Устная культура

Первоначальным, как представляется многим ученым, было устное общение, хотя некоторые и выдвигали гипотезы о неком ручном языке жестов, который якобы предшествовал устной членораз­дельной речи. Но мы с достаточным основанием можем сказать, что посредником в речевом общении между людьми изначально был звук, произносимый говорящим и слышимый его собесед­ником. Какие же характеристики мы можем увидеть в устном общении?

Прежде всего - непосредственность. Человек прямо общается с другим человеком. Кроме звука, на который в сущности ни говорящий, ни слушающий в обычных случаях не обращают никакого внимания (он настолько "прозрачен", что можно сказать, что как бы и не существует: между собеседниками нет ничего и никого). Затем, это общение диалогично. Здесь я имею в виду не только то, что всякое общение обязательно подразумевает обмен репликами, когда каждый из участников беседы становится либо говорящим, либо слушающим. Нет, в некоторых культурах возможны ситуации, когда один из участников даже и не смеет отвечать другому (скажем, у многих народов сноха ничего не может сказать свекру, даже выразить словесно свое согласие и готовность подчиняться). Но и в этом случае мы можем говорить о диалоге, поскольку говорящий всегда адресует свою речь имен­но своему собеседнику, корректирует свою речь в зависимости от социальной, возрастной и половой принадлежности слушающего, учитывает мимические, жестовые и другие реакции на свою речь. Даже ничего не сказав в этой ситуации, слушающий все-таки как-то реагирует на речь говорящего, то есть тоже в определенной мере является говорящим. В-третьих, мы можем заметить, что в обычных случаях устного общения число слушающих не может быть уж очень большим. Развитие культуры, увеличение групп, непосредственно включенных в общение ведет к тому, что возни­кают некоторые ухищрения, чтобы сделать речь оратора слыши­мой для большой аудитории. К ним, скажем, мы можем отнести возникновение греческой театральной маски, которая, кроме все­го прочего, выла еще и резонатором-усилителем голоса актера. Само строение греческого, а впоследствии и римского театра - амфитеатром - также давало возможность как бы собрать голоса актеров в полузамкнутом пространстве. С возникновением соци­альной потребности в публичной речи (в народном собрании, в суде) уже при большем стечении народа появляется искусство красноречия вместе с особыми упражнениями для усиления голо­са. В других случаях появляются уже и особые должности, как бы усиливающие голос человека, произносящего речь. В восточ­ных культурах это "уста господина", буквально повторяющего громким голосом сказанное властителем, в тех же восточных, а также в западных обществах появляются еще и глашатаи.

Передача речи на большое расстояние возможно выла только с помощью гонца, некоторые простые сообщения можно было пере­давать уже посредством имитации речи - дымом костров, а в Африке - барабанным боем. Мог возникнуть даже особый язык свиста. Но все эти вспомогательные средства передачи информа­ции не могли заменить речь.

Культура долгое время оставалась исключительно устной. Однако в устной речи невозможно сохранение во времени прио­бретенных данной культурой ценностей (повторять, что ли, все время одно и тоже вслух?), а потому чрезвычайно важной ста­новится та часть культуры, которая связана с необходимостью сохранения каких-то сведений. Я говорю о социокультурной памяти, то есть о механизмах сохранения жизненно важных уста­новлений, представлений, мифов, родословных, сформулирован­ных навыков деятельности и т.д., без которых каждое новое поколение людей должно было бы заново разрабатывать для себя правила совместною проживания, заново объяснять мир, то есть строить новую мифологическую картину мира, заново вырабаты­вать правила эффективной охоты, собирания съедобных растений, а в дальнейшем - скотоводства и земледелия, ремесленного производства.

Выделяются исполняемые определенными людьми социокуль­турные роли, для которых самым важным является то, что они заменяют или во всяком случае очень способствуют существо­ванию коллективной памяти. В разных культурах мы видим раз­личных, но четко выделяемых носителей этой коллективной памяти. В Древней Греции это были аэды и рапсоды, помнящие тысячи стихов Илиады и Одиссеи, в Средней Азии - манасчи, знавшие весь эпос "Манас" наизусть, у всех народов были скази­тели, помнившие гимны, былины, сказки, притчи и т.п. Интерес­ным явлением уже в другой области - в области обычного, то есть основанного на обычае, а не на писанном законе, праве - были скандинавские законоговорители, которые не только должны были помнить все неписанные законы, но и держать в памяти наиболее яркие прецеденты, то есть примеры применения права в особых, часто очень запутанных случаях. Им же нужно было хранить и традиционные, иногда очень длинные правовые формулы, скажем, формулу обвинения кого-то в убийстве. И если обвинитель, выступая на тинге (собрании свободных членов данного общества) и произнося формулу обвинения, ошибался, то это обвинение на собрании даже и не принимали к рассмотрению. Таким образом память становится предметом заботы общества. И в дальнейшем возникает даже целое искусство памяти, различные мнемотехники (от греческого слова "мнемэ" - память, то есть техники запоминания), память тренируют различным образом [см. 49]. Иногда у некоторых народов появляются и вспомогательные средства, способствующие запоминанию некоторых важных сведений. Так, у гонца или посла может появиться своего рода "шпаргалка", по которой он вспоминает данное ему поручения сообщить что-то. Это еще не письменность, а только нечто похо­жее на "узелки на память" или на крестики, которые еще до сих пор некоторые рисуют на пальце, чтобы вспомнить что-то очень важное. Такими шпаргалками могли быть палочки с насечками или связки или иные наборы предметов, напоминающих содер­жание сообщения. И конечно же, понимание таких посланий, если рядом нет человека, уже знающего его смысл, затруднительно. Вот что пишет о таком эпизоде Геродот: "Скифские цари... отравили к Дарию глашатая с дарами, послав ему птицу, мышь, лягушку и пять стрел. Персы спросили посланца, что означают эти дары, но тот ответил, что ему приказано только вручить дары и как можно скорее возвращаться. По его словам, если персы достаточно умны, должны сами понять значение этих даров. Услышав это, персы собрали совет. Дарий полагал, что скифы отдают себя в его власть и приносят ему [в знак покорности] землю и воду, так как мышь-де живет в земле, питаясь, как и человек, ее плодами; лягушка обитает в воде, птица же больше всего похожа [по быстроте] на коня, а стрелы означают, что скифы отказываются от сопротивления.... Против этого выступил Гобрий... Он объяснил смысл даров так: "Если вы, персы, как птицы, не улетите в небо, или как мыши не зароетесь в землю, или как лягушки не поскачете в болото, то не вернетесь назад, пора­женные этими стрелами" [31, С. 277-278]. Такого рода послание с помощью так называемых предметных писем всегда трудно "прочесть", оно многозначно и неопределенно. Такое письмо всегда нуждается еще и в памяти, то есть понимания смысла представленных предметов.