Наши отступники бесконечно творили и творят над нами такое беззаконие, выставляя нас на посмешище и всеобщее посрамление, безо всякой боязни бога, невзирая ни на какой людской стыд и вопреки правде, вопреки человеческой обязанности, не считаясь со всеобщим законом. <...> Где кого бы из православных власти не встречали, немедленно приказывали ему явиться в ратушу, где безо всякой жалобы, по обвинению городского поверенного (rzecznika), не дав возможности воспользоваться законными правами о передаче дела защиты адвокату высшей инстанции, передавали их из тайного в суд радцев; после чего в тот же день поодиночке допрошенных под угрозой пытки сразу бросали в тюрьму ратуши. В страстной понедельник троих из них, отобрав у них пояса и ножи, бросили в подземную темницу, в которую заключают самых бесчестных и явных преступников. Остальные остались в тюрьме ратуши. В среду на этой же неделе заседателю в г. Вильно было запрещено выходить из ратуши за то, что он просил у городского писаря выписку из книг по этому делу. В четверг было запрещено выходить из ратуши другому заседателю за то, что он присутствовал в нашей церкви на похоронах своего коллеги, виленского бургомистра. В те же дни посадили в темницу одного сапожника за то, что во время праздника усыпения пресвятой девы он ходил в Киев на поклонение. Других наказывали за иные набожные вины и в течение всей это страстной недели и в святые дни пасхи хватали и в ра-тушной тюрьме без всякого права и суда мучили и истязали. В это же время ремесленников лишили их цеховых свобод.1
' В ратушу посажены: Семен Иванович, Ян Котович, Федор Кушелич, Богдан Борисович, Василий Баранович, Василь Колаковский, Василь Дру-ховина, Кристоф Василевич, Стефан Загорский. В тюрьму под ратушью посажены: Семен Красовский, Богдан Симонович, Исаак Волкович.
Раздел III
Это был такой палящий, жгучий и внезапный зной, такой шквальный вихрь, такая ужасная буря, как будто в день страшного суда, чего не бывало даже во время жесточайшей осады и последнего победного штурма. Изумленный бедный народ, не понимающий, что с ним делают, бегал туда и сюда, спрашивая, что все это значит, откуда эти вызывающие удивление вопли, откуда небывалое оскорбление, откуда эта необыкновенная насмешка и почти вражеские издевательства. <...>
Суппликация на имя первосвешеннейшего
и ясновельможного сената польской короны
и Великого княжества Литовского1 <...>
(отрывок)
<...> В Белой Руси, в Орше и в Могилеве тот же владыка полоцкий уже пять лет держит церкви запечатанными. В Полоцке и Витебске по его же запрету в воскресные дни и в престольные праздники, не имея ни церкви, ни молельного дома, мещане вынуждены отправляться за город в поле для совершения богослужения и то без священника, ибо его нельзя прятать ни в городе, ни вблизи от него. Бедные люди, не желая другого обряда, кроме того, в котором родились и были воспитаны, вынуждены возить крестить детей более чем за 10 миль, отчего многие из-за дальности пути и плохих дорог уходят из этого мира без крещения; новобрачные для привычного обряда венчания вынуждены ездить также далеко. Многие, кто за все это время был лишен исповеди и не имея возможности быть допущенным к спасительному таинству причастия телом и кровью сына божьего, вынуждены были уйти в иной мир без этого напутствия.
А самым жестоким, невероятно варварским и зверским является то, что в прошлом году в белорусском Полоцке тот же отступник, владыка полоцкий, издевательски приказал полоцким мещанам откопать мертвецов, недавно похороненных на кладбище, и бросить их собакам на съедение, как какую-нибудь падаль. Христианские тела выбрасывать из гробов! О безбожность! О невыносимое рабство! <...>
1 Из истории философской и общественно-политической мысли Белоруссии. Избранные произведения XVI—нач. XIX вв. Мн., 1962. С. 184-185.
Философская мысль Беларуси периода Речи Посполитой
Пусть же установится согласие и единство этих трех народов — польского, литовского и русского, которые застал светлой памяти король Стефан и за которые благодарил бога. Он не видел между ними никакого раздора и несогласия, а только заботу о внутреннем благе Речи Посполитой, а вне ее, на войне — согласие, равенство и всякое взаимоуважение и потому не усматривал нужды в ином объединении их и согласии, кроме того, что уже существовало. Он ясно видел, что ничто не приводит королевство к быстрейшему упадку и уничтожению, чем наступление на веру, и дай бог, чтобы предвидение этого короля не коснулось нас, так как уния наших отступников значительно подрывает, треплет и портит союз русского народа с польским королевством. <...>
И действительно, мы к этому, несомненно, должны прийти, если сегодня, завтра, послезавтра и так ежедневно униаты только и делают, что бьют, грабят, сажают в тюрьму, убивают, изгоняют и совершают другие насилия (извините нас, высокочтимый сенат, за эту смелую правду, на которую мы смотрим своими глазами). Часто излишняя терпеливость порождает ожесточение. Чего нам, мы повторяем, не дай бог дождаться на нашей милой родине, потому что беспокоить государство может самый ничтожный человек, а восстановить спокойствие может лишь бог. В течение 28 лет наши отступники терзали нашу родину, что делают и сейчас. Об этом мы сообщаем вам, ваши светлости, отцы родины, высшая власть законов и свобод наших, первые защитники в час грозы, и одновременно нижайше просим: соизвольте смиловаться над нашим достойным жалости русским народом <...>
Раздел III