Нормы в системе универсалий

Человеческая жизнь по определению является взаимосвязью между субъектами и неизбежно предполагает регуляцию, взаимные отношения, ко­торые координируются значимыми правилами. В центре этих правил — нормы, задающие в форме аксиом ориентиры человеческого поведения. Нормы соотносятся с архетипами, как вообще теория с методом. Если первая является моделью реальности, какова она есть, то второй – это соответствую­щий способ её деятельного освоения. «Норма (лат. norma — правило, образец) — предписание, образец поведения или действия, мера заключения о чём-то и мера оценки... Нормальное — соответствующее норме, подчиняющееся пра­вилу. В противоположность этому анормальным является отклоняющееся от нормы. Нормативный — создающий нормы, устанавливающий правила» [Краткая философская энциклопедия. М.,1994. С.306).

По сути культурная, укоренённая в ментальности, норма — это гораздо большее, чем правило, которое может быть формально-юридическим. Такая норма выражает то, что существует и должно существовать во всех без исключения случаях. В этом смысле наиболее точный аналог культурной нормы — обычаи. «Обычаи, брат, — замечает чеховский персонаж, — те же законы. Mores leges imitantur (лат. обычаи заменяют законы)» (Чехов А.П. Собр. Соч. М.,1974-1978. т. 11. C. 283). Классик приводит парадоксальный пример непреложности обычая. «Два разбойника зарезали в лесу нищего; стали делить между собой его одежду и нашли в сумке кусок сала. «Очень кстати, — сказал один из них, — давай закусим». — «Что ты, как можно? — ужаснулся другой. — Разве ты забыл, что сегодня среда?» И не стали есть. Они, зарезавши человека, вышли из лесу с уверенностью, что они постники» (Чехов А.П. Собр. Соч. М.,1974-1978. т. 7. С. 213).

Культура создала символы нормативного характера, которые одухо-творяют обычаи как традиционные эталоны поведения, связанные с ними правила и ритуалы. Таковы торжественные именования новорожденного, религиозные, эротические, трудовые, траурные, воинские, политические и иные ритуалы. Нормы объединяют цивилизационные стандартные элементы того, «что есть», с культурной способностью к тому, что «должно быть», «как поступить» и «во имя чего делать». Все эти элементы имеют надличностный, социокультурный смысл и вместе с тем требуют напряженной индивидуальной сопричастности.

Природа норм была предметом рефлексии уже античных мыслителей. Протагор учил, что нормы созданы человеком. В этом — одно из величайших его достижений. Мудрец утверждал, что «именно институты и соглашения подняли людей над диким состоянием». Однако, по его убеждению, человек мог создать их только с помощью сверхъестественных сил. Он лишь привносит нормы в первоначальное состояние общества, но делает это не без помощи Зевса. По его велению Гермес дает людям понимание чести и справедливости — дар, который равно доступен всем людям.

Выявляя сущность норм, Поппер четко различает факты, выражающие

некую объективную реальность, и ценностно-нормативное отношение к ним. Отношение между нормами и фактами асимметрично и проявляется в том, что нормы всегда относятся к фактам, а факты оцениваются согласно нормам, и эта связь необратима. Относительно любого встретившегося нам факта... можно поставить вопрос: согласуется ли он с некоторыми нормами или нет? Такой вопрос в корне отличается от вопроса о том, нравится ли нам этот факт (Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2 т. М., 1992. т. 1, С. 459-460). Норма безотносительна к чьим-либо симпатиям и антипатиям и имеет императивный характер.

В этой связи вновь возникает рассмотренная в первой главе непростая проблема отношения к фактам как артефактам, т. е. феноменам, которые, существуя объективно, вместе с тем интерпретируются в духе ценностного взаимодействия между людьми. По аналогии с веберовским различением целе-рациональиой и ценностно-рациональной деятельности, в литературе обращается внимание на различие между преимущественно технологическими нормами и социально-ценностными нормами.

Суть социально-ценностного нормирования в том, что человек избирает цели и способы их достижения с точки зрения не только их эффективности, но и допустимой социальной цены и последствий достижения этих целей и способов их реализации. Здесь «социальное» — превращённая форма культурно-цивилизационной по своему характеру и антропологической по смыслу нормативности. Достаточно сослаться на один эпизод из биографии Канта. Философа — очень больного — посетил врач. Кант с трудом встал и что-то произнёс так несвязно, что врач его не понял. Наконец, друг философа изумил врача тем, что объяснил: Кант не ляжет, пока он не сядет. Эталон деликатности. Кант заметил: «Меня еще не покинуло чувство принадлежности к человечеству». Здесь отчётливо заметна культуротеорческая роль нормы. Она «не даёт указаний, как нужно заботиться о жизни... Она ничего не уточняет в этом отношении, оставляя всё на усмотрение личности. Без сомнения, служить другому нужно словом и делом, но какими конкретно словом и делом, мы должны решать в зависимости от ситуации» (Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002. С.214).

Существуют культурные и цивилизационные нормы, к примеру, отношения к родине с маленькой буквы, как к месту рождения и привычной гео-

графической среде обитания, и к Родине с большой буквы как приоритетной ценности. В первом случае норма Ubi bene, ibi partia (лат. Где хорошо, там и родина), во втором — «Раньше думай о Родине, а потом о себе».

Культурные нормы сочетаются с цивилизационными далеко не однозначно. Первые способны не только освобождаться от нейтральных цивилизационных представлений, но и противостоять им, утверждая примат определенных ценностей. Так, до Коперника полагали, что Солнце вращаетсявокруг Земли (геоцентризм). С коперниканским переворотом стала нормой гелиоцентрическая концепция. Однако, по свидетельству этнографов,аборигены Микронезии по-прежнему геоцентричны, и отнюдь не в силу невежества. Они знают, что «земля движется, а солнце неподвижно», но отказываются этому верить. Главное в рассуждениях аборигенов — это убеждение, что человек — в центре мира (различные состояния светила соотносятся с их ощущениями).

Современный ренессанс космического антропоцентризма, рефлексии человеком себя как смыслового ядра мироздания свидетельствуют об упорном несогласии рационально смириться с функцией одной из «форм движения материи», о страстном стремлении утвердиться свободным в этом мире и ответственным за него. В эпоху сближения цивилизационного потенциала человечества с энергией ближнего космоса культурные нормы, регулирующие место и роль в нём человека, имеют и спасительный смысл экологической целесообразности — выживания человечества.

Одни из норм имеют ситуационно-ориентирующий характер (как в случае с Кантом, вставание в знак уважения к посетителю), иные — нормы судьбоносносного характера, императивно диктующие принятие ключевых, жизненно важных решений. Нормы различных уровней связаны между собою. Кант утверждал, что люди следуют правилам, которые могут быть постигнуты и усвоены лишь из правил более высокого порядка (хотя с точки зрения их становления скорее всего было наоборот). Так, правило уступить место старому человеку подчинено более высокому правилу — состраданию, готовности оказать помощь. Такие, более высокого порядка, правила философ называл максимами. Каждая максима действенна, если она во всех случаях мыслится разумным существом как долженствование — закон его поведения. Принципы — наиболее существенные, приоритетные нормы. Следование им в целом обеспечивает жизнеспособность человека и его культуры. Для принципов характерен повелительный, императивный характер. Он выражается в форме указующих суждений о должном поведении: библейское «Возлюби ближнего» или кантовское «Мы должны быть лучше». Культура творит всё более высокие поведенческие ценности-ориентиры, цивилизация придаёт им нормативно-императивный характер, но следование ему требует всякий раз открытия и воплощения смысла этих максим для себя и «здесь и сейчас», т. е. творчества.

Наконец, нормы не возникли сразу, как Миневра из головы Юпитера. Ини имеют исторический характер. В Ветхом Завете ясно прослеживается многотрудный процесс культивирования человека не только путём создания и

совершенствования производства вещей, но также и посредством упорядо-чения «производства» людей, эволюции от полигамного стада к моногамной семье, противостояния «самой древней профессии» — проституции.

Первоначально родового понятия «человек», осознания себя как человека и на этом основании — нормы отношения к себе подобным, как равным, вообще не существовало. Родословная человека велась от камня, змеи, урагана и т. п., и он отождествлялся с ними. Однако уже в ветхозаветное и античное время понятие «человек» приобретает неоднозначный оценочный смысл — как антитеза природному миру и вместе с тем принадлежность к нему. По Аристотелю, человек — политическое животное. Но это, строго говоря, не относилось к рабам — «говорящим орудиям». «Варвары», т.е. все не-греческие народы, вопреки своей полноценности, доказанной не столько ролью могильщиков Рима, сколько последующей впечатляющей эволюцией, также не вписывались в эталон человека как гражданина полиса. Лишь на заре первого миллениума христианство провозгласило, что «нет ни эллина, ни иудея». Поздняя античность противопоставила рабству свободу как «естественное состояние» человека. По Алкидаму, «природа никого не сделала рабом». Антифонт утверждал, что «от природы мы всей во всем устроены одинаково — и варвары, и эллины». Это были отправные точки движения человеческой мысли к осознанию единства человеческой природы и выработке всеобщего понятия «человек».

Развивающиеся нормы отражают не просто мир, каков он есть, но и отношение к тем свойствам мира, которые становятся значимыми для человека, являются ориентирами процесса творческого освоения им мира. В этом смысле нормы необходимы в целях стабильности и предсказуемости поведения людей. До тех пор, пока они отвечают потребностям субъектов культуры, отклонение от норм — это девиантное, нарушающее нормальный ход вещей, поведение. Вероятно, первым из них было нарушение инцеста (запрета на близкородственные сексуальные отношения), а самым современным — нежелание освоить (именно освоить, а не «получить») добротное образование, достаточное для ориентации в наш информационный век.

Однако господствующие культурные нормы недостаточны для выхода за пределы изжившей себя культуры, формирования и утверждения новой системы нормативных ценностей и ориентиров. Эти нормы становятся цивилизационными стереотипами, шаблонами, которые препятствуют человекотворчеству. Классический прецедент — поведение Сократа. Он предстал перед афинским судом по-обвинению в том, что «не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества и повинен в том, что развращает юношество». Не мог смириться с господствующими нормами и Христос. Он требует не только единства слова и дела, но, по сути, принципиально нового Дела — духовного спасения людей и вытекающих отсюда новых норм их поведения. Впоследствии господствующие, но отжившие свой век, нормы преодолевали революционеры науки и практики.

В динамичные, переходные времена «выход за.горизонт» господствующих норм характерен не только для вершин творческой деятельности, но и для практики повседневности. Таковы бросившие вызов свету лермонтовские герои, братья Карамазовы, стремящиеся обрести не официозного, а своего Бога, «заблудшие» персонажи Чехова. Эти люди явно не в ладу с нормативным «порядком и законом». Они хотят иного порядка, который соответствует их представлениям о справедливости.

Налицо проблема: «Нормы имеют чётко определённые верхние и ниж-ние границы... «соответствие» представляет собой никогда не достигаемый горизонт, вечно маячащий в будущем, стимул к последовательным усилиям» (Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002.С. 284). Неуклонное приближение к этому горизонту — не подвиг, а норма культурного человека.

Наполнение норм универсальным культурным смыслом — процесс, в котором далеко не прямолинейно и с различной степенью интенсивности, но в конечном счете нарастали масштабность, глубина и противоречивая напряженность культурно-цивилизационного опыта. Его Альфой и Омегой являются «любовь-ненависть» Добра и Зла.