Лекция 11. Стабилизация системы международных отношений (конец 60-х – первая половина 70-х ГГ. ). Хельсинский процесс. 3 страница

Еще серьезнее обстояло дело с позицией Чехословакии. В отличие от других стран «народной демократии», она почти сразу после получения телеграммы из Москвы от 5 июля дала согласие на участие в парижской встрече и назначила своим представителем на встрече посла в Париже Носека. Поэтому в новой ситуации правительство Чехословакии не сочло возможным отказаться от участия в парижской встрече и твердо стояло на своем. Даже лидер коммунистов Готвальд заявил послу СССР в Праге, что ничего поделать нельзя, так как правительство уже приняло решение, которое опубликовано в печати. Однако как оказалось, изменить можно было все. Сталин потребовал срочного приезда в Москву руководства Чехословакии. 9 июля, принимая в Москве чехословацких лидеров, он в ультимативной форме потребовал отказа от участия в парижской встрече. «Своим участием в Париже вы были бы использованы в качестве инструмента против СССР. Этого ни Советский Союз, ни его правительство не допустили бы». В зависимость от решения по данному вопросу Сталин поставил вопрос о дальнейшей экономической помощи Советского Союза Чехословакии. 11 июля правительство Чехословакии приняло новое решение – в парижском совещании не участвовать. Как заявил по возвращении из Москвы министр иностранных дел Я. Масарик, «я ехал в Москву как свободный министр, а вернулся как сталинский лакей!».

Возможно, что именно эта особая позиция чехов летом 1947 г. ускорила выработку в Москве «нового курса» в отношении своих восточноевропейских союзников. Во всяком случае, в отношении Чехословакии Сталин начал действовать крайне решительно. В феврале 1948 г. чехословацкие коммунисты спровоцировали правительственный кризис, ставший поводом для захвата власти. Ключевой фигурой, которая могла этому воспрепятствовать, был президент Э. Бенеш. Для его нейтрализации была избрана тактика шантажа. Эту операцию должен был осуществить П. Судоплатов, который позже вспоминал: «Молотов... приказал ехать в Прагу и, организовав тайную встречу с Бенешем, предложить ему с достоинством покинуть свой пост, передав власть Готвальду, лидеру компартии Чехословакии». Чтобы напомнить Бенешу о его тесных связях с НКВД, он должен был показать ему расписку на десять тысяч долларов, подписанную его секретарем в 1938 г. (деньги были необходимы на срочный выездиз страны в условиях фашистской агрессии). В том случае, если Бенеш оказался бы невосприимчив и к этому, Судоплатов должен был предупредить его о готовности «организовать утечку слухов об обстоятельствах его бегства из страны и оказанной ему финансовой помощи для этого, тайном соглашении о сотрудничестве чешской и советской разведки, подписанном в 1935 г. в Москве, секретном договоре о передаче нам Карпатской Украины и об участии самого Бенеша в подготовке политического переворота в 1938 г. и покушения на премьер-министра Югославии». Для возможной поддержки готовящегося переворота в Чехословакию из Москвы была направлена бригада специального назначения в составе 400 человек. Однако она не потребовалась. Сыграл ли свою роль этот шантаж, или Бенешу больше импонировало высказанное положение о том, что только он может обеспечить плавную и бескровную передачу власти коммунистам (которая произойдет при любых условиях, как его заверили эмиссары Москвы), но через месяц он передал власть Готвальду.

Трагичной и загадочной оказалась судьба министра иностранных дел Я. Масарика. По официальной версии 10 марта 1948 г. он выбросился из окна Чернинского дворца, в котором размещался МИД. Однако сразу после его смерти были высказаны предположения об убийстве этого популярного политика. Лишь недавно в прежде секретных архивах ЦК КПЧ было обнаружено предсмертное письмо Масарика Сталину, написанное им за день до смерти. «В Чехословакии уже нельзя вести речь о свободе, – писал он. – Свобода подменяется подавлением политических противников партии. Готовится почва для установления полицейского, авторитарного режима. Я не могу жить без свободы, но и не в силах ее отстаивать. Потому что Ян Масарик не может бороться с Россией и ее правительством. Я – узник собственной совести. Мне остается только умереть. У вас еще есть время отказаться от политики советизации моей страны. Поторопитесь, очень скоро может быть поздно!»

Под влиянием СССР страны Восточной Европы отказались присоединиться к плану Маршала, не решилась примкнуть к нему и Финляндия. Отказ восточноевропейских стран принять план Маршалла и, напротив, присоединение к нему западноевропейских стран стали одним из важнейших шагов по завершению раскола Европы на два лагеря. Были предприняты первые действия по строительству военных блоков. В СССР началась открытая кампания борьбы против «преклонения перед Западом». В странах «народной демократии» началась открытая «коммунизация» власти и общества.

Смена стратегии повлекла за собой резкое обострение борьбы в руководствах компартий. Советская сторона сделала ставку на ортодоксальных коммунистов и своей поддержкой фактически обеспечила усиление их позиций в партийной элите.

Коминформ и стратегия двух лагерей. 15 мая 1943 года Президиум Исполкома Коминтерна принял решение о роспуске этой организации. Центральный аппарат исполкома Коминтерна, его президиума и секретариата и система связи руководства Коминтерна с компартиями были подчинены новому Отделу международной информации (ОМИ) ЦК ВКП (б), в который вошли Молотов, Ворошилов, Микоян, Берия, Маленков, Щербаков и Димитров. На отдел было возложено продолжение той деятельности, которой занималось руководство Коминтерна. С декабря 1943 г. до отъезда в Болгарию в ноябре 1945 г. пост заведующего Отделом занимал Г. Димитров. Большинство структурных подразделений Коминтерна интегрировались в аппарат ЦК ВКП (б). Заграничные бюро коммунистических партий, непосредственно подчиненные ОМИ ЦК ВКП (б), определяли долгосрочные цели и текущие задачи коммунистических партий.

В конце сентября 1947 года состоялась встреча представителей коммунистических партий в Шклярской Порембе (Польша). Первоначально идея созыва такого совещания обсуждалась между лидером польских коммунистов В. Гомулкой и Сталиным весной 1947 г. Тогда речь шла о создании информационного печатного органа коммунистов. Именно на такую встречу в Польшу В. Гомулка приглашал представителей коммунистических партий из девяти стран: СССР, Болгарии, Венгрии, Польши, Румынии, Чехословакии, Югославии, Франции и Италии. Однако к моменту ее проведения изменилась ситуация, главным образом, из-за плана Маршалла. Направив на эту встречу Жданова и Маленкова, Сталин поручил им добиваться, по сути, воссоздания международного коммунистического органа. Идея создания Информбюро стала полной неожиданностью для лидеров коммунистических партий. Последующая деятельность этого органа полностью определялась Москвой.

На встрече представители ВКП (б) не просто «поставили оценки» деятельности братских партий, но и определили перед ними задачи в новой обстановке. Главной в их числе становилась задача завоевания (или монополизации) власти и использования ее для проведения внутренней и внешней политики по образу и подобию советской. Коминформ стал формой полного советского контроля в первую очередь над коммунистическими режимами в странах Восточной Европы.

В докладе Жданова впервые была сформулирована «концепция двух лагерей» – империалистического, антидемократического и антиимпериалистического, демократического, а традиционное прежде понятие «СССР» уступило место новому – «демократический лагерь». Нападкам подверглись не только империалисты США, но и французские социалисты, а также коллеги польских и чехословацких коммунистов по правительственной коалиции. Жданов недвусмысленно дал понять, что в новых условиях важнейшим долгом коммунистов во всех странах, особенно там, где они входят в состав правительства, является оказание помощи и поддержки Советскому Союзу. «Поскольку во главе сопротивления новым попыткам империалистической экспансии стоит Советский Союз, – говорил он, – братские компартии должны исходить из того, что, укрепляя политическое положение в своих странах, они одновременно заинтересованы в укреплении мощи Советского Союза, как главной опоры демократии и социализма». Далее он выразил несогласие с тем, что некоторые деятели братских партий подчеркивают свою независимость от Москвы. «Москва никого не ставила и не желает ставить в зависимое положение, – заявил Жданов, – нарочитое подчеркивание этой «независимости» от Москвы, «отречение» от Москвы по сути дела означает угодничество, приспособленчество, подыгрывание тем, кто считает Москву врагом». За основу резолюции встречи был принят последний раздел доклада А. Жданова, из которого была изъята критика ошибок компартий Италии и Франции.

Итогом этой встречи стало образование Информационного бюро коммунистических и рабочих партий (понятие «Коминформ» долгое время использовалось исключительно в немарксистской литературе). На Коминформ была возложена задача «организации обмена опытом и, в случае необходимости, координации деятельности компартий на основе взаимного согласия». Печатный орган «За прочный мир, за народную демократию!» должен был выходить раз в две недели. В качестве курьеза стоит упомянуть, что это Сталин придумал газете Коминформа название, считая, что западная пропаганда вынуждена будет повторять эти лозунги «За прочный мир, за народную демократию» каждый раз, когда будет что-то цитировать из журнала.[54] Но надежды Сталина не сбылись: название было громоздким, откровенно пропагандистским, и на Западе чаще всего писали просто «орган Коминформа». Сталин также окончательно определил местопребывание Коминформа. Делегаты решили, что Коминформ будет в Праге. Представитель Чехословакии Сланский вечером умчался на автомобиле в Прагу, чтобы проконсультироваться об этом с Готвальдом. Но после ночного разговора Жданова и Маленкова со Сталиным местом расположения Коминформа был определен Белград. В 1948 после разрыва отношений между И. Тито и Сталиным югославскую компартию исключили из Информбюро (штаб-квартира организации была переведена в Бухарест). В течение многих десятилетий завеса секретности окружала информацию о деятельности Коминформа и только в 90-х гг. появились первые исследования отечественных авторов и сборники документов.

Реакция политиков и печати Запада на создание Коминформа была однозначно негативной. Оно воспринималось как воссоздание Коминтерна. Коммунистические деятели ведущих азиатских стран выступили нейтрально, объявив создание Коминформа «делом европейских компартий». Распространявшиеся в целях зондажа (скорее всего со стороны компартии Китая) настроения азиатских коммунистов слухи о созыве в Харбине аналогичного совещания представителей азиатских коммунистических партий с целью создания «азиатского Коминформа» были опровергнуты. В 1948 г. ЦК ВКП (б) отклонил как «нецелесообразные» предложения о проведении аналогичного форума коммунистов арабских стран.

Провозгласив разделение мира на два лагеря, и сменив стратегический курс, Москва, тем не менее, продолжала в реальной политике занимать осторожную позицию в отношении Запада, стараясь без необходимости не обострять ситуацию. Это было не просто, тем более что 1948 г. принес серьезные осложнения международной обстановки.

Только с открытием российских архивов представилась возможность проследить дальнейшую судьбу Коминформа. В январе 1951 г. руководитель крупнейшей в несоциалистической стране коммунистической партии Италии П. Тольятти окончательно отказался возглавить Информбюро. В связи с возникшими затруднениями было принято решение отложить созыв очередного совещания организации. Больше вопрос о Генеральном секретаре Информбюро не ставился. 12 января 1951 г. из аппарата ЦК ВКП(б) была направлена записка с предложением провести 25 февраля совещание Информбюро с повесткой дня: 1) О задачах коммунистических и рабочих партий по развертыванию массового движения против ремилитаризации Западной Германии (сообщение представителей партий); 2) Задачи идейно-политического и организационного укрепления компартий (докладчики П. Тольятти и П. Секкья); 3) О газете «За прочный мир, за народную демократию!» и об издании ежемесячного теоретического журнала Информбюро. Спустя три месяца Сталину направляется новая записка с уточнением повестки дня. Появляется новый пункт «О задачах компартий в борьбе за единство и жизненные интересы рабочего класса» (докладчик – представитель ФКП Ж. Дюкло). В новой записке Сталину в октябре 1951 г. предлагалось обсудить два вопроса: 1) Об организационном и идеологическом укреплении коммунистических и рабочих партий и 2) О работе редакции и газеты, об издании ежемесячного журнала Коминформа. Что касается первого вопроса, то необходимость его обсуждения обосновывалась потребностью «усилить борьбу с правой социал-демократией и с фашистской кликой Тито, особенно в связи с оживлением их деятельности по подготовке и разжиганию новой войны и восстановлением Второго Интернационала». Заседание так и не состоялось. Имеются различные версии исследователей относительно того, почему Сталин утратил интерес к Информбюро. Возможно, согласился с мнением П. Тольятти, что такая организационная форма взаимодействия компартий себя исчерпала.

Идеологические и политические предпосылки ускоренной советизации стран Восточной Европы. На наш взгляд, курс на ускоренную советизацию стран Восточной Европы стал результатом наложения ряда факторов международного и внутриполитического характера. Во-первых, германский фактор занимал основное место в определении советской позиции по отношению к западным союзникам. Проблема ремилитаризации Германии и угрозы германского реваншизма являлась актуальной темой советской внешней и внутренней политики практически до середины 70-х гг. Поэтому советское руководство реагировало крайне болезненно на проведение 2 – 3 февраля 1948 г. в Лондоне сепаратного совещания представителей западных держав по германскому вопросу, за которым в конце марта последовая отказ США, Великобритании и Франции продолжать работу в Контрольном совете по Германии. По существу это означало разрушение союзного контрольного механизма в этой стране. Москва крайне болезненно отреагировала на обозначившуюся близкую перспективу создания западного союза с возможным участием в нем западных зон Германии. Заранее он был оценен советским руководством как агрессивный блок с «немиролюбивыми» целями, как, «военный союз», особая опасность которого связывалась с привлечением к участию в нем «не демократизированной» Германии.

Во-вторых, руководствуясь классическими геополитическими представлениями об устройстве послевоенного мира, Сталин и его соратники стремились к созданию «пояса безопасности», в который должны были входить государства с дружественными или однотипными политическими режимами. В этом смысле весьма примечательными являются слова Сталина, высказанные во время встречи с одним из руководителей югославских коммунистов М. Джиласом в апреле 1945 г.: «В этой войне не так, как в прошлой – а – кто займет территорию, тот навяжет и свою социальную систему. Каждый навяжет свою систему там, куда дойдет его армия».

В-третьих, политическое мышление советского руководства не было ориентировано на представление о мире как плюралистической организации. Как известно, идея мирного сосуществования государств с различным политическим строем была выдвинута в 1956 г. на ХХ съезде. В иерархии приоритетов внешней политики она занимала только третье место. Таким образом, в любом случае концепция «народной демократии» рассматривалась советскими и зарубежными коммунистами как временная переходная форма к классическому образцу – советской системе диктатуры пролетариата. Национальная специфика допускалась лишь как переходное состояние. Концепция «социализма с человеческим лицом» рассматривалась как буржуазная провокация или, в крайнем случае, как проявление злостного ревизионизма в коммунистическом движении (что и случилось в 70-х гг. с «еврокоммунизмом»).

В-четвертых, по экономическим и идеологическим причинам СССР не имел возможности предложить свой «план Маршалла» странам Восточной Европы. Был использован единственный, проверенный на советском народе ресурс – административно-репрессивный, к применению которого советское руководство приступило с большевистской решимостью и непримиримостью. Важно отметить, что курс на ускорение социалистических преобразований в Восточной Европе был взят советским руководством до появления «плана Маршалла».

В-пятых, следует признать важность внешнего фактора – советской военной оккупации, которая выступала не только в роли катализатора радикальных процессов, но и гаранта советизации.

Одной из дискутируемых тем в научной литературе, в том числе в современной, остается вопрос относительно места «народной демократии» в стратегии СССР и коммунистических партий восточноевропейских стран в 1944 – 1947 гг. Например, В.В. Марьина считает, что коммунистические партии «с самого начала были нацелены на захват власти и установление строя, аналогичного советскому». А «развитие международной ситуации ускорило не определенные заранее сроки подведения масс к социализму советского образца до минимума».

На наш взгляд, в рассматриваемый период этот стратегический курс вполне отвечал геополитическим интересам СССР, и в рамках realpolitik советское руководство рассматривало его как долговременную политику стабильных отношений с лояльными правительствами в своей зоне влияния. В связи с этим нам представляется более убедительным другой тезис В.В. Марьиной о том, что «народная демократия» была одновременно «и мифом и реальностью». Дело в том, что в период между двумя мировыми войнами и в годы второй мировой войны европейская практика политических режимов сдвинула на маргинальные позиции режимы либерально-демократического типа. По существу, в массовом сознании, выбор находился между полюсами «лево-тоталитарных» и «право-тоталитарных режимов».

Хорошо известно, что после поражения режима Муссолини многие итальянские рядовые фашисты перешли в ИКП, и этот выбор был вполне сознательным, поскольку основывался на антилиберальных чувствах. Что говорить о массовой базе в странах Восточной Европы, где слой носителей либерально-демократической культуры был уже, чем в странах Западной Европы, а задачи социальной, политической и экономической модернизации стояли значительно острее? В силу целого ряда причин опыт социалистической модернизации выглядел в ряду более привлекательных модернизационных проектов, чем казавшийся тогда архаичным либерально-демократический проект. Как известно, тема «социального» наполнения политических программ была значительно лучше представлена в тоталитарных режимах правого и левого толка. «Социальный проект» в рамках либеральной демократии стал формироваться позже.

Можно предположить, что решительное изменение позиции Сталина было вызвано его реакцией на «план Маршалла», контекст которого как «политического вызова» советским вариантам (народной демократии и диктатуре пролетариата) был очевиден. В тот момент у Советского Союза не оказалось иных аргументов, кроме военной мощи, политической воли и силы мифа, против американского варианта модернизации в Европе.

Также заслуживает внимания вывод В.Т. Волокитиной о «парадоксальности» послевоенного международного положения СССР. Приобретя статус великой державы, Советский Союз оказался перед невозможностью подкрепить его соответствующим экономическим потенциалом. Понеся колоссальные потери, человеческие и материальные, лежавшая в руинах страна не могла соперничать с Западом в сфере военных технологий. Отмеченная выше парадоксальность внешнеполитической ситуации для СССР в реальной политике оборачивалась нестабильностью. Разрушение сотрудничества СССР и западных держав на антигерманской основе, наряду с изменениями внутриполитической обстановки в странах Восточной Европы, стали важнейшими предпосылками перехода Москвы к новому стратегическому курсу в регионе. Ввиду отсутствия иных средств СССР использовал геополитическую «козырную карту» – военно-политическое присутствие – для реализации внешнеполитического проекта создания «пояса безопасности».

В силу вышеназванных причин возможности альтернативного развития стран, находившихся под советским военно-политическим контролем, были минимальными.

Вместе с тем, не желая полного разрыва с Западом, советское руководство стремилось не дать повода для обвинений в эскалации напряженности. Средствам массовой информации было дано указание «по отношению к «главным клиентам» – Англии, Америке, Франции взять другой тон» писать о них «без крикливости, без ругани... без истерики», использовать «наиболее взвешенные, точные и вместе с тем спокойные формулировки», отказаться от карикатур, шаржей и сатиры в адрес западных держав, для статей взять тон «дипломатичный, деликатный». По-видимому, эти установки были призваны смягчить чрезвычайно острую по форме первоначальную реакцию советских средств массовой информации на позицию Запада по германскому вопросу.

По-разному оценивается негативная реакция Сталина относительно планов некоторых балканских руководителей-коммунистов создать федерацию или конфедерацию государств Юго-Восточной Европы. В ходе советско-болгарско-югославских переговоров 10 февраля 1948 г. Сталин подверг резкой критике эту несвоевременную инициативу Г. Димитрова и И.Б. Тито. Особенно досталось самолюбивому югославскому лидеру. «Не надо сапогом влезать в Албанию!» – резко предупредил Сталин.

Аппарат ЦК ВКП (б), словно в коминтерновские времена, собирал досье на руководителей суверенных государств. Если справки по Венгрии и особенно Албании носили в целом, скорее информационный характер, то записки по Югославии, Польше и Чехословакии содержали набор прямых обвинений коммунистических руководителей в национализме. За этой формулировкой просматривалась новая сталинская линия на унификацию установления диктатуры пролетариата и ускоренное построение социализма в странах народной демократии. В конечном счете, все эти меры преследовали главную цель – усилить консолидацию стран региона и ускорить тем самым создание восточного блока. «Закручивание гаек» позволяло приглушить растущее недовольство в странах региона, связанное с переживавшимися экономическими трудностями, а также контролировать настроения населения по отношению к СССР.

Вскоре сбылись прогнозы тех аналитиков, которые полагали, что Коминформ будет использован в качестве инструмента для проведения советской внешней политики и вмешательства во внутренние дела европейских коммунистических партий и восточноевропейских стран. Уже на первой встрече «дружеской проработке» за «оппортунистическую политику» подверглись представители французской и итальянской компартий, а в 1948 г. – югославы. Для установления жесткого советского контроля над братскими партиями и приведением к власти ортодоксальной коммунистической правящей элиты был использован апробированный путь борьбы против внутреннего и внешнего врага.

Совещание 10 февраля 1948 г. способствовало выявлению возможностей преодоления разногласий между ведущими коммунистическими лидерами Восточной Европы либо на основе компромисса между ними, либо путем капитуляции перед Сталиным. Г. Димитров, подвергшийся наиболее резкой критике в связи с выступлением в печати о создании федерации стран Восточной Европы, включая и Грецию, спасовал перед напором Сталина. Он безоговорочно признал свою вину. В развернувшейся дискуссии относительно перспектив победы левых сил в гражданской войне в Греции участники совещания разошлись во мнениях. Сталин настойчиво продвигал тезис о бесперспективности продолжения войны и, в связи с этим, о необходимости отложить борьбу до лучших времен. Однако аргументация, приведенная членом болгарской делегации Т. Костовым и представителем КПЮ Э. Карделем в пользу дальнейшей поддержки партизан, заставила Сталина нехотя согласиться с ними. Он даже стал рассуждать о том, что можно было бы признать созданное незадолго до этого Временное демократическое правительство Греции во главе с генералом Маркосом Вафиадисом. Причем первыми должны были бы заявить об этом не соседи, а «дальние» страны. Правда, почти в то же самое время, а именно 19 февраля, секретарь ЦК КПСС М.А. Суслов предостерег представителя одной из этих дальних стран, глидера венгерских коммунистов М. Ракоши от признания правительства Маркоса. «Не рано ли, не усилит ли это военную интервенцию англо-американцев в Грецию? Необходимо, – сказал Суслов, – различать помощь партизанам и официальное признание правительства Маркоса».

Возможно, отношение к гражданской войне в Греции югославских коммунистов стало для Сталина одним из самых сильных раздражителей. Именно это, а не угроза независимости Албании, которую мог бы создать ввод на ее территорию одной югославской дивизии, стало основанием для обвинения Тито в преследовании гегемонистских целей на Балканах.

Сталину гражданская война в Греции была нужна для поддержания состояния нестабильности в стране, избранной англо-американским блоком в качестве форпоста холодной войны на Балканах. Во время Парижской мирной конференции советская дипломатия активно поддерживала территориальные претензии к Греции ее соседей, в случае удовлетворения которых могло быть «прямое и относительное ее ослабление». Аналитики из американских разведывательных служб признавали, что именно такая цель могла быть поставлена советской внешней политикой. Так, например, в докладе «Перспективы сохранения независимости Греции», составленном соответствующим отделом Госдепартамента и подписанном 27 апреля 1948 г., утверждалось: «Ближайшей целью советской политики в отношении Греции является предотвращение стабилизации греческой экономики путем поддержания страны в состоянии беспорядка. Для достижения этой цели СССР рассчитывает на то, что (1) греческие партизаны разрушат греческую экономику и подорвут мораль, (2) КПГ возьмет на себя роль «пятой колонны», действующей на всей территории страны, и (3) это создаст убеждение в неэффективности греческого правительства, раздираемого распрями».

Возникновение советско-югославского конфликта. По оценке многих отечественных и югославских исследователей между Сталиным и Тито не было столь существенных разногласий, которые невозможно было урегулировать путем переговоров. Тем не менее, советская сторона исключила имевшиеся возможности урегулирования и пошла весной 1948 г. на эскалацию конфликта и его интернационализацию. Несмотря на то, что в Югославии установился режим, аналогичный советскому, Сталину не нравилась самостоятельность Тито, который за годы войны привык принимать решения, не советуясь с Москвой, югославский лидер вынашивал планы создания социалистической федерации на Балканах совместно с Болгарией, но когда советское руководство предложило свою модель такого объединения, она была отклонена. Экономическая политика югославского руководителя имела особенности, не увязывавшиеся с классическим марксизмом. Участие в плане Маршалла способствовало развитию конфликта.

Н.Д. Смирнова, напротив, считает небесспорным утверждение о роли албанского фактора в разрыве между Сталиным и Тито. В начале второй мировой войны Коминтерн поручил оказание помощи в создании албанской компартии югославским коммунистам, что удалось осуществить лишь в ноябре 1941 г. В годы войны и в первое время после ее окончания албано-югославские отношения характеризовались тесным сотрудничеством, основанным на общих целях в войне и в послевоенном восстановлении народного хозяйства. Югославия первой признала Временное демократическое правительство Албании в апреле 1946 г. (СССР – в ноябре того же года), первой подписала с ней Договор о дружбе и взаимной помощи в июле 1946 г. (СССР такого договора никогда не заключал). Первый официальный государственный визит за границу председатель правительства Э. Ходжа нанес в июне 1946 г. в Белград, где был награжден первым иностранным орденом – югославским орденом Народного героя. В Москву Э. Ходжа приехал впервые в июле 1947 г., а советский орден Суворова I степени получил в августе того же года. Албания в силу своего географического положения была обречена на сотрудничество с Югославией.

Мартовский пленум ЦК КПА 1946 г., принявший ориентацию на строительство социализма, в отношении Югославии постановил: «Наша политика должна ориентироваться на более тесную и конкретную связь с Югославией. Наш народ должен понять, что это братство является гарантией нашего существования». Очень скоро у югославского руководства обнаружилась склонность к патернализму, который очень быстро превратился в диктат в отношении Албании. К середине 1947 г. были приняты решения об обязательном согласовании народнохозяйственных планов, об унификации цен, о таможенном союзе, о создании совместных албано-югославских обществ и т.п.

Не все в Албании смирились с этим. Во время разработки пятилетнего плана, разработанного югославскими специалистами и предусматривавшего фактически полную зависимость албанской экономики от югославской, возник конфликт. Тогдашний министр экономики и член политбюро Нако Спиру выступил против плана, и с подачи представителя ЦК КПЮ Саво Златича был обвинен своими соратниками по партии во враждебной антиюгославской деятельности, в стремлении к автаркии. В течение всего 1947 г. он пытался использовать свои редкие деловые поездки в СССР для установления прямых контактов с руководством ВКП (б) в интересах согласования экономических проблем, не прибегая к посредничеству югославов. Но Москва ориентировалась на оргсекретаря ЦК КПА Кочи Дзодзе. Выходец из рабочей среды, он смотрелся предпочтительнее молодого амбициозного интеллигента, каким был Спиру.

Решив окончательно оформить максимально тесные отношения с Албанией, руководство КПЮ в ноябре 1947 г. настояло на устранении критиков этой линии из властных албанских структур. Основной удар пришелся по Спиру, который стал буквально обивать пороги советского дипломатического представительства в Тиране, прося временного поверенного в делах А.Н. Гагаринова «довести до сведения о происходящем товарища Сталина». Он прямо обвинял Ходжу и Дзодзе в капитуляции перед югославским диктатом. Не добившись правды, Спиру покончил жизнь самоубийством 20 ноября 1947 г. Последовала обычная в таких случаях чистка партии от сторонников «врага народа», среди которых оказался незадолго до того вернувшийся из Москвы после недолгой учебы в Военной академии имени Фрунзе генерал Мехмет Шеху. В марте 1948 г. по «делу Нако Спиру», главными обвинителями в котором выступали Эн-вер Ходжа и второй человек в партии и государстве Кочи Дзодзе, было принято разгромное решение.