2015-02-18
505
Ученый, как теоретик, так и экспериментатор, фор-
мулирует высказывания или системы высказываний и
проверяет их шаг за шагом. В области эмпирических
наук, в частности, ученый выдвигает гипотезы или си-
стемы теорий и проверяет их на опыте при помощи на-
блюдения и эксперимента.
Я полагаю, что задачей логики научного исследова-
ния, или, иначе говоря, логики познания, является ло-
гический анализ этой процедуры, то есть анализ метода
эмпирических наук.
Что же это такое — «методы эмпирических наук»?
И что вообще мы называем «эмпирической наукой»?
/. Проблема индукции
Согласно широко распространенному взгляду, про-
тив которого я выступаю в настоящей книге, для эмпи-
рических наук характерно использование так называе-
мых «индуктивных методов». Если придерживаться это-
го взгляда, то логику научного исследования придется
отождествить с индуктивной логикой, то есть с логиче-
ским анализом индуктивных методов.
Вывод обычно называется «индуктивным», если он
направлен от сингулярных высказываний (иногда на-
зываемых также «частными высказываниями») типа от-
четов о результатах наблюдений или экспериментов к
универсальным высказываниям типа гипотез или
теорий.
С логической точки зрения далеко не очевидна
оправданность наших действий по выведению универ-
сальных высказываний из сингулярных, независимо от
числа последних, поскольку любое заключение, выве-
денное таким образом, всегда может оказаться ложным.
Сколько бы примеров появления белых лебедей мы ни
наблюдали, все это не оправдывает заключения: «Все
лебеди белые».
Вопрос об оправданности индуктивных выводов,
или, иначе говоря, о тех условиях, при котор'ых такие
выводы оправданны, известен под названием «проблема
индукции».
Проблему индукции можно также сформулировать
в виде вопроса о верности или истинности универсаль-
ных высказываний, основывающихся на опыте, — гипотез
и теоретических систем в эмпирических науках. Многие
люди убеждены, что истинность таких универсальных
высказываний «известна из опыта». Однако ясно, что
описание любого опыта — наблюдения или результата
эксперимента — может быть выражено только сингу-
лярным высказыванием и ни в коем случае не является
универсальным высказыванием. Соответственно когда о
некотором универсальном высказывании говорят, что
истинность его известна нам из опыта, то при этом
обычно подразумевают, что вопрос об истинности этого
универсального высказывания можно как-то свести к
вопросу об истинности сингулярных высказываний, ко-
торые признаются истинными на основании имеющего-
ся опыта. Иначе говоря, утверждается, что универсаль-
ные высказывания основываются на индуктивных выво-
дах. Поэтому когда мы спрашиваем, истинны ли изве-
стные нам законы природы, то это просто иная форму-
лировка вопроса о логической оправданности индуктив-
ных выводов.
Если мы стремимся найти способы оправдания ин-
дуктивных выводов, то прежде всего нам следует уста-
новить принцип индукции. Такой принцип должен иметь
вид высказывания, с помощью которого мы могли бы
представить индуктивные выводы в логически прием-
лемой форме. В глазах сторонников индуктивной логики
для научного метода нет ничего важнее, чем принцип
индукции. «...Этот принцип, — заявляет Рейхенбах, — -
определяет истинность научных теорий. Устранение его
из науки означало бы не более и не менее как лише-
ние науки ее способности различать истинность и лож-
ность ее теорий. Без него наука, очевидно, более не
мела бы права говорить об отличии своих теорий от
причудливых и произвольных созданий поэгического
ума» [74, с. 186]'.
Вместе с тем принцип индукции не может иметь ха-
рактер чисто логической истины типа тавтологии или
аналитического высказывания. Действительно, если бы
существовало нечто вроде чисто логического принципа
индукции, то не было бы никакой проблемы индукции,
поскольку в этом случае все индуктивные выводы следо-
вало бы рассматривать как чисто логические, тавтоло-
гические преобразования, аналогичные выводам дедук-
тивной логики. Таким образом, принцип индукции дол-
жен быть синтетическим высказыванием, то есть выска-
зыванием, отрицание которого не является самопроти-
воречивым, а напротив, оно логически возможно. В этой
связи и возникает вопрос о том, почему мы вообще
должны принимать этот принцип и каким образом, ис-
ходя из рациональных оснований, можно оправдать это
принятие.
Приверженцы индуктивной логики стремятся за-
явить вместе с Рейхенбахом, что «принцип индукции
безоговорочно принимается всей наукой и что в повсе-
дневной жизни никто всерьез не выражает сомнений в
этом принципе» [74, с. 67]. И все же, даже предпола-
гая, что приведенное утверждение верно — хотя, конеч-
но, и «вся наука» может ошибаться, — я заявляю, что
принцип индукции совершенно излишен и, кроме того,
он неизбежно ведет к логическим противоречиям.
То, что такие противоречия возникают в связи с
принципом индукции, совершенно отчетливо показано
Юмом*2. Юм также обнаружил, что устранение этих
противоречий, если оно вообще возможно, сталкивает-
ся с серьезными трудностями. Действительно, принцип
индукции должен быть универсальным высказыванием.
Поэтому при любых попытках вывести его истинность
из опыта вновь в полном объеме возникнут те же самые
проблемы, для решения которых этот принцип был
введен. Таким образом, для того чтобы оправдать прин-
1 Ср. также предпоследний абзац главы о Юме книги Рассела
«История западной философии» [83, с. 691-—692]. (Во всех ссылках
на источник страницы приводятся по русскому переводу, если он
указан в списке литературы — Прим. ред.]
*2 Наиболее выразительные места из юмовской критики индук-
ции см. в [36, с. 186, 189, 244, 799]. (Звездочка означает новые
примечания в изданиях начиная с 1959 г. и новый текст в примеча-
ниях. — Прим, ред.)
цип индукции, нам необходимо применять индуктивные
выводы, для оправдания этих последних приходится
вводить индуктивный принцип более высокого порядка,
и так далее в том же духе. Следовательно, попытка
обосновать принцип индукции, исходя из опыта, с не-
обходимостью терпит крушение, поскольку она неизбеж-
но приводит к бесконечному регрессу.
Кант попытался предложить свой способ преодоле-
ния этой трудности, утверждая, что принцип индукции
(который он сформулировал в виде «принципа универ-
сальной причинности») является «верным a priori». Од-
нако его изобретательная попытка построить априорное
оправдание синтетических высказываний, как мне ка-
жется, не была успешной.
С моей точки зрения, охарактеризованные трудности,
возникающие в индуктивной логике, непреодолимы.
То же самое можно сказать и относительно трудностей,
встающих в рамках широко распространенной ныне
теории, согласно которой индуктивный вывод, хотя он
и не является «строго достоверным», тем не менее мо-
жет приобретать некоторую степень «надежности» или
«вероятности». В этой теории индуктивные выводы яв-
ляются «вероятными выводами» (см. [44; 49; 77]).
«Мы описали, — заявляет Рейхенбах, — принцип индук-
ции как средство, с помощью которого наука распознает
истину. Точнее, мы должны были бы сказать, что он
служит для определения вероятности, ибо науке не дано
полностью обрести ни истины, ни ложности... научные
высказывания могут только приобретать степени вероят-
ности, недостижимыми верхним и нижним пределами
которых служат истина и ложь» [74, с. 186].
На данном этапе моих рассуждений я позволю себе
пренебречь тем фактом, что сторонники индуктивной
логики пользуются понятием вероятности, которое я
позже отвергну ввиду полного его несоответствия их
собственным целям. Я могу игнорировать сейчас поня-
тие вероятности в силу того, что упомянутые трудности
индуктивной логики никак не связаны с обращением к
вероятности. Действительно, если основанным на индук-
тивном выводе высказываниям следует приписывать не-
которую степень вероятности, то это можно оправдать,
только введя (конечно, с соответствующими изменения-
ми) новый принцип индукции. Тогда этот новый прин-
ВДп придется в свою очередь подвергнуть процедуре
4-913 49
оправдания и т. д. Более того, мы не сдвинемся с места
и в том случае, если будем считать принцип индукции
не «истинным», а всего лишь «вероятным». Короче го-
воря, логика вероятностного вывода, или «вероятностная
логика», подобно любой другой форме индуктивной ло-
гики, приводит либо к дурной бесконечности, либо к
доктрине априоризма (см. также ниже, гл. X).
Логическая теория, которая будет развита далее,
прямо и непосредственно выступает против всех попы-
ток действовать, исходя из идей индуктивной логики.
Она могла бы быть определена как теория дедуктивно-
го метода проверки или как воззрение, согласно кото-
рому гипотезу можно проверить только эмпирически и
только после того, как она была выдвинута.
Прежде чем приступить к разработке и изложению
этой концепции (которую можно было бы в противопо-
ложность «индуктивизму» назвать «дедуктивизмом»)3,
я должен сначала разъяснить различие между психоло-
гией познания, которая имеет дело с эмпирическими
фактами, и логикой познания, которая рассматривает
только логические отношения. Заметим, что вера в ин-
дуктивную логику обязана своим происхождением по
преимуществу смешению психологических и эпистемоло-
гических проблем. Полезно также отметить, между про-
чим, что такое смешение вызывает затруднения не
только в логике познания, но и в самой психологии.
2. Устранение психологизма
Я уже говорил, что деятельность ученого заключает-
ся в выдвижении и проверке теорий.
Начальная стадия этого процесса — акт замысла и
создания теории, — по моему глубокому убеждению, не
нуждается в логическом анализе, да и не подвластна
ему. Вопрос о путях, по которым новая идея — будь то
музыкальная тема, драматический конфликт или науч-
3 Либих [50], по всей вероятности, был первым, кто отверг ин-
дуктивный метод с позиций естественных наук; его полемика была
направлена против Ф. Бэкона. Дюгем [23] также явно защищал
дедуктивистские взгляды. (*Однако в его книге можно найти и ип-
дуктивистские воззрения, например в гл. III I части, где говорится,
что только эксперимент, индукция и обобщение дали возможность
Декарту сформулировать закон преломления света [23, с. 34] (см.
также [46; 11, с. 440].)
ная теория — приходит человеку, может представлять
существенный интерес для эмпирической психологии, но
он совершенно не относится к логическому анализу на-
учного знания. Логический анализ не затрагивает во-
просов о фактах (кантонского quid facti?), а касается
только вопросов об оправдании или обоснованности
{кантовского quid juris?). Вопросы второго типа имеют
следующий вид: можно ли оправдать некоторое выска-
зывание? Если можно, то каким образом? Проверяемо
ли это высказывание? Зависит ли оно логически от не-
которых других высказываний? Или, может быть, про-
тиворечит им? Для того чтобы подвергнуть некоторое
высказывание логическому анализу, оно должно быть
представлено нам. Кто-то должен сначала сформулиро-
вать такое высказывание и затем подвергнуть его логи-
ческому исследованию.
В соответствии со сказанным я буду четко разли-
чать процесс создания новой идеи, с одной стороны, и
методы и результаты ее логического исследования —
с другой. Что же касается задачи логики познания —
в отличие от психологии познания, — то я буду исхо-
дить из предпосылки, что она состоит исключительно
в исследовании методов, используемых при тех система-
тических проверках, которым следует подвергнуть лю-
бую новую идею, если она, конечно, заслуживает серь-
езного отношения к себе.
Возможно, мне возразят, что достичь поставленной
цели было бы значительно легче, если в качестве зада-
чи эпистемологии рассматривать построение так назы-
ваемой «рациональной реконструкции» тех шагов, ко-
торые привели ученого к открытию — к обнаружению
некоторой новой истины. Однако в этом случае возни-
кает вопрос: что, строго говоря, мы желаем реконструи-
ровать? Если предметом нашей реконструкции будут
процессы, причастные к появлению и проявлению вдох-
новения, то я отказываюсь считать это задачей логики
познания. Такие процессы являются предметом эмпи-
рической психологии, а не логики. Другое дело, если
мы хотим рационально реконструировать последующие
проверки, с помощью которых можно установить, что
плод вдохновения представляет собой открытие или
знание. Поскольку ученый критически оценивает, изме-
няет или отвергает плоды своего собственного вдохно-
вения, мы при желании можем, конечно, рассматривать
4% 51
подобный методологический анализ как некоторого
рода «рациональную реконструкцию» соответствующих
процессов мышления. Однако такая реконструкция не
описывает действительного хода рассматриваемых про-
цессов: она может дать только логический скелет про-
цедуры проверки. И это, по-видимому, все, что имеют
в виду под этой процедурой те исследователи, которые
говорят о «рациональной реконструкции» путей приоб-
ретения знания.
Мои рассуждения, представленные в этой книге, со-
вершенно независимы от решения данной проблемы.
Поскольку все же об этом зашла речь, то мой взгляд
на этот вопрос вкратце сводится к следующему: не су-
ществует ни логического метода получения новых идей,
ни логической реконструкции этого процесса. Я доста-
точно точно выражу свою точку зрения, сказав, что
каждое открытие содержит «иррациональный элемент»
или «творческую интуицию» в бергсоновском смысле.
Аналогичным образом Эйнштейн говорит о «поиске та-
ких в высшей степени универсальных законов... из ко-
торых с помощью чистой дедукции можно получить
картину мира. Не существует логического пути, — про-
должает он, — ведущего к таким... законам. Они могут
быть получены только при помощи интуиции, основан-
ной на феномене, схожем с интеллектуальной любовью
(«Einfuhlung») к объектам опыта»4.
3. Дедуктивная проверка теорий
Согласно развиваемой в настоящей книге концепции,
метод критической проверки теорий и отбора их по ре-
зультатам такой проверки всегда идет по следующему
пути. Из некоторой новой идеи, сформулированной в
предварительном порядке и еще не оправданной ни в
каком отношении — некоторого предвосхищения, гипо-
тезы или теоретической системы, — с помощью логиче-
4 А. Э й н ш т е й н. Речь по случаю шестидесятилетия Планка
(1918 г.). Цитируемый отрывок начинается словами: «Высшей за-
дачей физика является поиск таких в высшей степени универсаль-
ных законов...» и т. д. [24, с. 125]. Подобные идеи ранее высказывал
также Либих [50], см. также [51, с. 443]. *Немецкое слово «Einfuhlung
» с трудом поддается переводу. Хэррис перевел его как «со-
чувственное понимание опыта» («sympathetic understanding of
experience»).
ской дедукции выводятся следствия. Затем полученные
следствия сравниваются друг с другом и с другими со-
ответствующими высказываниями с целью обнаружения
имеющихся между ними логических отношений (типа
эквивалентности, выводимости, совместимости или несо-
вместимости).
Можно, как представляется, выделить ч'етыре раз-
личных пути, по которым происходит проверка теории.
Во-первых, это логическое сравнение полученных след-
ствий друг с другом, при помощи которого проверяется
внутренняя непротиворечивость системы. Во-вторых, это
исследование логической формы теории с целью опреде-
лить, имеет ли она характер эмпирической, или науч-
ной, теории или, к примеру, является тавтологичной.
В-третьих, это сравнение данной теории с другими тео-
риями, в основном с целью определить, внесет ли новая
теория вклад в научный прогресс в том случае, если
она выживет после ее различных проверок. И, наконец,,
в-четвертых, это проверка теории при помощи эмпири-
ческого применения выводимых из нее следствий.
Цель проверок последнего типа заключается в том,.
чтобы выяснить, насколько новые следствия рассматри-
ваемой теории, то есть все, что является новым в ее со-
держании, удовлетворяют требованиям практики, неза-
висимо от того, исходят ли эти требования из чисто на-
учных экспериментов или практических, технических
применений. Процедура проверки при этом является де-
дуктивной. Из данной теории с помощью других, ранее
принятых высказываний выводятся некоторые сингу-
лярные высказывания, которые можно назвать «пред-
сказаниями», особенно предсказания, которые легко
проверяемы или непосредственно применимы. Из них.
выбираются высказывания, невыводимые из до сих пор
принятой теории, и особенно противоречащие ей. За-
тем мы пытаемся вынести некоторое решение относи-
тельно этих (и других) выводимых высказываний пу-
тем сравнения их с результатами практических приме-
нений и экспериментов. Если такое решение положитель-
но, то есть если сингулярные следствия оказываются
приемлемыми, или верифицированными, то теория мо-
жет считаться в настоящее время выдержавшей про-
верку и у нас нет оснований отказываться от нее.
Но если вынесенное решение отрицательное или, иначе
говоря, если следствия оказались фальсифицированны-
ми, то фальсификация их фальсифицирует и саму тео-
рию, из которой они были логически выведены.
Следует подчеркнуть, что положительное решение
может поддерживать теорию лишь временно, поскольку
последующие возможные отрицательные решения всег-
да могут опровергнуть ее. В той мере, в какой теория
выдержала детальные и строгие проверки и она не пре-
одолена другой теорией в ходе научного прогресса,
можно сказать, что наша теория «доказала свою устой-
чивость» или, другими словами, что она «подкреплена»
(corroborated)*5 прошлым опытом.
Отметим, что в кратко очерченной нами процедуре
проверки теорий нет и следа индуктивной логики. В на-
шем рассуждении нигде не предполагается возможность
перехода от истинности сингулярных высказываний к
истинности теорий, равно как нигде не допускается, что
на основании «верифицированных» следствий может
быть установлена «истинность» теории или хотя бы ее
«вероятность».
В этой книге я предприму более детальный анализ
методов дедуктивной проверки. И я попытаюсь пока-
зать, что в рамках такого анализа можно рассматривать
все проблемы, которые обычно называются «эпистемо-
логическими». Те же проблемы, которые порождаются
специальными нуждами индуктивной логики, могут
быть устранены без замены их новыми проблемами.
4. Проблема демаркации
Из многочисленных возражений, которые, по всей
вероятности, могут быть выдвинуты против развивае-
мой мною концепции, наиболее серьезное, пожалуй, та-
ково. Отбрасывая метод индукции, я, можно сказать,
лишаю эмпирическую науку тех ее черт, которые как
раз и представляются наиболее характерными для нее.
А это означает, что я устраняю барьеры, отделяющие
науку от метафизических спекуляций. Мой ответ на это
возражение состоит в следующем: главной причиной,
побудившей меня к отказу от индуктивной логики, как
раз и является то, что она не устанавливает подходя-
щего отличительного признака эмпирического, немета-
физического характера теоретических систем, или, ина-
че говоря, подходящего «критерия демаркации».
*ъ По поводу этого термина см. прим. *1 к гл. X.
Проблему нахождения критерия, который дал бы
нам в руки средства для выявления различия между
эмпирическими науками, с одной стороны, и математи-
кой, логикой и «метафизическими» системами — с'дру-
гой, я называю проблемой демаркации6.
Эта проблема была известна уже Юму. который
предпринял попытку решить ее7. Со времени Канта она
стала центральной проблемой теории познания. Если,
следуя Канту, мы назовем проблему индукции «пробле-
мой Юма», то проблему демаркации мы вполне можем
назвать «проблемой Канта».
Из этих двух проблем, в которых кроется источник
почти всех других проблем теории познания, более
фундаментальной, на мой взгляд, является проблема де-
маркации. Действительно, основной причиной, вынуж-
дающей склонных к эмпиризму эпистемологов слепо по-
лагаться на «метод индукции», является их убеждение
в том, что только этот метод может дать нам подхо-
дящий критерий демаркации. Это утверждение в осо-
бенности относится к тем эмпирикам, которые шествуют
под флагом «позитивизма».
Позитивисты прежних времен склонялись к призна-
нию научными или законными только тех понятий
(представлений или идей), которые, как они выража-
лись, «выводимы из опыта», то есть эти понятия, как
они считали, логически сводимы к элементам чувствен-
ного опыта — ощущениям (или чувственным данным),
впечатлениям, восприятиям, элементам визуальной или
слуховой памяти и так далее. Современным позитиви-
стам удалось выработать более ясный взгляд на науку.
Для них наука — не система понятий, а система выска-
зываний*8. В соответствии с этим они склонны призна-
6 Ср. со сказанным (и вообще с содержанием разд. 1—6 и
13—24) мою статью [57, с. 426]. *Эта статья в переводе на англий-
ский язык опубликована как прил.*1 к книге [70].
7 См. последнее предложение его книги «Исследование о челове-
ческом познании», *Со следующим абзацем (и моим упоминанием
эпистемологов) ср., к примеру, цитату из Рейхенбаха, приведенную
в тексте перед прим. 1 к этой главе.
*8 Как я теперь понимаю, при написании этого абзаца я пере-
оценил «современных позитивистов». Мне следовало бы помнить, что
в интересующем нас аспекте многообещающее начало витгенштей-
новского «Трактата»: «Мир есть совокупность фактов, а не вещей»
[95, с. 31]—было совершенно перечеркнуто в конце его, где осуж-
дается человек, который «не дал никакого значения некоторым зна-
кам в своих предложениях» [там же, с. 97]. См. также [61, гл. II].
вать научными или законными только высказывания,
сводимые к элементарным (или «атомарным») вы-
сказываниям об опыте — «суждениям восприятия»,
«атомарным высказываниям», «протокольным предло-
жениям» или еще чему-либо подобному*9. Очевидно,
что подразумеваемый при этом критерий демаркации
тождествен требованию построения индуктивной ло-
гики.
Поскольку я отвергаю индуктивную логику, я дол-
жен также отвергнуть все подобные попытки решения
проблемы демаркации. В связи с этим проблема демар-
кации приобретает еще большее значение для нашего
исследования. Нахождение приемлемого критерия де-
маркации должно быть пробным камнем для любой
эпистемологии, не прибегающей к помощи индуктивной
логики.
Позитивисты обычно интерпретируют проблему де-
маркации натуралистически, как если бы она была про-
блемой, принадлежащей к компетенции естественных
наук. Вместо того чтобы считать своей задачей выдви-
жение приемлемой конвенции, они полагают, что нужно
открыть различие между наукой, с одной стороны, и
метафизикой — с другой, существующее, так сказать, в
самой природе вещей. Они постоянно пытаются дока-
зать, что метафизика по самой своей природе есть не
что иное, как бессмысленная болтовня — «софистика и
заблуждение», по выражению Юма, — которую правиль-
нее всего было бы «бросить в огонь» [35, с. 169] *10.
Если бы мы не вкладывали в слова «бессмыслен-
ный» и «не имеющий значения» иного смысла, чем, со-
гласно их определению, «не принадлежащий эмпириче-
ской науке», то характеристика метафизики как бес-
смысленного нонсенса была бы тривиальной, посколь-
"9 Конечно, ничто не зависит от названий. Когда я впервые вво-
дил новый термин «базисное высказывание» (или «базисное сужде-
ние»— см. далее разд. 7 и 28), я сделал это только потому, что
нуждался в термине, который не был бы обременен смысловым от-
тенком, которым обладает термин «высказывание восприятия». Но
к несчастью, этот термин вскоре был принят другими философами
и использован как раз в том смысле, которого я так стремился
избежать.
*10 Таким образом, Юм, подобно Сексту Эмпирику, осудил свое
«Исследование о человеческом познании» на последней его странице,
точно так же как впоследствии Витгенштейн на последней странице
«судил свой собственный «Трактат» (см. прим. 4 к гл. II).
ку метафизика обычно и определяется через ее «неэм-
пиричность». Однако позитивисты считают, что о мета-
физике можно сказать нечто большее, чем просто кон-
статировать неэмпирический характер некоторых из ее
высказываний. Слова «не имеющий значения» и «бес-
смысленный» передают и предназначены именно для
того, чтобы передать уничижительную оценку. Не под-
лежит сомнению тот факт, что вовсе не успешная де-
маркация науки и метафизики является действитель-
ной целью позитивистов. Они скорее стремятся оконча-
тельно упразднить и и уничтожить метафизику. Одна-
ко, как бы там ни было, мы каждый раз обнаруживаем,
что все попытки позитивистов уточнить значение вы-
оажения «имеющий значение» приводят к одному р то-
му же результату — к такому определению «имеющего
значение (осмысленного) предложения» (в отличие от
«бессмысленного псевдопредложения»), которое просто
повторяет критерий демаркации, свойственный отстаи-
ваемой ими индуктивной логике.
Такое положение вещей ясно «обнаруживает себя»
в воззрениях Витгенштейна, по мнению которого каждое
имеющее значение высказывание должно быть логиче-
ски сводимо [95, утверждение 5]*12 к элементарным
(или атомарным) высказываниям, которые он понимает
как описания или «образы действительности» [95,
утверждения 4.01, 4.03, 2.21] (кстати, такое понимание,.
по его мнению, призвано охватить все имеющие значе-
ние высказывания). Отсюда совершенно очевидно, что
витгенштейновский критерий осмысленности совпадает
с индуктивистским критерием демаркации, при условии,
что мы заменяем используемые в последнем случае
слова «научный» или «законный» на «имеющий значе-
ние». Таким образом, именно нерешенность проблемы
индукции обусловливает полнейший провал попыток
позитивистов решить проблему демаркации. В своем
стремлении уничтожить метафизику позитивисты вме-
сте с ней уничтожают и естественные науки, так как
законы науки точно так же, как и метафизические
11 Ранее сходным образом слово «бессмысленный» употребля-
лось Миллем, *без сомнения, под влиянием Конта [18, с. 223]. См,
также мою книгу [61, прим. 51 к гл. 11].
*12 Поскольку все это было написано в 1934 году, я. конечно,
рассматриваю здесь только «Логико-философский трактат» Вит-
генштейна.
утверждения, несводимы к элементарным высказыва-
ниям о чувственном опыте. При последовательном при-
менении витгенштейновского критерия осмысленности
приходится отбрасывать как не имеющие значения те
самые законы природы, поиск которых, по словам Эйн-
штейна13, является «высшей задачей физика». Такие
законы, по критерию Витгенштейна, ни в коей мере не
могут считаться подлинными, или допустимыми, выска-
зываниями. Попытка же Витгенштейна показать, что
проблема индукции является пустой псевдопроблемой,
была описана Шликом*14 следующим образом: «Про-
блема индукции состоит в требовании логического оп-
равдания универсальных высказываний о реально-
сти.. Мы вместе с Юмом признаем, что такого логи-
ческого оправдания не существует. Его и не может
быть просто потому, что универсальные высказывания
не являются подлинными высказываниями» [86, с. 156]15
(курсив мой).
Наш анализ, таким образом, показывает, в каком
смысле индуктивистский критерий демаркации неспосо-
бен помочь нам провести границу между научными и
метафизическими системами и почему он должен при-
писывать им равный статус. Дело в том, что, согласно
вердикту, выносимому на основании позитивистской
догмы значения, и наука и метафизика представляют
собой системы бессмысленных псевдовысказываний. По-
этому вместо того, чтобы изгнать метафизику из эмпи-
13 Ср. прим. 4 к этой главе.
»и Идея трактовки законов науки как псевдосуждений и раз-
решение на этой основе проблемы индукции приписывается Шликом
Витгенштейну. (Ср. мою книгу [61, прим. 46 и 51 к гл. 11].) Однако
эта идея значительно старше. Она органически связана с инструмен-
талистской традицией в философии, которую можно проследить уже
у Беркли и даже ранее. (См., например, мои работы [67 и 64].) Дру-
гие ссылки можно найти в прим. *1 к гл. III).
15 Рассматривая законы природы, Шлик пишет: «Часто отмечают,
что, строго говоря, не может идти речи об абсолютной верификации
некоторого закона, поскольку мы всегда неявно допускаем, что он
может быть модифицирован в свете нового опыта. Если мне позво-
лят, — продолжает Шлик как бы в скобках, — добавить несколько
слов о возникающей в этой связи логической ситуации, то упомя-
нутый факт означает, что закон природы в принципе не имеет логи-
ческой формы высказывания, а представляет собой предписание
для образования высказываний» [86, с. 151]. *(Без сомнения, при
этом предполагается, что «образование» включает в себя и преоб-
разование, или выведение.) Шлик указывает, что он ознакомился с
этой теорией в частной беседе с Витгенштейном.
рических наук, позитивизм, наоборот, ведет к внедре-
нию метафизики в сферу науки. (См. разд 78 * а так-
же [61, прим. 46, 51, 52 к гл. 11], [66].)
В противоположность таким антиметафизическим
хитростям — антиметафизическим, конечно, только по
их намерениям — я не ставлю своей целью ниспровер-
жение метафизики. Скорее я хотел бы сформулировать
приемлемую спецификацию эмпирической науки или
определить понятия «эмпирическая наука» и «метафи-
зика» таким образом, чтобы мы для каждой данной си-
стемы высказываний могли определить, является ли ее
исследование делом эмпирической науки или нет.
В соответствии со сказанным мой критерий демар-
кации следует рассматривать как выдвижение согла-
шения, или конвенции. Что касается приемлемости ка-
кой-либо конкретной такой конвенции, то по этому
поводу мнения могут быть различными и приемлемая
дискуссия по этим вопросам возможна только между
сторонами, имеющими некоторую общую цель. Выбор
этой цели в конечном счете должен, разумеется, быть
делом решения, выходящим за пределы рационального
обоснования*16.
Те философы, которые итогом и целью науки счи-
тают систему абсолютно достоверных и окончательно
истинных высказываний17, несомненно, отвергнут вы-
двигаемое мной соглашение. То же самое сделают и
те, кто видит «сущность науки... в ее достоинстве», ко-
торое, по их мнению, состоит в ее «целостности», в ее
«реальной истинности и сущности»18. Вряд ли эти фи-
лософы согласятся признать это достоинство за совре-
менной теоретической физикой, в которой я, как и мно-
гие другие, вижу на сегодня наиболее полную реализа-
цию того, что я называю «эмпирической наукой».
Цели науки, которые я имею в виду, совершенно
отличны от только что названных. Однако я не пытаюсь
оправдать их, представляя эти цели в виде истинных
или сущностных целей науки. Это бы только запутало
нашу проблему и было бы рецидивом позитивистского
догматизма. Насколько я понимаю, существует только
*16 Я считаю, что между сторонами, заинтересованными в об-
наружении истины и готовыми прислушиваться к аргументам друг
дРУг
|
а
?. всегда возможна рациональная дискуссия (ср. [61, гл. 24]).
Такова, например, позиция Динглера (ср. прим. 1 к гл. IV).
Таковы взгляды Шпанна [87].
•один путь рационального обоснования моего подхода.
Суть этого пути — в анализе его логических следствий
с целью выявления его плодотворности, то есть способ-
ности объяснять проблемы теории познания.
Таким образом, я открыто признаю, что при форму-
лировке своего подхода я руководствовался в конечном
счете соображениями, обусловленными оценочными
суждениями и некоторыми предпочтениями. Однако я
надеюсь, что мой подход вполне может оказаться при-
емлемым для тех, кто ценит не только логическую стро-
гость, но и свободу от догматизма, кто стремится к
практической применимости науки, но в еще большей
степени увлечен приключенческим духом науки и теми
открытиями, которые, вновь и вновь ставя перед нами
новые и неожиданные вопросы, требуют от нас форму-
лировать новые, до тех пор даже не снившиеся нам
ответы.
То, что моя концепция выдвинута под влиянием цен-
ностных соображений, отнюдь не означает, что я со-
вершаю ту же ошибку, за которую осуждал позитиви-
стов, то есть пытаюсь уничтожить метафизику, навеши-
вая на нее ярлыки. Я даже не захожу столь далеко,
чтобы утверждать, что метафизика не имеет никакой
ценности для эмпирической науки. Нельзя отрицать, что
наряду с метафизическими идеями, ставившими пре-
пятствия на пути прогресса науки, были и другие, та-
кие, как умозрительный (спекулятивный) атомизм, ко-
торые способствовали ему. Рассматривая научное по-
знание с психологической точки зрения, я склонен ду-
мать, что научное открытие невозможно без веры в
идеи чисто спекулятивного, умозрительного, типа, кото-
рые зачастую бывают весьма неопределенными, веры,
совершенно неоправданной с точки зрения науки и в
этом отношении «метафизической» (ср. также [56 и
24, с. 43]).
Принимая во внимание сказанное относительно ме-
тафизики, я все же считаю, что первейшей задачей
логики познания является выдвижение понятия эмпири-
ческой науки для того, чтобы сделать лингвистическое
употребление терминов, ныне несколько расплывчатое,
возможно более определенным, и для того, чтобы про-
вести четкую демаркацию между наукой и метафизикой,
хотя последняя, возможно, и стимулировала развитие
науки на всем протяжении ее истории.
5. Опыт как метод
Поставленная нами задача — сформулировать при-
емлемое определение понятия «эмпирическая наука»—
не лишена трудностей. Частично затруднения происте-
кают из того обстоятельства, что, по-видимому, сущест-
вует множество теоретических систем, имеющих логичес-
кую структуру, весьма сходную со структурой той теоре-
тической системы, которая в каждое данное время при-
знается учеными в качестве принимаемой ими системы
эмпирической науки. Иногда эту ситуацию описывают
следующим образом: существует огромное, вероятно
бесконечное, число «логически возможных миров», а си-
стема, называемая «эмпирической наукой», по своему
предназначению описывают только один мир — «реаль-
ный мир», или «мир нашего опыта» (ср. [70, прил.* X]).
С целью уточнения высказанного утверждения мож-
но сформулировать три требования, которым должна
удовлетворять наша эмпирико-теоретическая система.
Во-первых, она должна быть синтетической, то есть опи-
сывать непротиворечивый, возможный мир. Во-вторых,
она должна удовлетворять критерию демаркации (ср.
разд. 6 и 21), то есть не быть метафизической систе-
мой, и описывать мир возможного опыта. В-третьих,
она должна отличаться каким-либо образом от других
таких систем, как изображающая именно наш мир
опыта.
Каким же образом можно отличить такую систему,
изображающую наш мир опыта? Ответ на этот вопрос
таков: выделяет эту систему из других аналогичных
систем то, что она была подвергнута проверкам и вы-
держала их. Это означает, что такая система должна
быть выделена на основе применения к ней того самого
Дедуктивного метода, анализ и описание которого я
поставил своей целью.
«Опыт» с этой точки зрения выступает в виде специ-
фического метода, посредством которого мы можем от-
личить одну теоретическую систему от других. Поэтому
можно сказать, что наука характеризуется не только
своей логической формой, но, кроме того, и своим спе-
цифическим методом. (Этого же взгляда, конечно, при-
держиваются и 'индуктивисты, которые пытаются оха-
рактеризовать эмпирическую науку, ссылаясь на ис-
пользование в ней индуктивного метода.)
В соответствии со сказанным теория познания, в
задачи которой входит анализ метода или процедур,
характерных для эмпирической науки, может быть пред-
ставлена как теория эмпирического метода — теория
того, что обычно называется «опытом».
6. Фальсифицируемость как критерий демаркации
Критерий демаркации, присущий индуктивной логи-
ке, то есть позитивистская догма значения, равносилен
требованию, что все высказывания в эмпирической на-
уке (или все высказывания, «имеющие значение») долж-
ны обладать качеством, которое давало бы возможность
определить их истинность или ложность. Мы будем го-
ворить, что этот критерий требует их «окончательной
разрешимости». А это означает, что рассматриваемые
высказывания должны быть таковы, чтобы было логи-
чески возможным их и верифицировать, и фальсифици-
ровать. В соответствии с этим Шлик заявляет: «...по-
длинное высказывание должно допускать окончатель-
ную верификацию» [86, с. 150]. Вайсман еще более
четко формулирует эту позицию: «Если не существует
никакого возможного способа определить, истинно ли
данное высказывание, то это высказывание вообще не
имеет значения, так как значение высказывания есть не
что иное, как метод его верификации» [89, с. 229].
С моей точки зрения, индукции*19 вообще не суще-
ствует. Поэтому выведение теорий из сингулярных вы-
сказываний, «верифицированных опытом» (что бы это
ни означало), логически недопустимо. Следовательно,
теории никогда эмпирически не верифицируемы. Если
мы хотим избежать позитивистской ошибки, заключаю-
щейся в устранении в соответствии с нашим критерием
демаркации теоретических систем естествознания*20, то
нам следует выбрать такой критерий, который позво-
лял бы допускать в область эмпирической науки даже
такие высказывания, верификация которых невозможна.
*19 Конечно, я при этом не имею в виду так называемую «ма-
тематическую индукцию». Я лишь отрицаю существование индукции
в так называемых «индуктивных науках», иначе говоря, отрицаю
существование «индуктивных процедур» и «индуктивных выводов».
*20 В своей книге [15, с. 321] Карнап признал (со ссылкой на
мою критику), что именно в этом позитивистами допущена ошибка.
В [16] он пошел даже дальше, согласившись с тем, что универсаль-
ные законы не только «удобны», но и «существенны» для науки
Вместе с тем я, конечно, признаю некоторую систему
эмпирической, или научной, только в том случае, если
имеется возможность опытной ее проверки. Исходя из
этих соображений, можно предположить, что не вери-
фицируемость, а фальсифицируемость системы следует
рассматривать в качестве критерия демаркации*21.
Это означает, что мы не должны требов'ать. возмож-
ности выделить некоторую научную систему раз и на-
всегда в положительном смысле, но обязаны потребо-
вать, чтобы она имела такую логическую форму, кото-
рая позволяла бы посредством эмпирических проверок
выделить ее в отрицательном смысле: эмпирическая си-
стема должна допускать опровержение путем опыта22.
(В соответствии с этим критерием высказывание
«Завтра здесь будет дождь или завтра здесь дождя не
будет» нельзя считать эмпирическим просто потому,
что его нельзя опровергнуть, тогда как высказывание
«Завтра здесь будет дождь» следует считать эмпириче-
ским.)
Против предложенного критерия демаркации можно
выдвинуть различные возражения. Прежде всего, вполне
может показаться неверным, что науку, которая, как
полагают, дает нам позитивную информацию, следует
характеризовать как систему, удовлетворяющую отри-
цательному требованию типа опровержимости. Однако
в разд. 31—46 я покажу, что это возражение весьма
легковесно, поскольку количество позитивной инфор-
[16, с. 27]. Однако в своей индуктивистской книге [17] он возвращает-
ся к позиции, весьма сходной с той, которая послужила объектом
нашей критики. Установление нулевой вероятности универсальных
законов [17, с. 511] заставляет его заявить [17, с. 575], что, хотя их
и необязательно изгонять из науки, тем не менее наука вполне мо-
жет обходиться без них.
*21 Обращаю внимание на то, что я предлагаю считать фальси-
фицируемость критерием демаркации, а не критерием значения.
Идею использования значения в качестве критерия демаркации я
резко критиковал уже в разд. 4 и буду вновь это делать — в еще
более резкой форме — в разд. 9. Поэтому мнение, что я предлагаю
фальсифицируемость в качестве критерия значения, является чи-
стейшим мифом (в то же время некоторые попытки опровержения
моей теории основываются именно на таком мифе). Фальсифицируе-
мость выделяет два вида полностью осмысленных высказываний:
фальсифицируемые и нефальсифицируемые. Она проводит, таким
образом, разделительную линию внутри осмысленного языка, а не
отделяют его от неосмысленного языка.
22 Сходные идеи можно также найти, например, у Франка
126, гл. I, § 10] и у Дубислава [22, с. 100]. См. также прим. 6 выше.
мации о мире, сообщаемой научным высказыванием.
тем больше, чем более вероятно его столкновение, об-
условленное логическими основаниями, с возможными
сингулярными высказываниями. (Не зря же мы назы-
ваем законы природы «законами»: чем больше они за-
прещают, тем больше они говорят.)
Против предложенного критерия, далее, можно по-
пытаться обратить мою же критику индуктивистского
критерия демаркации. На первый взгляд кажется, что
против фальсифицируемости как критерия демаркации
можно выдвинуть возражения, сходные с теми, которые
я сам выдвинул против верифицируемости.
Однако такие нападки не очень тревожат меня, так
как выдвинутый мной критерий основывается на асим-
метрии между верифицируемостью и фальсифицируе-
мостью — асимметрии, которая возникает из логической
формы универсальных высказываний. Дело в том, что
универсальные высказывания никогда не выводимы из
сингулярных высказываний, но последние могут проти-
воречить им. Следовательно, посредством чисто дедук-
тивных выводов (с помощью modus tollens классической
логики) возможно переходить от истинности сингуляр-
ных высказываний к ложности универсальных. Такое
рассуждение о ложности универсальных высказываний
представляет собой единственный вид выводов чисто
дедуктивного типа, который идет, так сказать, в «ин-
дуктивном направлении», то есть от сингулярных выска-
зываний к универсальным.
Третье возражение может показаться более серьез-
ным. Мои критики могут заявить, что даже при призна-
нии указанной асимметрии возможно по разным при-
чинам избежать окончательной фальсификации теорети-
ческой системы. Всегда имеется возможность как-то из-
бавиться от фальсификации, например с помощью вве-
дения дополнительной гипотезы ad hoc или изменения
ad hoc некоторого определения. Можно даже просто
встать в позицию отказа признать какой-либо фальси-
фицирующий опыт, не допуская при этом логической
непоследовательности. Конечно, ученые обычно не по-
ступают таким образом, но логически такая процедура
вполне возможна, и, как могут мне заявить, это обстоя-
тельство делает логическую ценность выдвигаемого
критерия демаркации по крайней мере весьма сомни-
тельной.
Я вынужден признать справедливость такой крити-
ки, но это вовсе не принуждает меня отказаться счи-
тать фальсифицируемость критерием демаркации.
В дальнейшем (в разд. 20 и далее) я выдвину предпо-
ложение о том, что эмпирический метод следует харак-
теризовать как метод, который исключает как раз те
способы игнорирования фальсификации, кЪторые, по
вполне справедливым замечаниям моих воображаемых
оппонентов, являются логически возможными. Мое
предположение подразумевает, что эмпирический метод
характеризуется прежде всего тем, что он подвергает
фальсификации во всех возможных отношениях данную
проверяемую систему. Цель этого метода — вовсе не
спасение несостоятельных систем, а, наоборот, отбор
той из них, которая наиболее приспособлена к выжива-
нию по сравнению с другими. Это достигается тогда,
когда рассматриваемые системы участвуют в жесточай-
шей борьбе за выживание.
Предлагаемый нами критерий демаркации ведет
вместе с тем к решению поставленной Юмом проблемы
индукции, то есть проблемы обоснованности естествен-
ных законов. Проблема эта коренится в очевидном про-
тиворечии между положением, которое можно назвать
«фундаментальным тезисом эмпиризма» — истинность
или ложность высказываний науки может быть опре-
делена только опытом, — и предпринятым Юмом обос-
нованием неприемлемости индуктивных аргументов. Это
противоречие возникает только при предположении,
что все эмпирические научные высказывания должны
быть «окончательно разрешимыми», то есть что они в
принципе могут быть и фальсифицируемы, и верифици-
руемы. Если мы переформулируем это требование и
будем признавать эмпирическими и те высказывания,
которые разрешимы только в одну сторону — односто-
ронне разрешимы, в частности фальсифицируемы, то
есть которые могут быть проверены при помощи сис-
тематических попыток фальсифицировать их, то проти-
воречие исчезает. Метод фальсификации предполагает
не индуктивный вывод, а только тавтологические преоб-
разования дедуктивной логики, справедливость которых
не подлежит сомнению23.
По этому поводу см. мою работу [57].
7. Проблема «эмпирического базиса»
Для того чтобы фальсифицируемость в принципе
могла быть применена в качестве критерия демаркации,
необходимо иметь в нашем распоряжении сингулярные
высказывания, которые могли бы служить посылками
в фальсифицирующих выводах. Следовательно, на пер-
вый взгляд наш критерий, по-видимому, только пере-
мещает проблему и ведет нас назад — от вопроса об
эмпирическом характере теорий к вопросу об эмпириче-
ском характере сингулярных высказываний.
Однако, даже если это и так, мы все же продвигаем-
ся вперед. В практике научного исследования демарка-
ция приобретает первостепенное значение именно по от-
ношению к теоретическим системам, в то время как со-
мнения относительно эмпирического характера сингу-
лярных высказываний возникают редко. Мы, конечно, не
отрицаем того, что в ходе наблюдения часто совершают-
ся ошибки, порождающие ложные сингулярные выска-
зывания. Однако вряд ли найдется такой ученый, ко-
торому приходилось когда-либо квалифицировать син-
гулярное высказывание как неэмпирическое или мета-
физическое.
Роль, которую проблемы, связанные с эмпирическим
базисом, то есть проблемы относительно эмпирического
характера сингулярных высказываний и способов их
проверки, играют в логике науки, несколько отличается
от той роли, которую играет большинство других вол-
нующих нас проблем. Последние находятся в тесной
связи с практикой исследования, тогда как проблемы
эмпирического базиса почти исключительно принадле-
жат к сфере теории познания. Мне придется заняться
рассмотрением этих проблем, поскольку они породили
много неясностей. Это в особенности касается отноше-
ния между чувственным опытом и базисными высказы-
ваниями. (Утверждения, называемые мной «базисными
высказываниями» или «базисными суждениями», пред-
ставляют собой высказывания, которые могут служить
посылками эмпирической фальсификации; короче го-
воря, это высказывания о единичных фактах.)
Часто считают, что чувственный опыт так или ина-
че оправдывает базисные высказывания. Утверждается,
что такие высказывания «основываются на» этом опы-
те, что истинность их становится «явной» в процессе
этого опыта, что опыт делает их истинность «очевид-
ной» и т. п. Все утверждения такого рода четко выра-
жают тенденцию подчеркивания тесной связи между
базисными высказываниями и нашим чувственным
опытом. Однако вместе с тем справедливо считается,
что высказывания могут быть логически оправданы
только при помощи высказываний. Поэтом'у связь меж-
ду восприятиями и высказываниями остается весьма
туманной, она описывается при помощи неясных выра-
жений, которые ничего не проясняют, а только маски-
руют трудности или в лучшем случае затемняют их
при помощи метафор.
Я считаю, что решение этой проблемы можно легко
найти, если, как и ранее, отделить психологический
аспект этой проблемы от ее логических и методологиче-
ских аспектов. Следует четко разделить, с одной сторо-
ны, наш субъективный опыт или наше чувство уверен-
ности, которые никогда не могут оправдать никакое
высказывание (хотя, конечно, они могут служить пред-
метом психологического исследования), и, с другой
стороны, объективные логические отношения, имеющие
место между различными системами научных высказы-
ваний и внутри каждой из них.
Проблемы, связанные с эмпирическим базисом, де-
тально обсуждаются далее, в разд. 25—30. Теперь же
целесообразно обратиться к рассмотрению проблемы
научной объективности, поскольку использованные
мною термины «объективный» и «субъективный» тре-
буют некоторого прояснения.
8. Научная объективность и субъективная уверенность*
Слова «объективный» и «субъективный» являются
философскими терминами, обремененными тяжелым
наследием противоречивых способов использования, не-
скончаемых и безрезультатных дискуссий.
Мой способ использования терминов «объективный»
и «субъективный» весьма напоминает кантовский. Кант
использует слово «объективный» для того, чтобы ука-
зать, что научное знание должно допускать оправдание,
независимое от чьей-либо прихоти. Оправдание, по
Канту, «объективно», если оно в принципе может быть
проверено и понято любым человеком. Кант пишет:
«Если суждение значимо для каждого, кто только об-
5* 67
ладает разумом, то оно имеет объективно достаточное
основание» [40, с. 672].
Я считаю, что научные, теории никогда не могут
быть полностью оправданы и верифицированы, но тем
не менее они проверяемы. Следовательно, я буду по-
лагать, что объективность научных высказываний осно-
вана на возможности их интерсубъективной проверки*2*.
Слово «субъективный» применяется Кантом к наше-
му чувству субъективной уверенности, которая может
изменяться по степени (см. [40, с. 672]). Исследование
происхождения этого чувства представляет собой дело
психологии. Уверенность, к примеру, может возникать
«согласно законам ассоциации» [40, с. 198]. Объектив-
ные основания также могут служить «субъективными
причинами суждения» [40, с. 673], поскольку мы можем
раздумывать об этих основаниях и в конце концов убе-
диться в их неоспоримости.
Кант, пожалуй, был первым мыслителем, осознавшим,
что объективность научных высказываний тесно связа-
на с построением теорий, то есть с использованием гипо-
тез и универсальных высказываний. Только тогда, когда
некоторые события повторяются в соответствии с некото-
рыми правилами и регулярностями (как в случае вос-
производимых экспериментов), наши наблюдения в прин-
ципе могут быть проверены каждым человеком. Даже
наши собственные наблюдения мы не принимаем всерьез
и не приписываем им статус научных наблюдений до
тех пор, пока не повторим и тем самым не проверим Их.
Только в результате подобных повторений мы можем
убедить себя в том, что имеем дело не с простым «со-
впадением», а с событиями, которые вследствие их регу-
лярности и воспроизводимости являются в принципе ин-
терсубъективно проверяемыми25.
*24 Позже я несколько обобщил эту формулировку. Интерсубъек-
тивная проверка является только самым важным аспектом более
общей идеи интерсубъективной критики или, иначе говоря, идеи
взаимного рационального контроля при помощи критической дис-
куссии. Эта более общая идея критики достаточно подробно рас-
сматривается в моих книгах [61, гл. 23, 24; 69, разд. 32].
25 Кант понимал, что из требования объективности научных вы-
сказываний следует, что они должны допускать интерсубъективную
проверку в любое время и поэтому должны иметь форму универсаль-
ных законов или теорий. Он, однако, несколько неясно сформули-
ровал это свое открытие в виде «основоположения о временной
последовательности по закону причинности» (причем он верил в
Каждый физик-экспериментатор знает те поразитель-
ные и необъяснимые мнимые «эффекты», которые могут
даже в течение некоторого времени воспроизводиться в
его лаборатории, но которые затем исчезают бесследно.
Конечно, ни один физик в таком случае не скажет, что
он совершил научное открытие (хотя он и может попы-
таться так перестроить свой эксперимент, чтобы сделать
этот результат воспроизводимым). В действительности
имеющий научную значимость физический эффект сле-
дует определить как такой, который может быть неодно-
кратно воспроизведен любым человеком, выполняющим
соответствующий эксперимент предписанным образом.
Ни один серьезный физик не предложил бы для публи-
кации в качестве научного открытия сообщение о любом
таком «оккультном эффекте» (как я предлагаю называть
явления подобного рода), для воспроизведения которого
он не мог бы дать никаких инструкций. Такого рода
«открытие» было бы немедленно отвергнуто как химери-
ческое просто потому, что попытки проверить его при-
вели бы к отрицательному результату26. (Отсюда сле-
дует, что любые споры по вопросу о том, действительно
ли имели место события, которые в принципе неповтори-
мы и уникальны, не могут быть разрешены наукой: это
споры в области метафизики.)
Теперь мы можем вернуться к выдвинутому в преды-
дущем разделе положению о том, что субъективный
опыт или чувство уверенности ни в коем случае не мо-
гут оправдать научного высказывания и в рамках науки
возможность доказать это основоположение a priori, используя при-
веденное нами рассуждение). Я не постулирую никакого принципа
такого рода (ср. разд. 12), но вполне согласен с тем, что научные
высказывания, поскольку они должны быть интерсубъективно про-
веряемы, всегда должны иметь вид универсальных гипотез. *См.
также прим. *8 к гл. IV.
2а В литературе по физике известны примеры сообщений, сде-
ланных серьезными исследователями об имевших место эффектах,
которые не могли быть воспроизведены, поскольку дальнейшие про-
верки привели к отрицательным результатам. Широко известным та-
ким примером из недавнего прошлого является необъясненный поло-
жительный результат опыта Майкельсона, полученный Миллером
(1921—1926) в Маунт-Вилсоповской обсерватории, после того как
он сам (так же как и Морли) перед этим воспроизвел отрицатель-
ный результат Майкельсона. Поскольку последующие проверки сно-
ва дали отрицательные результаты, ныне принято рассматривать их
в качестве решающих и объяснять расходящийся с ними результат
Миллера как полученный «в результате воздействия неизвестного
источника ошибки». *См. также разд. 22, особенно прим. *8.
неспособны играть никакой роли, за исключением разве
что быть объектом эмпирического (психологического) ис-
следования. Чувство уверенности, сколь бы интенсив-
ным оно ни было, никогда не сможет оправдать некото-
рое высказывание. Действительно, я могу быть настоль-
ко сильно уверенным в истинности некоторого высказы-
вания, убежден в очевидности моих восприятий, покорен
силой моего опыта, что каждое сомнение по этому пово-
ду покажется мне абсурдным. Но является ли это хотя
бы малейшим основанием для принятия моего высказы-
вания в качестве научного? Можно ли оправдать какое-
либо высказывание тем, что К- Р. П. бесповоротно уве-
рен в его истинности? Единственным ответом на это яв-
ляется «нет», и любой другой ответ был бы несовместим
с идеей научной объективности. Таким образом, то, что
я испытываю чувство уверенности, которое является для
меня твердо установленным фактом, не может быть
охвачено сферой объективной науки, кроме как в форме
психологической гипотезы, которая, конечно, требует
интерсубъективной проверки. Из предположения о том,
что у меня действительно наблюдается такое чувство
уверенности, психолог может вывести с помощью пси-
хологической и других теорий определенные предсказа-
ния относительно моего поведения, и эти последние мо-
гут быть подтверждены или опровергнуты последующи-
ми экспериментальными проверками. Однако с эписте-
мологической точки зрения совершенно неважно, было
ли мое чувство уверенности сильным или слабым, осно-
вывалось ли оно на сильном или даже непреодолимом
впечатлении бесспорной достоверности (или «самооче-
видности») или только на сомнительной догадке.
Ни один из этих факторов не имеет отношения к во-
просу о возможных способах оправдания научных вы-
сказываний.
Эти соображения не решают, конечно, проблемы эм-
пирического базиса, но они по крайней мере помогают
нам увидеть главную трудность в ее трактовке. Требуя
от базисных и всех других научных высказываний объ-
ективности, мы не располагаем логическими средства-
ми, посредством которых мы могли бы свести истин-
ность научных высказываний к нашему чувственному
опыту. Более того, мы не позволяем себе приписывать
какой-либо привилегированный статус высказываниям,
опи
