Марии Петровне Колычевой. Хочу несколько сказать о сущно­сти любви: это самотончайший огнь, объятнейший и легчайший всякого ума; действия огня сего быстры и пречудны; они священны и

Хочу несколько сказать о сущно­сти любви: это самотончайший огнь, объятнейший и легчайший всякого ума; действия огня сего быстры и пречудны; они священны и изли­ваются на душу от Святого Вездесущего Духа. Сей огнь лишь коснется сердца, мгновенно все и всякое помышление беспокойное прелагает­ся в тишину, в смирение, в радость, в сладость всепревосходнейшую. Много я вам открылся о себе и еще имею продолжать: я очень люблю спокойствие без всякого нарушения и потому искал его во всей вселенной; но там совсем его нет — ни в богат­стве, ни в забавах, ни в других каких-либо чув­ственных обольщениях. Здесь уже, в уедине­нии моем, я провел, кажется, шесть лет, и когда угодно было Господу мое сердце привести в со­вершенное сокрушение,— тогда думал я, что уже пропал и гнев Божий пожжет законопреступную душу мою, унылую и нерадеющую. Внезапно явилась ко мне старушка (блаж. Старица Ефвимия Попова) и тотчас успокоила волнующееся мое сердце: она меня уверила, что Бог приемлет мое терпе­ние и скоро посетит меня утешением Своим. «Молись по четкам»,— сказала мне и ушла. Покаяние дано падшему человеку, а пад­шему ангелу - диаволу — не дано: он бесплотен и дух гордый — каяться не может; так и гордые человеки. Чрез несколько времени я вновь впал в великое изнеможение и едва только мог ды­шать; но в сердце непрестанно повторял: «Гос­поди Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешнаго». Вдруг вся немощь в одно мгновение отпала — и тогда-то огнь чистой любви коснулся моего сердца и я весь испол­нился силы, чувств, приятности и радости не­изъяснимой; все мне стало очень любезно и ве­село,— до такой степени был восхищен, что уже желал, чтобы меня мучили, и терзали, и ругались бы надо мною; для того этого же­лал, чтобы удержать в себе сей сладкий огнь любви ко всем. Он столько силен и сладок, что нет ни горести, ни оскорбления, которого бы он не претворил в сладость.

Чтобы домик выстроить в Кирсановской общине, я этому радуюсь в пользу вашего сердца. Чем больше дров кидают в огонь, тем сильнее огонь: так действуют в нас и скорби, и горести, наносимые от людей; чем более напа­дения, тем более сердце разгорается сей святой любовью, и какая свобода и какой свет! Нет слов к изъяснению: радовался бы, ежели бы кто выколол глаза мои, чтобы не видеть суетного света; рад бы был, ежели бы кто взял меня, как преступника, и замуровал в стену, где бы я ни голосу, ни тени человеческой не видел. Потом опять познал я свою немощь, и понадобилось все потребное для человека. Но и ныне по временам бывает, что очень же­лал бы скрыться от всякого слуха.

Менять небо и вечную жизнь на суетное удовольствие — страшно, и ужасно, и больно даже до смерти. Я внутренно плачу, когда ви­жу, что сердце ваше уклоняется в наружность. Удиви, Господи, на нас милость Твою! Ноября 22-го, 1824 года