Адресант

Адресат

Контакт

Референт

Код

Отношения между ними традиционно представляют следующим образом:

адресант → контакт → референт → код → адресат

Обычным способом структура коммуникативного акта описывается так: адресант вступает с адресатом в контакт по поводу определенного референта, используя определенный код.

Терминологическое словосочетание «коммуникативный акт» и терминологическое словосочетание «речевой акт» часто почти совпадают. Однако необходимо заметить, что следует избегать полного отождествления одного с другим. Если «речевой акт» предполагает акцент на действие, то термин «коммуникативный акт» предполагает акцент на взаимодействие. Видеть разницу между этими акцентами принципиально важно.

Речевой акт определяется обычно как высказывание (речевое действие) или совокупность высказываний, совершаемым одним говорящим с учетом другого.

Коммуникативный акт есть совокупность речевых актов, совершаемых коммуникантами навстречу друг другу. Таким образом, коммуникативный акт является скорее не речевым действием, а обменом речевыми действиями.

1. Референт

Под референтом понимается то, что соответствует слову (языку) на уровне предметной (внеязыковой) действительности.

Референция есть, таким образом, процесс (или результат) соотнесения слова (языка) и предмета (предметного мира), т.е. в конечном счете построение своего рода моста между словом и миром. Референт должен быть представлен и опознан в высказывании, причем желательно, чтобы это было не просто опознание, но такое опознание, которое в дальнейшем даст возможность пользоваться соответствующей областью предметного мира.

Стало быть, одной из главных задач того, кто намерен предложить собеседнику акт общения (адресант), является создание условий для корректной референции.

Одна из самых распространенных коммуникативных неудач, связанная с неиспонением названной задачи, представляет собой несовпадение референтов говорящего и слушателя, в результате чего в сознании слушателя происходит замещение «запланированного» референта референтом случайным. Ответственность за это, безусловно, несет говорящий, однако, полностью снимать ответственность со слушателя невозможно. Ведь коммуникативный акт есть поле совместных действий.

Английский логик Джон Остин создал концепцию, в которой он определил слово как действие. Хотя еще до Остина эту идею выдвигали многие европейские философы. К примеру, Гегель говорил, что «речи… суть действия, происходящие между людьми».

Концепция Дж. Остина чрезвычайно сложна для понимания и требует специальной лингвистической подготовки. Не задаваясь целью представить эту концепцию во всей ее сложности, сосредоточим внимание только лишь на главных ее аспектах.

Итак, основная посылка Дж. Остина состоит в том, что сказать нечто, значит совершить определенное действие.

По Остину, сказать значит осуществить довольно сложную процедуру, поскольку любой речевой акт представляет собой на самом деле единство трех актов, которые Дж. Остин называет:

фонетический акт,

фатический акт,

ретический акт.

Первый означает употребление определенных звуков, известных слушателю как звуки языка, которым он владеет. Поэтому в утверждении, что сказать – значит произнести некоторые членораздельные звуки, нет ничего удивительного.

Второй – это употребление некоторой последовательности слов (не звуков) на понятном слушателю языке, а так же объединение этих слов в предложения в соответствии с грамматикой и интонацией данного языка.

Проще говоря, осуществить фатический акт, значит употребить слова и объединить их в составе грамматически и интонационно правильных предложений (тоже, в общем-то, ничего особенного).

Третий – ретический акт – самый сложный. Совершив фатический акт, мы тем самым произвели на свет некое высказывание. Все, что можно предположить насчет этого высказывания – это то, что оно сделано на языке, понятном слушателю, т.е. не противоречит известным ему правилам грамматики и законам интонации. Однако этого мало, поскольку мы ничего не можем утверждать о смысле высказывания.

Например, относительно высказывания «Сивая тишина укоротила шевелюру на пятнадцать копеек» можно сказать, что оно на русском языке, что оно может быть интонировано в соответствии с интонационными правилами русского языка, что в нем нет очевидных нарушений русской грамматики. Но вот, что оно означает, мало кто возьмется объяснить. Пред нами одно из крайних выражений фатики. Так может выглядеть высказывание, автор которого взял на себя труд осуществить лишь первых два акта: фонетический и фатический – но не осуществил третьего – ретического акта. Последний, по Остину, предполагает:

соотнесение высказывания (или его составляющих) с конкретным референтом;

соотнесение высказывания с тем смыслом, который есть у слов в языке.

Итак, осуществление ретического акта предполагает превращение «просто высказывания» в осмысленное высказывание. Говорящий точно знает то, о чем именно он высказывается в настоящий момент, т.е. отчетливо представляет себе предметную область высказывания (референт), и то, что слова, употребленные им, наделены в языке именно тем смыслом, какой он им приписывает. Только в этом случае мы получаем осмысленное, т.е. полноценное высказывание.

Осмысленным, или полноценным, высказывание становится лишь тогда, когда осуществлена процедура референцирования – установлена связь между «миром предметов» и «миром слов». Процедура эта предполагает знание точного местоположения предмета (референта) в предметном мире и действительное представление об отличиях данного референта от остальных.

Код.

При обращении к разным компонентам коммуникативного акта постоянно затрагиваются проблемы языка, на котором происходит общение.

Дело в том, что параметры коммуникативного акта задают совершенно особый тип эксплуатации языка. Здесь язык «судится» по совершенно иным законам, чем «язык вообще». В центре внимания оказываются те его аспекты, которые не слишком волновали традиционную лингвистику. Прежде всего, это рассмотрение языка как системы знаков и правил, с помощью которых происходит кодирование и декодирование информации.

Главной становится проблема общности кода для того, кто передает информацию, с одной стороны, и для того, кто этой информацией пользуется – с другой. Принадлежность к одному и тому же национальному языку оказывается при этом отнюдь не единственным условием, которое должно обеспечивать взаимопонимание. От коммуникантов требуется еще и принадлежность к одной и той же «кодовой системе», т.е. знание того, как «упаковывается» и «распаковывается» информация в разных случаях, т.е. применительно к различным типам коммуникативных актов. Знание этих правил настолько необходимо, что человек, не имеющий представления о них, может почувствовать себя совершенно беспомощным в самых обычных ситуациях общения. Это убеждает нас в том, что понимание (осмысление) в условиях реального коммуникативного акта отнюдь не обеспечивается лишь знанием языка, но требует подключения определенной системы навыков обращения с языком, т.е. представлений о том, в каких случаях то или иное высказывание будет обозначать, к примеру, просьбу, а в каких – нет, или, предположим, в каких случаях высказывание является утверждением, в каких – не является и т.д.

В принципе – на интуитивном уровне – говорящие располагают таким набором и соответствующими правилами, однако, это часто подсознательные навыки. Чтобы это вывести на осознанный уровень необходимо понять и осознать процессы взаимоотношения между миром реальным и «миром вербальным», т.е. между действительностью и языком.

Дж. Сёрль, один из главных авторитетов в области теории речевых актов, в свое время поставил вопрос о соответствии миров друг другу в крайне интересную плоскость, заметив, что некоторые высказывания как бы нацелены на то, «чтобы слова… соответствовали миру», другие высказывания «связаны с целью сделать так, чтобы мир соответствовал словам».

Пример Дж. Энскомбра:

«Предположим, что некий человек идет в универсам со списком, составленным его женой, где указано, что он должен купить; в этом списке содержаться слова: хлеб, бобы, бекон, масло. Предположим, что по пятам за ним все время идет сыщик, который записывет в блокнот все, что человек кладет себе в корзину. При выходе из магазина у покупателя и у сыщика будут идентичные списки. Но функции этих списков совершенно различны.

Цель того списка, который находится у покупателя, состоит в том, чтобы, так сказать, «приспособить» мир к словам; этот человек должен согласовывать свои действия со списком. Цель списка сыщика – в том, чтобы «приспособить» слова к миру: сыщик должен составить свой список в соответствии с действиями покупателя.

Это, в частности, сказывается на различной роли ошибок в этих двух случаях. если сыщик, придя домой, осознает, что человек купил вместо бекона свиные отбивные, то он может просто зачеркнуть слово «бекон» и написать «свиные отбивные» без какого бы то ни было ущерба как для себя, так и для окружающих. А вот если покупатель придет домой и его жена укажет ему, что он купил свиные отбивные, хотя она просила бекон, то он не сможет исправить свою ошибку, просто вычеркнув слово «бекон» из своего списка и написав туда «свиные отбивные».

Опираясь на этот пример, Сёрль утверждал, что список сыщика характеризуется направлением приспособления «слова к миру», в то время как список покупателя характеризуется приспособлением «мира к словам».

Иллюстрацию эту допустимо рассматривать и в плане различений функций того, кто делает высказывание, и того, для кого это высказывание делается. Ведь, со всей очевидностью, говорящий как раз и осуществляет приспособление мира к словам, в то время как слушающий поступает прямо наоборот, приспосабливает слова к миру.

Задача адресанта. Приспособление мира к слову осуществляется адресантом следующим образом: я нахожусь в мире референтов и вспоминаю, как «зовут» каждого из них. Я ни в коем случае не называю и не обозначаю референты заново: во-первых, от меня этого не требуется (референты уже названы), во-вторых, условием моего взаимодействия с другими коммуникантами, с одной стороны, и моей включенности в мир, с другой, является именно то, что я помню «имена вещей» (т.е. знаки, подлежащие кодированию). Если я перестану помнить их, мой процесс коммуникации с кем бы то ни было станет невозможным. Трагическим последствием будет то, что непосредственно вслед за миром слов мир вещей тоже фактически прекратит для меня свое существование, ибо в нем наступи хаос. Примером тому может послужить один из эпизодов романа Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества», в котором Аурелиано изобрел способ бороться с провалами в памяти – приклеивать таблички с названиями предметов к самим предметам. Это очень перекликается с одним философским замечанием: «Назвать что-то – это как бы прикрепить к некоторой вещи табличку с именем».

Таким образом, то, что закодировано в языке, не есть, стало быть, только информация о мире – это сам мир, к которому в другой форме у нас доступа нет. Вот почему ответственность говорящего за то, чтобы «вспомнить слова» и расположить их в соответствии с правилами кода, чрезвычайно велика: иначе «картина мира», передаваемая ему собеседником, не будет узнана последним, а значит, на состоится и контакта, без которого невозможен коммуникативный акт.

Задача адресата – приспособив предоставляемые в его распоряжение слова к миру, вернуться к тому же самому референту (набору референтов). который спровоцировал адресанта на произнесение слов.

Описанная ситуация речевого поведения есть лишь идеальный ее образ. коммуниканты не столько обмениваются референтами, сколько «референтами+Я», причем «Я» является переменной. поэтому рассчитывать на то, что адресат действительно будет способен пройти тот же самый путь, какой пройден адресантом, совершенно нереально. Адресат, разумеется, попадет в другую точку пространства. Важно только. чтобы эта точка находилась, по крайней мере, неподалеку от того места, где стартовал адресант. В этом случае взаимопонимание все еще сохраняется.