Культуры и цивилизации

Универсалии как архетипические ценности

Тема 10. Культурные универсалии

В ходе постижения человеком процесса и результатов своей культурно-цивилизационной деятельности формируются понятия, которые Кант определяет как «общее представление» о мире. Это постепенно кристаллизованные, предельно общие понятия, которые в символических формах выражают невидимые и неощутимые, но реальные и фундаментальные связи и смыслы прошлого, настоящего и будущего, соотношение двух Градов — сущего и должного, «дольнего» и «горнего» миров.

В европейской традиции эти понятия-символы получили название универсолий ( лат.universalis — общий). Оценивая их роль в культуре и её философской рефлексии, Маркузе отмечал: «Вопрос о статусе универсалий находится в самом центре философского мышления. Ибо именно трактовка универсалий выявляет место философии в интеллектуальной культуре... Конкретные события являются только в пучке... отношений, как происшествия и части в общей структуре, с которой они неразрывно связаны; они не могут появляться никаким другим способом... Неустранимое различие между универсалией и соответствующими ей конкретными данностями, по-видимому, укоренено в первичном опыте непреодолимого различия между потенциальностью и актуальностью — между двумя измерениями единого...мира. Универсалия охватывает в одной идее возможности, реализованные и в то же время замороженные в действительности» [527, 464, 470].

Древние люди были убеждены, что «Божественные заповеди установлены не вчера, не сегодня — нет, они живут без конца, и никто не мог бы сказать, откуда они появились» (Софокл) [цит. по: 187, 89]. В средневековой схоластической традиции природа универсалий, сохраняя единство смыслов, трактовалась в различных контекстах по-разному. И. Эриугена (IX в.) считал, что они имеют самостоятельный смысл, существуют телесно, «до вещей». По П. Абеляру (Х1-Х11 вв.), universalia sunt in rebus — универсалии суть в вещах. Это означает абсурдность рассуждений о том, что реальными являются только понятия «человечность», а не люди, или «лошадность», а не лошади. Фома Аквинский (XIII в.) подчеркнул различие между essentia — сущностью и exsistentia — существованием вещей, родовой, т. е. универсальный характер их сущности. На заре эпохи Просвещения Дж. Локк (XVII — начало XVIII в.) уже вполне рационально утверждает, что универсалии существуют в виде умственных построении и являются просто «именами вещей», понятиями. В литературе природа универсалий определяется по разным основаниям. На общенаучном уровне выявляется общность их основных признаков, определяемых как голографичность, антитетичность, цикличность и архетипичность.

Голографичность, по аналогии со способностью любой части голограммы воспроизводить целостное объемное изображение, означает как способность живой клетки нести всю генетическую информацию о целом организме, так и способность культурного текста в широком понимании этого слова воспроизводить в себе всю культуру. Антитетезм (известный в логике как оппозиция «тезис — антитезис») является проявлением универсальной противоречивости природно-культурного мироустройства, буквально любого его феномена (свет — тьма, мужское — женское и т. д.). Цикличность означает такие качества «природы вещей», как их относительная цельность и вместе с тем способность к повторяемости как в его понимании Екклесиастом (возвращение «на круги своя»), так и в возобновлении структур и культурных смыслов на новых уровнях («спираль»). Архетипическое, таким образом, топографически воплощает и циклически связывает, воссоздаёт универсальное единство противоположностей. В этом смысле об архетипах можно сказать: Absentes adsum (лат. Отсутствующие присутствуют).

Архетип (греч. arche — начало, первопричина и typos — образ) — про-образ, первичная форма, образец, структурный комплекс коллективного бессознательного, первичная модель мышления, древнейший образ. С его помощью сознание осваивает устойчивые связи реальности и ориентируется в ней. Эквивалентный термин в русском языке, обозначающий архетип, — устои. С точки зрения Лосева, термин arche — это моделирующий принцип. Под принципом в античности понимали такое общее понятие, которое было заряжено всеми вытекающими из него структурами и смыслами. У Платона говорится об «исходных основаниях» и «принципах всего», о «беспредпосылочном принципе». По Аристотелю, принцип многозначен. Он означает: исходный пункт движения; наиболее целесообразную отправную точку; внешнюю первопричину; усмотрение, определяющее ход дела; предпосылки, лежащие в основе познания. Эти принципы — материя, эйдос, причина и цель. Они задают смысловую заряженность, смысловой задаток, смысловой зародыш, смысловую потенцию (Лосев А. Ф. История античной эстетики. Кн.1 М., 1992. С. 414-415, 417). Однако, с точки зрения Ницше, «...в глубине нашего существа, «в самом низу» есть, конечно, нечто, не поддающееся обучению, какой-то гранит духовного фатума, предопределённого решения и ответа на предопределённые отборные вопросы». Но именно в условиях смысложизненных кризисов... не хватает устоя, известного куда?» (Ницше Ф. Сочинения в 2 кн., т. 2. С. 268).

В специфическом для философии культуры ключе — выявлении универсального характера ценностей и смыслов субъектов мира человека — первостепенным является тот рубикон, который проходит человек в своей эволюции от твари к творцу. Универсалии имеют свои естественные предпосылки, но они принципиально трансформированы культурой/цивилизацией и обладают для людей самоценным смыслом. Однажды возникнув, они претерпевают собственную эволюцию. «Архетипы, как и культура в целом... образования исторические, — писал Г. Дилигенский, — а история есть процесс, в ней в принципе нет ничего «вечного», абсолютно инвариантного. В пределах человеческой истории инвариантны, «внеисторичны» лишь видовая биологическая конституция человека и основанные на ней типологические врожденные различия, но никак не феномены культуры. О культурных инвариантах можно говорить лишь в относительном смысле — как о неких представлениях, ценностях, установках и т. д., более устойчивых по сравнению с другими или устойчивых в относительно стабильные эпохи... в отличие от эпох, которые характеризует нарастание темпов исторического развития» (ОНС. 2001, №5, с. 50, 52) .

Действительно, биогенетическое «ложе» для архетипов оказывается прокрустовым. Обычно обращается внимание на то, что их истоки заключены в особенностях человеческой памяти. Согласно «Словарю русскогоязыка» С. И. Ожегова, это способность сохранять и воспроизводить в сознании прежние впечатления, опыт, а также самый запас хранящихся в сознании впечатлений. Такая особенность имеет ясно выраженную аналогию в психике высших животных. Известно, что за память ответственна кора головного мозга. На него приходится лишь-2% веса человеческого тела, и из сердца к мозгу направляется 20% крови, чтобы снабдить его питанием. Однако психофизиологические «проценты» здесь мало что объясняют.

Очевидно, суть проблемы — в культурной памяти. По Бердяеву, она есть «то начало, которое ведёт непрерывную борьбу со смертоносной властью времени. В нашем дурном, разорванном времени прошлое пребывает только через память. Историческая память — величайшее проявление духа вечности в нашей временной действительности. Она поддерживает историческую связь времен. Память есть основа истории» (Бердяев Н.А. Смысл истории М.,1990. С.58). Такая роль памяти осознавалась уже в древности. К ней постоянно апеллировал Конфуций. В Греции был культ Мнемозины — богини памяти и Леты — забвения. От Зевса Мнемозина родила девять дочерей — муз, или мыслящих. Мыслить — значит всегда помнить, черпать мысль в опыте.

Благодаря способности быть инструментами воскрешения и преобразования опыта архетипы — это всеобщие формы и свидетельства памяти как способности не только к воспроизводству, но и к обновлению традиций культурной деятельности. Архетипы — изначально сформировавшиеся и устойчивые модусы культурно-цивилизационной деятельности — её творчески-преобразующего (демиургического), универсального и динамического характера. В ней формировались и развивались универсалии архетипические модели-ориентации мира человека и человека в мире. Изначально человек познавал себя как часть естественного мира. В меру такого простого знака равенства он распространял на мир представления о себе и создавал противоречивую— полу натуралистическую и вместе с тем полу антропоморфную — картину «природы вещей». Как глубоко заметил Вико, «каков ход вещей, таков ход идей». Вначале было «Слово», означавшее практически у всех известных древнейших народов ab ovo—по латыни буквально — «от яйца». В процессе перехода от матриархального к патриархальному миру сложился архетипический образ «мирового яйца» — согласно представлениям древних, ключа к пониманию сотворения мира.

Затем произошло расщепление «мирового яйца» на небо и землю, пространство и время, на всё сущее. Эти сущности представали как фундаментальные основания мира — земля, вода, воздух и огонь, без которых немыслима жизнедеятельность человека, и это нашло свое выражение в убедительном совпадении их смысловой универсализации различными народами. Культурный смысл этих стихий хрестоматийно представлен в Энциклопедии символов (М., 1995) и в Словаре символов Дж. Тресиддера (М., 2001).Вэтих трудах представлены важнейшие ипостаси постижения человеком объективных «первосущностей» мира и наделения их значимыми и символически выражаемыми универсальными смыслами. Вместе с тем, чем более человек познавал самого себя, тем более ценностно-символическим становилось его отношение к себе.

Исторически исходным было постижение универсального смысла наиболее очевидного и простейшего — человеческой руки. Рука — не только изощрённое орудие любого действия, без которого немыслимы творенияматериальной и духовной культуры — от колеса и бумеранга до музыки Паганини и образа «умирающего лебедя» Плисецкой. Рука — древнейший символ мирской и духовной власти, господства и защиты. Не случайно на языкеБиблии рука и власть — слова-синонимы. Пожатие рук — самый универсальный символ. Рука — символ христианского Бога и его благословения. Вовсём мире символический жест — покорно поднятые вверх руки — знак, какпрекращения сопротивления, так и призыва к милосердию, законности или, врелигиозном контексте — к Божественной милости. Рука —это служащая орудием, защищающая, но и карающая сила. В сцене Страшного суда пророк видит руку незримого Господа на стене, которая пишет, что дни Вавилона сочтены.

Культурная символика вообще во многом сосредотачивается вокруг триады «тело — душа — дух». «Тело, — писал Ницше, — есть великий разум, множество с одним чувством, война и мир, стадо и пастырь» (Ницше Ф. Сочинения в 2 кн. М., 1990 т. 1. С. 25). В свою очередь, соотношение ценностных смыслов и приоритетов «душевности» и «духовности» культур, существенных различий между «душевным» и «духовным» человеком — одна из «сквозных» тем культуры.

С одной стороны, «обнажённость», душевная наивность воспринималась как свойство несовершенного субъективного духа, в противовес объективному, способному достигать абсолютного совершенства в рациональном постижении мира и действовать по его законам. С другой стороны, примат рационального духа над телом и душой человека никогда не был абсолютным. Чешский философ Ф. Шалда писал о «Божественной комедии» Данте: «Не слушайте тех, кто говорит, что Дантово произведение аскетично или загробно. Смысл его как раз обратный... Не знаю во всей мировой литературе произведения, которое несло бы в себе больше любви к земле и телесности» (История философии в кратком изложении. Пер. с чеш. М., 1994., 575). Антропологический потенциал идей Фейербаха и Маркса о целостном — во плоти, душе и духе — человеке потряс господствующую христианскую систему ценностей, но сегодня во многом оказался невостребованным. В философии нужно исходить из «я», из эмпирического и телесного индивида, но не для того, чтобы застрять на этом, а чтобы от него подняться к душевно/духовному человеку.

В таком ключе, заметил Бахтин, «правильнее считать, — что «тело» — пространственное измерение индивида, «душа» — временное измерение, «дух» — смысловое измерение индивида» (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С.165). Это обусловливает потребность в смысловом измерении самых элементарных универсалий триединства человеческой плоти, души и духа. Уже потребляемая нами пища (не говоря уже о способах её производства) не сводима к её потреблению животными. Конечно, как отмечал Маркс, «для изголодавшегося человека не существует человеческой формы пищи... она могла бы с таким же успехом иметь самую грубую форму, и невозможно сказать, чем отличается это поглощение пищи от поглощения его животным» (Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1964. С.594). Оно едва ли имеет что-то общее с трапезой — вкушением «от одного хлеба и одного вина» как символом общности и братства. Человеческая форма пищи — продукт исторического развития.

Берлога или нора животного — лишь безопасное вместилище его тела. Дом человека — не только «крепость», но и полноценный мир, микрокосм, в котором становится и воспроизводится его подлинность, удовлетворяются многообразные потребности его развития. Рождаясь, человек приходит в Дом, но, умирая, он не покидает его, если он — Человек.

Общеизвестна неупорядоченность и ситуационный характер половых связей в животном мире, хотя у высших видов уже наблюдаются элементы избирательности, постоянства и альтруизма. Нои у них до любви и брака — дистанция огромного размера. «Брак, — писал Розанов, — есть не только таинство, но и величайшее из таинств: рождаясь, умирая и наконец вступая в брачную, т. е. глубочайшую связь с человеком и человечеством, каждый из нас подходит к краю индивидуального бытия своего, он стоит на берегу неиследимых оснований личного своего существования» (Розанов В. Религия.Философия. Культура. М.,1992. С.45).

Семья — древнейший социальный институт и модель высшей формы социальной органики — общины. Она обеспечивает стабильную и защищённую микросреду не только для плотской и духовной связи человека с человеком, но и их — с человечеством, в череде новых поколений. Отсюда — роль отцовства и материнства. К отцовству восходит не только поэтическая «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам», но и одно из самых возвышенных понятий — Отечество. Примечательно, что его «своё другое» — Родина («Родина-мать зовёт!»). «Перед нами, — писал Розанов, — мать, завтрашняя мать, сегодня «имущая во чреве», и снова мы припоминаем замечательное определение Апостола: «чадорождением женщина спасётся». Да, «спасается»;...«чадорождение» не есть чёрная тень, оттеняющая свет... «воздержания», но оно есть некоторое...определённое благо;...оно не только «благо», но... и свято» (Розанов В. Религия. Философия. Культура. М.,1992. С.162-163).

Честь и достоинство семьи, каждого из родных, как и вообще человеческая честь, — одна из самых элементарных, но и самых драгоценных добродетелей. Не случайно высокого назначения Человека заслуживает лишь тот, что бережёт «платье снову, а честь — смолоду». «Пушкин, — писал Розанов, — защищал ближайшее отечество своё — свой кров, свою семью, жену свою; всё это защищал в «чести», как и воин отстаивает не всегда существование, но часто только «честь», доброе имя, правую гордость своего отечества» (Розанов В. Религия. Философия. Культура. М.,1992. С.151).

Праздник — одна из универсальных культурно-цивилизационных форм, которые выработало человечество. Вначале его функциональное назначение вводилось к снятию деятельного перенапряжения. Сам Господь на шестой день творения «почил» и, созерцая плоды своих праведных трудов, сказал, что это не просто «хорошо», но в превосходной степени — «хорошо весьма».

Многочисленные праздники были отдохновением и украшением человека античной эпохи. В Афинах отмечалось около 60 праздников, а в Риме их общая продолжительность достигала 76 дней в году. Один из них внешне жив по сей день. Как писал поэт Пиндар: «Нет другой звезды благороднее солнца... // Так и мы прославляем те, //что всех игр благородней, — Олимпийские игры», К ним пришли в итоге длительного и драматического опыта. Впервые о спортивных состязаниях свидетельствует Гомер, и Одиссей участвовал в них. Другие мифы также повествуют о состязаниях между богами и героями по самым различным поводам — от погребальных до сугубо игровых.

Решающая особенность Олимпийских игр заключалась в том, что они стали универсальной формой священнодействия вокруг спортивных состязаний, направленного на культурно-религиозное объединение Эллады. Легенда гласит, что, когда в Греции устали от бесконечных войн, болезней и других напастей, царь Ифит отправился в Дельфы, и там жрица Аполлона передала ему позеление богов: устроить общегреческие празднества — Олимпийские состязания. После этого был заключен договор (в нём принял участие знаменитый спартанский законодатель Ликург) об учреждении общегреческих спортивных игр в Олимпии. Она была объявлена священным местом. Любое оружие считалось здесь богохульством и преступлением. Соревнования сопровождались ритуальными обрядами. Победитель получал право быть увековеченным в статуе — редкой чести после богов. Система проведения и смысловая направленность Олимпийских игр, разработанный кодекс правил, чёткая шкал ценностей — все это содействовало созданию образа kalos kagatos — в буквальном переводе прекрасно-благого человека. Это был идеал всесторон» развитого человека, который прекрасен телом и душой.

В средневековую эпоху царила перенапряжённость как результат переусложнения связей человека с природой и человека с человеком и отсюда — низкая производительность труда, всеобщая усталость от жизни. Лишь в Каролингскую эпоху вводится воскресенье как день отдыха и молитвы. В великом романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» воссоздана яркая и впечатляющая картина средневекового праздничного Эроса. Новое время ознаменовалось не только вызывающей мистический ужас якобинской гильотиной, но и введением целого ряда новых празднеств, внешне напоминающих античные. После того, как революционная эйфория угасла и настало время «каторги для рабочих» (Фурье), им понадобились столетия напряжённой борьбы, чтобы завоевать право на отдых и праздник.

Однако если краткость — сестра таланта, то мера — мать мудрой уме-ренности, противоположной принципу: «А тут что день, то торжество» (Гёте И. Собр. Соч. в 2 т. М.,1976, т. 2, с. 77]. Не будет избыточным напоминание Ницше: «Работящие расы с трудом переносят праздность: установление такой степени почитания воскресных дней, что со скуки англичанин, незаметно для самого себя, начинает мечтать о буднях, является мастерски рассчитанным ходом английского инстинкта» (Ницше Ф. Сочинения в 2 кн. М.,1990, т. 2. С. 221).

Все отмеченные феномены несут на себе печать извечного жизненного опыта и его символики. Разными дорогами они ведут в один «Рим» - архетипического и вместе с тем общечеловеческого смысла универсалий. Достоевский отмечал, что «есть много мыслей, которые всегда и которые вдруг станут новые. Это верно. Я много теперь как в первый раз вижу» (Достоевский Ф. М. Бесы, - ПСС. Л., 1974-1980. т. 10. С. 187)

Универсалии являются звеньями в цепи общечеловеческого опыта и, воплощая общечеловеческий смысл культуры, представляют собою целост­ную структуру. Её можно представить по: субъектам (индивидуальным, групповым, общечеловеческим); общим взаимосвязям культурно-цивилиза­ционной деятельности: а) человек — природа; б) человек — человек; в) внут­ренний мир человека; видам социальной и профессиональной деятельности; её этапам. Устойчивость такой структуры во многом зависит от баланса ме­жду культурной способностью к обновлению универсалий и цивилизацион­ной практикой их воспроизводства.

Ни одна культура не может возникнуть, функционировать и развиваться, не создавая и не обеспечивая жизнеспособность таких универсалий. Вместе с тем каждая из них выполняет свое назначение в контексте специфических культур, характера и смысла деятельности их индивидуальных и групповых субъектов, культурных сообществ в целом, их отношения к ценностям иных культур.

Однако, независимо от конкретно-исторического контекста, универсалии различаются в структурном аспекте также по степени общезначимости и непреходящей ценности. Подобно культуре в целом, универсалии символически могут быть уподоблены древу: корневая система — творческая деятельность, ствол — базовые архетипы, его вершина — идеалы/смыслы. Но «клеточным архипелагом» служат нормативные ценности. Каждый из этих компонентов не самодостаточен, и только в органическом синтезе они — Древо.

Начнём наш анализ с элементарных клеток мира универсалий.