Тема 14. Исторический синтез в перспективе «долгого времени»: новые подходы

Целью занятия является ознакомление с современными исследованиями в области макроистории

Вопросы:

1. Иммануил Валлерстайн: миросистемный анализ.

2. И.Н. Ионов: опыт реконструкции истории российской локальной цивилизации.

3. Возможность синтеза формационного и культурологического (цивилизационного) подходов: концепция В.Д. Жигунина. Концепция всеобщей истории И.М. Дьяконова.

4. Концепция А.П. Назаретяна

Содержание занятия:

В пёстрой палитре красок, характеризующих современную историографическую ситуацию, всё отчётливее проступают макроисторические тона, позволяющие говорить о новом витке интереса к крупномасштабным построениям, ориентированным на выявление общих закономерностей исторического процесса. Это, однако, не реанимация броделевской «глобальной истории» и близких ей проектов. Скорее, речь может идти об их переосмыслении в свете новых социальных и научных реалий. Несмотря на доминирование микроисторических исследований сохраняется часть исследователей, которых объединяет убеждение в необходимости создания на междисциплинарной основе целостного образа Истории в органическом единстве прошлого, настоящего и будущего и выработки с этой целью адекватного методологического инструментария исторического анализа. Вопреки постмодернистским попыткам «убийства истории» как науки, её научность явилась фактором трансформации социальных наук, их историзации.

Иммануил Валлерстайн (р. 1930) - один из самых ярких, даже парадоксальных современных мыслителей. Окончив Колумбийский (США) университет, он начинал как африканист, посвятив свои первые исследования социально-экономическим проблемам развития стран Африки. В дальнейшем круг его научных интересов значительно расширился. Решающее влияние на их направление оказало знакомство с Ф. Броделем, после чего И. Валлерстайн обращается к крупномасштабным историко-социологическим исследованиям, являющимся в определённой степени продолжением и развитием «глобальной истории» его французского коллеги.

Идейно-теоретические взгляды И. Валлерстайна формировались под влиянием нескольких источников. В их числе назовём леворадикальные идеи, методологию школы «Анналы», в особенности её броделевского этапа, и марксизм. Будет, однако, точнее говорить о неомарксизме американского учёного. Своё отношение к марксизму И. Валлерстайн сформулировал в обращении к делегатам 14-го Всемирного социологического конгресса (1998 г.). Не предлагая обсуждать ни достоинства этого учения, ни аргументы его оппонентов, он задаёт «всего лишь один вопрос»: «почему, несмотря на «холодную войну» и политические предпочтения большинства социологов, попытка Парсонса [134] исключить марксизм из общей картины потерпела такой сокрушительный провал?». Давая развёрнутый ответ на свой вопрос, Валлерстайн указывает на непреходящее значение социального учения Маркса, которое усматривает в его теории социального конфликта. Какие бы, замечает он, ни предлагались замены Марксову понятию класса, центральная роль отводилась борьбе, меняется только список её участников [135].

Главный принцип концепции Валлерстайна – принцип холизма. Надо изучать социальную реальность в единстве, как историческую систему, представляющую внутреннюю целостность. Изучать не систему в мире. а систему. которая сама есть мир. Отсюда проистекает его критика несостоятельности идеи разделения в исследовании на экономику, политику и культуру. Эту «святую троицу» основных социальных дисциплин автор считает «ужасным наследием» XIX в., от какового, следуя принципу холизма, необходимо решительно отказаться. Заметим, однако, что сам он в известном противоречии с этим, во всех своих построениях, как мы убедимся в дальнейшем, решающую роль отводит одной из этих дисциплин - экономике.

И. Валлерстайн выделяет несколько форм или разновидностей исторических систем: 1) «Мини-системы», называемые так потому, что они малы в пространстве и, вероятно, недолговечны во времени. Их основополагающей логикой является логика «взаимности» в обменах; 2) «Мир-империи», являющиеся обширными политическими структурами, охватывающими широкое разнообразие «культурных» образцов. Основная логика этого типа систем - взимание дани с непосредственных производителей, главным образом, сельских, имеющих локальное управление; 3) «Мир-экономики» - обширные неравные цепи из объединённых структур производства, рассечённых многочисленными политическими структурами. Их основополагающая логика состоит в том, что накопленная прибыль распределяется неравным образом в пользу тех, кто способен достичь различных видов временной монополии [136].

Чередование «сильных» мир-империй и «слабых» мир-экономик продолжалось примерно до 1500 г., когда в силу ряда ещё не выясненных причин европейский мир-экономика сумел избежать участи быть поглощённым миром-империей Габсбургов и достиг своего полного развития в качестве капиталистического мира-экономики. Ф. Бродель был убеждён в исторической жизнеспособности капитализма и, соответственно, той мировой системы, матрицей которой является капиталистический мир-экономика. Гораздо пессимистичнее на этот счёт представления И. Валлерстайна. Для него «все исторические системы имеют начала и концы» [137]. Следовательно, имеет свой конец и современная миросистема. Эта тема особенно пронзительно зазвучала в его публицистике последнего десятилетия. Капитализм победил не в результате революции, а вследствие своеобразной конвергенции (слияния) феодального землевладения с предпринимательством капиталистического типа, что, в свою очередь, являлось порождением кризиса феодализма, вынуждавшего феодальных сеньоров искать новые формы извлечения прибавочного продукта из непосредственных производителей.

Заметим, что И. Валлерстайн широко использует терминологию марксистской политэкономии, но отвергает коренной постулат марксизма о революционном характере перехода от феодализма к капитализму. Произошло, утверждает он, вовсе не свержение аристократии буржуазией, как полагали либералы и марксисты, а трансформация аристократов в буржуа. Дело не меняется от того, что в буржуазию пробились некоторые простолюдины, а многие аристократы не смогли этого сделать или даже препятствовали «буржуазификации». Но это, по убеждению американского учёного, объясняет в значительной степени конфликты внутри высших слоев в последующие столетия.

Капиталистический мир-экономика оказался принципиально иной системой, чем предшествовавшие ей, как по своим характеристикам, так и по принципу функционирования. И. Валлерстайн характеризует её как систему постоянного и безостановочного накопления капитала. Её главная цель - саморасширение, на которое она обречена всей логикой накопления капитала. Её итогом стала периферизация мира, завершившаяся в начале XX в., когда капиталистический мир-экономика достиг своих пределов, полностью охватив земной шар. В этом столетии, полагает И. Валлерстайн, полностью сформировалась структура современной миросистемы, состоящая из трёх концентрированных зон: 1) «мировое ядро»; 2) «полупериферия»; 3) «мировая периферия».

Вслед за американским учёным кратко охарактеризуем эти зоны. «Мировое ядро» охватывает примерно 10-20 % населения планеты. Его составляют развитые капиталистические страны. По убеждению И. Валлерстайна, за 500 лет существования капиталистического мира-экономики только жители ядра значительно увеличили свои доходы и существенно повысили уровень жизни.

Вслед за Броделем Валлерстайн полагает нормальным элементом функционирования капиталистической мир-экономики наличие в «мировом ядре» государства-гегемона. За всю свою многовековую историю современная миросистема, пишет он, знала лишь три гегемонии: Голландии (1620-1672 гг.), Великобритании (1815-1873 гг.) и США (пик: 1945-1973 гг.). Первая гегемония сделала возможным существование самого капиталистического мира-экономики как исторической системы, вторая укрепила его фундамент, третья максимально расширила и углубила его и в то же время высвободила те силы, которые должны привести современную миросистему к концу. Ибо, достигнув своего предела, капиталистический мир-экономика вступил в системный кризис. Его первым мощным проявлением стали I Мировая война и «великая депрессия» 1929-1933 гг., с которыми И. Валлерстайн связывает рождение коммунизма и фашизма. Таким образом, заключает он, капиталистический мир-экономика вступил в финальную стадию своего существования, высвобождающую действие антисистемных сил.

Так мы подошли к одному из важнейших положений миросис-темного анализа - понятию «антисистемные силы» («антисистемные движения»). Суть его И. Валлерстайн раскрывает следующим образом. Функционирование каждой исторической системы происходит в диалектическом противостоянии системообразующих и системоотвергающих сил. Эти последние и порождаемые ими протестные движения являются интегральным элементом каждой системы. При этом на разных этапах её функционирования они могут играть по отношению к ней не только деструктивную, но и стабилизирующую роль.

«Ни капитализма, ни социализма, - полагает ученый, - в отдельно взятой стране не бывает. Капитализм только и возможен как надгосударственная система, в которой существует более плотное "ядро" и обращающиеся вокруг него периферии и полупериферии». Попытки захватить власть в отдельной стране марксистами или националистами, «столь же бесперспективны как захват забастовщиками отдельных предприятий». Поэтому, убежден Валлерстайн, «попытки преодолеть законы капитализма в отдельных звеньях системы могут иметь лишь два исхода: провал либо следование логике конкурентной борьбы, в которой они рано или поздно терпят поражение» [138]. Эта логика разом объясняет и положение СССР в современной миросистеме, и его конечное поражение в конкурентной борьбе со своим старшим «партнером-соперником». Признаем, в этой логике присутствует рациональное зерно, обогащающее как понимание положения СССР в капиталистическом мире, так и его крах в соперничестве с США.

И. Валлерстайн предрекает близкую кончину капитализма как мировой системы. «Капитализм, - утверждает он, - погибнет скорее всего не от того, что какие-то группы людей (скажем, пролетарии) не захотят жить при этом строе, но, напротив, потому, что слишком многие захотят жить при капитализме». Между тем «все хорошие места» в ядре современного мира-экономики давно заняты. Это самое слабое место капитализма как исторической системы. Всем в какой-то момент захотелось переместиться к центру. Но это невозможно: «Великая иллюзия теории модернизации состояла в обещании сделать всю систему "ядром" без периферии. Сегодня вполне очевидно, что это невыполнимо».

«Неопределенность прекрасна, - восклицает И. Валлерстайн, - а определенность, имей она место на самом деле, означала бы моральную смерть». Почему? Потому что, отвечает он на этот вопрос, если бы мы наверняка знали наше будущее, у нас не существовало бы нравственного побуждения для какого бы ни было действия, поскольку каждое из них укладывалось бы в рамки известной определенности. «Если же ничего не определено окончательно, то будущее открыто для творчества - как человеческого, так и всей природы. Оно открыто навстречу возможностям, а значит - и лучшему миру», но при условии, подчеркивает автор, «если только окажемся готовы ради его достижения затратить нашу моральную энергию и если будет бороться с теми, кто под каким бы то ни было видом и любым предлогом предпочитает не эгалитарный недемократический мир» [139].

И.Н. Ионов: современный подход к теории цивилизаций. 1980-1990-е года датируются как время возникновения новой исторической дисциплины, глобальной истории. Интересна в данном случае позиция А.О. Чубарьяна, рассматривающего возникновение глобальной истории, которую он называет универсальной историей, как закономерный процесс интеграции исторического знания, значительного расширения инструментария исторической науки и общего роста средств коммуникации и информации. Речь, таким образом, идет о возникновении особой исторической дисциплины, вбирающей в себя все достижения прошлого науки, включая, разумеется, «глобальную историю» Ф. Броделя и миросистемный анализ И. Валлерстайна.

По точному выражению американского автора А. Мегилла, «наше время - это время глобализации, если его вообще можно как-то обозначить» [140]. Это понятие обозначает совокупность экономических, политических, социокультурных, технологических, информационных и иных процессов, преобразующих мир и сам образ жизни современного человека. Они носят объективный характер, выражая одну из важнейших закономерностей функционирования современной миросистемы и, вместе с этим, ее противоречивую, антагонистическую природу, проявляющуюся прежде всего в отношениях между «ядром» и периферией. Страны «ядра», в особенности его гегемона - США, получили наибольшую выгоду от глобализации, в то время как периферийные и даже полупериферийные страны увеличили свою экономическую, политическую и культурную зависимость от этого «ядра».

Соответственно этому формируются теоретико-методологические принципы новой дисциплины, в корне отличающие ее от традиционной, являющейся по своему происхождению европоцентристской, линейной и детерминантской всеобщей истории. Этой позиции, пишет И.Н. Ионов, все более противопоставляется «модель истории полицентрического мира, развивающегося через экологические, культурные, политические кризисы с принципиально непредсказуемым исходом» [141].

Продолжая характеризовать своеобразие глобальной истории, И.Н. Ионов замечает, что она родилась в среде, где господствовал исторический релятивизм и были разрушены представления о существовании единого исторического процесса, что позволило ей сохранить пафос самоопределения и независимости от теоретических наук. Особо он выделяет принципиальный отказ ее адептов в их интерпретационных схемах от прогрессистско-рационалистического объяснения истории. «Глобальная история, - излагает ученый их взгляды, - поле проявления, прежде всего не разума, а силы. В отличие от теорий прошлого эта сила может быть совсем не связана с разумом и представлениями о порядке». Такими силами, продолжает он, могут выступать не контролируемые человеком и смертельно опасные для него микробы и вирусы, а также столь же не контролируемые новинки и изобретения, подобные пороху или ядерному оружию, малозаметные на первый взгляд экономические и демографические факторы, способные разрушать политические системы и культуры и т.п.

Они-то «составляют основу сети или поля взаимовлияний, своего рода "волновых процессов", которые и создают глобальность». На смену линейным и многолинейным концепциям всеобщей истории приходит, заключает И.Н. Ионов, «многоуровневая модель глобальной истории, в которой учитывается разнообразие вещно-энергетических, ролевых, знаково-символических агентов исторических изменений и, главное, взаимности любых воздействий и представление о мироцелостности как о поле действия исторических сил... Мировые цивилизации встроены в эту систему как особые, не зависимые от человека культурно-исторические силы, естественные сообщества людей. Теория цивилизаций сегодня «стремится органически соединить изучение духовно-родственного и "чужого", общего и особенного в истории, основных тенденций общемирового развития, рассматриваемых с точки зрения достижений и проблем современности, - и локальных вариантов исторического процесса, логику которого можно понять только в рамках мировоззрения и системы ценностей местных культур. Она не противостоит изучению истории повседневности, мироистории и интеллектуальной истории, а ставит новые знания о прошлом, полученные этими направлениями исторической науки, в более широкий контекст» [142].

Сегодня мы переживаем третье осевое время. Его отличие от предыдущих заключается в том, что существующие цивилизации, которые до этого могли быть представлены как рядоположенные, теперь обнаруживают невероятно возросшую системную зависимость друг от друга. Отсюда, заключает историк, из этой беспрецедентно возросшей мировой системности проистекает то, что эгоизм, частный и корыстный интерес требуют соблюдения всеобщего равновесия и благополучия [143].

Возможность синтеза формационного и культурологического (цивилизационного) подходов: концепция В.Д. Жигунина. Взаимодополнение теорий исторического процесса не является механическим соединением разных концепций, понятий, а основано на общности понимания проблемы, на прояснении содержания основных категорий исторического познания, в частности, категории исторического бытия. Казанский историк, В.Д. Жигунин [144] выдвинул рабочую гипотезу для объяснения динамики социокультурного объекта, которая является попыткой трансформации марксизма как метода исторического исследования в свете современных достижений науки. По его мнению, если понятие «производительные силы» сколько-нибудь состоятельно, то в содержание этого понятия необходимо включать и науку, и другие духовные феномены – этику, религию и т.д. Духовное не отделимо от материального в «производительных силах», поэтому, по существу, не о производительных силах надо говорить, а о культуре, включающей в себя культуру материальную, народную и личностную, эстетическую и нравственную, это, с точки зрения «культурного детерминизма» как раз и есть основа общества, а все остальное – «производственные отношения», собственность, власть, государство – есть «надстройка», но не совсем в марксистском смысле. В центре жизни социокультурного организма находится человек как уникальное единство материи и духа и вместе с тем как субъект общественных отношений. Поэтому такой подход кажется, нам последовательно антропологическим подходом к истории и обеспечивает восстановление гуманизма как содержания и цели исторического знания. Правота исторических материалистов и исторических идеалистов получает как бы некие границы. Например, Маркс, в общем, прав, говоря, что материальные факторы были основой истории. Но каких её периодов? Древних, средневековых? Точно также спорны утверждения Гегеля и других идеалистов, что ходом истории всегда «управлял» дух. Ответ на эти вопросы может дать конкретное исследование, направляемое постепенно углубляющейся проработкой аспектов культурного детерминизма. Очевидно, процесс воздействия различных факторов культуры на общество носил сложный, даже циклический, спиральный характер, соответствуя общему направлению хода истории: роль духовного или материального начала то возрастала, то вновь относительно убывала, закономерно проявляясь по-разному в разных культурах и, пока в нынешних условиях не назрела ситуация, когда дух действительно может оказаться способным «управлять миром». Развитие личностных отношений в процессе производства можно рассматривать не только в рамках факторов, относящихся к социально-производственным отношениям, но и в рамках социального сознания и мотивации производственных (и иных общественных) поступков, т. е. социальной психологии. Центральной регулирующей силой межличностных отношений в этом случае можно считать мораль и этику, а их смену осевой линией развития в соответствии с концепцией Карла Ясперса.

Концепция всеобщей истории И.М. Дьяконова – один из примеров развития концепции Ясперса. Развивая эту концепцию, Дьяконов предложил рассматривать всеобщую историю как последовательную смену следующих фаз развития:

· Первая фаза (первобытная).

· Вторая фаза (первобытнообщинная).

· Третья фаза (ранняя древность).

· Четвертая фаза (имперская древность).

· Пятая фаза (средневековье).

· Шестая фаза (стабильно-абсолютистское постсредневековье).

· Седьмая фаза (капиталистическая).

· Восьмая фаза (посткапиталистическая).

В основе перехода от фазы к фазе лежит не простая смена способов производства, а изменение отношений между людьми в рамках социального сознания и мотивации производственных (и иных общественных) поступков, т. е. социальной психологии.

Изменение подходов можно проиллюстрировать на примере описания Дьяконовым причин, лежащих в основе поступков людей в первой фазе. Для первой фазы (первая фаза – первобытная) характерно, что жизненная активность человека обусловливается известными социально-психологическими побуждениями (импульсами). Божества определяют для архаического человека характер причинно-следственных связей и тем самым возможность или невозможность удовлетворения социальных побуждений. На каждый стимул можно найти множество неодинаковых действенных ответов (или мифологем), но число основных побуждений довольно ограниченно [145].

· Это – реакция поиска («что это?»), эмоциональное побуждение, вызываемое либо положительным, либо (чаще) отрицательным характером явления. Реакция поиска может развиться в пробуждение к познанию нового, однако такое развитие её вступает в противоречие с побуждением к стабильности места человека в социуме и космосе: основное правило «быть как все» (что предопределяет и побуждение к взаимопомощи) содействует возникновению консенсуса в человеческом социуме, а это очень важно для его целенаправленной деятельности.

· Это – стремление утолить голод. При всей эмоциональности такого побуждения оно может иметь только социальный характер (поэтому уже в наиболее древнем обществе возникает разделение труда, прежде всего между мужским и женским трудом: охота – собирательство). Существенно, что с самого раннего периода истории человечества была нужда и в обмене.

· Это, далее,– побуждение прибегнуть под защиту, быть охраняемым и любимым.

· Это – побуждение устранить психологический дискомфорт («несправедливость»). В истории именно оно является главной причиной стремления к социальным переменам.

· Это – побуждение к агрессивности, необходимой для выживания человека во враждебном мире, связанное с побуждением к движению вообще.

· Это – побуждение к удовлетворению половой потребности, стоящее, между прочим, в прямой связи с агрессивностью (мужчина должен победить соперников и саму женщину): женщина выступает как побудительница агрессии.

· Это – побуждение к славе.

· Это – побуждение к разрядке, к смеху, очень важное в суровых, строго регламентированных обычаем условиях существования первобытного и древнего человека.

Это – побуждение к лидерству, к тому, чтобы не только быть «не как все», но и возглавлять всех. Данное побуждение резко проявляется, как правило, в критические моменты истории. Заметим, что оно проявляется почти исключительно у мужчин (у женщин оно скорее проявляется в форме соревнования в привлекательности).

Для смены исторических фаз необходим коренной переворот в социальной психологии, в идеологии, в мировоззрении. Но этого мало: он должен сопровождаться переворотом в технологии, и, прежде всего в технологии производства оружия.

Концепция А.П. Назаретяна во многом созвучна концепции Дьяконова. Она основана на гипотезе техно-гуманитарного баланса, которая избавляют от необходимости телеологических допущений при объяснении векторных процессов. Культура в данном случае – совокупный антиэнтропийный механизм, который должен изменяться в соответствии с потребностями неравновесной системы. То есть культура рассматривается как составной элемент эволюционирующей системы. Вследствие эволюционного кризиса система должна либо разрушиться, либо сформировать антиэнтропийные механизмы с большей удельной продуктивностью (объем полезного продукта на единицу разрушений). Второе достигается усложнением организации и ростом «интеллектуальности» и становится возможным в том случае, если к моменту обострения накоплено и сохранено достаточное количество неструктурированного — «избыточного» — внутреннего разнообразия.

Обратим внимание на ряд решающих отличий социально-синергетической модели от идеологических, позитивистских и функционалистских концепций развития.

Во-первых, прогресс — не цель и не путь к конечной цели, а средство сохранения неравновесной системы в фазах неустойчивост и. «Апостериорно» отслеживаемая векторность развития не является следствием заложенных программ или врожденных человеку стремлений, это последовательность вынужденных преобразований, каждое из которых, способствуя решению актуальных жизненных проблем, рождает множество новых, еще более сложных проблем.

Во-вторых, это процесс, хотя и кумулятивный, но не аддитивный: социологи, полагающие, что «макроэволюция есть сумма микроэволюций», недооценивают опосредованность макроэволюционных изменений драматическими противоречиями и кризисами.

В-третьих, хотя социальная эволюция отчасти является адаптивным процессом, суть дела не в том, что общество адаптируется к окружающей среде, а в том, что оно последовательно адаптирует внешнюю природу к своим возрастающим потребностям, а также перестраивает внутреннюю природу человека в соответствии с его возрастающими возможностями и последствиями преобразующей деятельности.

В-четвертых, хотя сугубо внешние и внутренние факторы влияют на ход эволюционного процесса, решающую роль в его направлении играют спровоцированные неустойчивости — последствия собственной дезадаптивной деятельности общества. Во многих случаях там, где некоторые исследователи усматривали результаты природных катаклизмов или внутренне необусловленные всплески энергии, синергетическая модель помогает увидеть разбалансировки в системе культуры, предкризисные процессы или, наоборот, ответы культуры на антропогенные кризисы. Не демографический рост «толкал» технологические развитие, а наоборот, новые технологии создавали предпосылки для роста населения. Это одна из форм экологической агрессии, свойственной живому веществу: при благоприятных условиях популяция, численно увеличиваясь, захватывает жизненной пространство.

Наконец, в-пятых, провоцирование неустойчивостей — не случайный сбой в нормальной жизнедеятельности общества, а имманентное свойство поведения. Синергетика, высвечивающая в любом предмете спонтанную активность, альтернативна гомеостатическим моделям типа Homo oeconomicus, в том числе их модернизированной версии, построенной на принципе «максимизации потребления». Чем выше уровень устойчивого неравновесия (и, соответственно, чем более явно выражено качество субъектности), тем сильнее утомляемость от однообразия. У человека как самой неравновесной из известных нам устойчивых систем тяга к «бескорыстному» уклонению от устойчивых состояний отчетливо представлена потребностно-мотивационными и эмоциональными особенностями психики. Поскольку этот аспект имеет прямое отношение к прогнозированию и предупреждению кризисогенных действий, рассмотрим его подробнее.

Специальные наблюдения и исследования позволили вычленить особый тип потребностей, которые названы функциональными. Во избежание терминологической путаницы сразу отмечу, что это открытие стало важнейшим аргументом против функционалистских (гомеостатических) подходов в социологии и в биологии. Функциональные потребности суть беспредметные и надситуативные стремления к активности как таковой. Они являются базисными, обычно не осознаются и развиваются в процессе фило- и онтогенеза вместе со всей психической системой, составляя антипод стабилизирующих потребностей.

Так, стабилизирующая потребность организма в самосохранении дополняется потребностью в физическом движении; потребность определенности образа — потребностью впечатлений; потребность оптимизации самооценки — потребностью общения. Грубо говоря, человек желает безопасности, физического, психического и социального покоя и, вместе с тем, длительный покой душевно утомляет его, усиливает внутреннее напряжение, тягу к острым впечатлениям и эмоциям. Пушкинские строки: «Есть упоение в бою, / У бездны мрачной на краю» [Пушкин А.С., 1954, с.357] — не гипербола. Подобные признания изобилуют в художественной литературе и согласуются с данными психологов.

В частности при таком подходе, иначе выглядит объяснение причин возникновения военных конфликтов. Как подчеркивал К. Лоренц [1994], главная трудность в противодействии военным конфликтам определяется спонтанностью, внутренней детерминированностью инстинкта агрессии. «Если бы он был лишь реакцией на определенные внешние условия, что предполагают многие социологи и психологи, то положение человечества было бы не так опасно, как в действительности». Действительно, война, особенно на начальной стадии, способствует удовлетворению потребностей в афилиации и солидарности, в самопожертвовании и в смысле жизни. Она помогает фрустрированному человеку почувствовать себя востребованным, нужным (Родине, Королю, Богу, Партии), делает мир проще и понятнее. Без учета этого обстоятельства невозможно уяснить, почему массы будущих жертв часто демонстрируют в преддверии военных и революционных бурь энтузиазм «очистительного разрушения», от которого не всегда способны удержаться не только политики, но и художники, и философы, и бытописатели. Учебники истории переполнены рассказами о войнах и конфликтах не потому, что люди постоянно убивали друг друга. Но в те годы, когда массового насилия не происходило, летописцы ставили прочерк или лаконично сообщали: «Миру бысть».