Существование зла

Богослов Фома Аквинский приводит возражение против существования Бога:«…имя "Бог" означает, что Он есть бесконечное добро. Значит, если Бог существует, [в мире] не может быть никакого зла. Но в мире есть зло; следовательно, Бог не существует» (Ф.Аквинский. Сумма теологии).

Далее следует ответ на возражение: « Сказано Августином: "Господь, который в высочайшей степени благ, никоим образом не позволил бы, чтобы в Его делах было хоть сколько-нибудь зла, если бы не был так всемогущ, чтобы и зло обратить в добро". Таково одно из проявлений бесконечной благости Господней, что Он попускает существовать и злу, дабы и его обращать во благо» (Там же).

Другое объяснение существования зла в мире заключается в том, что зло не является порождением Бога.

Бог дал людям свободу, возможность выбора. Зло творят люди, совершая соответствующие поступки.

Бог мог бы уничтожить зло, сделать так, чтобы люди выбирали только добро. Но тогда они были бы автоматами, роботами, исполняющими команды. А Богу угодно, чтобы люди были свободны, и действовали из любви, а не по принуждению.

Также, кроме людей, ответственность за зло возлагается на дьявола.

Кроме того, добавляют, что Бог терпит зло, потому, что он милосерден и прощает людей, ведь уничтожая зло, ему пришлось бы уничтожить большинство людей (как во время всемирного потопа), ведь люди сами порочны и злы.

Но на вопрос: «Почему страдают невинные дети и животные» нет вразумительно ответа.

Страстный протест против существования Бога, допускающего зло, мы находим у Альбера Камю в его повести «Чума». В городе, где эпидемия чумы уносит тысячи жизней, главные герои собрались вокруг постели умирающего мальчика. Он умирает в агонии. Доктор Риэ бросает священнику Панлю:

—У этого-то, надеюсь, не было грехов — вы сами это отлично знаете!

Потом он отвернулся, обогнал отца Панлю и направился в глубь школьного сада. Там он уселся на скамейку, стоявшую среди пыльных деревцев, и стер ладонью пот, стекавший со лба на веки. Ему хотелось кричать, вопить, лишь бы лопнул наконец этот проклятый узел, перерезавший ему надвое сердце. Зной медленно просачивался сквозь листья фикусов. Бирюзовое утреннее небо быстро заволакивало, как бельмом, белесой пленкой, и воздух стал еще душнее. Риэ тупо сидел на скамье. Он глядел на ветки, на небо, и постепенно дыхание его налаживалось, уходила усталость.

— Почему вы говорили со мной так гневно? — раздался за его спиной чей-то голос. — Я тоже с трудом вынес это зрелище.

Риэ обернулся к отцу Панлю.

— Вы правы, простите меня, — сказал он. — Но усталость это то же сумасшествие, и в иные часы для меня в этом городе не существует ничего, кроме моего протеста.

— Понимаю, — пробормотал отец Панлю. — Это действительно вызывает протест, ибо превосходит все наши человеческие мерки. Но быть может, мы обязаны любить то, чего не можем объять умом.

Риэ резко выпрямился. Он посмотрел на отца Панлю, вложив в свой взгляд всю силу и страсть, отпущенные ему природой, и тряхнул головой.

— Нет, отец мой, — сказал он. — У меня лично иное представление о любви. И даже на смертном одре я не приму этот мир Божий, где истязают детей.

(А.Камю. Чума)