Основы философии 14 страница

Хотя субъект конструирует исходные понятия и на их основе формирует различные теории о познаваемом объекте, от него — познающего субъекта — не зависит содержание этих теорий. Объект со своими свойствами существует объективно, независимо от человека и человечества. И содержание формируемой теории обусловлено именно отражением этих свойств, т.е. воспроизведением их в истинном зна­нии так, как эти объективные свойства существуют в самой действи­тельности. Под объективной истиной и понимают такое содержание знаний, которое целиком и полностью продиктовано объектом, и поэтому не зависит ни от человека, ни от человечества.

Однако признание объективности истины — это только поло­вина правды. Другая половина состоит в том, что истина не суще­ствует без человека и человечества. Здесь необходимо уяснить важное гносеологическое различие между объективной истиной и объективной реальностью. Если реальность существует независи­мо от сознания субъекта, то истина всегда существует в сознании человека. Истина есть человеческое знание, а не сама реальность.

Ответив на вопрос, что такое истина, нам теперь предстоит ответить на не менее сложный вопрос о том, как она достигается: целиком, сразу или постепенно, по частям?

Лишь постепенно в умах людей приходило осознание того, что истина никогда не дается сразу и целиком, что постижение исти­ны — сложный и противоречивый процесс.

Для характеристики процесса постепенного уточнения и углуб­ления истины, насыщения ее объективного содержания вводятся понятия абсолютной и относительной истин. Под абсолютной истиной понимается знание, абсолютно совпадающее по своему содержанию с отображаемым объектом. Степень соответствия знания в данном случае абсолютная, т.е. это полное, точное, ис­черпывающее знание об объекте. Однако достижение абсолютной истины в познании скорее идеал, к которому стремятся ученые, чем реальный результат. В науке часто приходится довольство­ваться относительными истинами.

Под относительной истиной понимают знание, достигаемое в конкретно-исторических условиях познания и характеризующееся относительным соответствием своему объекту. Другими слова­ми, относительная истина — это частично верная истина, она лишь приближенно и неполно соответствует действительности. В реаль­ном познании ученый всегда ограничен некоторыми условиями и ресурсами: приборной техникой, логическим и математическим аппаратом и т.д. В силу этих ограничений ему не удается сразу достичь абсолютной истины, и он вынужден довольствоваться ис­тиной относительной.

Об относительной истине как раз и можно сказать, что она представляет собой более или менее истинное знание. Какие-то элементы этой истины полностью соответствуют своему объекту, другие являются умозрительным домыслом автора. Некоторые аспекты объекта вообще могут быть до поры до времени скрыты от познающего субъекта. В силу своего неполного соответствия объекту относительная истина и выступает как приблизительно-верное отражение действительности.

Естественно, что относительная истина может уточняться и дополняться в процессе познания, поэтому она выступает как зна­ние, подлежащее изменению. В то же время абсолютная истина в силу своего полного соответствия реальности представляет собой знание неизменное. В абсолютной истине нечего менять, посколь­ку ее элементы соответствуют своему объекту.

Внешне абсолютная и относительная истины как-будто бы ис­ключают друг друга. Но в реальном процессе познания они не противостоят друг другу, а взаимосвязаны. Их взаимосвязь и выражает процессуальный, динамический характер достижения истины в науке.

В реальном познании путь к абсолютной истине, как к своему пределу, лежит через серию уточняющих и обогащающих друг друга относительных истин. Возьмем, к примеру, историю науч­ных взглядов на строение атома. Классическая физика исходила из понимания атома как мельчайшей, неделимой частицы вещест­ва. После открытия Томсоном электрона стало ясно, что атом со­держит положительные и отрицательные частицы. Томсон строит модель атома, которая напоминает батон с изюмом: в положи­тельно заряженную массу вкраплены отрицательные частицы (элек­троны). Резерфорд проводит эксперименты на атомах по рассея­нию заряженных частиц и приходит к выводу, что в центре атома существует массивное положительно заряженное ядро, а на пери­ферии находятся электроны. Вместе с Бором он разрабатывает планетарную модель атома: в центре: — положительное ядро, а по круговым и стационарным орбитам вокруг него вращаются электроны. В дальнейшем эта концепция подвергается существен­ному уточнению в квантовой теории. Круги заменяются сначала эллипсами, а затем физики и вовсе отказываются от понятия ор­биты и вводят представление о вероятностном характере положе­ния электрона.

Экскурс в историю познания атома позволяет увидеть основную тенденцию в развитии знаний: через сумму относительных истин познание устремляется к абсолютной, истине как своему пределу.

Вместе с тем, взятый исторический предел позволяет увидеть и другую закономерность: в каждой относительной истине всегда есть некоторое «зерно», частичка истины абсолютной.

Действительно, представление о целостности и неделимости атома остается верным для взаимодействий с относительно низкой энергией, недостаточной для его разрушения. Так, в пределах химических реакций атом считается целостной единицей. В кон­цепции Томсона содержится «зернышко» абсолютной истины — представление о структурности атома, хотя конкретный характер этой структуры был представлен неверно. В концепции Резерфорда — Бора уже больше частичек абсолютной истины, хотя даль­нейшее развитие физики обнаружило и в этой концепции немало погрешностей. Еще большая часть абсолютно верного знания со­держится в квантово-механической теории атома.

Теперь остановимся на вопросе: достижима ли абсолютная ис­тина? Этот вопрос обычно вызывает острые дискуссии, и одно­значно ответить на него не просто. Существует довольно распро­страненное мнение, что абсолютная истина не достижима в прин­ципе. Такая точка зрения усиливает позицию скептицизма и агностицизма.

В связи с обсуждаемым вопросом полезно провести различие между понятиями «непознаваемое» и «непознаное». Совершенно ясно, что в любой момент развития науки остаются вещи, непо­знанные еще людьми. Смысл понятия «непознаваемое» совершен­но другой. Если мы говорим о непознаваемой вещи, то возвраща­емся к концепции Канта, которая опровергается развитием науки. В свете ее развития следует, по-видимому, признать, что непозна­ваемых сущностей в природе нет, хотя всегда будет оставаться довольно обширное множество непознанных вещей.

Вернемся, однако, к вопросу о достижимости абсолютно-ис­тинного знания. Мы уже видели, что прогресс в познании в суще­ственной степени зависит от технической и интеллектуальной во­оруженности субъекта. На ранних стадиях человеческой истории многие загадки природы и общества были «не по зубам» индиви­дам, поскольку уровень развития общественного субъекта был низок.

С другой стороны, успешное разрешение познавательной зада­чи зависит и от сложности познаваемого объекта. Не случайно, что из всех наук с момента рождения точного естествознания ус­пешнее всего развивалась механика, наука о наиболее простых физических объектах.

Заканчивая обсуждение вопроса о достижимости абсолютного знания, отметим, что в каждый конкретно-исторический момент времени познающий субъект имеет только относительную истину о мире в целом, и лишь в своей развивающейся потенции, по мере усиления познавательной мощи он способен приближаться к абсолютной истине. Другими словами, абсолютная истина о мире в целом существует лишь в качестве предела и идеала, к которому стремится человечество.

Вопрос о путях достижения истины тесно связан с вопросом о ее критериях. Под критерием истины понимают обычно некото­рый эталон или способ ее проверки. Ясно, что критерий истины должен удовлетворять одновременно двум условиям: 1) он дол­жен быть независимым от проверяемого знания; 2) он должен быть каким-то образом связан со знанием, чтобы подтверждать или опровергать его.

В качестве критерия истины таким условиям удовлетворяет практика. Она обладает достоинством объективности, независи­мости от человеческого сознания. Практика соединяет человека с объективной реальностью. В ней люди изменяют вещи. Что бы не думал человек о вещах, в ходе предметной деятельности он может заставить их изменяться только согласно их собственной природе.

В то же время осуществление практической деятельности зави­сит от знаний. Всякая практика основывается на некоторых све­дениях о свойствах преобразуемых вещей, она исходит из опреде­ленной цели, разворачивается по определенному плану, т е. ясно, что практика носит продуманный, осознанный характер

Но значение практики нельзя абсолютизировать. В каждый конкретный момент практика ограничена по своим возможностям. Человек не всегда может осуществить на практике какие-то про­цессы в силу неразвитости технических средств, неспособности управлять какими-либо природными явлениями. Поэтому всегда существуют научные теории, которые не могут быть проверены практикой в данный момент.

Для понимания ограниченности практики следует учесть и слож­ную, многоуровневую организацию научного знания. В нем суще­ствуют фундаментальные теории, которые, как правило, не удает­ся проверить на практике. На основе этих теорий развиваются прикладные исследования. На их основе проводятся конструктор­ские расчеты. И практика главным образом удостоверяет лож­ность или истинность конструкторских расчетов.

Кроме того, на практике далеко не все поддается проверке. У физиков существует убеждение, что протон является нестабиль­ной частицей. Однако на практике вряд ли вообще когда-нибудь удастся подтвердить или опровергнуть этот вывод, ибо время жизни протона сравнимо с возрастом нашей Метагалактики.

Наконец, следует отметить, что практика, даже в тех случаях, когда можно ее реализовать, никогда не в состоянии окончатель­но подтвердить истину. Если наше знание, положенное в основу практической деятельности, привело нас к желаемой цели, то, конечно, это повышает нашу веру в истинность знания. Но ведь всегда можно предположить что более мощная практика в буду­щем выявит в знании такие пласты, которые окажутся ложными.

Однако в плане запрета практика действует более жестким и определенным образом. Если конкретная практика не подтверж­дает истинность знаний, положенных в основу ее, то это означает, что в нашем знании какие-то его элементы обязательно являются ложными.

Известная неопределенность практики как критерия истины не является трагедией для научного познания. Более того, проблематичность, неокончательность подтверждения истинности любого знания — даже благо для научного прогресса. Ситуация пробле­матичности создает предпосылки для критики и развития теорий. В науке всегда есть место для пересмотра устоявшегося знания, движения вперед. Это выбивает почву из под ног догматизма, пре­пятствует превращению теоретических положений в незыблемые вечные каноны.

5. Границы научного познания

Обсуждение возможных границ научного познания связано с анализом ее реальных и потенциальных пределов. Взгляд на воз­можности науки исторически менялся, и эта эволюция была обу­словлена, с одной стороны, уровнем развития самой науки, а, с другой, — социальным положением науки в обществе, ее ролью в общественном разделении труда, в системе социальных ценностей.

Следует иметь в виду, что наука развивается очень неравно­мерно. По существу, термин «наука» объединяет в себе целую совокупность постоянно ветвящихся и одновременно интегрирую­щихся научных дисциплин. Поэтому принято говорить о существовании дисциплинарной матрицы науки, под которой понимают систему внутренне дифференцированных научных дисциплин, имеющих свою собственную предметную сферу, особые, сложив­шиеся в рамках этих сфер методы и формы научного познания. Дисциплинарная матрица включает в себя такие науки, как: фи­зика, химия, биология, геология, социология, история и т.д. Раз­витие этой дисциплинарной матрицы происходит на основе двух взаимосвязанных тенденций: дифференциации и интеграции наук. Дифференциация предполагает деление, отпочкование и размножение научных направлений. Эта тенденция дает все более глубокую специализацию и приспособление форм и методов познания для отражения закономерностей качественно различных объектов окружающего мира.

Вместе с тем, между отдельными научными направлениями обозначилась и тенденция объединения. Так, возникали биохи­мия, физическая химия и т.д. Один из путей интеграции связан с переносом форм и методов познания из одного научного направ­ления в другое. Другой путь состоит в поиске обобщающих тео­рий и методов для исследования различных сфер реального мира. Например, кибернетика возникла в результате выявления общих аналогий и закономерностей управления, которые реализуются в биологических, социальных системах и автоматах.

Имеются ли у науки какие-либо границы в проникновении в объективный мир и надо ли ставить ограничения для науки в ее непрерывной экспансии в общественных делах?

Наука развивается путем постановки проблем, и всякая про­блема ограничивает поле исследования, оставляя в стороне несу­щественное для нее. Существование ограничений в постановке и решении научных проблем отнюдь не означает признание непо­знаваемости мира. Непознаваемость означает недоступность объ­екта познания, а ограниченность научного познания означает лишь, что объект высвечивается всегда в определенном ракурсе. Огра­ниченность в данном случае означает, что научное исследование предполагает определенную конструкцию образа объекта, кото­рая никогда не тождественна самой реальности в ее целостности и полноте. Следовательно, непознаваемость предполагает невозмож­ность вообще получения знания, а ограниченность познания озна­чает лишь то, что само научное знание имеет определенную кон­струкцию, оно ограничивается сущностным представлением объ­екта в определенном аспекте.

Граница, проводимая ученым между вопросами, подлежащими научному объяснению и лежащими за его пределами, между имею­щими рациональный смысл и бессмысленными с позиций науки, является подвижной и условной. Но такая граница всегда сущест­вует, как и существует объективный процесс преодоления этой границы.

Если природный мир оказывается достаточно прозрачным для науки, то гораздо более сложным и неуловимым оказывается для нее человеческий мир. Не случайно, что гуманитарные науки ме­нее развиты, чем естественные, здесь меньше общепризнанных теорий, чем в сфере точных наук и гораздо больше разномыслия, неоднозначности. Нетрудно увидеть, что наиболее продвинулись в своем развитии те гуманитарные науки, в которых существенное значение приобретают объективные процессы, где общее, массовидное имеет доминирующее значение по отношению к субъективному, единичному, уникальному.

Однако в человеческом мире субъективное начало неискоренимо, человек — существо волевое, действующее на основе целей эмоций и страстей. И полностью отвлечься от этих субъективных факторов нельзя без существенного искажения картины человеческого мира.

Таким образом, научный анализ имеет свою специфику и вполне определенную и, следовательно, ограниченную сферу применимости. Наука не может подменять собой все сферы духовной деятельности.

Но если отвлечься от чисто нравственных проблем личности, которые не решаются научными методами, то можно ли считать, что естествознание способно достичь предела в своем познавательном экспансионизме?

Рассуждая о неисчерпаемости мира, важно иметь в виду ее две стороны — количественную и качественную. Бесконечность количественного плана, т.е. понимаемая как бесконечное число однородных объектов, отнюдь не представляет каких либо трудностей для понимания.

Если бы мир состоял из бесконечного множества однородных объектов, например, только из механических, то познание мира давно бы завершилось. Действительно, любой закон относится к открытому, т.е. в принципе бесконечному классу однотипных объектов. Зная всю совокупность законов изучаемого класса объектов, наподобие трех основных законов механики, мы знали бы о мире все.

Однако история развития научного познания показала, что мир неоднороден по качеству, в нем существуют разнокачественные объекты (механические, физические, химические, биологические и социальные). Поэтому нельзя одним «гребешком» причесать все объекты мира, нельзя рассчитывать на создание одной теории, которая одинаковым способом описывала бы все области действительности.

Что собой представляет качественная неисчерпаемость мира? По-видимому, здесь можно рассуждать лишь о гипотетической модели. Наибольшую популярность в философских дискуссиях получила модель мира, состоящего из бесконечного числа разно качественных уровней строения и организации материи. Согласно этой модели, материя неисчерпаема как вверх, так и вниз, т.е. усложнение материи в сторону образования как больших миров (мегамиров), так и сверхмалых миров (мира элементарных и субэлементарных частиц) неограничено. Естественно, что познание такого мира никогда не будет завершено в силу качественной специфики и несводимости законов одного уровня к законам другого уровня.

Что касается того, должно ли общество наложить некоторые ограничения на развитие научных исследований, то здесь существуют серьезные опасения, что бесконтрольное развитие науки может нанести непоправимый ущерб человечеству. Во всяком случае, уровень научных исследований должен быть адекватен возможностям общества гуманным образом использовать их достижения. Наука развивается не в безвоздушном пространстве и должна постоянно регулироваться интересами человечества.

6. Вера и знание

Вопрос о состоянии веры и знания имеет длинную историю и не потерял свою остроту и в наши дни. Прежде всего следует ввести различие между двумя типами веры: религиозной и обычной, основанной на обобщенном практическом опыте людей.

В начале остановимся на соотношении религиозной веры и знания. В рамках религиозной философии этот вопрос получил особую актуальность. Религиозная философия, собственно, и возникла в связи с настоятельной потребностью прояснения и понимания догматов веры. На первый взгляд кажется парадоксальной сама необходимость особого усилия разума по освоению так называемых истин веры, ибо «верить» – в религиозном значении этого слова — значило принимать эти истины всей душой, сердцем, без всякого сомнения, какого бы то ни было скепсиса. Другими словами, там, где есть вера, не требуются доказательства, а там, где требуют таких доказательств, появляется сомнение, нет уже веры. Не случайно в Библии встречаются высказывания о том, что знание не увеличивает веру, что стремление к многознанию сопряжено с ересью и скепсисом.

Если брать христианство, то источником религиозной истины для него является Священное Писание. Казалось бы верующему человеку достаточно обратиться к словам Священного Писания, чтобы навсегда проникнуться его истинным духом и усвоить в качестве веры. Однако развитие христианства опровергло эту наивную установку.

Во-первых, оказалось, что Священное Писание, как и текст любого исторического предания, содержит «темные», т.е. неяс­ные для понимания места. И чем дальше от современников время возникновения Священного Писания, тем трудней понимание его некоторых слов и изречений. Эта закономерность вообще характерна для осмысления любых исторических текстов, ибо язык в истории общества эволюционирует, меняется смысл одних слов утрачивается значение других. Чтобы понять утерянный смысл, необходима особая работа разума: изучение истории, исторической грамматики, толкование текста, прояснение смысла высказываний. Отсюда и появляется потребность по истолкованию Священного Писания.

Во-вторых, в религиозном восприятии веры всегда возникало напряжение между здравым смыслом, воспитанном на признании очевидных фактов, и пониманием неочевидных феноменов, божественных истерий, таких как Воскресение, божественное исцеление больных и т.д. Вообще представление о чуде неотъемлемая сторона веры. В силу реально возникшего расхождения здравого смысла и религиозных таинств понадобилось определенное обоснование последних некоторая опора на разум.

Далее в процессе восприятия религиозного текста выяснилось, что многие сюжеты и изречения Священного Писания имеют не буквальный, а иносказательный смысл. Постепенно созревало со знание того, что требуется проведение водораздела между обыденным и божественным смыслом, между буквальным и прокомментированным пониманием текста. А сделать это возможно только при привлечении средств разума. В конце концов теологи были вынуждены признать принципиальное различие между невежественным пониманием Священного Писания и ученым его истолкованием. Это ученое истолкование и рождалось в процессе формирования теологии. Теология становилась учением о божественном т.е. своеобразным ученым знанием, дополняющим наивную веру.

Следует также учесть, что от прочтения Священного Писания ожидают не только понимания сказанного в нем Слова Божьего, но и определенного руководства для правильной жизни. Поскольку при зафиксированном религиозном тексте сама историческая реальность непрерывно менялась, как менялись и жизненные ситуации, в которых оказывались люди, то это обусловливало потребность дополнять содержание нормативных изречений описанием возможных случаев их применения. Требовалась, следовательно, непрерывная работа разума по нормативному истолкованию моральных заповедей, их интерпретация в соответствии с духом изменяющегося времени.

Еще одно немаловажное обстоятельство способствовало обращению к ученому знанию — что потребность борьбы с еретиками. Ведь еретик — это толкователь – в той или иной степени свободы — Священного Писания. Аргумент веры, следовательно, недостаточен в борьбе с ересью, так как еретик – верующий иногда фанатично, человек. Необходима ученая мудрость, чтобы доказывать ложность еретических посылок.

Наконец, следует учесть, что и само возникновение христианства и его последующее развитие не происходило и не могло происходить в интеллектуальном вакууме. С самого начала своего распространения в Европе христианство наложилось на античную культуру и было вынуждено взаимодействовать с античной философией. Понадобилась длительная работа теологов по гармонизации и согласованию античных и христианских источников. Но в дальнейшем в это интеллектуальное пространство вовлекались новые и новые сферы знания, с которыми приходилось согласовывать веру.

В саду этих обстоятельств вера не могла стоять вне знания, она не могла исключить размышлений разума из своей сферы. Напротив, она постоянно нуждалась в его мощных подпорках. Навстречу этим потребностям и шла теология, заключившая союз веры и разума. В недрах теологии рождалось особое знание со своими традициями, стилем мышления, канонами.

Союз, заключенный верой с разумом, формировался постепенно и включал ряд принципиально различных этапов. В рамках этого союза существовали как центростремительные, так и центробежные силы, до определенной поры дремавшие внутри этого симбиоза, а затем, проснувшиеся и нарушившие хрупкое равновесие.

На первом этапе для обоснования отношений между верой и разумом многое сделал Августин Блаженный. Без мысли, с его точки зрения, нет веры. Но и мысль вне веры бесполезна. Философия должна прояснять веру, углублять ее понимание. Вера – конечная цель разума, а разум — поводырь для веры.

Во времена схоластики Ансельм Кентерберрийский (IX в.) учил «верить, чтобы понимать», а Абеляр (XII в.) «понимать, чтобы верить». Но различия между ними несущественны. Вера всегда оказывается началом и конечным итогом того пути, который должен пройти философский разум в обосновании религии.

Талантливый систематизатор теологии Фома Аквинский (XIII в.) подводит итог в решении поставленной проблемы: философия призвана служить теологии.

После Коперника, Галилея, Ньютона со становлением механистической научной парадигмы вера вытесняется за пределы науки. Там, где присутствует вера, нет места научному знанию, а там, где есть такое знание, нет места вере.

Однако наука классического периода, для которой парадигмой был механистический детерминизм, во многом упрощала понимание мышления, что и показало дальнейшее развитие философии и естествознания. Начиная с немецкой философии Канта – Гегеля и с методологических достижений создателей квантовой физики, представления об активности познающего субъекта и неотделимости исследователя от экспериментальной ситуации стали нормативными. Исследования Гилберта и Гёделя в математике показали принципиальную открытость любой, даже самой формализованной системы знания, какой не является ни одна естественнонаучная (тем более гуманитарная) дисциплина. Это значит, что вера, интуиция, эстетическое чутье, озарение (инсайт) и т.д. принципиально неуст­ранимы из научного и обыденного мышления. Более того, с середины XX в. исследованиями теологов более очевидными стали гносеологические обоснования догматики и вероисповедных принципов. Исследования философов — М. Элиаде, Р. Отто, Ж. Дерриды и др. — священного, сакрального, нуминозного показали сложность познавательного и практико-теургического процесса, где вера, интуиция и знание, образ и ценность образуют сложное единство. Тем не менее научное знание и религиозное, несомненно, различаются хотя бы объектом. Научное знание своим источником имеет объективную реальность, способ развития научного знания состоит в исследовании этой реальности научными методами, критерий оценки истины лежит в практике. Научный разум открыт для новаций, ни одна научная теория не может претендовать на роль догмы, наука развивается через сомнение и критику устоявшихся положений. В свою очередь, религиозное знание, которое своим объектом имеет религиозные отношения между Богом и человеком, во многом пользуется теми же методами и средствами, что и научное и обыденное познание. Так называемые догмы — это не более, чем обобщенные результаты религиозной практики (Откровение, Священное Писа­ние, аскетический опыт отцов Церкви и т.д.). Когда какие-то теоре­тические положения называют догматическими, то это — обыден­ное словоупотребление, не имеющее отношения к религиозным догмам. Если средневековая философия была догматической именно в этом обыденном смысле слова, то догматичным было все мышление средневековья, как и его сословный строй жестко иерархичным. В религиозной мысли догма — это понятийная фиксация опытных данных, исходный постулат. Когда утверждается, что Бог — троичен в ипостасях, то это — не более догма (в обыденном смысле), чем утверждение, что скорость света не зависит от скорости движения источника света. Теория — и достаточно свободная — начина­ется с понимания факта троичности Бога, как и теория, объясняю­щая, почему скорость света не зависит от скорости его источника. Становление теории осуществляется обычным порядком. И вера здесь занимает такое же место, как и в любом знании Вера в ее религиозном смысле имеет особый собственный статус именно на ступени получения данных первоначального религиозного опыта. Это особая, очень сложная и малоисследованная область человеческой психики и эвристической практики, которая плодотворно и целенаправленно изучается целым рядом отечественных и зарубежных богословов, философов, естественников.

Вера как верность Богу и последовательное практическое осуществление в жизни религиозных идей, ценностей и норм – это уже другая область веры, не имеющая прямого гносеологического значения.

Перейдем к рассмотрению второго типа веры, которая состоит в психологической уверенности в правильности содержания высказывания. Эта вера играет важную роль как в обыденной жизни, так и в научном познании.

Данная вера обусловлена принципиальной открытостью любого знания, виртуальностью бытия. Существуют качественно различные виды такой веры, обладающие различной степенью мотивации поступков человека: от уверенности в чем-либо (например, в том, что и завтра университет продолжит работу) до жизненных убеждений в неизбежность торжества добра над злом и т.д.

Подобный тип веры – неотъемлемый компонент практической деятельности. В своей жизнедеятельности человек постоянно принимает решения, осуществляет волевой выбор. Обстоятельства, при которых принимаются решения, очень редко бывают однозначными и чаще всего допускают несколько альтернатив в выборе стратегии и тактики деятельности. Там, где индивид не может прийти к однозначному решению на основе имеющейся информации и его выбор не навязан ему принуждением, вступает в силу свободная воля. Индивид вынужден опираться на свою веру в успех предприятия.

Вера и знание представляют собой диалектически взаимосвязанные противоположности. Вера помогает действовать в условиях неопределенности. Если бы существовала полная информированность, то отпала бы необходимость в вере. Однако такая информированность в виртуальном мире принципиально невозможна. Поэтому устранить неопределенность при принятии решений человеку никогда не удастся. Человек потому и принимает свободное решение, что принципиально нельзя просчитать его как логичный вывод.

Но и вера не возникает на пустом месте. Она формируется жизненными обстоятельствами, практическим опытом. Поэтому можно сказать, что вера основывается на знании и опыте. Возникает ситуация, которая не вписывается в алгоритмы, – ситуация нового решения. В этом случае подвижность мира компенсируется подвижностью сознания, его эвристикой и конечно же верой в свое всемогущество и способность справиться с ситуацией

В научном познании ученый также вынужден действовать в неопределенной ситуации. Такая ситуация возникает на всех уровнях познания эмпирическом, теоретическом и технической разработки. При постановке эксперимента возникают различные возможности в его реализации. Безусловно, ученый, планируя эксперимент, исходит прежде всего из накопленного знания, но заранее рассчитать все возможные трудности на пути реализации эксперимента редко удается. И ученый зачастую прибегает к волевому решению, он просто верит в то, что выбранная стратегия и тактика эксперимента приведут его к успеху.