2014-02-17
327
Литовские племена составляли сравнительно малую долю в балтском этническом массиве, большая часть которого (от Немана до Припяти и Оки) вошла в состав Древнерусского государства и постепенно растворилась в восточнославянской среде. Племенные союзы ятвягов, аукштайтов и жемайтов избежали ассимиляции, но политическое и культурное влияние Руси здесь было весьма сильным. Выплата ими дани киевскому князю отражена в русских былинах и в исторической памяти самих литовцев (слово «владыка», «государь» в жемайтийском диалекте звучит как «valdymieras» – производное от имени князя Владимира).
Этнической и политической консолидации литовских племен содействовали внешние обстоятельства. С одной стороны, их побуждал к объединению печальный пример ближайших родичей – пруссов, покоренных Тевтонским орденом. Военная угроза способствовала повышению роли вождя и дружины, их постепенному высвобождению из-под контроля органов родового строя. С другой стороны, авторитет вождя возрастал благодаря набегам на русские земли приносившим немалую добычу. Эти нападения стали возможны из-за феодальных усобиц в Киевской Руси, приведших к общему снижению ее обороноспособности и, в частности, к полной утрате позиций не только в Литве, но и в Подвинье.
В начале XIII в. литовцы не только нападали на русские земли, но и активно участвовали во внутренних конфликтах на стороне волынских, полоцких и других князей. Под 1219 годом Ипатьевская летопись сообщает о договоре галицко-волынских князей с литовскими, среди которых летописец особо выделяет «старших». Примечательно и то, что название одной из земель Аукштайтии – Литвы – служит уже обозначением всего ареала племенных союзов аукштайтов, ятвягов и жемайтов. Из этого можно заключить, что к 1219 г. у балтских племен бассейна Немана уже сложилось протогосударственное объединение, возглавлявшееся литовскими («старшими») князьями. В дальнейшем (к 30-м гг. XIII в.) один из упоминавшихся в летописи князей – Миндовг – смог подчинить своей власти остальных и, по выражению той же летописи, «нача княжити один во всей земле Литовськой». С этого момента и ведется отсчет истории Великого княжества Литовского – государства, сыгравшего заметную роль в истории России и других стран Восточной Европы.
Уже при Миндовге литовцы переходят от тактики набегов на русские земли к их захвату. Первой была подчинена Черная Русь – земли в верхнем течении Немана с городами Гродно, Новогрудок, Слоним и др. Включение этих территорий в состав литовского государства в известной мере облегчалось наличием здесь многочисленного автохтонного балтского населения и давними военно-политическими связями местных князей с Литвой (Ипатьевская летопись упоминает о совместных военных действиях Миндовга и новогрудского князя Изяслава). С формально-юридической точки зрения подчинение Черной Руси Миндовгу выглядело, очевидно, как его приглашение на вакантное новогрудское княжение – правовой акт, вполне традиционный для Древней Руси. Именно опора на Черную Русь помогла Миндовгу окончательно утвердить свою власть в Аукштайтии и Жемайтии, и этот факт изначально повлиял на становление особой политической структуры нового государства, отраженной в его официальном названии: «Великое князство Литовское, Жомойтское и Руское» (позже – «Великое княжение Литовское и Руское»).
Вслед за Черной Русью литовцы закрепляются в землях по течению Припяти и Западной Двины, что совпало по времени с татаро-монгольским нашествием. Западные княжества избежали ужасов Батыева погрома, однако пример Северо-Восточной Руси заставлял относиться к литовцам, как к меньшему злу. В одних землях местные князья признавали себя вассалами литовских, в других – горожане и боярство заключали «ряд», т.е. договор с литовскими князьями и их дружинами. В этом случае русские земли сохраняли в рамках литовского государства весьма широкую автономию, а «приглашенные» князья и дружинники, как правило, принимали православие и постепенно ассимилировались.
С 60-х гг. XIII в. Великое княжество Литовское несколько ослабляет военно-политическое давление на русские земли из-за вспыхнувшей там усобицы. Длительная борьба за власть завершается с вокняжением Витеня (1293–1315), а при его брате Гедимне (1316–1341) это государство достигает своего расцвета. В годы его правления в состав Великого княжества Литовского вошли Турово-Пинское, Полоцкое, Витебское и часть Волынского княжеств. А при его сыне Ольгерде (1345–1377), с присоединением остальной части Волыни, Подолии, Киевского, Чернигово-Северского и Брянского княжеств, русские земли составляли примерно 9/10 государственной территории великого княжества. При этом они обладали особым политико-правовым статусом, зафиксированным еще на стадии вхождения в Литовское государство в «рядах» городов с великими князьями в виде обязательства последних «старины не рухати (не нарушать)».
В силу этих причин западнорусские земли, несмотря на потерю независимости, сохранились в качестве особой культурно-исторической целостности, в рамках которой традиции домонгольской эпохи трансформировались в направлении, отличном от того, которое возобладало в Северо-Восточной Руси.
Весьма наглядно проявляются черты преемственности в экономическом развитии Литовской Руси. В области сельского хозяйства прежние достижения были сохранены и преумножены: некоторому усовершенствованию подверглись орудия труда, неуклонно расширяется запашка, наблюдается общий объем аграрного производства, особенно заметный с 60-х гг. XIV в.
Примером устойчивости традиций домонгольской эпохи в области ремесла может служить тот факт, что керамика, производившаяся в западнорусских землях в XIV–XV вв., практически ничем не отличалась от образцов XI–XII вв.
Города Литовской Руси сохраняют и даже упрочивают свои позиции в транзитной торговле с Центральной Европой. Северо-Восточная Русь издавна была основным экспортером пушнины, пользовавшейся огромным спросом на западных рынках, и потребителем серебра из немецких и богемских рудников. Необходимость выплаты дани в Орду обострила традиционную для Руси нехватку (и как следствие – дороговизну) благородных металлов, что неизбежно повышало роль западнорусских городов как «золотого места» между нею и Европой. Обогащение городов повышало их политический вес в Литовско-Русском государстве, становясь одной из причин уступчивости по отношению к ним великокняжеской власти. «Ряды» городов и князей, трансформировавшиеся с течением времени в «привелеи», способствовали сохранению и даже расширению традиционных, унаследованных от домонгольской эпохи, вольностей – таких как представительство при наместнике или воеводе, участие в осуществляемом им судопроизводстве (да и сам наместник должен был назначаться князем лишь по согласованию с горожанами). В ряде городов вплоть до второй половины XV в. сохранялось вече («суйм»), на котором решался весьма широкий круг вопросов.
Важной гарантией автономии городов было обязательство князей не предпринимать насильственных переселений его жителей (со времен Ассирии депортации были эффективным рычагом «умиротворения» подданных, и эта мера широко применялась в Московском государстве). Таким образом, западнорусским городам удалось не только сохранить прежние традиции самоуправления, но и развить их в сторону сближения с аналогичными европейскими юридическими нормами. Эта тенденция увенчалась на рубеже XIV–XV вв. дарованием западнорусским городам Магдебургского права.
В сословной структуре и политическом строе Литовско-Русского государства также прослеживаются традиции домонгольской эпохи, которые с течением времени приобретали все большее сходство с классической системой вассалитета-сюзеренитета. Верхнюю ступеньку феодальной иерархии занимал великий князь из династии Гедиминовичей, который, хотя и величался «осподарем» или «самодержцем» (или, подобно Гедимину, «Rex Letwinorumet Ruthenorum»), никогда не имел неограниченной власти. С одной стороны, он вынужден был считаться с высшей знатью, представленной в «раде» (боярском совете) и княжеской администрации (тиунами и ключниками у литовских князей были «лучшие люди», а не холопы, как в Северо-Восточной Руси). С другой стороны, достаточно независимы в своих действиях (вплоть до чеканки своей монеты) были местные князья. Большинство их принадлежало к потомкам Гедимина, хотя кое-где у власти оставались русские князья – Рюриковичи. Матримониальные связи между двумя этими династиями постепенно превратили литовско-русских князей в единую корпорацию, связанную тесными узами кровного родства. К ней же принадлежали, хотя и стояли рангом ниже, «служебные» князья, владевшие землями не по династическому праву или «ряду», а в качестве «держания», получаемого от великих или местных князей. Следующую ступеньку феодальной иерархии занимало боярство, включавшее и утерявшие титул младшие ветви княжеских родов, и местные аристократические фамилии, и аноблированных («обоярившихся») выходцев из служилого военного сословия «земян», близкого к боярству, но более низкого по социальному статусу. Феодалы всех перечисленных званий обладали соразмерной своему положению возможностью влиять на великокняжескую власть, что в перспективе вело к формированию институтов сословного представительства.
Генетическая связь между Литовско-Русским государством и Киевской Русью особенно очевидно проявляется в сфере культуры. Многократно превосходившие коренную Литву по площади и численности населения, западнорусские земли безусловно доминировали и в культурном отношении. Русский язык был официальным языком делопроизводства, на нем велась дипломатическая переписка, составлялись летописи, непосредственно продолжавшие домонгольскую традицию, создавались юридические памятники, ориентированные на нормы Русской Правды. Этот язык был родным и для литовских князей, большей частью православных по вероисповеданию. Русское культурное влияние сказывалось и на коренной Литве. Значительную часть великокняжеской столицы Вильно составлял так называемый «русский город», и даже в XVI в. здесь, по свидетельству З.Герберштейна, православных храмов было больше, чем католических. О проникновении русского этнического элемента в коренную Литву свидетельствует один из актовых памятников XIV в., в котором среди земель в окрестностях Тракая упоминается «село Иваново, что Андрей держал Борисовичь».
Однако препятствием на пути к полной русификации Литвы было недоверие к христианству, ассоциировавшемуся в сознании литовцев с Тевтонским орденом, несшим новую веру на острие меча. Особенно сильна была приверженность язычеству в Жемайтии, несшей главное бремя в войне с Орденом. Великие князья осознавали необходимость достижения религиозной гомогенности общества, но именно опасность ослабления своих позиций на этом передовом рубеже противостояния германской агрессии заставляла их считаться с язычеством. Окружая себя русской знатью и будучи фактически русскими по языку и культуре, правители этого государства в русских землях выступали поборниками православия и даже, как Ольгерд или Витовт, принимали оглашение (степень приготовления к крещению), но для коренной Литвы – оставались почитателями старых богов.
Это противоречие в религиозной политике великих князей непосредственно отразилось на положении церкви и, опосредованно, на культуре Литовской Руси. Не будучи организацией общегосударственного масштаба и даже не имея долгое время собственной митрополичьей кафедры, церковь не могла здесь утвердить своего идеологического влияния столь же прочно, как в Московской Руси и была вынуждена воздействовать на общество лишь силой своего морального авторитета. Поэтому духовная атмосфера в Литовско-Русском государстве отличалась большей религиозной терпимостью и демократизмом, здесь быстрее давали о себе знать новые культурные веяния (например, портретная живопись – «парсуна» – зарождается здесь уже в XV в.).
Итак, историческое своеобразие Великого княжества Литовского и Русского заключалось в том, что несмотря на формально-юридическое верховенство литовского этноса, русские, преобладая в нем численно, доминировали в культурном и, de facto, в политическом отношении. Более того, именно в силу «договорного» характера вхождения западнорусских земель в состав Литовского государства, это общество сохранило черты традиционного уклада, политические институты и правовые установления даже в большей мере, чем Северо-Восточная Русь. И поэтому, когда в Восточной Европе разгорелась борьба за «киевское наследство», Литовско-Русское государство включилось в нее, попытавшись возглавить «собирание русских земель».
К началу XIV в. Великое княжество Литовское и Русское было наиболее значительным, но отнюдь не единственным центром политической консолидации восточного славянства. На юге России вплоть до 40-х гг. XIV в. сохраняло свое влияние Галицко-Волынское княжество, а на северо-востоке набирали силу Москва и Тверь, соперничество между которыми сразу же приобрело чрезвычайно острый характер. Борьба между этими княжествами за Владимирский стол – символ гегемонии в Залесской Руси – не могла оставить Литву безучастной. Происходит сближение между Вильно и Тверью, заинтересованность в котором была обоюдной. С одной стороны, Тверь, раньше других оправившаяся от Батыева погрома, обладала наибольшим военно-политическим потенциалом в Северо-Восточной Руси, а значит – имела больше всего шансов возглавить в будущем борьбу с Ордой. И в перспективе этого неизбежного столкновения Тверь хотела видеть в Литве гаранта безопасности своих западных рубежей, а по возможности – и участника антитатарской коалиции (это было вполне реально, т.к. к началу XIV в. между Сараем и Вильно возникли противоречия из-за Южного Поднепровья, переросшие впоследствии в открытое военное столкновение). С другой стороны, и Литва, с огромным напряжением сил сдерживавшая агрессию Тевтонского ордена, была заинтересована в мирных отношениях со своим восточным соседом. Кроме того, литовские князья стремились укрепить свое влияние в Новгороде, а для этого тоже необходим был союз с Тверью: «ахиллесовой пятой» Новгородской республики была ее зависимость от хлебного импорта по речному пути, проходившему через территорию Тверского княжества.
Свидетельством стратегического партнерства Твери и Вильно служат династические браки: литовский великий князь Ольгерд был женат на тверской княжне Ульяне Александровне, а его сестра была замужем за Дмитрием Михайловичем Грозные Очи, племянница – за Иваном Михайловичем, а внучка – за Василием Михайловичем. На литовской княжне был женат и последний правитель Твери – Михаил Борисович.
Эта же тенденция обнаруживается и в церковной сфере. Так, литовцем был тверской епископ Андрей, активно поддерживавший князя Михаила Ярославича в его борьбе за политическую и церковную гегемонию Твери. В свою очередь, когда литовский князь Ольгерд попытался учредить в своих землях независимую митрополию, его выбор пал на тверича Романа.
Усиление Твери и ее контакты с Литвой не могли не вызвать беспокойства ордынских ханов, старавшихся поддержать выгодный им баланс сил в Восточной Европе. Задавшись целью восстановить пошатнувшееся равновесие, они воспользовались услугами московских князей: в 1319 г. в Сарае по доносу Юрия Даниловича Московского был казнен великий князь Михаил Ярославич, а в 1327 г. Иван Данилович Калита, в связи с тем, что в Твери вспыхнуло антиордынское восстание, приводит туда татар и учиняет такой разгром, от которого Тверь не могла оправиться несколько десятилетий.
Следом хан Узбек решает преподать урок и самой Литве. В 1331 г. в подвластный ей Киев прибывают баскаки для сбора дани. Киевляне вынуждены были подчиниться.
В итоге, к 30-м гг. XIV в. на Руси сложилась новая расстановка политических сил: антагонизм Москвы и Твери, поддерживаемой Литвой, трансформировался в противостояние Литвы и Москвы, поддерживаемой Ордой. Так, когда в 30-х гг. смоленский князь Иван Александрович признает себя «младшим братом» Гедимина, Иван Калита и хан Узбек посылают против него карательные войска. В свою очередь, когда в 1344 г. преемник Гедимина Евнут был отстранен от власти своими братьями Ольгердом и Кейстутом, он находит приют именно в Москве.
Во второй половине XIV в. соперничество двух претендентов на древнерусское наследие переходит в военную плоскость. Ольгерду удается значительно продвинуть восточные рубежи своей державы. Стремительному росту его авторитета способствовала блестящая победа над татарами у Синих Вод в 1362 г. В 1368, 1371 и 1372 гг. Ольгерд предпринимает походы на Москву, однако они не привели к желаемому результату. Москва к этому времени уже окрепла настолько, что могла противостоять Литве даже без помощи Орды. Более того, теперь московские князья начинают тяготиться ролью сателлитов Орды и пытаются перехватить у Вильно инициативу в антитатарской борьбе. Запоздалая попытка Орды восстановить баланс сил, передав ярлык на Владимирское княжение Твери, привела к обратному результату. Дмитрий Иванович проявляет открытое неповиновение и организует в 1375 г. поход против Твери. В следующем году его войска совершают нападение на г.Булгар, а в 1378 г. – наносят крупное поражение татарам на р.Воже.
Это круто меняет расстановку сил в Восточной Европе. Великий князь литовский Ягайло (унаследовавший престол в 1377 г.) и правитель Орды Мамай заключают союз, направленный против Москвы, вовлекают в него Тверь, Рязань, Нижний Новгород и Новгород Великий. В то же время, ряд литовских князей, недовольных сменой политического курса, занимают промосковскую позицию. Эти сторонники общерусского единства активно поддерживали Дмитрия Ивановича накануне Куликовской битвы. Свои полки привели под знамена московского князя братья Андрей и Дмитрий Ольгердович; выдающуюся роль в сражении сыграл другой внук Гедимина – Дмитрий Боброк Волынский.
Победа на Куликовском поле сделала Дмитрия Донского бесспорным лидером общерусского объединительного движения и укрепила позиции его сторонников в Литовском государстве. В 1381 г. Ягайло был вынужден уступить великокняжеский престол своему дяде Кейстуту – стороннику литовско-московского сближения. Однако летом 1382 г. политическая ситуация вновь резко меняется. Ягайло с помощью Тевтонского ордена возвращает себе престол, а Тохтамыш наносит тяжелое поражение Московскому княжеству, что серьезно подорвало престиж Дмитрия Донского и ослабило позиции его сторонников в Литве.
В 1383–1384 гг. «московской партии» удалось восстановить свое влияние в Вильно, и ею даже инициируются переговоры о женитьбе Ягайло на дочери Дмитрия Донского с предварительным условием «креститися в православную веру и христианство свое объявити во все люди». Однако вскоре Ягайло получает более выгодное, с его точки зрения, предложение – руку польской королевны Ядвиги и корону Польши при условии крещения и провозглашения католичества государственной религией Литвы. В августе 1385 г. в г.Крево был подписан предварительный договор, а в январе 1386 г. в Кракове – официальный акт польско-литовской унии.
Эти соглашения способствовали резкому росту западного влияния в Литве и, следовательно, снижению шансов на воссоединение русских земель. Выполняя взятые на себя обязательства, Ягайло (в крещении – Владислав) вводит дискриминационное по отношению к православным законодательство и даже обещает папской курии, что все его подданные «будут приведены к католической вере и послушанию святой римской церкви».
Впрочем, в полном объеме Кревская уния не была осуществлена из-за противодействия сына Кейстуту Витовта, ставшего в 1392 г. великим князем литовским. В годы его правления возрождается политическая программа Ольгерда, нацеленная на объединение всех русских земель под эгидой Вильно. Для ее реализации Витовт стремился заручиться поддержкой как Ордена (признавшего его «королем литовским и русским»), так и Орды. С этой целью он решил поддержать хана Тохтамыша против ставленника Тимура Темир-Кутлука, однако в 1399 г. в битве на р.Ворскла потерпел сокрушительное поражение.
Несколько лет понадобилось Витовту, чтобы оправиться от этого удара и возобновить наступательные действия на востоке: в 1403 г. он захватывает Вязьму, а в 1404 г. – восстанавливает свою власть над Смоленском, в 1406–1408 гг. совершает рейды на территорию Московского княжества. Однако чрезмерное напряжение сил на востоке при одновременном усилении угрозы со стороны Тевтонского ордена вынудило Витовта вновь признать себя вассалом короля Владислава-Ягайло. В свою очередь, усиление польского влияния вызвало возмущение части литовской знати. В 1408 г. лидер этой группировки князь Свидригайло вместе со своими сторонниками переходит на службу к Василию Дмитриевичу Московскому.
Ценой значительных усилий и благодаря лаврам победителя крестоносцев при Грюнвальде (1410 г.) Витовту удается восстановить свое влияние в русских землях. Но чем больше сил тратил он на реализацию «общерусской программы», тем меньше возможностей оставалось у него для противодействия Польше. В итоге, в 1413 г. в г.Городло Витовт был вынужден подписать новый акт польско-литовской унии, условия которой были значительно жестче тех, что предусматривались Кревскими соглашениями.
Городельская уния обеспечивала условия для постепенного поглощения Великого княжества литовского и Русского Польским королевством: избрание великого князя впредь подлежало утверждению королем, органы власти и высшие должности преобразовывались в соответствии с польскими образцами, термин «бояре» заменялся на «бароны и нобили». Кроме того, уния вносила раскол в среду литовско-русской знати, противопоставляя католиков православным. Последние не имели права свободно распоряжаться своей собственностью, вступать в браки с католиками и занимать государственные должности. Тем самым князья и бояре принуждались к переходу в католичество, что в перспективе вело к их полонизации.
Подписание унии было для Витовта вынужденной мерой, и впоследствии он попытался ослабить свою зависимость от Ягайло, а к 20-м гг. – даже вступил в открытый конфликт с ним. И все же, городельские акты имели необратимые последствия. В соответствии с ними русское православное население Великого княжества Литовского низводилось до положения подданных второго сорта, а это лишало Витовта морального права быть выразителем идеи общерусского единства. В 20-е годы ему, казалось бы, вновь удалось перехватить у Москвы инициативу: заключены выгодные договоры с Псковом (1426), Тверью (1427), Новгородом (1428), Рязанью и Пронском (1430). Но это был всего лишь тактический успех. Со стороны этих нейтральных по отношению к Москве и Вильно земель сближение с Витовтом было не более чем политическим маневром, нацеленным против Василия Дмитриевича. Реальная перспектива «буферных» территорий обозначилась к тому моменту достаточно ясно: либо признание верховенства Москвы, либо лавирование между нею и Вильно. Поглощение этих земель (а тем более поражение и подчинение Москвы) было Литве уже не по силам. И подтверждением этого перелома в долгой борьбе двух претендентов на киевское наследство стал тот факт, что Василий Дмитриевич, умирая, не побоялся назначить Витовта одним из опекунов своего маленького сына.
Витовт умирает в 1430 г., так и не дождавшись задержанных поляками папских послов, везших ему королевскую корону. Самые влиятельные лица Восточной Европы, приглашенные в Тракай на коронацию литовского правителя, оказались участниками его похорон.
Преемником Витовта стал Свидригайло, известный своими связями в Московском княжестве и тесным родством с тверской династией. Возникла реальная перспектива сближения между Вильно и ведущими силами Северо-Восточной Руси, что подтолкнуло Польшу к прямому военному вторжению в Литву. В 1430 г. ею была захвачена Подолия, а в следующем году польские войска нанесли удар по Волыни. В 1432 г. поддерживаемая Польшей литовская знать во главе с братом Витовта Сигизмундом организовала покушение на Свидригайло, однако тому удалось спастись. Бежав в Полоцк, он призвал под свои знамена всех недовольных польским засилием в Литве. На помощь Свидригайло пришли тверские, московские и городецкие полки.
Обеспокоенный размахом движения, Сигизмунд пошел на некоторые уступки. Согласно его привилею 1434 г. православные князья и бояре были уравнены в правах с католиками во всем, кроме участия в высших государственных органах. Это внесло раскол в лагерь Свидригайло, поскольку часть его сторонников сочла полученные уступки вполне достаточными. Кроме того, многие отошли от движения, разочаровавшись в Свидригайло как в политическом и военном лидере. Все это обусловило поражение восставших. 1 сентября 1435 г. в битве на р.Свенте их основные силы были разгромлены войсками Сигизмунда.
После этого противники польско-литовской унии еще не раз пытались взять реванш за свое поражение. В марте 1440 г. заговорщиками во главе с А.Чарторыйским был убит великий князь Сигизмунд. В этом же году мстиславский князь Юрий Лугвеньевич попытался отложиться от Вильно и захватить Смоленск, Полоцк и Витебск. В 1442–1451 гг. в роли вождя православных и претендента на престол выступал Михаил Сигизмундович (Михайлушко). При помощи московских полков ему даже удалось захватить на некоторое время Брянск и Киев. В начале 80-х гг. противники польско-литовской унии объединились вокруг князя Семена Олельковича – двоюродного брата Ивана III и свояка его сына. Однако заговор был раскрыт, и его участники бежали в Москву.
Это положило начало оттоку аристократии из Литвы, ставшему в условиях усиливавшейся религиозной дискриминации единственной альтернативой окатоличиванию и полонизации. В 14871492 гг. на московскую службу переходят северские княжата – Белевские, Воротынские, Новосильские, Одоевские, Мезецкие; в 1492 г. – князья Вяземские; в 1500 г. – Трубецкие, Можайские (Стародубские) и Шемячичи. Массовый исход православных князей и бояр в Московское государство означал, что противники польско-литовской унии потерпели окончательное поражение и возможности мирного воссоединения Западной и Северо-Восточной Руси исчерпаны.
| Самодержавие и реформы |
Важнейшим итогом политического развития страны на рубеже XV–XVI вв. стало завершение «собирания» русских земель и упрочение власти московских великих князей. Присоединение Новгорода, Твери и Пскова, сопровождавшееся экспроприацией местной знати, позволило им сосредоточить в своих руках огромный земельный фонд, служивший для «испомещения» дворянства – социальной опоры московских государей. Это существенно ослабило зависимость великокняжеской власти от боярской аристократии. По свидетельству современников, Василий III не склонен был прислушиваться к ее мнению и многие государственные дела решал в обход Боярской думы, «сам-третей у постели», т.е. в узком кругу доверенных лиц. Подобным же образом он поступил осенью 1533 г., когда, будучи уже на смертном одре, призвал ближайших советников для решения вопроса о преемственности власти. Согласно составленному тогда завещанию трехлетний наследник престола Иван поручался заботам своей матери Елены Глинской и опекунского совета во главе с братом великого князя Андреем Старицким. Особую ответственность за жизнь и благополучие жены и княжича Василий III возложил на дядю Елены – Михаила Глинского, и именно в его руках сосредоточилась реальная власть после смерти великого князя. Однако летом 1534 г. вдове Василия III и ее фавориту князю И.Ф.Овчине-Телепневу-Оболенскому удалось изгнать М.Глинского из опекунского совета и заточить в темницу, возложив на него вину за смерть великого князя.
Второй опасный конкурент – Андрей Старицкий – был устранен ими тремя годами позже. В 1537 г., почувствовав неизбежность расправы, он решил опередить своих противников и призвал новгородских дворян помочь ему захватить великокняжеский престол. Но заговор был раскрыт. Сам Андрей был «уморен» в тюрьме, а его сообщники кончили жизнь на виселицах, расставленных по дороге от Москвы до Новгорода.
Однако всего через год неожиданно скончалась Елена Глинская (по одной из версий – была отравлена), и это послужило сигналом к свержению ненавистного временщика. И.Ф.Овчина разделил судьбу Андрея Старицкого и М.Глинского. Власть перешла к Боярской думе, внутри которой разгорелось соперничество между группировками Бельских и Шуйских, а после 1542 г. начинается возвышение Глинских – родственников Ивана IV по матери.
Все эти нескончаемые интриги, заговоры и казни, свидетелем которых был малолетний Иван, не могли не сказаться на его психике. В характере этого монарха, получившего впоследствии прозвище «Грозный», проявились такие черты, как подозрительность, нетерпимость и маниакальная жестокость, странным образом сочетавшиеся с шутовством и юродством.
Ожесточенная борьба за власть в годы малолетства Ивана IV не привела к ослаблению централизаторских тенденций. Политика всех группировок была направлена на укрепление государства. В эти годы проводится унификация монетной системы (1535 г.), разворачивается крепостное строительство, ликвидируются последние уделы, расширяется поместная система, формируются органы местного управления (так называемые «губные избы»). По инициативе Глинских в январе 1547 г. была осуществлена идеологическая акция огромного значения – венчание Ивана IV на царство. Впервые московский великий князь официально принимал титул, делавший его в глазах современников воспреемником славы византийских императоров.
В то же время противоборство боярских группировок способствовало ослаблению контроля за местными властями и в итоге вело к безнаказанности наместников. В обществе росло недовольство, временами выливавшееся в открытые выступления. Волнения вспыхивали в Гороховце, Опочке, Пскове и др. городах.
Летом 1547 г. разразилось восстание в Москве, прологом к которому стал пожар, уничтоживший большую часть города. Москвичи, «от великие скорби пожарные восколебашася», выплеснули свой гнев на Глинских – тех, в чьих руках находилась тогда реальная власть. Анну, бабку царя, едва удалось спасти от расправы, а его дядя, Юрий Глинский, был растерзан восставшими.
