Современные проблемы создания конкурентоспособной экономики в России

Рис.2.1.1. Изменение цены и количества товара на рынке при неценовом изменении спроса и отрицательной эластичности предложения.

Социокультурная ситуация России рассматриваемого периода уникальна. Ее профессиональное исследование до сих пор не выполнено, однако отдельные нормы можно описать. В России сложился странный комплекс эгалитарности и элитарности, разобщения и коллективизма, миссионерства и стяжательства, иждивенчества и стремления к самостоятельности, национального самомнения, доходящего до шовинизма, и комплекса национальной неполноценности, заставляющего просить помощи то с Запада, то с Востока, практической легкомысленности и глубины гуманитарной культуры, работоспособности и лени, выдающихся научных достижений и технологической беспомощности и т.д. Среди норм, заслуживающих первоочередного внимания в связи с проблемами предпринимательства, отметим внефункциональность социальных оценок (человек хорош или плох не в связи с результатами его труда, а по принципу «свой» – «не свой», при очень широком и расплывчатом толковании, кто есть «свой»), норму имитации деятельности (работа «на отчетный показатель», а не на «реальный результат»); огромное значение имеет укоренившаяся (возможно, первоначально на религиозных основаниях) точка зрения, что мир изначально совершенен, и все, что мешает ему «быть хорошим», есть результат не недостатков созидающей деятельности, а происков «темных сил» (эту роль на разных этапах отечественной истории играли дьявол, бояре, самодержец, кулаки, вредители, космополиты, диссиденты, неформалы, демократы, партократы, номенклатура, враги реформ и др.), а поэтому главная задача состоит не в том, чтобы что-то созидать, а в том, чтобы бороться с «темными силами» и разрушать созданное ими (если таковое обнаруживается, так как «темные силы» действуют в той же традиции). Из иных характеристик социокультурной ситуации можно назвать традицию «не жить сегодня, а строить будущее 2, причем строить без детального проекта (не было проекта «светлого коммунистического будущего» – нет и проекта «рыночной экономики и демократии" для современной России; в обоих случаях строим изо всех сил неизвестно что), связанное с этим отсутствие культуры целеполагания (заменяемого волюнтаристским назначением), наконец, надежда на некие "добрые силы" в лице Бога, Президента или западного инвестора, которые без нашей собственной активности спасут нас – эта особенность связана и с религиозным сознанием, и с исторически сложившимся приматом государства над личностью в массовом сознании.

В связи с обсуждавшейся выше проблемой отрицательной эластичности рыночного предложения отметим еще одну социокультурную норму, которую можно было бы обозначить «Мне хватит – с меня хватит!» В отличие от всех перечисленных выше, как нам кажется, эта норма не имеет глубоких исторических корней и в полной мере может быть отнесена к «пережиткам социализма».

Речь идет о традиции мало потреблять (соответственно, мало зарабатывать) и мало или неэффективно работать. Известно, что наряду с зарабатываемыми деньгами (и приобретаемыми на них благами) человек ценит досуг, и когда уровень его обеспеченности достигает некоторой границы, предложение им труда уменьшается, так как все большее значение для него приобретает свободное время. Обычно считают, что данный эффект относится лишь к индивидуальному предложению труда, а рыночное предложение продолжает расти за счет вовлечения трудовых ресурсов из смежных отраслей (с более низкой оплатой), территориальных единиц, незанятого населения и т.д. Однако это предполагает, во-первых, неполную занятость, во-вторых, свободу перемещения трудовых ресурсов, в третьих, готовность людей менять профиль деятельности, если это выгодно, в четвертых – и главное – достижение указанной границы обеспеченности одновременно небольшим числом работающих. В нашем случае дело обстоит иначе. Существовавшая традиция предопределяла гораздо большую относительную привлекательность досуга (в том числе, если можно так выразиться, «досуга в рабочее время»), чем в «развитых» странах Запада, что снижало граничное значение дохода, за которым наступает уменьшение предложения. Как следствие, этот граничный уровень достигался сразу многими работниками. При этом численность незанятого населения незначительна, готовность менять профиль деятельности низка (еще одна социокультурная и социально-психологическая особенность, сформированная стабильностью деятельности на бывших госпредприятиях), а перемещения трудовых ресурсов ограничены проблемами жилья, прописки и иными. Поэтому отрицательная эластичность оказалась свойственной не только индивидуальному, но и рыночному предложению труда, а следовательно, и рыночному предложению продуктов труда. При этом, поскольку цена товаров возрастает, доход производителей растет, и так как он, в основном, направляется на потребление, происходит рост денежных доходов работников. Поскольку размер денежного дохода ощущается немедленно, а реального (зависящего от инфляции) – медленнее (только в результате серии покупок), возникает иллюзия увеличения реального дохода, способствующая дальнейшему сокращению предложения.

Таковы социокультурные основания инфляции 1992-1994 гг. К ним добавлялись охотно используемые работниками базовых отраслей возможности добиться увеличения денежных доходов политическими средствами, связанные с традициями государственного патернализма («государство обязано заботиться о благосостоянии трудящихся»). Доходы работников увеличивались до тех пор, пока не становились достаточными для традиционно достаточного потребления, тем самым обусловливая неизбежно отрицательную эластичность предложения труда (зачем работать и зарабатывать, если можно традиционно выпросить или «выбить» деньги из бюджета?).

Тем самым задается высокий исходный уровень издержек – и запускается механизм инфляции издержек.

Список социокультурных особенностей России рассматриваемого периода можно продолжить, однако и так уже ясно, что «социокультурный букет» и порождаемый им «букет» социально-психологический создали массу трудностей для решения проблем экономических преобразований.

Неисследованность культурных оснований не позволила быстро и без ошибок создать эффективно работающую правовую базу хозяйствования. Общеметодологический принцип: искусственный процесс может быть осуществлен только на основе одного из возможных естественных процессов – в данном случае принимает следующую форму: закон или иной нормативный акт как инструмент искусственного регулирования социальных процессов может «работать» только в том случае, если в основу его положены актуализированные в обществе ценностные ориентации и нормы деятельности и поведения, т.е. культура общества. Пока нет объективных данных о культуре общества (в указанном наиболее широком толковании термина «культура»), невозможно и эффективное законотворчество. К сожалению, даже упоминание об уникальности реальной социокультурной ситуации России в то время стало прерогативой псевдо-патриотических политических группировок; что же касается серьезных исследований российской истории и культуры – и именно в ракурсе, необходимом для профессиональной работы управленцев и политиков – такие исследования не проводились и не финансировались. Можно добавить, что такие исследования в необходимом объеме не проводятся и до сих пор.

Все сказанное относится и к правовой базе малого и среднего бизнеса.

«Антиэкономический» характер функционализированной социально-производственной системы не стимулирует развития производства товаров, на которые имеется неудовлетворенный спрос.

Основной контур коммерческого оборота начала 90-х (и во многом это сохраняется до сих пор, так как сохраняется преимущественно сырьевой характер экспорта) охватывает узкий круг потребителей, в котором концентрируются все большие финансовые ресурсы (см.схему на рис.2.1.2), в то время как основная масса населения выводится все дальше на его периферию, где циркулирует товарно-денежный поток, состоящий в своей товарной части из все более дефицитных (по отношению к спросу) относительно дешевых товаров[93].

Рис.2.1.2. Основной контур коммерческого оборота начала 90-х гг.

Помимо чисто хозяйственно-экономических последствий, описанная ситуация имела социокультурный результат, фиксируя определенный тип хозяйственного поведения, более напоминающего вымогательство, нежели культурное хозяйственное партнерство.

В этих условиях рост малого и среднего бизнеса, происходящий как естественный процесс, не способствует удовлетворению сформированных потребностей населения в товарах, особенно, недорогих товарах первой необходимости. Абсолютный прирост численности малых предприятий был достаточно велик (по данным руководства Администрации г.Самары в городе в начале 90-х ежемесячно регистрировалось около 350 новых предприятий), однако подавляющее большинство из них пополняло ряды коммерческих фирм, не только не производящих, но и не ввозящих в регион товаров для широкого круга покупателей; ассортимент товаров новых фирм копировал ассортимент уже существующих, покупателями являлись, в основном, все те же работники экспортопроизводящих предприятий и коммерсанты. Число покупателей расло одновременно с числом продавцов, вследствие чего реальная конкуренция не возникала и цены не уменьшались, а основным источником товарооборота являлось использование все той же валюты, полученной за экспорт очень ограниченного ассортимента отечественной продукции.

Экономические и личностные (ценностные) факторы, приводящие людей к предпринимательству, а также социокультурные и правовые условия его существования не создавали новых товаропроизводителей, способных разрушить функционализированный характер социально-производственной системы. Более того, вновь возникающим коммерческим фирмам функционализм был выгоден, так как позволял относительно легко (обычно с помощью социальных связей или коррупции) захватить эксклюзивное право продажи продукции какого-либо вида и удерживать на нее произвольно высокую цену; тем самым функционализм «прорастал» в среду малого и среднего бизнеса, создавая уникальную ситуацию существования бизнес-среды с преобладающими внеэкономическими (социальными) связями. Малый и средний бизнес этого типа не только не выполняет отведенной ему роли преобразователя социально-производственной системы в экономическую, но консервирует существующую систему, сохраняет товарный дефицит и значительно усиливает социальную напряженность.

Таким образом, естественный процесс роста малого и среднего бизнеса в реально существующих условиях рассматриваемого периода не мог разрешить проблемы общества. Были необходимы глубокие качественные изменения в правовой, хозяйственной, культурной, идеологической[94], социальной сферах – иначе говоря, был необходим процесс не роста, а развития бизнес-среды, управляемый энергичным государственным вмешательством путем целевого использования имевшихся в распоряжении государства ресурсов: финансовых. материально-энергетических, информационных – а также потенциала власти и влияния. Управление развитием малого и среднего бизнеса должно было осуществляться в соответствии с программами, основанными на детальном и комплексном анализе быстро меняющихся ситуаций, методологически и научно обоснованных проектах, эффективных и реализуемых решениях. Этот процесс должен был реализовываться специальными органами государственного управления совместно с организациями, ответственными за разработку программ, реализацию отдельных мероприятий, экспертизу решений и другие функции, в том числе – и исследование социокультурных характеристик реальной российской ситуации.

К сожалению, этот процесс в описываемый период был реализован не полностью, и до сих пор описанные проблемы частично остаются актуальными.

Современные проблемы экономики России во многом, как и 20 лет назад, все еще коренятся в социокультурных характеристиках советского периода. Это позволяет некоторым ученым называть наше время переходным периодом к рынку. Следует отметить, что рынок в России есть и функционирует с 1992 г., институционально определен Гражданским кодексом РФ и другими федеральными законами, принятыми за этот же период, но в социокультурном отношении экономическая деятельность российских компаний все еще испытывает влияние старых стереотипов. Они проявляются как в деятельности собственников и менеджмента компаний, так и в неформальных «правилах игры» государства и бизнеса, которые все еще нельзя признать устоявшимися и соответствующими практике «развитых» зарубежных стран. Эта ситуация достаточно болезненно сказывается на состоянии российской экономики и ее конкурентоспособности на мировых рынках.

Известно, что в основе экономического благополучия России лежат запасы углеводородного сырья, являющегося основным предметом экспорта. Единственное лекарство от зависимости благополучия России от цены нефти, сказавшейся, в частности, крайне болезненно во время мирового финансового кризиса 2008-2009 гг., – развитие промышленности, конкурентоспособной на внутренних и мировых товарных рынках не в сырьевой, а в перерабатывающей сфере. Конкурентоспособность требует инноваций в товарной номенклатуре и, главное, в технологиях производства, продаж и управления.

Однако традиции все отдаляющегося прошлого все еще цепко держат экономику в неконкурентоспособном состоянии.

Мало кто сейчас понимает, что советская плановая система перестала быть плановой десятки лет назад. Причина не в политике. Можно подсчитать, что система из 400 элементов может иметь «всего» 10¹²⁰ возможных конфигураций: единичка со ста двадцатью нулями! Для сравнения – средствами современной астрономии можно увидеть ту часть Вселенной, число атомов в которой составляет примерно 10⁸⁰. Никакими средствами вычислительной техники невозможно было просчитать планы для экономики СССР, где только в нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности в начале 80-х насчитывалось 401 предприятие-гигант и свыше 1000 более мелких (НИИ, проектные институты, опытные заводы и пр. с численностью иногда до 1000 чел.). Еще в 60-е годы известный кибернетик акад. В.М.Глушков просчитал: чтобы сбалансировать план выпуска продукции с планом материально-технического снабжения только по Украине, нужно посадить за вычисления все население земного шара от грудных младенцев до глубоких стариков. В.М.Глушков видел выход в создании общегосударственной автоматизированной системы управления, состоящей из вычислительных машин, связанных телетайпными линиями (интернет тогда и не снился!), но этот план был настолько грандиозен, что и сам оказался невыполнимым.

Итак, критика централизованной государственной плановой системы в 20-х гг. (Б.Д.Бруцкус и др.), показывающая ее несостоятельность по существу, со временем дополнилась технической нереализуемостью плановой экономики. Поначалу, в 20-е гг. это не чувствовалось: число видов продукции в СССР составляло порядка 10 тыс., число предприятий – несколько сотен – и народнохозяйственные планы дали серьезный эффект. А в конце 80-х число видов продукции в СССР составило около 25 млн., а число предприятий – десятки тысяч. Век централизованного планирования кончился, причем значительно раньше.

Добавим сюда проблему достоверности исходных данных. Будучи в начале 80-х руководителем разработки системы планирования повышения квалификации и переподготовки руководящих кадров и специалистов советской промышленности (работа выполнялась на базе Министерства нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности СССР), автор этого курса лично убедился в том, что достоверную информацию получить было невозможно. Примеры: в трех отделах управления кадров Министерства нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности СССР были следующие данные о численности инженерно-технических работников отрасли: 120 тыс., 140 тыс., 160 тыс. – разница на 40 тыс. чел. (30%!!!) – и это в трех рядом расположенных комнатах! И это не нефть, не бензин, которые можно украсть и т.п. – это люди, которых в отделах кадров «оформляли», заводили на каждого карточку формы Т-2, т.е. считали «по головам»… На протяжении нескольких лет мы не могли получить из подразделений Министерства и других ведомств данных, сколько же разных должностей и специальностей руководителей и специалистов есть на предприятиях и в организациях отрасли – пока не запросили штатные расписания всех предприятий и организаций отрасли и не пересчитали их сами (12 человек год пересчитывали!) – вышло 9256 позиций. Никто ни в Министерстве, ни в Госкомитете по труду, ни в Госкомитете статистики, не знал, какие же специалисты работают в отрасли и на каких должностях. И еще пример: планируя повышение квалификации руководителей во время опытного внедрения системы, мы получили из Баку за подписью Министра нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности Азербайджанской ССР информацию, что на заводах республиканского Министерства работают 26 директоров – а заводов было всего 25!

Как же существовала в этих условиях «плановая» система? – Планировалось «сверху» немногое, только самое важное, в основном, то, что входило в «контрольные цифры», утверждаемые съездами КПСС, и непосредственно ими определялось (да и то, подготовка «контрольных цифр» предполагала многочисленные согласования с «низами»: будущими исполнителями, регионами, отраслями и т.д.). А остальное строилось на социальных связях: директор ехал в свое министерство, и если у него там были хорошие отношения с соответствующими чиновниками, то ему так «корректировали» план, чтобы предприятие его гарантированно выполнило и немного перевыполнило, т.е. «заработало» себе хорошую премию. Идеология «строительства коммунизма» требовала перевыполнения планов – планы составлялись не для того, чтобы их выполнять, а чтобы перевыполнять, т.е. нарушать баланс, нарушать технологии (работая точно по заданной технологии, повысить производительность невозможно, кроме того, новаторство – т.е. самоуправство в технологической области – прямо поощрялось) – тем самым разрушалась технологическая дисциплина, возникали неразрешимые проблемы качества.

Разумеется, работал НИИ Госплана СССР, институты и лаборатории экономического анализа и планирования «на местах», рассчитывали межотраслевые балансы, агрегированные плановые показатели и т.п. Вопрос, однако, в том, что для конкретных предприятий из этого, в конце концов, получались планы, которые корректировались в соответствии с личными связями исполнителей, но и в этом виде хронически не выполнялись – хотя отклонения могли быть и в меньшую, и в большую сторону. Следует иметь в виду, что перевыполнение плана для хозяйственной системы так же нежелательно, как и недовыполнение: приводя к неизбежному перерасходу ресурсов, оно нарушает баланс и, не покрывая дефицита в одних продуктах производства, создает избыток других (неликвиды на складах).

Итак, в «плановой» экономике главную роль играли социальные, межличностные связи. Управление советской экономикой строилось на социальном капитале. Люди в социокультурном отношении не меняются за год, и за 17 лет тоже не настолько меняются, как хотелось бы, – грянула рыночная экономика, и основным методом бизнеса стала все та же конвертация социального капитала в финансовый капитал. Но с формированием социального капитала стало намного проще: не надо доказывать годами свою преданность нужным людям, в рыночной экономике социальный капитал покупается – развивается коррупция. А конвертация социального капитала в финансовый капитал – это получение госзаказа, муниципального заказа, выполнение которого не требует конкурентоспособности (нет конкурентов!), исключается необходимость инноваций. Может быть и иначе, без госзаказа: компания работает на рынок, у нее есть реальный конкурент, но благодаря социальному капиталу собственника или менеджера конкурент не получает неких разрешительных документов, или чего-то еще, что необходимо для работы, или получает их позже... Конкуренция в данном случае есть, но конкурентоспособность компании создается социальными связями, не требуя маркетинговой работы, технологических инноваций и т.п.

В этой системе работает не схема Маркса «деньги – товар – деньги», а «финансовый капитал – социальный капитал – финансовый капитал».

Как это ни парадоксально, но в России взятки слишком дешевы. Они гораздо дешевле затрат на инновации и конкурентоспособность. Это означает, что экономическая заинтересованность компаний в инновациях и конкурентоспособности отсутствует. Следовательно, сырьевая ориентация экономики сохраняется, так как добиться конкурентоспособности на мировых рынках товаров высоких технологических переделов можно только с помощью инноваций.

К сожалению, это еще не все проблемы.

«Социалистический капитализм», как можно назвать схему конвертации «Финансовый капитал – социальный капитал – финансовый капитал», – это, конечно, огромная беда российской экономики. Но к ней добавляется не меньшая беда российской науки.

Оценка достижений науки невозможна иначе, чем экспертным путем. Но всякая экспертиза по принципу предполагает сопоставление предмета экспертизы с некими установившимися нормами, признанными образцами. Если обязать экспертов ценить только новое – какими критериями они должны руководствоваться, если предмет экспертизы ни на что не похож? И можно ли считать экспертами людей, впервые увидевших нечто, до сих пор неизвестное?

Любая экспертиза консервирует ранее достигнутое. Все, что проходит через человеческую экспертизу, очищается от элементов истинной новизны. Традиция ценить новое и уметь его оценивать российской научной экспертизой еще не выработана.

Итак, экономика «социалистического капитализма» не требует инноваций – система экспертизы научных работ не дает возможности их создавать.

Наконец, проблемы развития экономики кроются в типе мышления управленцев.

Выдающийся мыслитель XX века К.Поппер выделял два типа мышления: догматическое и критическое.

Догматическое мышление склонно к утверждению регулярности, ожидает регулярности повсюду и пытается искать незыблемые законы даже там, где их нет и не может быть.

Регулярность практична – она позволяет строить технологии – последовательности фиксированных действий, в разных ситуациях приводящих к одинаковому полезному результату. Но имеет ли место в реальности такая регулярность? Где границы ее применимости? Догмы не дают ответа на эти вопросы, претендуя на универсальность.

Регулярность экономична – она избавляет от необходимости думать и позволяет без задержек переходить к действиям. Но всегда ли можно действовать, не думая?

Люди, склонные к догматическому мышлению, ищут простых, не обладающих неопределенностью схем и правил. Отсюда, например, множество «конкретных» названий известных управленческих изданий, пытающихся навязать читателю якобы бесспорные рекомендации: «22 закона создания бренда», «Структура в пятерках», «7 нот менеджмента». Создается иллюзия, что автору известны все возможные варианты, других не может быть. Это создает психологический комфорт читателю (неизвестное порождает страх) и, вследствие этого, с удовольствием покупается.

Догматическое мышление особенно характерно для полипредметных областей деятельности, требующих синтеза знаний из разных наук. Такой областью является, прежде всего, управление.

Не случайно слово «гуру» перекочевало из культуры Востока именно в управление. Нет гуру физики, биологии, психологии или социологии. Гуру, задающие и эксплуатирующие догматическое мышление, появились именно в менеджменте и вокруг него (маркетинг и т.п.)

Известен, однако, управленческий афоризм: «Любая сложная проблема имеет простое, всем понятное неправильное решение».

В основе критического мышления лежит готовность изменять, проверять, опровергать, фальсифицировать любое знание. Критическая установка принимает некоторую «схему ожидания» (миф, предположения, гипотезы), однако готова модифицировать, исправлять, отбрасывать эти ожидания. Только критическое мышление способно породить новое, осознанно полезное – то, что может составить основу конкурентоспособности.

К сожалению, в большинстве российских вузов воспитанию критического мышления управленцев не уделяется внимания[95].

При этом пути разрешения описанной ситуации лежат именно в системе образования. Инновационная деятельность порождается не только экономической целесообразностью. Человеческое творчество – это особое состояние души, интеллекта, совести, которое нельзя стимулировать никакой оплатой, если для этого нет внутренних, глубоко личностных оснований.

Преодоление инерции «социалистического капитализма» произойдет не тогда, когда цена покупки социального капитала станет выше стоимости инноваций (взятки – инструмент гибкий и до уровня самоликвидации не дорастут), но когда для инноваций созреют кадры, которые не могут работать иначе, чем по-новому. В конце концов, человек работает не только за деньги, но и для самореализации, самооценки. И система образования должна создавать таких людей, самооценка которых не будет зависеть от мнения «авторитетов», которые не будут признавать никаких «гуру», для которых мысль будет самоценной.