем доставлены людьми, которые то и другое донесли до определенного места и там все это высыпали на землю. Когда третья процессия прошла, а в ней были люди, произносившие какие-то речи или молитвы, был дан сигнал, и все сразу встали, пробежали несколько шагов влево и уселись спинами к принцу. Тем немногим, кто с ним остался, в частности и мне, велено было не оглядываться назад. Но ни этот запрет, ни пример жены Лота не лишили меня желания обернуться назад. Я заметил, что принц обратился лицом к мораэ, но как раз в этот момент между мной и принцем пробежало очень много людей, и мне не удалось рассмотреть, что с ним произошло. После мне говорили, что королю и принцу преподнесли по куску жареного ямса, и это весьма вероятно, ибо в это время все стояли к ним спиной [как в тех случаях, когда вожди вкушают пищу]. После небольшого перерыва все повернулись лицом к принцу и образовали широкий полукруг перед ним, открытая часть которого была обращена к нам. Затем по направлению к нам двинулись, шествуя попарно, туземцы с большими дубинами или шестами на плечах; они издавали звуки, подобные песне, и помавали в воздухе руками. Подойдя на очень близкое расстояние к нам, они пустились в бег, но это был бег на месте. Из толпы вышло трое или четверо туземцев с большими дубинами в руках, они бросились к участникам только что описанной процессии, а те в свою очередь сбросили с плеч дубинки и обратились в бегство. Нападающие набросились на шесты, немилосердно отколошматили их и вернулись на прежнее место. Пустившиеся же в бегство люди бросили вызов к борьбе, и группа крепких парней мгновенно вышла на этот вызов и встретилась с партией своих противников.

Обе партии прошли по площадке и разошлись каждая на свою сторону, после чего в течение получаса шла борьба и бокс, а затем двое туземцев, сидящих перед принцем, обратились к нему с какой-то речью. На этом церемония закончилась, и толпа разошлась.

Я подошел к корзинам, чтобы поглядеть, что же в них содержалось; прежде мне это запрещалось делать, так как корзины тогда еще считались табу. Оказалось, что в них ничего не было, и то, что условно принималось в качестве их содержимого, было лишь пустотой, символически изображающей нечто вещественное. Кроме рыбы, все прочие предметы играли такую же символическую роль.

Мы напрасно пытались выяснить смысл не только всего зрелища в целом, но и различных частных церемоний. Обычно на все наши вопросы отвечали: это табу, а слово “табу”, как я уже отмечал, применяется для обозначения многих вещей.

Очевидно, принц играл во всем этом главную роль, а король еще за десять дней до того, как произошли торжества, говорил [162] нам, что народ принесет ему и принцу ямс, который они должны будут съесть, и даже описал нам некоторые церемонии. Судя по всему этому, мы заключили, что происходило торжество присяги, или торжественной клятвы, и присягу приносили принцу как непосредственному преемнику короля и наследнику королевского достоинства, что выражалось актами верности и подношением разных плодов, эмблемы которых фигурировали на церемонии.

Как бы то ни было, но все зрелище в целом было проведено с должной торжественностью, и, судя по религиозным обрядам, с которыми церемонии были сопряжены, это было не только местное, но и традиционное по своему исполнению действие.

До этого наша одежда и наше поведение не вызывали у туземцев никакого недовольства. Но во время церемонии они потребовали, чтобы мы обнажились до пояса, распустили волосы до самых плеч. Кроме того, нам велено было сидеть со скрещенными ногами в самой скромной позе, опустив очи долу и сложив на груди руки, то есть мы должны были держаться так же, как туземцы. Существенно, что в торжестве не принимали участия рядовые островитяне, а только именитые люди — те, кому была предназначена определенная роль в церемониях. На мой взгляд, это служит веским доводом в пользу того, что островитяне рассматривали себя как лиц, исполняющих обряд под недреманным оком Верховного Существа.

Нам сказали, что куда более значительная и величественная церемония, чем та, которую мы видели, произойдет по такому же поводу спустя три месяца, причем при ее проведении будет принесено в жертву 10 человек. Это служит достаточным доказательством того факта, что как здесь, так и на Таити человеческие жертвоприношения рассматриваются как нечто необходимое.

Церемония закончилась поздно, и, так как мы были на порядочном расстоянии от кораблей и дойти до них морем было нелегко, мы поспешили восвояси. Когда я прощался с королем, он обратился ко мне с просьбой задержаться до завтра, чтобы посмотреть на погребальную церемонию: хоронить должны были жену Маривагги и тещу короля, и тело ее в связи с только что окончившейся церемонией ожидало часа погребения в каноэ, стоявшем в бухте. Король сказал, что после похорон он хочет отправиться со мной на остров Миддельбург, и попросил меня его подождать, добавив, что не только он, но большинство других вождей, если бы не похороны этой женщины, сопровождали бы меня на этот остров, где у них имеются свои владения.

Я с радостью готов был подождать и посмотреть на церемонию, если бы прилив не благоприятствовал выходу кораблей из проходов. Вдобавок неистовый ветер, который дул в течение последних дней, приутих и стал устойчивым. Мы не могли не [163] воспользоваться этой возможностью; ведь в противном случае кораблям пришлось бы задержаться еще недели на две. Да и церемония должна была продлиться не менее пяти дней; этот срок был слишком долгим, и я не мог ждать, когда открывалась возможность без помех выйти в море.

Я сказал королю, что если не выйду в море, то обязательно завтра его навещу. Мы распрощались с ним и направились на корабли, прибыв на борт примерно в 8 часов вечера.

Я забыл упомянуть, что Омаи, так же как и я, присутствовал на церемонии, но мы с ним разлучились, и до самого ее окончания я не знал, где он. После Омаи сказал мне, что король, заметив мое исчезновение, отправил несколько человек, одного за другим, с приказом вернуть меня. Вероятно, эти посланцы не были допущены к тому месту, где я был, во всяком случае я их не видел. Затем королю сообщили, что я разделся, соблюдая здешний обычай, и тогда он разрешил Омаи присутствовать на церемонии, потребовав, однако, чтобы тот выполнил все необходимые формальности. Омаи и не возражал, так как эти обычаи совпадали с обычаями его страны. Его снабдили подобающей одеждой, и он появился на церемонии в качестве одного из ее участников. Вероятно, нас первоначально исключили только потому, что мы не выполнили всех необходимых формальностей.

Когда я был в Моа, я распорядился перевезти туда быков, коров и коз, полагая, что они там будут в большей безопасности под надзором вождей, чем в месте, которое опустеет после нашего ухода. Кроме того, мы оставили там молодого борова и трех свиней английской породы. Эти животные пользовались у туземцев исключительной популярностью, и можно было предвидеть, что они, несомненно, улучшат местную породу — здешние свиньи очень мелкие. Финоу также получил от нас двух кроликов, самца и самку, и до нашего отплытия мы узнали, что эта пара дала уже приплод.

Если скот здесь уцелеет, а в этом я не сомневаюсь, он станет существенным приобретением для этих островов; поскольку Тонгатабу — страна очень ровная, то лошади станут здесь весьма полезными животными.

Четверг, 10 июля. 10-го в 8 часов д.п. мы подняли якорь и с устойчивым ветром от SO прошли через канал, разделяющий острова Маккоха [Макаха] и Мануаффи [Монуафе]. Этот проход был значительно шире того, который отделяет остров Мануаффи от острова Пангемауду.

Приливное течение было для нас благоприятным, пока мы не дошли до места выхода в лагуну, где сталкиваются западное и восточное течения. Приток из лагуны, где много мелей, вызывает в этом месте сильную зыбь и водовороты. Опасность возрастает также потому, что глубины здесь настолько велики, что лот [164] проносит, а по этой причине якорные стоянки имеются лишь у самых скал, где глубины по нашим промерам составили 40—45 саженей и на дне песок. Однако здесь вы подвергаетесь опасности попасть в водоворот.

Все это расстроило мои планы. Я ведь хотел провести корабли через проход, а затем отправиться на погребальную церемонию, но теперь решил, что лучше уж пропустить похороны, чем покинуть корабли в положении, которое мне представлялось небезопасным.

Мы продолжали лавировать на ветер между двумя течениями, не продвигаясь вперед и не отходя назад до часа прилива, когда благоприятный ветер дал нам возможность воспользоваться попутным восточным течением. Мы надеялись также, что нам на пользу будет и восточное отливное течение, если оно окажется сильным, но оно было настолько незначительным, что в другое время я не стал бы и упоминать о нем. Все это показывало нам, что большая часть вод, поступающих в лагуну, приходит от NW и тем же путем из нее исходит.

Около 5 часов п.п., убедившись, что до наступления темноты мы не сможем пройти в море, я отдал якорь под берегом Тонга-табу на глубине 47 саженей, в 2 кабельтовых от рифов, которые тянулись вдоль побережья острова. “Дискавери” стал на якорь за нашей кормой, но перед этим был снесен на отмель, и лишь к полуночи его удалось вызволить.

Пятница, 11 июля; суббота, 12 июля. Мы простояли здесь до 11 часов д.п. следующего дня, а затем подняли якорь и пошли на O, но только к 10 часам п.п. обогнули восточную оконечность острова и получили возможность направиться к Миддельбургу, или Эа-у-ве [Эуа], как называют этот остров его обитатели, где и отдали якорь в 8 часов утра на следующий день на глубине 40 саженей. Дно песчаное, усеянное коралловыми обломками. Оконечности острова протягивались с NO 40° к SW 22°, высокая земля была по пеленгу SO 45°, а сам Тонгатабу был по пеленгам NW 70° — NW 19° примерно на расстоянии полумили.

Вскоре после того как мы стали на якорь, нам нанес визит вождь Тауфа и корабль посетили другие вожди, причем все они были явно обрадованы нашим приходом. Этот Тауфа, когда я заходил сюда во время предыдущего плавания, стал моим тайо [побратимом], так что мы не были чужаками друг для друга. Затем я отправился на берег с Тауфой на поиски пресной воды, а главным образом из-за этого я и зашел на остров, так как слышал, будто здесь протекает ручей, берущий начало в горах. Однако эти слухи не подтвердились. Меня сперва привели к источнику с солоноватой водой, расположенному на берегу между отметками низкой и высокой воды, среди скал той бухты, в которой мы высадились. Здесь никому бы и в голову, не пришло вести поиски [165] пресной воды. Я думаю, что она была бы сносной, если бы удалось ее забирать при отливе, когда к ней не примешивается соленая вода.

Убедившись, однако, что эту воду взять не удастся, мы прошли с туземцами чуть дальше в глубь острова, и там в глубоком ущелье нашли хорошую воду, которую при значительной затрате времени и сил можно было доставить к берегу посредством труб или желобов из полых древесных стволов и банановых листьев. Но, приняв в расчет, сколько все это доставит хлопот, я решил удовольствоваться теми запасами воды, которые были у нас в наличии.

Перед возвращением на борт я попытался наладить закупку свиней и ямса. Свиней мы добыли мало, но ямс получили в изобилии. Я перевез на берег овцу, которую в свое время хотел отдать Маривагге, и оставил на этом острове барана и двух овец капской породы. Животных я вверил попечению Тауфы, и он был явно польщен этой честью. Поскольку на этом острове не было собак, я считал, что это наилучшее место для овец.

Воскресенье, 13 июля. 13-го п.п. я с группой наших людей отправился на самый высокий холм, чтобы с высоты его обозреть внутренние части острова. На половине пути мы пересекли глубокую долину, дно и склоны которой были покрыты лесом. Сама же она была сложена лишь коралловой породой, причем, так же как и на Тонгатабу, на скалах были заметны углубления и неровности, характерные для прибрежных утесов, хотя эта долина лежала на высоте не менее 200—300 футов над уровнем моря. Такие же породы мы встретили и у вершины, сложенной мягким желтоватым песчаником ¹⁰³.

На самой высокой вершине находится округлая площадка, или земляная насыпь, укрепленная каменной стеной, причем эта насыпь очень высокая, и создание ее потребовало большого труда. Наши гиды сказали, что она была возведена по велению здешнего вождя и что здесь островитяне часто собираются для совместного питья кавы ¹⁰⁴. Здесь же, в нескольких шагах от насыпи, бил ключ с превосходной водой, а милей ниже мы приметили ручей, и нам сказали, что, когда выпадают обильные дожди, он доходит до моря. Мы также встретили воду в многочисленных мелких ямках, и я полагаю, что, если эти ямки раскопать глубже, ее можно получить в весьма больших количествах.

С вершины этого холма нам открылся вид на весь остров, за исключением лишь некоторой части его южной оконечности. Юго-западный берег, от которого горы находятся на близком расстоянии, круто и на разную высоту поднимается непосредственно от моря, а равнины и луга, весьма обширные, находятся на его северо-западной стороне. Это равнинная местность с многочисленными плантациями и рощами. В общем перед нами открылся [166] восхитительный ландшафт, и равнина эта была одинаково прекрасна повсюду.

Обозревая эту чудесную местность, я льстил себе надеждой, что в будущем какой-нибудь мореплаватель увидит эти же луга со стадами, заведенными на островах англичанами. Наши гиды сообщили, что большая часть, а может быть и вся земля, на острове принадлежит великим лордам из Тонгатабу и что здешние обитатели только арендаторы этих земель или, скорее, вассалы соседних лордов. Такой порядок, по-видимому, характерен для всех этих островов, за исключением Аннамоки, где некоторые вожди, вероятно, обладают известной независимостью ¹⁰⁵.

Омаи, который был в большом фаворе у Финоу и вообще у здешних обитателей, получил предложение сделаться вождем острова, и я не знаю, быть может, он и остался бы здесь, если бы я одобрил подобное намерение, но я был против этого, полагая, что ему будет лучше на его родном острове.

Понедельник, 14 июля; вторник, 15 июля; среда, 16 июля. Утром я посадил ананас и посеял семена дынь и других культур на плантации вождя, а за обедом отведал турнепс, выращенный из семян, оставленных здесь мною во время предыдущего плавания.

На 15-е я назначил отплытие, но Тауфа настаивал, чтобы я остался здесь на день или на два, так как он хотел подарить мне ямс и прочие коренья. Кроме того, я со дня на день ожидал моих друзей из Тонгатабу и поэтому принял его предложение. На следующий день я получил от вождя подарок: две небольшие кучки ямса и некоторое количество плодов. По этому случаю большинство жителей острова собралось на берегу, и как обычно, это стечение людей доставило нам немало хлопот, так как надо было все время следить, чтобы они чего-нибудь не стащили: на руку эти люди были очень легки.

Нас развлекали боем на дубинках, борьбой и боксом, причем в соревнованиях участвовали и мужчины, и женщины. Вечером мы должны были присутствовать на пении и танцах, но неожиданное происшествие сорвало это зрелище и помешало нам остаться на берегу, чтобы его посмотреть. Группа индейцев повалила одного из моих людей и раздела его догола. Услышав об этом, я тотчас же захватил два каноэ и большую свинью, потребовав от Тауфы, чтобы он вернул мне похищенные вещи и выдал виновных. Это происшествие настолько встревожило туземцев, что большинство из них обратилось в бегство. Убедившись, однако, что я не собираюсь мстить за оскорбление, они вернулись. Скоро ко мне привели одного из грабителей, а также вернули рубашку и штаны. Все остальное мне так и не вернули до наступления темноты, и я вынужден был отправиться на корабль, поскольку волнение на море было очень сильным и шлюпкам [167] трудно было пройти к судам даже днем, не говоря уже о ночном времени.

Четверг, 17 июля. Утром я снова высадился на берег, захватив с собой подарок для вождя, который я должен был вручить ему в возмещение его дара. Было еще очень рано, так что в месте высадки собралось еще немного народа, и эти немногие выглядели испуганными; однако, после того как Омаи их заверил, что мы никому не собираемся причинить вред, они обрели обычную живость и образовали большой круг, причем к ним присоединились вождь и все именитые островитяне.

Мне принесли остальные части одежды, но они были до такой степени изодраны еще на самом пострадавшем, что я не счел нужным уносить этот хлам на корабль.

Мой подарок вождь разделил между двумя или тремя другими вождями и себе оставил лишь малую часть. Этот дар настолько превзошел все их ожидания, что один престарелый и почтенный вождь сказал: “Мы не заслуживаем этого, так как дали вам мало и к тому же еще плохо обошлись с одним из ваших людей”. Я оставался с ними до тех пор, пока они не закончили свой сосуд с кавой, заплатил им за свинью, которую получил вчера (каноэ я вернул раньше), без наказания отпустил на свободу грабителя и возвратился на борт с Тауфой и одним из слуг Фаттафи Полахо. Через слугу я в знак уважения к его хозяину послал последнему брусок железа — самое ценное, чем я мог наградить этого вождя.

Вскоре после того как я прибыл на борт, мы подняли якорь и при легком ветре от SO вышли в море. Тауфа и его немногочисленные спутники нас покинули. Поднимая якорь, мы обнаружили, что якорный канат основательно пострадал от подводных скал: на этом рейде их было много. Кроме того, мы убедились, что гавань не защищена от сильного волнения, идущего от SW. Едва мы вступили под паруса, как увидели парусное каноэ, идущее от острова Тонгатабу; оно вошло в бухту, в которой мы накануне стояли на якоре. Спустя несколько часов к нам подошло небольшое каноэ с четырьмя туземцами. Так как ветер был чрезвычайно слабым, они затратили много времени на то, чтобы добраться до нас, хотя расстояние от берега было небольшое. Эти люди сказали нам, что большое каноэ доставило из Тонгатабу двух человек, которые привезли приказы обеспечить нас на острове Эа-у-ве. или Миддельбурге, свиньями; кроме того, нас извещали, что король и другие вожди прибудут сюда через два Дня, и просили подождать их на нашей последней якорной стоянке. Не было оснований сомневаться в том, что нам сообщили эти люди, так как именно с этой целью они прибыли к нам, но мы уже отошли от острова и побудительных причин для возвращения не имели, особенно если учесть, что свиней и корнеплодов [168] у нас было достаточно, чтобы дойти до Таити. На острове Эа-у-ве мы главным образом за мелкие гвозди приобрели много мяса и основательно пополнили запасы свинины; правда, если бы мы дождались вождей из Тонгатабу, владевших на этом острове почти всем, нам, несомненно, удалось бы получить гораздо больше.

С приближением ночи, убедившись, что мы не собираемся возвращаться, туземцы покинули нас; ушли также люди, прибывшие на двух каноэ специально для менового торга; они дали нам кокосовые орехи и шедок за то, что мы могли им предложить.

Так мы покинули острова Дружбы и их жителей после двух- или даже трехмесячной стоянки. Все это время мы жили с островитянами в самом сердечном согласии; правда, порой случались ссоры, вызванные великой их склонностью к кражам, но надо сказать, что к хищениям островитян побуждала недостаточная бдительность наших людей. Впрочем, эти ссоры никогда не приводили к фатальным последствиям, ибо для предупреждения их принимались все необходимые меры.

За это время наши прежние запасы почти не уменьшились, поскольку мы жили за счет того, что приобрели на островах. Кроме того, помимо возможности оставить здешним островитянам часть скота мы основательно подкормили тут животных, предназначенных для Таити. Таким образом, зайдя на эти острова, мы приобрели очень большие выгоды, особенно если учесть, что, перед тем как взять на них курс, я миновал благоприятный сезон для продвижения на север.