История культуры 2 страница

Выше уже говорилось, что во многих первобытных постройках под полом жилища обнаружены захоронения человека, иногда обезглавленного, ре­же – животного. В рамках схемы Дом-Вселенная, с учетом распространенного ми­фа о человеческом жертвоприношении, совершаемом бога­ми при «закладке» ми­роздания, и использовании тела жертвы в качестве фундамента создаваемого мира, смысл этого ритуального акта, повторяющего сакральный первообразец, становится вполне очевидным.

Е.Е.Кузьмина в своем исследовании о древнейшей истории индоарийской культуры приводит примеры закладных строительных жертвоприношений (как правило, животных) у скотоводческих андроновских племен 2 тыс. до н.э. с захоронением костей под несущими опорами дома, центральным столбом и очагом; этот обычай известен и у ряда иных индоевропейских народов – ведических ариев, памирских таджиков, кавказских осетин и др.[81]. Л.Рену на ос­нове анализа древнеиндийских текстов указывает, что индоарии, отказавшись от реальных человеческих жертв, на месте, выбран­ном для дома, рисуют на земле изображение Пуруши – легендарной первой закладной жерт­вы, – и лишь затем приступают к строительству. У андроновцев же сохранялся обычай и реальных человеческих жертвоприношений (нередко – маленьких детей) при закладке жилища[82]. На детские погребения под очагами многих неолитических жилищ – например, в Палестине (Иерихон), Ме­сопота­мии, в энеолитическом трипольском поселении Лука Врубле­вецкая и др. – указывают многие авторы[83].

Следующий уровень – это собственно Земля, реально видимый и познаваемый человеком мир. Наиболее типичными представлениями о форме Земли в период, предшествовавший сложению научной картины мира, был образ преимущественно округлой, плоской или полусферической массы, плавающей в океане или покоящейся на спинах тех или иных священных животных[84]. Этот об­раз во множестве вариаций получил отражение в мифологии подавляющего большинства народов, во многих развитых религиозных уче­ниях, а также в ряде графических памятников архаики, древ­них и средневековых цивилизаций (росписи шаманских бубнов, вавилонская карта мира на глиняной табличке, «Наука звезд» Бируни, «Христианская топография» Козьмы Индикоплова и др.)[85].

Однако важнейшим компонентом, с точки зрения исследуемой здесь проблемы, было наличие посреди Земли «центрального места» – «мировой горы», «столба» или «дере­ва» – некой «оси Мира», являвшейся одновременно и «путем», соединявшим земной мир с подземным и небесным. Исключительный символический статус и особенная сакральность этого места также получили отражение в огромном числе мифов и графических памятников древности[86]. При всех формальных различиях этого образа в культуре различных народов, принципиально важна сама идея неравной сакральной значимости территории Земли, наличие некого «пупа», иерархически более важного, нежели его периферия.

Трудно сказать, символизировал ли в глазах палеолитического человека шалаш, стоящий посреди освоенной общинной территории, «мировую гору». Формальное сходство округлого в плане конического шалаша с горой предста­в­ляется аналогией слишком поверхностной. Однако появление в позднейших неолитических постройках центрального столба, имевшего, согласно мифологии, важнейший статус «оси мира», уже со всей опре­деленностью связывает строительную практику с космологическими представлениями сво­его времени. Наличие центрального «мирового столба» или «дерева» отмечается в постройках большинства народов Сибири, всей арктической зоны Евразии и Америки, американских индейцев, коче­вых обществ Центральной Азии и Северной Африки, в Индии, на Памире и Северном Кавказе[87]. По мнению ряда исследователей, миф о «мировой горе или древе» является одним из наиболее древних во всей мировой мифо­логии[88], и поэтому помещение этого «древа» в пределы жилища означает, что «всякое человеческое жилище проецируется в Центр Мира»[89], т.е. является одновременно и «мировой горой».

Эта символика не исчерпывается только структурой жилища. Фактически она присутствует и в композиции концентрических поселений, в центрах которых располагались объекты повышенного культового или социального статуса. Хотя в данной статье основное внимание сосредоточено преимущественно на концентрических композициях, как наиболее выраженных проявлениях рассматриваемого архетипа сознания, однако идея «центра Мира» вопло­щалась далеко не только округлыми в плане сооружениями. Квадратные в пла­не постройки и поселения, сравнительно точно ориентированные по сторонам света и отличавшиеся акцентируемой четырехсторонней симметрией своих форм, также символически связывались с «мировым древом» или «горой», а так­же с мистическими числовыми константами деления мира по вертикали на три уровня, а по горизонтали – на четыре направления[90].

Третий мир – небо – представлялось различным народам одно- или многоярусным пространством, в пределах которого обитает Творец и иные сопутствующие ему высшие силы. Хотя идея многоярусности неба и по­лучила определенное отражение в архитектуре преимущественно культовых построек (зиккуратов, пагод, мезамериканских пирамид, буддийских и ламаистских хра­мов, росписях христианских церквей и др.), для нас более существенным является наличие в этом «третьем мире» своего «централь­ного места» – точки, где непосредственно обитает Творец. По логике всей древнейшей картины мира эта точка, естественно, совпадает с «централь­ным местом» земного мира, т.е. Творец находится на вершине «мировой горы» («столба» или «дерева»), как бы венчая ее образом наивысшей са­кральности. Как правило, именно под этой «горой» и находится непо­средственное захоронение принесенного в жертву «первочеловека», так что картина взаимосвязи всех «слоев» пространства и всех времен, их слияния в «центре мира» и взаимоперетекания выглядит вполне целостной и упоря­доченной.

По всей видимости, древнейшим выражением этого «Творца на вершине мировой оси» были черепа тотемистических животных («прароди­телей рода»), венчавшие первобытные шалаши. В последующем зодчестве, особенно культовом, идея вынесения на высшую точку какой-либо эмб­лемы или символа наибольшей смысловой значимости стала общепринятым приемом не только религиозного канона, но и принципа архитектурной композиции.

Таким образом, общая схема Дома, подобного Миру, включает четыре основных компонента: ритуальное захоронение человека или животного под сооружением; сама постройка, символизирующая «мировую гору»; над ней (или в ее недрах) – «мировой столб или дерево», отмечающие центральную вертикальную ось всей «композиции мироздания»; и, наконец, эмблема, символизирующая Творца, прародителя рода или нечто особо сакральное, идеологически значимое, венчающая весь этот содержательно-иерархический ком­­плекс. Археология выявляет прообразцы этой схемы в домостроительной прак­тике, начиная с верхнего палеолита, но наиболее выраженные черты это явление получило в эпоху неолита, когда, видимо, и происходило сложение основной массы ритуалов и представлений, вопло­щенных в последующей космогонической и космологической мифологии.

Правда, далеко не всегда описанная схема обладает всей полнотой перечисленных компонентов; безусловно, в разных обществах и в разные эпохи делался акцент на различных составляющих этой модели, какие-то элементы могли опускаться, подразумеваться или замещаться еще не «расшифрованными» смысловыми аналогами или намеками. К тому же следует помнить, что практически все постройки первобытной эпохи до­шли до нас лишь фрагментарно, чаще всего только в виде «жилого пятна» на почве, и подавляющая часть элементов, составлявших объемную ком­позицию сооружения, как правило, не обнаруживается и реконструируется исследователями аналитически.

Помимо того следует учитывать и то, что описанная модель отражает не конечный «результат Творения», т.е. образ уже существующего мира, а лишь «технологию» его созидания, т.е. процесс, растянутый во времени со строгой хронологической последовательностью своих этапов. Возможно, именно поэтому данная схема почти не встречается в первобытной графике, фиксирующей, как правило, уже законченную картину мира, но с достаточной очевидностью проявляется в ритуалах, обрядах и иной деятельности, име­ющей процессуально-временную протяженность и, в первую очередь, – в строительной.

Какое развитие получила эта содержательно-иерархическая схема в последующей жизнедеятельности человеческих сообществ? В первую очередь ею определяются сохранившиеся и по сей день принципы организации погребальных сооружений. Наиболее выразительны в этом отношении курганные погребения, в глубине которых находятся собственно захоронения, над ними конические холмы курганов («мировые горы»), на вершинах которых обычно устанавливались какие-либо вертикальные символы с высоким сакральным значением – каменные идолы (бабы), священные камни, иногда деревянные столбы – т.е. все те же «мировые столбы»; при этом рассматриваемая нами схема «построения мироздания» в своей вертикальной иерархии воспроизводилась с достаточной полнотой.

Египетские пирамиды включали только два элемента – погребение и «го­ру», символизировавшую среди прочего и царский шатер – древнейшее жилище кочевников семитов, – колоссальные размеры которой, видимо, сами по себе служили наглядным признаком особой сакральности. Другие типы погребальных сооружений у самых различных народов включают все те же три составляющие – собственно захоронение (обычно ниже уровня земли), могильный холм и вертикальный символ высокого сакрального статуса – камень, крест, стела, памятник и т.п. Современные люди, уста­навливая на могиле памятник, обычно и не подозревают, что по своему генезису – это не столько мемориальный знак в память об умершем, сколько – «мировой столб» – священ­ная «лестница», по которой душа умершего должна «взойти» на небо. Представляется очень существенным, что у большинства первобытных обществ могильники (независимо от типа по­гре­бения) имели округлую в плане форму, либо засыпались округлым хол­мом или окружались кольцевой оградой (значительная часть могильников каменного века на всей территории Евразии, погребения индоевропейцев медно-бронзового веков, тагарские «дома мертвых» в Южной Сибири эпохи бронзы, толосы в Европе раннего металла и т.п.)[91]. Эта форма «вечного приюта», несомненно, имела связь с космологической тематикой, символикой бесконечного и сакрального[92].

В жилых постройках последующих эпох описываемая первобытная схема сохранилась в сравнительно переосмысленном виде. Человеческие общества, как правило, уже в конце первобытности отказались от ритуала реальных жертвоприношений при закладке дома; бытовало замещение человеческой жертвы домашним животным. В раннесредневековых построй­ках Новгорода и ряде иных поселений восточных славян обнаружены следы принесения в жерт­ву коня[93]. Аналогичные ритуалы получили отра­жение в ряде мифологи­чес­ких произведений (например, в «Ведах»), в стро­ительных традициях Памира и Северного Кавказа[94]. У русских крестьян еще в XIX в. сохранялся обычай при закладке дома резать петуха или ягненка[95]. Однако обряд ритуального убийства человека сохранялся при сооружении храмов и царских дворцов в некоторых районах Южной Азии вплоть до ХХ вв., детские жертвы и захоронения в основании дома фиксировались в средневековых Германии и Британии[96].

Гораздо более устойчивой оказалась традиция акцентирования централь­ной вертикальной оси постройки, венчания сооружения куполом, ша­тром, шпи­лем, а также символическими эмблемами, помещаемые на осе­вых и вертикальных частях здания. Характерным примером тому служат «коньки» русских изб – символические изображения конских голов и иных, как правило, зо­оморфных эмблем на лицевом фасаде на стыке скатов крыши. Смысловая связь их с жертвенными конями под фундаментами домов очевидна, тем более, что обнаруженные археологами остатки этих коней были нередко безголовые[97]; так что первоначально, по всей видимости, на коньке крыши помещался не рез­ной деревянный символ, а натуральный конский череп.

Подобное венчание построек разнообразными символическими атрибутами встречается практически у всех народов мира. Эта традиция перешла и в городскую профессиональную архитектуру в виде объемных фигур на крышах по оси зданий, квадриг, шпилей, флагов, флюгеров и эмблем на них. При всем разнообразии конкретных форм в зодчестве разных народов в основе этой традиции лежит древнейшая символика «мировой горы», «столба» или «дерева» и располагающегося на их вершинах божества или символизирующей его эмблемы, возвышающихся над Домом – микромоделью Мира.

Особую тему представляет собой развитие идеи «центрального места» в структуре поселений и городов; однако, представляется, что это предмет для самостоятельного исследования, по объему и сложности выходящий за рамки задач данной статьи. Здесь достаточно лишь отметить, что процедура семантической иерархизации пространств, преимущественно в горизон­тальной их протяженности, выделения «центральных мест» и сооружений, символизирующих «мировую гору» относительно окружающей городской среды, закрепилась в градостроительной практике столь же повсеместно, как и в архитектуре зданий и сооружений[98]. Кстати, в мировой мифологии и религии фигурируют и целые города и даже страны, наделенные ста­тусом «центрального места» и одновременно «мировой горы» по отноше­нию к остальной Земле. Таковы «небесный Иерусалим» христиан, тайная «страна Шамбала» тибетских буддистов, иудео-христианский Эдем, расположенный «где-то на Востоке» от Палестины, и др.

Следует особо подчеркнуть, что эта иерархическая неравноценность тех или иных фрагментов пространства имеет не столько космологическую, сколько космогоническую символику. Мир иерархичен диахронически, поскольку «центральное место» создавалось Творцом раньше, чем периферия. Но оно же является и точкой коммуникативной связи с прошлым и будущим, «путем», ве­дущим в минувшее или грядущее. Отсюда ясно, что первую ступеньку этой сакральной иерархии занимало настоящее, «средин­ное» время, олицетворяемое концентрическим периферийным пространст­вом. Космогонические и эсха­тологические «крайние точки» времени, про­странственно совмещенные в «цен­тральном месте», осмысливались как сакрально более значимые.

Безусловно, наибольший интерес представляет собой связь описанной «доисторической» модели мироздания с последующей культовой архитектурой, сохранившей осознанную идейную программу символического моделирования Вселенной, создания, если не формального, то по крайней мере содержательно-иерархического «образа Мира».

Археология свидетельствует, что древнейшие святилища (культовые мес­та), как правило, были территориально привязаны к могильникам, т.е. «душам предков» или тотемических животных, что в условиях родового общества было вполне естественным[99]. Они являлись главным образом жертвенниками (преимущественно поминальными очагами) при некрополях и никакого самостоятельного архитектурного оформления не имели. Первые святилища, которые уже можно охарактеризовать как архитектурные сооружения, относятся к периодам энеолита и ранней бронзы. Примером такого культового комплекса являются так называемые «обо» Центральной Азии и юга Сибири, сохранившиеся образцы которых относятся уже к ламаизму, однако, по мнению исследователей, адекватны святили­щам древнейших шаманских культов (известные этнографам собственно шаманские ритуальные площадки народов Севера и Си­бири, Африки и Океании и др. в архитектурно-пространственном отношении фактически неорганизованны и потому здесь не рассматриваются)[100]. Ламаистские «обо» являются осознанной моделью мифической священной горы Меру (Сумеру), вершина которой через «мировое древо» уходит в заоблачный мир божеств. Древнейшие «обо» представляли собой сравнительно беспорядоч­ные кучи камней, расположенных в некоторой ориентации по сторонам све­та; в ламаистский период сложились достаточно жесткие правила возведения этих комплексов из 13 куч, строго географически ориентированных, в том числе одна – центральная (Меру), 4 больших и 8 малых по сторонам и т.п.[101] Центральная часть «обо» – это квадрат каменного ограждения, в углах которого стоят 4 столба, связанные ритуальными лентами или нитями; в центре «обо» врыт в землю деревянный «мировой столб», у подножия которого закопан жертвенный сосуд; столб со всех сторон обвешан табличками с заклинаниями и обложен понизу горообразной кучей ритуальных фигурок животных из теста и дерева; поверху эта куча прикрыта камнями и приваленными стволами молодых деревьев, на ветви которых привязывают магические разноцветные ленты. Все сооружение в целом имеет более или менее шалашеобразный вид, с торчащим высоким центральным столбом; у некоторых народов (монголов, бу­рят) столб «обо» увенчивается черепами лошадей или рогами оленей. Почти ана­логичную типологию имеют жертвенные святилища на древнетюркских мо­гильниках Алтая; доисламские культовые сооружения в Волжской Булгарии и у позднейших чувашей (кереметь)[102]. Шаманские культовые сооружения коренных этносов Сибири, индейцев Северной Америки и народов Тропической Африки по крайней мере типологически мало чем отличаются от описанного «обо», хотя, конечно, их конкретные формы могут сильно разниться.

Вариантом подобного святилища на открытой площадке, однако, органи­зующего пространство не только вокруг себя, но отчасти и внутри отгорожен­ной зоны, являются кромлехи – кольцеобразные сооружения из камней раз­личных размеров, включая и гигантские, весом в десятки тонн (юго-за­пад­ная Англия, п-ов Бретань, Румыния), отно­симые предположительно к кельтс­кой культуре Европы (по новейшим предположениям, британский Стоунхендж имеет еще докельтское происхождение). До сих пор остаются неясными многие вопросы, касающиеся характера верований и ритуалов, связанных с этими сооружениями, но совершенно очевидно, что кромлехи – это уже «предхрамы», четко иерархизирующие пространство на менее и более са­кральные зоны, олицетворяющие понятие «центрального места». Типологическими аналогами кромлехов, только выполненными преимущественно из земли и дерева, можно считать древние языческие святилища славян, балтов, германцев. Эти сооружения возводили, как правило, на вершинах возвы­шенностей, иногда на островах или посреди «священных дубрав»; они были окружены несколькими кольцами деревянных и земляных ограж­дений, а в центре располагался столб-идол в обрамлении ритуальных кост­рищ. Т.е. и здесь стереотип «центра мира» воплощался вполне узнаваемо.

Если в древнейшую эпоху зона местопребывания Творца на вершине «мировой горы», «дерева» или «столба» в формально-пространственном отно­ше­нии была никак не организована, то в период сложения первых городских цивилизаций начали формироваться понятия «Дом Божий» и храм, как частный случай его воплощения. «Дом Божий» (от греческого «кириакон», отсюда русское «церковь»), несомненно, располагался на вершине «мировой горы», что нашло наиболее наглядное отражение в зиккуратах древних цивилизаций Месопотамии и пирамидах доколумбовой Америки, увенчанных храмовыми постройками. Но и в иных религиозных системах храмы, как правило, было принято ставить на возвышенных местах, на высоких стилобатах с лестничными маршами или пандусами ко входу. Следами этой традиции «подъема на гору» и по сей день остаются паперти христианских храмов. Как представляется, древнейшие композиционные и структурные принципы формирования куль­товых мест и святилищ нашли наиболее последовательное воплощение в архитектуре храмов Индии и Китая, а также иных народов Южной, Юго-вос­точной и Восточной Азии, оказавшихся в зоне индийского или китайского культурного влияния (буддийских, ламаистских, даосистских, синтоистских). Здесь, может быть, в силу особой интровертности самих религиозных учений, тема «центрального места» обретала выражено статичные формы. Сами храмы отличались тяготением к центричности, четырехсторонней симметричности, вертикальной многоя­ру­сности, т.е. идея «мировой горы», как и в древних святилищах, получала, в первую очередь, внешнее воплощение. Храмы имели выраженные центральные оси, венчались высокосакральными скульптурными фигу­рами [103].

В древнейшей «предфилософской» мифологии Китая и Индии достаточно четко прослеживаются представления о горизонтальной структуре прост­ран­ства в виде «пятичастного креста» – т.е. выделенного центра и четырех направлений по сторонам света, – производным от которого (с учетом угловых зон) становится девятикамерный «мировой квадрат», – и трехчастной вер­ти­каль­ной модели объемного Космоса[104]. В космологии этого региона также значительную роль играет тема «мировой горы» – Сумеру (Меру) – в индо-буд­дий­ской зоне, Куньлунь – в Китае, Фудзи – в Японии и т.п. Эта планово-про­ст­ранственная композиция получила отражение в огромном числе мифо-рели­ги­оз­ных и раннефилософских текстов, государственных и социальных струк­ту­рах, искусстве и архитектуре древних Китая и Индии, а также народов, находив­шихся в сфере их культурно-религиозного влияния. Хотя основные компоненты индо-буддийских учений, также как и китайский Дао, связаны с темой «истинного пути», однако, – это «путь» по кругу или, по крайней мере, по спирали [105], в силу чего – мир статичен и столь же статично его воплощение в формах храма, включая уравновешенную, симметричную на четыре стороны композицию интерьера, практически лишенного динамики вертикального развития.

Следует отметить, что параллельно в Индии развивалась и иная храмостроительная традиция: древнейшие буддийские пещерные храмы – чайтья – по своей структуре были близки к храмам ближневосточного типа, а брахманистские храмы 1 тыс. н.э. по своей пространственной композиции имели много общего с христианским храмовым зодчеством средневековой Европы[106]. Однако, описанная тенденция статического мироощущения в целом преобладала в храмостроении Южной и Восточной Азии.

В буддийско-ламаистском регионе получили распространение и такие своеобразные сооружения как ступы – вертикальные каменные монументы на постаментах, как правило, круглые в сечении. Ступы встречаются различными по формам – от простейших полусфер разной пропорции, до резных, сложных многофигурных композиций. В идейном смысле они полисемантичны, символизируя собой и «мировое древо», и «космическое тело Будды», и одновремен­но трехчастную модель вертикального строения Вселенной [107]. Функционально ступы являются мемориальными сооружениями, иногда – реликвариями, реже – погребальными. Их семантический образ предельно статичен.

Совершенно иной принцип, как представляется, заложен в композицион­ные структуры храмов доэллинистического Ближнего Востока, а так­же доколум­бовой Америки. В мировоззрении цивилизаций этих регионов с большей или меньшей выраженностью прослеживается соотнесенность космоса и государства, космоса и храма[108]. Однако пространственные ком­позиции храмов здесь повторяли пирамидальную структуру космоса-госу­дарства в своеобразной «горизонтальной проекции», т.е. как бы в образе лежащей на земле «тени» от вертикальной иерархии Мироздания. Это пред­ставляется совершенно новым подходом к проблеме «центрального места», ибо выявление его здесь осуществляется не через визуальное выделение центра в ротондальной или квадратной композиции открытого типа, а путем линейного движения сквозь анфиладу закрытых помещений от пери­ферии к наиболее сакральной точке, расположенной у задней стены храма.

Как правило, подобные храмы структурно состояли из центральной вытянутой целлы, предназначенной для собственно культовых актов, и фланкировавших ее порой многочисленных помещений, выполнявших са­мые различные подсобно-хозяйственные функции, вплоть до зернохранения. В наиболее развитых по архитектуре храмах подобного типа, напри­мер, в древнеегипетс­ких, подход к целле осуществлялся через анфиладу предварительных залов (гипостилей), а сакрально наиболее значимая часть (камера с «ладьей Амона») была выделена в особое помещение [109]. Анфила­да залов центральной оси фланки­ровалась многочисленными вспомогательными помещениями.

Таким образом, перед нами сооружение с выражено иерархизированным членением пространства, где все центральные помещения сакрально зна­чимее боковых, причем уровень сакральности первых повышается по мере движения от входа к «ладье Амона». Камера с «ладьей» замыкала эту ли­нию движения; за ней пространства как бы уже не было. Если храм в це­лом располагался на «мировой горе» и даже, в известном смысле, замещал ее собой, то движение сквозь храм от входа к «ладье» символизировало вос­хождение на эту гору. Кстати, в описанном только что поминальном храме фараона Рамзеса III в Мединет Абу (как, впрочем, и в большинстве иных) уровень пола каждого последующего помещения осевой анфилады был выше, чем у предыдущего [110], так что эффект «восхождения» был вполне натуральным. По представлениям египтян, «сотворение мира» началось с создания первичного холма (т.е. «мировой горы»), и святилища храмов являлись его мистическим отражением, так же как и гробницы фараонов. Властитель должен был быть похоронен, а затем и воскре­шен в точке «сотворения мира», чем собственно и обосновывалась идея погребальных пирамид [111]. Подобная схема организации храмового пространства в том или ином варианте была свойственна и иным ближневосточным культурам Древнего мира, в том числе и древнеиудейским храмам, из которых выводят генезис христианского и мусульманского культового зодчества.

Храмы европейского «куста» цивилизаций имели пространственную струк­туру, во многом схожую с ближневосточной, хотя происхождение их, как представляется, было несколько иным. На первый взгляд, прослеживается явная аналогия их форм с архитектурой жилых и дворцовых построек, однако, по­добная аналогия имеет скорее формально-конструктивный, не­жели содержа­тельно-смысловой характер. Это касается в равней мере хра­мов ротондальной (в микенском Тиринфе), многолепестковой (Мальта) или прямоугольной (мегаронного типа – по всей Европе) плановой компози­ции, массовое возникновен­ие которых относится главным образом ко 2 тыс. до н.э.[112].

Вместе с тем прослеживаются весьма выразительные параллели между пространственной организацией этих храмов и структурой как одновре­мен­ных, так и в особенности предшествовавших им поздненеолитических и энеолитических погребальных сооружений. Эти преимущественно коллек­тивные могильники создавались в естественных или искусственных пе­щерах, чаще все­го в наземных или несколько заглубленных ротондальных, прямоугольных или сильно вытянутых корридорообразных постройках, как правило, засыпанных поверху курганами. Значительное распространение имели и захоронения в дольменах – сложенных из гигантских камней прямоугольных «домиках», часто двукамерных. Выдающийся английский археолог Гордон Чайлд, детально исследовавший систему погребальных со­оружений Европы периода неолита, энеолита и бронзы, пришел к выводу, что, несмотря на различия в формах и типах размещения могильников (на поверхности или под землей) и гигантские расстояния от Греции до Британии, в пределах которых встречаются подобные сооружения, большинство их объединяет общая прин­ципиальная трехчастная схема: ритуальная площадка для массовых обрядов при входе, коридор (дромос) или тамбур, ведущий к захоронению (как правило, с лестничным или пан­дусным спуском), и собственно погребальная камера [113].

Практически та же схема прослеживается и в структуре европейских храмов эпохи бронзы и раннего железа. Эти культовые комплексы обычно включали открытую площадку для ритуалов (рядовые участники обрядов, видимо, в сам храм доступа не имели) и собственно храм так называемого «мегаронного типа», имеющий отгороженный колоннадой притвор (с лест­ничным маршем к нему) и прямоугольную целлу – сакрально наиболее значимое поме­щение[114]. Более древние храмы поздненеолитического и эне­оли­тического времени, имевшие, как правило, ротондальный план, отлича­лись еще более выраженным сходством с округлыми гробницами-толоса­ми[115].

В наиболее выразительном виде эта модель, как представляется, получила воплощение в этрусских храмах 1 тыс. до н.э. В основе этрусского предста­в­ле­ния о пространстве лежала идея «темплума» – идеального храма Мироздания, состоящего из трех частей – неба, земли и подземного мира, соединенной вертикальной осью Вселенной. Всякое сакрально значимое пространство на зе­мле (в первую очередь, город и храм) воспринималось как проекция этого «тем­плума» на поверхность земли[116], т.е. его тенью, аналогично рассмотренной выше «тени Мироздания», воплощаемой в храмах Ближнего Востока. Подобные храмы также ставились на высоком стилобате, и привходовая зона включала как обязательный элемент каменную лестницу, поднимающуюся от ритуальной площадки к колоннаде. Эта же трехчастная структура получила наибольшее распространение в храмах греко-римской цивилизации.

Столь очевидное зеркальное сходство схем трехчастного спуска в «царс­т­во мертвых» и трехчастного подъема в «царство бессмертных» (при всем разнообразии представлений о том и другом в различных религиозных системах), видится особенно показательным для общей космологической направленности религиозных представлений древности. Конечно, речь не идет о буквальной формальной аналогии архитектуры храма и погре­баль­ного сооружения; эти два типа построек служили разным функциональным целям, однако, в сумме своих символических смыслов они выражали общую мифологическую иерархию Мироздания, где направления «вверх» и «вниз», «вперед» и «назад» были несомненным зеркальным отражением друг друга, относясь к «крайним» мистическим точкам Бытия, противопоставляемым профанному «срединному» пространству-времени. В обоих случаях речь шла о движении, либо «в гору» (впе­ред), либо вглубь, «к основанию горы» (назад), хотя самой реальной горы при этом могло и не быть; храм замещал или символизировал ее надземный массив (грядущее), а захоронение – ее подземное основание (минувшее). При этом столь же не обязательными были реальный подъем или спуск; расположение как целлы храма, так и захоронения могло быть и на уровне поверх­ности, а «подъем» или «спуск» имели, в первую очередь, мистико-ритуальный характер.