Основные труды

«Крес­тьянская реформа 1864 года в Царстве Польском» (1893),

«Крестьянская реформа» (1905),

«Общественное движение при Александре II» (1905),

«Кур­с истории России XIX века» (1912 - 1914),

«Молодые годы Михаила Бакунина. Из истории русского романтизма» (1914).

Историческая концепция. «Кур­с истории России XIX века». К созданию своего «Курса» Корнилов пришел в расцвете твор­ческих сил — зрелым человеком и искушенным политиком, опыт­ным ученым-исследователем. Вполне естественно, что «Курс» стал итоговой работой, в которой историк выразил себя наиболее пол­но, со всеми своими достоинствами и недостатками.

В методологическом плане Корнилов ставил на первое место изучение факта. Он подчеркивал, что стремится «к объективности», основанной на «возможно полном и точном» из­ложении материала. Историк считал необходимым свести во­едино материал, наработанный другими историками, сравнить между собой их сужде­ния, а в случае неясности или неточности обратиться непосредственно к источникам. Корнилов изначально предпо­лагал дать в «Курсе» свою концепцию русской истории последне­го столетия, базирующуюся на освоенном им обширном фактическом материале.

«Курс» предваряет очерк истории России с монгольского нашествия. Корнилов ясно определяет первоочередную, жизненно важную задачу, вставшую перед русским народом пос­ле татаро-монгольского нашествия: «Формирование и укрепление государственной территории». Претворить эту задачу в жизнь в тех условиях могла только одна сила — центральная государствен­ная власть в лице московских князей, опиравшаяся на все слои населения, прежде всего на служилое сословие. В борьбе с мно­гочисленными врагами эта власть, приобретавшая все более дес­потический характер, безжалостно напрягала народные силы. Тяж­кое тягло в той или иной форме было наложено на все сословия — крепостной труд для крестьянства, изнурительные повинности для посада, пожизненная служба для поместного дворянства. При этом автор придерживался теории закрепощения и раскрепощения сословий — основного постулата государствен­ной школы.

Выполнение исторической задачи, во имя которой закрепо­щались сословия, растянулось на века, и было завершено при Екатерине II. Поэтому вторая половина XVIII в. стала, по словам Корнилова, «великим поворотным пунк­том в истории нашей страны»: отныне «главной целью государ­ственной деятельности признается уже не расширение и охрана государственной территории, а “блаженство” подданных, благо­получие граждан». В России начинается совершенно новый ис­торический процесс, который и дает содержание новейшей ис­тории – раскрепощение сословий государственной властью. Самый значительный шаг на этом пути — «Мани­фест о вольности дворянской 1762 г».

Корнилов отмечает, ссылаясь на упразднение наиболее жестоких на­казаний по суду, постепенное смягчение «демиурга рус­ской истории» — самодержавной власти, постепенный отказ ее от деспотической формы правления. Историк называет еще одно важное событие. В XVIII в. рядом с самодержавием появляется еще одна историческая сила — «бессословная интеллигенция». Впоследствии она заявляет о себе как о «наиболее активном движущем элементе» в государстве. На первом этапе русской истории основные задачи, стоявшие перед всем народом, самостоятельно и полновластно решало надсословное правительство, то теперь по мере появления иных, качественно новых проблем эту честь начинает оспаривать у него бессословная интеллигенция.

Подробно освещая начало царствования Александра I, Корнилов выразительно показывает, как власть, несмотря на искреннее стремление молодого царя следовать курсом перемен, оказалась не способной к решению насущных задач, продиктованных всем ходом русской истории. Разочарование в Александре-реформаторе, ставшее осо­бенно сильным после Отечественной войны, подтолкнуло моло­дое общество к самостоятельным действиям. Движение декабристов расценивается Корниловым как вполне органичное, неизбежное и в целом позитивное явление. Но восстание 14 декабря - «преждевременный или неподготовленный взрыв», приведший к гибельным последствиям. В результате: «Страна лишилась лучших и наибо­лее самостоятельных представителей передового мыслящего общества, остальная часть которого была запугана и терроризи­рована мерами правительства, а правительство оказалось совер­шенно разобщенным в предстоявшей ей трудной работе с ум­ственными силами страны...»

Под знаком разобщения прошло все следующее царствова­ние — Николая I. Лекции Корнилова, посвященные общественно­му движению этого времени, чрезвычайно обстоятельны: в них подробно рассказано о кружках 1830-х годов, западниках и славя­нофилах, даны развернутые характеристики периодических изда­ний различных направлений. Однако все это движение никакого реального воздействия на пра­вительство не оказывало и, следовательно, способствовать раз­витию исторического процесса никак не могло.

Корнилов чрезвычайно внимательно про­слеживает движение правительственной политики, прежде всего в сфере «главного», кресть­янского вопроса, который «не сходил с очереди дня почти во все продолжение царствования Николая...». Основным толчком к реформа­торской деятельности николаевского правительства явились, по его мнению, крестьянские волнения. Именно они, «повторяясь постоянно, не давали правительству закрыть глаза на те язвы крепостного права, которые в то время уже громко кри­чали о своем существовании». Выясняя далее причины крестьянских вол­нений, Корнилов отмечал: «Во внутренней жизник этому времени сложились материальные условия, которые могущественнее всяких идейных требований расшатывали крепостной строй и подготавливали его падение».

Начало царствования Александра II исто­рик рассматривает параллельно «преобразовательному перио­ду» правления Александра I. В обоих случаях, отмечает он, движу­щей силой назревших реформ было правительство. Что же каса­лось общества, то оно, по словам историка, в середине 1850-х гг., точно так же, как и в начале века, с одной стороны, находилось в настроении «совершенно оптимистическом, необыкновенно розовом и благодушном», а с другой — в нем «на первых порах очень мало проявлялась склонность к самостоятельности и инициативе». Однако по мере того как правительство показывало свою неспо­собность к последовательной реформаторской деятельности, общество выходило из состояния эйфории и, проявляя свою само­стоятельность, все более активно участвовало в подготовке крес­тьянской реформы. И здесь сказалось отличие эпохи реформ от начало правления Александра I — власть и общество смогли на этом этапе развития России действовать совместно. В лекциях Корнилов подробно излагал свои обоснованные соображения об определяющем идейном влиянии общественности на правительство. Этим влиянием он и объяснял большинство положительных черт реформы, а все серьезные недостатки преобразования были порождены тем, что влияние это было все же непол­ным — прочный «дружественный союз» между либеральной бю­рократией и общественностью так до конца и не сложился.

Корнилов указывает и на крестьянские волнения как на одну из основных причин реформ 60-х гг. За ними, как и за волнениями николаевского периода, историк видит «материальные интересы». Но еще более неожиданно выглядит в «Курсе» тезис о «материальной основе» различных те­чений общественной мысли и правительственных группировок. При подготовке и проведении крестьянс­кой реформы оказывается, что «материальные интересы» дворян­ства оказывали самоё серьезное влияние на деятельность и над­классового правительства, и бессословной общественности. Прав­да, он ни разу прямо не говорит о выражении правительством или какой-либо частью общественно­сти интересов того или иного «сословия». Несмот­ря на осторожность в формулировках, Корнилов серьезно нарушает важнейшие постулаты государственной схемы о надклассовом характере основных сил исторического процесса. Правда, в лекциях, посвященных пореформенной эпохе, Корнилов вновь настойчиво пытался восстановить положение о «бессословной интеллигенции» во всей его полноте. Историк говорит о «передовой части общества» как о единой силе, подчеркивая общность взглядов представителей либерального и революционно-демократического течений. В ее программе заключались требования дальнейших преобразований, которые «значительно переросли предположения правительства». Общество окончательно созрело для того, чтобы возглавить исторический процесс, перехватить у дряхлеющей вла­сти инициативу.

Корнилов не мог игнорировать ту роль, которую во второй половине 60-х — 70-х гг. XIX в. играли в русском общественном движении революционеры — сна­чала «радикалы», затем революционные народники. Однако он склонен был видеть в этих «крайних настроениях нечто не впол­не естественное, «случайное, вызванное, прежде всего неразумием власти. Именно власть своей непоследовательностью в проведении «коренных реформ», с одной стороны, и «грубыми преследовани­ями и гонениями», с другой, искажала общественное — либераль­ное, по сути, движение, придавая ему искусственно-революци­онный характер. При этом К. старался подчеркнуть, что даже в период народовольческого террора между либералами и революционерами существовали определенные связи и даже сим­патии — если и не взаимные, то, во всяком случае, со стороны ли­бералов. Убийство же Александра II К. расценивает как «катастрофу», причем его ужасает не само убийство главы государства как таковое, а то, что оно привело к «роковому исходу для всей той системы, которая проектировалась Лорис-Меликовым...».

Описанием трагических событий 1881 г. Корнилов завершал первое издание своего «Курса». Во втором появились еще четы­ре лекции, посвященные царствованию Александра III. История эта была самая недавняя, ее изучение только начиналось и новая часть «Курса» носила заметный отпечаток незавершенности. Корнилов не ограничивается сетованиями на «неспособность» власти, на гибельную оторванность ее от либеральной общественности, а говорит здесь о тесной взаи­мосвязи правительственной и дворянской реакции, направлен­ной на «защиту материальных интересов дворянства». Естественно, возникает предположение, что внутренняя политика Александра III свидетельствовала не столько о «неспо­собности» власти, сколько о ее зависимости от вполне реальных классовых интересов.